В пластмассовом ведре топили щенка. Только вместо щенка — твои карие глаза, а вместо щенка — я
— Это взаимно, Васён. Я питаю к тебе только самые теплые чувства, — улыбнулся Рома и взял девушку за руку. — Обещаю, что ты больше не будешь разочаровываться. Я приложу к этому все усилия. — Спасибо, Рома. — улыбнулась в ответ Василина и обняла молодого человека. Он говорил, что получится, и ей верилось. Ребята еще посидели некоторое время и попрощались. Так хотелось, чтобы вечер не заканчивался. Василина еще долго вдыхала аромат ее любимых пионов, улыбаясь мыслям о Роме. А Колик же ехал домой, вжимая ногу по газам и демонстрируя пустому городу все свои тридцать два зуба.***
Через пару дней Рома решил, что время для раскаяния пришло. Для этого Димы с тяп-ляпа. Найти его не составило труда. Позвонив Василине заранее и договорившись о важном разговоре, Колик поехал за этим предателем. Казалось, весь злостный напал Димы сошел на нет, и он смирился с тем, что сейчас будет унижаться перед бывшей девушкой. Может быть жестокий метод донесения своей неправоты Коликом пошел ему на пользу и что-то изменил в его голове. Рома уже стоял с Димой во дворе Василины на детской площадке, поджидали только саму девушку. И вот она наконец показалась. Ее удивлению не было предела. Она не ожидала, что Рома может столкнуть ее снова с этим человеком. Намеренно. Интересно, что он хочет? Наверное, ничего плохого? Ведь не мог же Рома так пренебречь ее чувствами… — Привет, Васён, — Рома чмокнул девушку в щеку, — тут молодой человек хочет тебе что-то сказать. — Да, Вась, я хотел сказать, что был не прав. — сказал Дима, еле передвигая языком. И не случайно, ведь прокол от шила еще давал о себе знать. И затрудненная речь парня не осталась без внимания девушки. — Нет, так не пойдет, — перебил того Колик. — Нормально извиняйся, все-таки не на ногу наступил, а сильно накосячил. — Пацаны не извиняются, — гордо заявил Дима. — А ты пацан разве? — начал заводиться Рома, — Я твоим расскажу, как ты с девушками общаешься, тебя быстро отошьют. Скажи спасибо вообще, что еще не сообщил. Пока что. Рома стоял рядом с Димой и крепко держал его за предплечье. После своих слов он незаметно для девушки сильно сжал руку, заставляя парня скорчиться от боли, намекая, что это еще цветочки. — Ладно. Приношу свои извинения, вину признаю. Больше такого не повторится, — еле выдавил из себя парень. — Ну вот, другое дело. Ну что, Василина прекрасная, простите чушпана? — обратился Рома к девушке, которая все еще не проронила ни слова. — Знаешь, Дима, да, не повторится. Ты мне сделал больно еще тогда, когда предал. А сейчас только доказал, что ты животное. — рубила с плеча Василина. — Конечно, не повторится. Ты меня еще хоть пальцем тронешь или только заикнешься про меня, я сама лично с тобой расправлюсь, ты понял? У меня есть защита, и она сейчас перед тобой, — кивнула она на Рому. — Ты понял меня? — Да понял, понял. Больно дерзкой стала, со мной не была такой, — заявил Дима. — Рот закрой. — отрезала Василина. — Ты сам меня такой сделал. И скольких девочек еще? Ты — животное. Я не верю в то, что ты способен измениться. Но если в тебе еще осталось хоть что-то человеческого, раз ты хоть и под конвоем, но пришел сюда, то ты задумаешься о том, как ты поступаешь. Я тебя не хочу больше видеть и знать. Василина развернулась и пошла домой. Все то, что осталось недосказанным еще четыре года назад, так долго копилось и наконец вырвалось наружу. Стало намного легче. Если сначала на Рому она злилась, то сейчас уже была благодарна ему. Когда бы она еще смогла высказать все, что накипело? Но вот только с Димой что-то не так — еле язык ворочал. Пусть его и не прям-таки жаль, но беспокойство о том, что это может быть дело рук Ромы… Девушка не заметила, как успела уже пройти весь двор: была увлечена размышлениями. Она уже хотела открыть дверь в подъезд, как ее нагнал Рома. — Васёна, подожди, — окрикнул он и положил руку на плечо. — Ты не сердишься за мою самовольность? — Нет, спасибо, Ром. — слегка улыбнулась Василина. — Я хоть выговорилась. Зайдешь? — Я только за. Пока девушка ставила чайник и доставала печенье, Рома сидел за столом и любовался своей ненаглядной. Сделав глоток горячего чая, Василина наконец решилась спросить о том, что не давало ей покоя: — Слушай, а ты не заметил? Дима языком еле ворочал. — Не знаю, как он раньше разговаривал, сложно сравнить, — попытался отшутиться Колик, прекрасно понимая к чему все идет. — Скажи честно, ты постарался? — девушка с тревогой взглянула на Колика, пытаясь прочитать в его глазах правдивый ответ на вопрос. — Ну понимаешь, некоторые плохо воспринимают речь, информация до них доходит только в других условиях, — размыто ответил Колик, но Василина все поняла. — Рома, это неправильно! Ты не можешь распоряжаться жизнью и здоровьем других людей, это очень жестоко! — начала отчитывать она. — А он не жестоко с тобой обошелся? — спросил Рома. — Жестоко. Но ведь это другое, понимаешь? — Понимаю. А как с ним еще разговаривать? — Колик был непреклонным. — Я не думала, что ты такой жестокий… — девушка опустила глаза. — Да, жизнь в группировке, наверное, на тебе очень сказалась, но… Она так и не нашла слов, чтобы сказать ему, что у нее в голове. Ведь из мыслей образовалась какая-то неразбериха. Сердце кричало о том, как он ей дорог, разум говорил, что от этого человека можно ожидать что угодно. Если он так легко может нанести вред другому (и можно только гадать, что именно произошло в тот день!), то есть шанс, что он может сделать что-то и с ней самой. «Но ведь он любит, я это чувствую!» — вторило сердце. Ее глаза, словно лед, снова уставились в него. Колик мог только предполагать, что она его боится. Но если бы она только знала, что он готов разорвать в клочья любого, кто ее коснется, кто захочет сделать ей больно, но ее… Ее он не тронет никогда. Отец никогда не поднимал руку на мать, Желтый — его практически старший брат — никогда не позволял никому причинять боль девушкам. У Колика были прекрасные эталоны общения со слабым полом, и он себе никогда бы не простил, если бы только увидел страх в глазах его любимого человека, в его мыслях никогда не было желания показать девушкам кто сильнее, кто «правее» насильственными мерами. Он не такой. И никогда не был таким. Он лишь отстаивал честь девушки, которая ему дорога. Колик понимал, что сейчас нужно исправлять накалявшуюся ситуацию. — Прости, дорогая, но «со мной ты далеко от рая». — грустно ответил Рома, но тут же, улыбнувшись, добавил, — А я и в аду неплохо согреваю. Я готов отказаться от принципов, чтобы быть с тобой. Я уже отказался. Я долго думал, возвращаться ли в группировку, стоит ли снова ввязываться в эту рутину, или пора уже взрослеть, что ли. И я решил, что не могу подвергать тебя риску. Я не хочу, чтобы ты каждый вечер сидела одна дома, ждала и думала, живой ли я, случилось ли что-нибудь со мной. Знаешь, я в прошлом году загадал еще раз влюбиться. По-настоящему. Навсегда. И это произошло со мной. И я очень благодарен судьбе, что свела меня с тобой. Я никогда не был жестоким, я себя контролирую, правда. Ты не представляешь, насколько за это время ты стала мне дорога. И я никогда не прощу себе, если с тобой что-то случится. А ситуация с Димой… Просто ему никто не объяснит ничего словами, понимаешь? Это такие люди, до которых доходит только другим образом. Мое наказание для него — это дело привычки. Но я готов меняться, я уже меняюсь. Я хочу быть с тобой. И я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Внутри Василины противостояло сердце и разум. Если еще пять минут назад она могла бы принять сторону разума, то сейчас, после этих слов, после этого искреннего блеска карих глаз, надежды на одержание победы в споре у разума не осталось. Сердце верит Роме, Роме Колику. И она сама ему верит. Важна лишь степень искренности, а Ромина искренность всегда будет в степени бесконечность.