Омрачить тебя

Слава богам, Арсений не зарекался. Не клялся на крови и не божился собственной красотой и удивительными генами, которые особенно поощрялись к его возрасту. Конечно, он не так уж и стар, но пожить своё успел и никогда в жизни не думал, что окажется в этом безбожном пиздеце. Иное слово попросту не подходило его состоянию. Что же творил с ним Шаст одним своим видом — не поддавалось никаким логическим объяснениям. В последнее время, что для них всех обыкновенная практика, они встречались чуть ли не ежедневно, так как проекты копились, работы было много, а нервные клетки, как и терпение Попова недолговечны, в чём он, на своё горе, убедился лично. И никогда так не припекало до, так отчего же, боже милостивый, всё труднее сдерживать порывы подойти и стереть эту притягательную улыбку, увидеть в зелёных глазах страх, непонимание, растерянность. А затем жгучее пламя желания. Которое владело Арсом уже не один месяц. А ведь он знает, как принести такое неописуемое наслаждение, как извести так, что об оргазме можно молить, содрогаясь в горячительной неге неистового удовольствия. Что он, зря свою жизнь проживал к сорока годам? Прости, Господи. — Не упоминай имя Господа всуе, — раздражённо бормочет Арсений себе под нос. Сегодня он ходил угрюмее тучи, и мало кто обращался к мужчине не по делу, подмечая чужое не самое возвышенное настроение. Проблема заключалась в том, что Шастун и без того ребёнок в теле взрослого человека. И все об этом прекрасно знают. Но либо сегодня эта детская непосредственность усилилась в стократ, либо же Попов совсем слетает с катушек и буквально чувствует, как стоит на самом краю своей сдержанности. Руки так и сжимаются в кулаки, безвольные сделать то, что так сильно хочется. Выражение лица совершенно убийственное вне камер, а на виске явно бьётся жилка. Внутри невыносимая тяжесть. Инстинкты кричат, чтобы он перестал маяться и просто взял то, что требуется организму. Но это бред, так нельзя, Антон не вещь, он человек. И он точно не согласится даже по доброй воле на то, как это видит Арс. «Больной. Ненормальный. Извращенец», — это были мягкие эпитеты из тех, что, Попов знал, последуют далее. Однако по этой же причине его заводила картина, как он берёт Шаста силой. Ловит момент, а дальше дело техники: связать крепко, распалить, избавить от одежды сквозь маты, возможно, слёзы. А затем трогать-трогать-трогать, срывать несдержанные стоны, довести те до хрипа, пока слёзы страха и непонимания не обратятся в слёзы удовольствия. Частенько отходя от чужого внимания за угол или в кабинку туалета, Арсений с силой проводит по волосам, бьёт себя по щекам, пьёт много воды, так как во рту всё время сухо. Изнутри пожар, всё естество просит, нет, требует взять своё и не слушать никого и ничего. Арсению кажется, что он болен. Ему срочно нужно проходить терапию. Он думал, что способен контролировать свои желания, но он точно не может. А им ещё столько времени проводить вместе. Им работать вместе. Всё полетит в ебеня, если он сорвётся. Несколько раз к нему подходили Позов, креативный продюсер и Матвиенко. Пытались разузнать, растормошить, отвлечь. Но каждый сталкивался с заверением, что всё хорошо, которое затем перетекало в завуалированное прошение отъебаться по добру. Антон держался подальше. Вероятно, он бы подошёл, но, скорее всего, Шаст замечал, каким взглядом его прожигали небесно-голубые, когда натыкался на них за кулисами, и не лез. Вот и хорошо. Пусть ходит себе беззаботно, глядит своим нарочито детским выражением и улыбается так ослепительно ярко. Под конец Арсений готов благодарить всех ангелов-хранителей Шастуна, — а те у него явно в огромном количестве, — ведь и его мучение подходило к концу. Он чуть ли не самый первый выбрался из здания, толком ни с кем не попрощавшись, скорее завёл двигатель своего ниссана и умчал как можно дальше. Разве это спасало? Нет, определённо. Эти его частые побеги лишь отсрочивали момент. Тот порог, который Попов давно должен был перейти и держался только на том, что дорожил их отношениями. Но всё чаще рядом с Шастом крышу срывало, приходилось срочно ретироваться под каким-нибудь вялым предлогом. Когда в штанах стояло так крепко, руки уже сами тянулись схватить за горло или волосы. И утянуть в ту пучину, в которой погряз Арсений. Боже, как он жалок. Антон слишком светлый, слишком невинен для него. Он не имеет права даже помышлять в его сторону, портить всё, чего они добивались столь усердно. Но любому терпению приходит конец рано или поздно. И часы всего-то отсчитывали тот злополучный миг. Попов не успел отойти от съёмок, проходивших пару дней назад, когда Шастун на зло присел рядом с ним на одном из вечерних толк-шоу, где им пришлось провести безвылазно часа четыре, минимум. Потихоньку с каждым часом струнки натянутого в край терпения принимались лопаться с заурядной интенсивностью. И Антон не понимал, как он действует на Арса, то нарочно прижимаясь бедром о бедро сквозь две плотные ткани, которые хотелось разорвать, то наваливаясь всем телом в очередном приступе смеха или хватая под руку. Пару раз специально перегибался через колени или, чуть пригнувшись, нависал сверху, примкнув ушами к разговору ведущего с Позом справа. Последней каплей чуть не стало то переломное, когда Арс, не выдерживая, облокотился локтями о колени, глядя куда-то перед собой, якобы вслушиваясь в беседу ребят, а Шаст, разлёгшийся на спинке кресла, вначале ненавязчиво обхватил стык между шеей и плечом старшего, пытаясь ухватить одному ему видимую пушинку, оглаживая большим пальцем. Но и это его не устроило, и Антон приблизился, чтобы незаметно сдуть злосчастную пушинку с бледной кожи, обжигая своим злоебучим дыханием. И когда и без того заведённый Попов медленно обернулся, прожигая насквозь и крепко стиснув губы, тот ярко улыбнулся и пробормотал «у тебя там что-то». Арсений болен. Такие мимолётные прикосновения, как нахождение коллеги рядом не должны заводить, не должны возбуждать. Не должны вызывать такую жгучую бурю изнутри, что хочется неистово крушить и метать, либо неистово трахать. Одного конкретного Антона Шастуна. Обхватить пальцами горло, подмяв под себя, и выбивать крик за криком, пока не сорвёт голос. Пока внутренний зверь не удовлетвориться, на что понадобится ни один час. Арсений искал себе психотерапевта. Читал бессмысленные советы в интернете. Искал похожие случаи. Гугл не помог, а статус артиста, что на слуху у всей, мать его, страны, не позволил найти грамотного специалиста, которому можно было довериться и не переживать, что на следующий день люди узнают, на кого дрочит Арсений Попов из шоу Импровизация на ТНТ. И почему не живётся ему спокойно? Почему именно Шаст из всех людей? Почему он? После того эфира Арсений покинул площадку самым первым, что ему не впервой. Сегодня, слава богу, никаких съёмок не было запланировано, но по некоторым личным переговорам Попову пришлось заехать в офис, решать вопросы. Завтра утром он уедет домой в Питер и ближайший месяц точно может быть спокоен за сохранность как своё собственное, так и шастунское. Там уже дело за праздниками, в графике отмечено несколько съёмочных дней, но, к тому времени, прибудет обновлённый Арс, отошедший от своей кукухи. Точнее, пришедший к ней же, до тех пор, пока его вновь не поведёт, и он не дойдёт до состояния, когда срочно нужно уехать из Москвы подальше от конкретного объекта своей аддикции. Зайдя напоследок в пустующий кабинет, так как у ребят дела в других местах, а кто-то заслуженно отдыхает, Арсений расчищает свой рабочий стол, параллельно закидывая в сумку нужные вещи перед отъездом. Мужчина не удосужился снять пуховик, так как через пару минут должен был покинуть помещение. Однако судьба решила иначе, и, прежде чем в кабинете окажется двое, слух зацепил до боли знакомый голос по ту сторону прикрытой двери. — … да нет, я заскочил на минуту… Арс тоже здесь? — затем что-то на неразборчивом и весёлые смешки, — … лан, давайте, увидимся. — Голос всё ближе, прямо перед дверью. До того, как Попов действительно рассматривал вариант сигануть в ближайшее окно без всякого зазрения, дверь распахнулась и захлопнулась тут же, и шаги в тяжёлых ботинках обухом били по затылку. — Здарова, Арс, — приблизившись к старшему, Антон пожал ему руку и, мимолётом окинув блядской оценкой зелёных глаз, прошёл дальше, ища что-то в ящике стола. — Представляешь, забыл забрать офер за последний месяц, плюс наушники где-то проебал. Ты не видел, случаем? — промямлив нечто отрицательное, Арсений застыл, а взгляд безнадёжно поплыл. Лишь бы Шаст разобрался скорее со своими проблемами, ведь счёт пошёл на секунды. Попов боле не выдержит. Они не должны были увидеться. Только не сегодня. — А ты тут что? Тоже по делам? — По делам, — бесцветным тоном повторил Арсений, совсем не вникая в диалог. Пальцы закололо еле удерживаемым жжением, ноги приросли, дай бог, надёжно к полу, а в теле разросся пожар. Сознание вообще покидало мужчину, а разумных мыслей и отговорок всё убавлялось. За окном давно не день, а поздний вечер в самом разгаре. К тому же, тот редкий период, когда в офисе практически никого, а звукоизоляция в кабинетах мощная, чтобы не мешать друг другу снимать выпуски к различным шоу. Ебучая прошаренность. Сейчас она играла совсем не на руку. Обоим. Антон, по всей видимости, и не думал спешить. Наоборот, он к ебеням скинул пуховик, в котором: «пизда, чё так жарко», и вывернул свой стол наизнанку, пока не нашёл, что искал с победным кличем. «Теперь вали, Шаст. Быстрее пиздуй отсюда. Пока я ещё в состоянии держаться», — мысленно думал Арсений, так и застыв изваянием. Что и было подмечено со стороны. — Арс, ты в норме вообще? Чего стоишь? Тяжёлый глоток, чтобы проглотить ком в горле. Голос понижен до очевидной хрипотцы. — Домой. Щас. — А, точно. Ты завтра в Питер? Какие планы? Уже не стесняясь, Арсений запрокидывает голову и практически рычит сквозь стиснутые зубы, крепко сжав кулаки, на тыльной стороне которых наглядно проступили дорожки вен. «Только не вздумай со мной беседовать, Шаст. Вали, давай уже». Антон не вдуплял намёки от слова абсолютно не. — Ау? Ты живой вообще? — Ты хочешь обсудить мои планы, Шаст? А тебе ли не поебать? Напряжённое молчание. Затем раздражающее шуршание и короткий вздох позади. Арсений специально старался не поворачиваться. Иначе всё, он это чувствовал. Назад дороги не будет. — Слушай, все уже заметили, что ты какой-то нервный в последние дни. Что-то случилось? Ты можешь сказать, я всё пойму. Пока не загрыз кого-нибудь. — Шаст, не надо. — Ну, а что? Так и пиздануться можно совсем. — Антон всё не унимался. Ох, Антошка, беги, пока ещё есть шанс. Не надо этого самаритянства. Не стоило оно того, ох, как не стоило. Встав на расстоянии в пару шагов от мужчины, Шастун немного помедлил, пожевав губу, но всё же приблизился вплотную и уложил ладонь на плечо, отчего разряды тока сотрясли каждую натянутую клеточку по всему телу. Мозг степенно отключался, разум пустел. Процесс практически завершён. — Арс, я правда хочу помочь. Я… честно, не могу уже смотреть на тебя такого. Если это что-то серьёзное, не держи в себе. Не мучайся. Просто отпусти. Я пойму. — Хватка на плече всё сильнее, слабое мешканье и роковой удар, — Арсений? Всё. Короткое замыкание. Отключение. И перезагрузка. В глазах пелена, в голове пусто помимо единственной мысли: «взять». Никто из двоих так и не осознал, как это произошло. Когда Попов, резко развернувшись, с диким напором повалил Шастуна на диван. Слава богам, он там был, а то пришлось бы на пол. Арс не соображал. Он хотел этого парня так сильно, так долго. Он боролся. Пытался. Держался, как мог. Он бы уехал и перегрузился вдали, чтобы вернуться и держаться вновь. Но не судьба, видимо. Точнее, Антоша сам определил судьбу обоих. Когда остался вместо того, чтобы уйти и не лезть не в своё дело. Добрый мальчик. Благими намерениями, как говорится. — Арс, ты… Зелёные глаза широко округлились, испуганно глядя, брови поползли наверх к кромке кучерявых волос, чёлка упала на лицо впопыхах. Дыхание сбито. Руки прижаты кверху над головой. Шаст не сопротивляется первые секунды из-за шока, чем стоит воспользоваться, пока тот не очухался. Не теряя времени, Попов действует поразительно резво. Хватает шарф со спинки дивана и ловко закручивает чужие запястья мёртвым узлом тройным или четверным, хер проймёт. Длина шарфа поразительная, так что второе закручивание уже связанных рук к деревянной ручке подлокотника проходит беспрепятственно. Лишь когда стало слишком поздно, Антон бесполезно дёргает конечностями больше не в попытке высвободиться, а убедиться, что это всё взаправду. В выражении читается шок вперемешку с сильным волнением, но даже так парень пытается перевести всё в шутку. — Арс, не смешно. Пошутили и хватит. Развяжи. «Уж нет, ты сам напросился, засранец», — думается старшему, который взирает сверху таким пронзительным, тяжёлым… нет, невозможно. Зелёные глаза мечутся по лицу коллеги, но неизбежно возвращаются ко взгляду, что полон чего-то пугающего. Такого просто не может происходить. Не с ними. Дорвавшись до объекта своих больных вожделений, Арсений усмехается как-то дико и чересчур довольно. А взгляд всё такой же голодный. Словно он собирается отобедать юношей под ним. Впрочем, недалеко от истины. Рука упирается сбоку от обездвиженного тела, и Антон основательно напрягается, но жест воспроизведён для того, чтобы сам Арс неспешно приподнялся и оставил того ненадолго, отойдя к единственной двери. Звук щелчка рассёк смутное дыхание, поставив точку в том, что должно произойти. Точнее, задав тому старт. Медленно повернувшись, мужчина уже не спешит. Он смакует каждое мгновение, ведь от него уже не убегут. Его не сдерживает больше ничего. Сейчас он отыграется за все тягостные мучения, вынужденные побеги и потрёпанные распластанным Шастуном нервы. Чем не праздник? Шаг за шагом мужчина подбирается ближе, скидывая на ходу ненужный пуховик. Всё это время Антон неотрывно следит за чужим передвижением, глупо ощущая себя жертвой яростного хищника, который безжалостно, жёстко, мучительно разорвёт свою добычу на куски, смакуя привкус крови на языке, размазывая с блаженством по лицу. Конечно, он подмечал все эти взгляды издалека, но ему казалось, что у Арса просто случилось что-то. Либо же имелись какие-то претензии к Шастуну, но сказать о них не может. Но чтобы так… страшно. Опасно. Дико. Нет, это не может быть правдой. — Тебе повезёт, если кто-то ещё не успел уйти, и тебя спасут, — цедит Арсений с невольной усмешкой, неторопливо приближаясь. Уперев колено о диванную подушку, Попов нависает над парнем и опирается рукой о спинку дивана. Абсолютно безумный взгляд вызывает ледяной холодок по спине, а внутренности съёживает, когда охрипший голос произносит, даже велит, — так что можешь кричать громче. — Это какая-то шутка, да? Новый развод? — хотелось сказать с ноткой саркастичности, но получилось только неуверенно пробормотать, нервно пробежав языком по пересохшим губам, отчего чёрные зрачки сверху увеличились, почти заполонив радужку. — Антошенька, какие шутки. — В своей артистичной манере на грани юмора, на грани серьёзности отзывается Арсений, когда перекидывает ногу, устраиваясь сверху и прижимает чужие ноги к мягкой поверхности, давя всем телом. Уголки губ всё также приподняты насмешливо. — Скажи, ты будешь послушным мальчиком? Он добился. Этот растерянный взгляд зелены, сведённые к верху брови, часто вздымающаяся грудь из-под кофты, край которой чуть задрался. Шастун всё ещё не верит, но детское выражение полного непонимания, испуга и неверия — то, что так хотел видеть Попов под собой. Осталось лишь буйное желание, окликающееся каждой клеточкой тела под горящей кожей, да воплотить в жизнь. Ну, ведь вот оно, прямо под ним. Вот он, Антошенька, застывший без сопротивления от шока, неуверенности, что всё это не шутки, что всё взаправду. Ещё не кричащий, но это поправимо, так как он всё ещё верит ему, Арсению, который не может обидеть, не сможет причинить боль. Они ведь знакомы столько лет. Он не мог за короткий период перемениться и стать другим человеком. Однако пока тот самый всеми любимый, почитаемый Арс всеми силами доказывал обратное. И жестокое осознание неизбежно заполоняло мозг, инстинкты бились в истерике, заставляя бездумно дёргать руками в бессмысленных попытках освободиться. Тело застыло в напряжении, которое только усиливалось, а в глазах читались все бегущие словно по строчкам монитора мысли, за чем не без удовольствия наблюдал Арсений. Что ж, такая реакция превзошла все его ожидания, а ведь это только начало. Пора было забрать, что по праву его. Наклонившись к лицу младшего, Попов обжёг чужую щеку жарким дыханием, одновременно укладывая ладонь на грудь с бешено бьющимся сердцем внутри. Провёл губами по скуле, теряя рассудок ещё больше, хотя, хах, куда ещё? Двинулся ниже и коснулся мочки уха, откровенно наслаждаясь шумным дыханием под собой. — Не бойся. Я буду нежен. Только будь послушным, Антош. Мы договорились? — горячо зашептал Арс в самое ухо. Ответа, естественно, не последовало, но, на удивление, сопротивления тоже. Хотя было бы интересно довести Антошеньку. Интересно, сколько он продержится? Следует проверить. — Ты даже представить себе не можешь, сколько я представлял тебя вот таким. Лежащим подо мной. Дышащим так часто, чтобы смотрел так… мхм, блять, Шаст. Ты прекрасен. Обычно впечатлительный Антон сейчас подавал признаки жизни лишь сбивчивыми вдохами, да гулким сердцебиением. Не очнулся ещё? Хм, впечатляет. Прихватывая кончик ушной раковины губами и слегка оттянув, рука на груди спустилась ниже, оглаживая тело вдоль, пока не достигла края кофты, чтобы проникнуть под и проделать тот же путь обратно вверх уже по чувствительной коже. Под касанием горячей ладони живот непроизвольно втянулся, и слабый выдох покинул лёгкие. Забавно. Возбуждающе. Наощупь кожа гладкая, от неё исходил манящий жар. А запах… блядство, Шастун пах необъяснимо притягательно. Арсений сходил с ума от этого естественного аромата сквозь лёгкий, повседневный парфюм. Тем временем, рука под кофтой достигла ворота и вышла за его пределы, пальцы ощутимо крепко, но безболезненно сомкнулись вокруг шеи. Под ладонью дёрнулся кадык, когда его обладатель судорожно сглотнул, слегка запрокинув голову поневоле. Боже, всё так, как того хотелось давным-давно. — Я так давно хочу тебя, Шаст. Безумно сильно. Чего мне только стоило держаться и не разложить тебя на столе или увести от всех к чертям и прижать к стене. Заставить кричать так, как ни одна девушка не сможет. Довести до того, чтобы ты молил меня. Хочу видеть твоё лицо, когда ты просишь меня кончить, а я не могу разрешить тебе. Хочу ещё помучить тебя, смотреть, как ты наслаждаешься. Слушать, как ты скулишь, сорвав голос. Касаться там, где ещё никто… никогда. Горячий вздох всё ещё на ухо, полный желания. Антон должен понять, услышать то, что так долго держал в себе Арс. Ведь он сам того хотел, просил его об этом всего лишь пару минут назад. Конечно, он не знал, о чём именно речь… но это и не важно. — Сейчас тебе будет очень хорошо. Как ты сказал… отпусти себя. Чуть приподнявшись, Попов заглядывает в лицо младшего, прикусывая губу. Выражение того не изменилось, но приобрело некоторые красноречивые нотки. Какие-то были читаемы, кое-какие не совсем. В них стоило разобраться. Снова обмочив сухие от нехватки кислорода губы, Шаст в недоверчивом испуге косился, но держался до сих пор. Похвально. — Арс. — Да. Так ты скоро будешь кричать подо мной. — Прекрати. Не надо. Ты… — Шастун явно терялся в том, какие слова ему подобрать. Чтобы не разозлить и не подначивать. Он всё ещё способен соображать? Вот эта выдержка. Арсу стоило бы поучиться, но он подумает об этом позже. — Просто… не надо, ладно? Я понял, я больше к тебе не полезу с вопросами. Блять, я больше вообще не буду тебя трогать. Цокнув нарочито громко, Попов демонстративно покачал головой, продолжая сжимать чужую шею. — Антош, ты разве не понял? Что я тебе говорил? — разжав пальцы, Арсений убрал руку, не сводя глаз с желанного тела. — Придётся показать тебе. Иначе ты не поймёшь. Задохнувшись в так и не высказанных просьбах остановиться, Шастун в оправданном ужасе следил, как его кофту задрали вверх, а сильные ладони принялись оглаживать тело вдоль и поперёк. Завозившись, Антон пытался уйти от прикосновений, но его только прижали сильнее, а тёмные ореолы сосков схватили пальцами, играючи оттягивая, что пришлось болезненно поморщиться, приструняя. — Арс, хватит. Я понял. Перестань! — не унимался Антон в очевидной панике, старательно дёргая связанными запястьями. — Арс, пожалуйста. Остановись, прошу…! — Ммм, давай ещё. — Арсений! — неестественно высоко взвыл Шаст, когда Попов согнулся и мокрым языком провёл вдоль одного из сосков, со вторым продолжая играться пальцами, не выпуская. Кончиком языка мужчина обвёл вокруг ореола и кончиком пощекотал топорщащийся этими махинациями сосок, затем втянул в рот, принимаясь смачно посасывать, контролируя, чтобы не было больно. Прогнувшись в спине, Антон осознал, что так он только подстраивается под навязчивые ласки, но по-другому уйти уже не получалось. Дрожью пронзило всё тело и ударило прямиком в мозг, который воспроизвёл все ощущения в одно слово с растянутой поневоле гласной в середине, — блять. Влажной дорожкой Арсений пошёл наверх, кусая острые ключицы, и выше, добираясь до нежных участков шеи. Засосы раскрашивали светлую кожу тут и там, без разницы где, главное, что они станут напоминанием этого вечера. Попов никак не мог насытиться: он вылизывал сладкую кожу, всасывал между губами, с силой оттягивал, не жалея ни свой рот, ни чувства Антона, который старался держаться и с силой закусывал губу, невинно жмурясь. Господи, Арс ведь не раз заставал, как в жизни этот альфа-самец флиртовал с другими девушками вне камер, а на камеру вёл себя словно сама детская непосредственность. И что из этого? Прелесть. Уделив губами внимание челюсти, с чувством исследуя контур подбородка, Арсений опустился ниже той же дорожкой следуя обратно к груди, чередуя грубые засосы, укусы с нежными прихватываниями губами и ощутимыми чмоками, со звёздочками в глазах наблюдая, как чувствительная кожа покрывается мурашками от этого микса. — А тебе нравится, когда с тобой и грубо, и нежно. Да, Антош? — в ответ слышится слабое бормотание. Арс гордится, что именно он довёл его до такого состояния, но ведь это ещё не конец, — поглядим, что тут у нас? Накрывая пах, скрытый под плотной джинсой, Попов активировал режим самозащиты, по всей видимости, так как Антон резко распахнул веки и дёрнул тазом куда-то в бок, чтобы его не касались там. Продолжая самозабвенно ухмыляться на очередную провальную попытку оттянуть неизбежное, Арсений так и не убрал руки, наоборот, обхватил выраженный член сквозь две ткани и охотно сдавил пару раз на пробу, заполучив один помутнённый вздох и еле полноценный стон, вызванный больше от собственной беспомощности помешать как-либо. — Мне льстит, как ты извиваешься, но давай всё-таки займёмся делом. Чтобы ты смог покричать, как я тебе и обещал. Звякнула ширинка, пуговица джинсов также вышла из петли под чужим напором. Откровенная паника на лице Шастуна только подначивала двигаться дальше, не смея останавливаться. Кажется, Антон попросту растерял все слова, даже бранные, в таком шоке он пребывал безвылазно. Однако только Арсению виделось, что младший растерял всю хватку и силы сопротивляться. Ведь мужчина не ожидал, что Шаст вдруг дёрнется так, что почти было не скидывает с себя Попова, но тот, благо удерживается. Даже хватается за спинку дивана, чтоб уж наверняка. Вот негодник. — Антош, почти получилось. Я даже поражён, — с насмешкой произносит Арс, фиксируясь на парне чуть надёжнее. — За это тебя стоило бы наказать. Может, тебя выпороть? — приняв задумчивый вид, фальшь которого Антон раскусил бы за секунду в обычный будний день, но этим вечером неизменно поддаётся на уловку, сразу быстро замотав головой. — Нет? А что тогда? Как насчёт не дать тебе кончить сразу? Тем более, я тут вижу… — пользуясь чужой озадаченностью и немой истерикой, Попов хватается за края джинс вместе с боксерами, чтобы приспустить, но Шастун борется до последнего. Сгибает ноги в коленях, ощутимо ударяя в спину, дёргает тазом и всем телом, пытаясь сбросить с себя старшего, и в отчаянии старается высвободить руки. И дышит так громко, смотрит с мольбой в глазах не продолжать. Смешные попытки. Хотя немного раздражает. Но заводит несомненно. Получается только чуть приспустить ткань, чтобы вызволить чуть налитый орган и обхватить пальцами ствол. Даже будучи в своём состоянии, Арсений размышляет, встал ли чужой член от его ли ласк или попыток выбраться, или же всё вместе. Но факт остаётся неизменным, поэтому Попову остаётся только облизнуть губы и грубо сжать стояк, на пробу проведя несколько раз вверх-вниз. Зашипев сквозь стиснутые зубы, Антон просто отвернулся. Его щёки и скулы горели от стыда, а руки сжались в кулаки над головой. Сам он крепко зажмурился, чтобы не видеть того, как его друг, коллега, человек, которому он доверял глубоко и преданно, наклоняется вниз и жарко дышит на покрасневшую головку перед тем, как облизнуть языком, вызвав смешанные эмоции. Физическое возбуждение взяло вверх над разумом, но внутренне Шаст терялся в ощущениях. Он не понимал, что ему чувствовать. Хотелось разрядки, но и чтобы эта вакханалия кончилась как можно раньше хотелось не меньше. Одно налагалось на второе, но это не отменяет факта, что у него стоит, а Арсений крепко сжимает член у основания, играет с уретрой, чуть проникая кончиком языка внутрь и затем щекочет уздечку под головкой. Огибает ярко выраженные вены вверх-вниз, возвращается к головке и обхватывает губами, впуская член глубже в жаркую полость рта. Господи боже. — Арс, пожалуйста… — выдавливает из себя Антон, утыкаясь носом в сгиб локтя, из-под тяжело полуприкрытых век утыкаясь в потолок невидящим взглядом. «Арс, пожалуйста. Остановись. Перестань. Не надо», — то, что рвалось на очереди, но язык не повернулся. Ебучий случай, а у Арса повернулся. Он творил своим языком внутри рта такое, что вообще никогда и не снилось, что такое возможно. Грёбанный суккуб. Откуда он только взялся такой? Попов не остановился бы под страхом смерти. Точнее сказать, он бы умер, но довёл бы своего мальчика до экстаза, до истинного наслаждения, которое обещал ему, которого тот заслуживает. Ведь эти прерывистые просьбы, собственное имя, звучащее столь сладостно и возбуждающе. Шумное дыхание и слабые стоны, которые Антошенька так старается сдерживать. Не надо, лучше отпустить себя, чем держаться. Ведь так? Пропуская головку в глубже в горло, Арсений с чувством глотает несколько раз, активно двигая головой и сжимая основание в ладони, фиксируя, второй рукой играясь с налитыми яичками внизу. Антошенька подёргивает ногами уже больше от удовольствия, а стоны так и рвутся наружу. И Шастун выпускает. Стонет громко, несдержанно, откровенно в голос, мечась на подушках. На лбу выступила испарина, голова запрокинута, позвоночник выгнут. Воздух больше обжигает, чем приносит необходимый кислород, а сознание поплыло неимоверно, но верно. Антон больше не чувствует неправильности ситуации, своего несогласия, всей абсурдности. Он до сих пор не верит в происходящее, но это неважно. Ему хочется только кончить поскорее, иначе он двинет кони прямо здесь, в кабинете их офисного центра. Арсений же наслаждается каждым звуком, что издаёт его Антошенька. Он такой хороший мальчик, стонет так звонко, охрипши, выгибается красиво и естественно, в удовольствии уже сам держится за деревянный поручень подлокотника, чтобы держаться хоть за что-то. И двигает тазом в такт, получая несравненное ни с чем наслаждение. Такой хороший, прелестный мальчик. Оторвавшись с громким чмоком от оральных ласк, Попов активно дрочит ему и параллельно любуется. Его мечта, предел его желаний, его кошмар наяву — вот он, лежит весь разнеженный и заведённый, до предела возбуждённый, всем телом требующий заслуженного награждения. Вот только он его не получит. Пока. Ведь его ещё следовало наказать. — Ты хочешь кончить, Тошенька? — низко вопрошает Попов, цепляясь взглядом небесно-голубых за каждую чёрточку напряжённого, румяного лица под собой. Ответа не получает, поэтому прекращает свои махинации, чтобы сдавить основание члена, безбожно отсрочивая такой необходимый оргазм. — Не слышу. Шастун напрягся сильнее и приоткрыл глаза, глядя на мужчину столь покорно, столь просяще и потерянно одновременно, что Арс, наконец-таки, ощутил как к его и без того налитому члену в штанах рванул больший приток крови. Чуть ли не до судороги. Боже, он готов кончить только при виде такого Антона под собой, не дотрагиваясь до себя. Волшебно. Дразняще выводя Арса своим блядским языком, пробежавшим по губам в бесчисленный раз, Антон молча попытался двинуть тазом, но Попов придавил юношу за тазовую косточку рукой, второй всё также ощутимо сдавливая до блаженной боли. Когда и первая, и вторая, и даже третья попытки хоть как-то повлиять на ситуацию не увенчались успехом, Шастун вновь взглянул в голубые глаза напротив, истинный цвет которых выдавал лишь тоненький ободок, а всё остальное пространство занимали чернющие зрачки, он вновь раздразнил, смочив пересохшие губы. Но эта мысль отошла на дальний план, когда ставший мягким, даже робким, но просящий голос прорвался из недр, полный вожделения: — Арс, прошу… пожалуйста… — Я не чувствую, что ты хочешь, малыш, — цокает старший, мёртвой хваткой вцепившись в перевозбуждённый член, не собираясь делать ничего. — Проси ещё. Чего ты хочешь сейчас? — Хочу… Арс, пожалуйста… блять, дай мне кончить, пожалуйста. — Ты так этого хочешь? — издевался Попов, наслаждаясь страданиями младшего, его мимикой, его тихим скулением, которого тот сам не замечал, так как желание перевесило строгий контроль над собой. — Я думал, ты не этого хотел с самого начала. — Я хочу… прости меня, я хочу и хотел этого. Хочу кончить, прошу, дай мне кончить, Арсений. Шастун хотел выговорить эти унизительно-возбуждающие мольбы быстро, но из-за прерывистого дыхания, мешающего говорить, гулко отдающегося в груди и ушах сердца, а также болезненного возбуждения растянул на настоящую просьбу послушного мальчика, каким Арс и хотел видеть это чудное создание. Приструнить, завладеть, подарить ослепительное наслаждение. Так, чтобы от макушки до кончиков пальцев на ногах. Чего ещё желать от этой жизни? — Ты необыкновенный, ты знаешь? — шепчет Попов, склоняясь над юношей и вновь сжимая манящую шею в крепкой хватке. Небесно-голубые красноречиво блестят, заглядывая в потемневшие зелёные, а рука на члене принимает рваный, но быстрый темп, которого так хотел его мальчик. Что ж, заслужил — награждён. И смотрит в глаза столь преданно, столь желанно, столь покорно. Не отрываясь, без смущения, всё такой же раскрасневшийся. Шедевр. Искусство. Черты лица красиво искажаются, глаза несдержанно закатываются, а тело напрягается. Из живота вверх сквозь горло и распахнутые губы вырывается сорванный стон, и он даже не один. Череда стонов, протяжных и прерывистых — это то, чем награждает своего мужчину Шастун, когда содрогается всем телом в бурном оргазме, пачкая живот и даже попадая себе на грудь. Продлевая послеоргазменную негу, Арсений водит по чужому возбуждению ещё какое-то время, выжимая всё до капли. А затем, не сводя взгляда с объятого подаренным удовольствием лица его мальчика, высвобождает свой давно налитый член и, спустя полторы минуты активных надрачиваний, доводит себя до идентичного экстаза, продолжая хвататься за любезно подставленный шейный изгиб ладонью. Перед оргазмом Попов всё-таки не сдерживается и тычется носом в кучерявый, потный висок, вовсю вдыхая умопомрачительный запах, который и становится конечной для него, чтобы выпустить охриплый стон и обильно излиться на и без того перепачканное тело под собой, смешивая их сперму. Дыхание сбито и ещё не пришло в норму ни у кого. За окном давно глубокий вечер перешёл к ранней ночи. Их контакт растянулся на бесконечность, но утёк столь быстро, как песок сквозь пальцы. Арсений медленно и неизбежно приходил в себя. Взгляд прояснялся, дыхание нормализировалось, но сердце продолжало гулко биться, а осознание ударило под дых. Всё могло бы сойти за сон, такой долгий, но кратковременный, реалистичный сон. И вот сейчас Попов проснётся в своей квартире, в собственной развороченной кровати посреди ночи. Вскочит словно от кошмара и прекрасного сна одновременно, взглянет на часы и поймёт, что ничего не было. Он не разрушил их отношения, их совместную карьеру, их общее будущее. А через пару часов ему нужно будет ехать на поезде в Питер, где он попробует занять себя спектаклями и пробами по различным кастингам. Забьёт расписание, да так, чтобы обнулиться и не думать о том, что он так по-дурацки проебался. Отстранившись от Шастуна, Арсений глядит с опаской, с сожалением, с явным чувством вины. Антон не смотрит в ответ. Он вообще не различает, на что взирает, мыслей нет, возбуждение ушло, а потерянность так и осталась с ним. Он не просит высвободить затёкшие запястья, не предъявляет ничего, кроя мужчину матом, не спешит начищать хлебало, когда, наконец, способен двигать руками, а шарф отброшен далеко и надолго. Не вслушивается в суматошные, тихие извинения под ухом, заверения, мол, «сейчас-сейчас… всё будет хорошо». Антон просто позволяет стереть с себя грязные следы ночи салфеткой, застегнуть джинсы, оправить кофту. Позволяет привести себя в сидячее положение. И вообще никак не реагирует. Когда сбитую чёлку ласково поправляют, когда берут за руки, спрашивают о самочувствии. Крепче стискивают ладони и вновь рассыпаются в никому ненужных извинениях. Ведь Арс этого хотел. Он сам неоднократно за последние пару часов успел ему заявить об этом. Так чего жалеть теперь уж? А сам Антон? Получается, он тоже хотел того же? Ведь… не мог он возбудиться за утончённые комплименты, да навязчивые ласки? Попов ведь даже ничего ему не подсыпывал по типу афродизиака и прочей хуйни. Не угрожал, не бил. Связал, конечно, но… и что? Почему же Шастун возбудился? Потому что это Арс. Невидящим взглядом Антон уставился перед собой, кажется, даже сумев расслышать последнее извинение, а затем зелёные глаза провожали наскоро покидающего помещение, а в зрачках появилась всё та же потерянность. Он остался в одиночестве вместе со своими развороченными чувствами. Тогда как виновник тому вбил педаль газа и рванул в сторону вокзала посреди ночи, не дожидаясь утра. Впереди долгая, не менее мучительная дорога в Питер. А также не менее долгий, мучительный месяц, полный размышлений, самобичеваний и попыток вернуться в привычное русло. Если это всё ещё возможно.