***
Плечи накрывал голубой пушистый плед, солнце продолжало своими лучами стучаться в окно. В воздухе рассеивался аромат кувшинок и чёрной смородины, за окном пели птицы. Вокруг тишина, до необыкновения спокойная. Хёнджин расслабленно листал чаты в телефоне, и всё было, словно так и надо. — Что делаешь? — голос обжигал щеки. У Феликса имелось особое умение появляться беззвучно и неожиданно, это Хёнджин заметил ещё давно. — Опять с «этим» разговариваешь? — И тебе привет, — Хван выключил телефон и повернул голову в сторону белых, сверлящих его глаз. — Чем он тебе так не угодил? Ты всё обещаешься мне рассказать, а потом молчишь, как рыба. — Я не хочу об этом говорить, — добрый огонёк в его глазах угас сразу же после услышанной скрытой просьбы, сменившись на какой-то чересчур пустой. — А я хочу услышать. — Знаешь что, — Феликс встал со своего места, отдернув в стороны руки. В его взгляде загорелась злость, а ладони сжались в кулаки. От удара рук о воздух, по комнате полетел холодный ветер, что, подобно маленькому урагану, сносил всё вокруг и путал чёрные волосы. По телу прошла дрожь и на секунду в лёгких закончился кислород. Хёнджин никогда не видел Ли настолько злым. — Много ты хочешь. Он мне неприятен, ясно? И я не буду говорить почему, если не захочу, — Злость на белом лице заметно смеялась гневной печалью. Глаза покрывались слёзной пеленой, как бы Феликс не пытался это скрыть. А что всё-таки случилось, до сих пор непонятно. Жгучая злость в пустых глазах прожигала внутри дыру любопытства и желания забраться в даль томных мыслей и понять решение загадок, сотканных из шифра ядовитых слов и мутных осколков стекла на холодном сердце. Феликс и до того выглядел разбитым, а сейчас будто ничего живого вовсе не осталось. Смотря на фигуру, виделись прозрачные нити, тугими узлами завязанными на шее, и невидимые кровавые следы на груди. Хёнджин почувствовал, словно самому нож вставили меж рёбер. Больно, даже очень. А какого ему, представить страшно. — Прости… — Ладно, это ты меня извини, — Феликс вновь сел рядом, опустив глаза в пол. — Я тебе расскажу, как бы больно мне не было это вспоминать. Я всё-таки хочу, чтобы ты знал…***
Холод мнимого людского счастья спокойно летал по улицам, пробираясь до самых костей под тонкую ткань разорванной рубашки. Луна дарила плачущему мальчонке свой печальный взгляд. Она, к сожалению, ничем помочь не могла. Только гладила длинными пальцами припухшее лицо, пытаясь успокоить слёзы. Вскоре ночная красавица смогла чуточку утешить горестную душу, и через некоторое количество длинных минут костяшки бледных пальцев несколько раз бьются о мутное стекло, обрамлённое светлой древесиной. Из окна выглядывает сонный юноша, что сразу пугается заплаканного лица перед со собой. — Феликс? — протирая глаза, говорит он, будто ему от пробуждения это всё почудилось. Но нет. — Можешь выйти? — прошептал Феликс, наблюдая, как парень вылазил из окна, сминая под со собой траву, обрызганную капельками, чуть светящимися от лучей Луны. По лицу Феликса раскидана такая же роса ушедших слёз, что чуть сверкала от света. Когда уже юноша стоял перед ним, Ли сию же секунду обнял его, несколько раз всхлипнув на плече. — Что случилось, Ликси? — парень опешил от такого быстрого действия, но ту же сообразил, что к чему, и обнял его в ответ. — Меня хотят женить на девушке, которая мне не нравится, — чуть дрожащим голосом говорил Феликс. — И что ты предлагаешь? — Давай сбежим, Минхо?***
Ветки лезли в лицо, слабый ветер щекотал ресницы. Душу грели переплетенные пальцы. Минхо бежал впереди и вёл за собой Феликса, что теперь смеялся, не находя повода для грусти. Они выбежали на залитую светом Луны полянку, накрытую туманной дымкой. Посреди рос камыш, что закрывал собой небольшое, но глубокое на вид озеро. От ветра по нему расплывались маленькие ниточки волн, рассеивающие белый свет. В листьях деревьев млели тишина и слабый запах росы на траве. Ребята решили остановиться здесь и перевести дыхание, чтоб затем пойти дальше. Феликс, зачарованный красотой ночного пейзажа, подошёл ближе к воде, так что её краешки омывали босые ноги. — Смотри, как здесь красиво! — И правда, — Минхо приблизился к заколдованному Феликсу, положив руку ему на плечо. По водной глади, зеркалу Луны, шли трещинки в виде кругов, становясь из маленьких большими. Из камышей вылетали жёлтые звёздочки-светлячки и кружили в такт рассеянным волнам. Феликс развернулся к Минхо, смотря в глаза, которые, как чёрные дыры, поглощали лунные лучи. — Луна красивая сегодня, правда? — спросил Феликс, а сама Луна молчала. Она знала всё наперёд, но говорить не торопилась. — С тобой всегда всё красивое, куда не глянь. — Хм, спасибо, — на лице сверкнула слабая улыбка, а глаза продолжали рассматривать небо. — Знаешь, что ещё красивее? — Что? Не прошло и секунды, как зеркало покрылось рябью, а вокруг плескались брызги. Тело накрыла ледяным одеялом неспокойная вода. Феликс бездумно махал руками, лишь бы только покрывало не забрало его к себе на дно. Глаза испуганные и мокрые, не то от брызг, не то от новых слёз. А в голове один вопрос: «Почему?». Минхо словно мысли прочитал и с лицом, кажется, полным мнимого счастья, начал свой монолог: — У меня есть другой, и ты мне больше не нужен. Ещё я знаю твой статус, и знаю, что, если бы меня поймали, то я был бы на твоём месте. Мне такого пока не хочется. Красивее всего здесь — только твоя смерть. Ты и то, как тебя уже не будет. С этими словами Минхо развернулся и неспешно зашагал в ту сторону, откуда они пришли. Силы покидали. И уже нет желания бороться. Озеро своим прозрачным одеялом накрыло лицо, глаза закрылись, а лёгкие стали медленно наполняться кристальной жидкостью. На душе горько. Руки и ноги уже не чувствуются, в голове сломанной пластинкой заели брошенные слова Минхо. Больно. Больно где-то между рёбер, чуть выше солнечного сплетения. Больно, словно разбили. И до того хрупкую хрустальную вазу со всей силы швырнули на пол. И теперь эти осколки никогда не соберутся воедино. Озеро пресное, но вода в нём до ужаса солёная, как в мёртвых морях. Или может такой вкус у предательства? Солёных, прожигающий лёгкие, как самый сильный яд. Ведь в морских пучинах и то вода будет слаще. Этот яд растекался по телу, оседая в районе грудной клетки. Неприятный, режущий, как разбитое стекло, и заставляющий задыхаться. Жёгся, оставляя после себя дыры, которые не скроет никакая заплатка. Эти дыры порождали желание отомстить и показать остальным, что любовь — на самом деле вещь злая. Она больнее и мучительнее пытки, страшнее неизвестности. Любовь хуже Смерти… Бездыханное тело рухнуло на песчаное дно, и теперь, когда яд прожёг всё внутренности, по этим местам станет гулять новая легенда…***
Пустые глаза вновь умирали с каждым словом, ловя факсимиле тех событий в бездонных белых зрачках. Внутри что-то свернулось и больно билось о грудную клетку. Хёнджину стало жутко жаль Феликса. Его душа заперта в том зеркале Луны, обречённая на вечный поиск любви. Любви, а не смеси предательства или зависимости. И, наверное, каждый раз провальный, иначе бы он сейчас не сидел бы здесь, излучая холод, ставший теплом, и запах цветущих кувшинок и чёрной смородины. Только сейчас Хёнджин понял. Феликс доверил ему больную историю своей смерти, сказав, что тому надо её знать. Его холод больше не колол тонкими иглами, а скорее наоборот, согревал… Он полюбил Хёнджина. Полюбил и стал расцветать, надеясь, что в этот раз удастся получить желанное, а не разбиться в сотый раз. Ведь он до этого ярко улыбался, не скрывая светлячков на щеках. И его запах сменился с гниющей болотной тины на кувшинки и смородину. Он цвел своей любовью, но сейчас… Сейчас словно слова перекрыли ему солнце, и он стал медленно вянуть, так и не раскрыв свои лепестки. Хёнджин не мог допустить, чтобы Феликс вновь завял, когда тот почти дотянулся до света. Он найдет для него любовь и подарит в коробочке с криво завязанным своими руками бантиком. Может, он найдёт любовь в себе. Хёнджин придвинулся ближе и обнял Ли, проведя несколько раз пальцами по дымчатым волосам, прижав к своей груди. Сказать сил нет, но он надеялся, что тот всё поймёт и без этих паршивых букв. Феликс в ответ молчал тоже, только скрепил руки в замочек за спиной Хвана, давая понять, что он благодарен ему, и он будет цвести ради него.