***
И вот распахнулись двери родного дома, который теперь покрыт сумраком, хотя раньше, когда ни загляни, если время не ночное, конечно, все лампочки переливались тусклым светом. Хёнджин прошёл дальше, а именно в свою комнату, где с момента его последнего приезда ничего не изменилось. Напротив двери окно, за которым уже давно тлел закат, вдоль стены стоял шкаф с книгами, всякой стеклянной посудой и фарфоровыми фигурками, которые когда-то собирала бабушка, а с другой стороны — кровать, что хранит в себе всё сплетни их деревни и множество разных историй и преданий, покрытая тем самым родным пушистым пледом, пережившим многое, но это даже мягко сказано. Хёнджин осторожно подошёл и сел на кровать и погрузился в свои мысли. Голубое покрывало ему напомнило множество самых красивых рассказов бабушки. А самая прекрасная история - легенда про озеро в лесу неподалеку. Он бережно хранил воспоминания о том, как сильно мечтал хоть одним глазком взглянуть на то, что же там такого запретного, что все взрослые запрещали своим детям там бывать. И любимая бабушка была не исключением из этих взрослых. А он не мог перечить. Но сейчас же перечить некому, да и он уже не маленький ребёнок, так, может, всё-таки узнать, что тот него так яростно скрывала бабушка. Хёнджин оделся, взял телефон, фонарик, даже если на улице окончательно стемнело бы ещё не скоро, лишним он точно не будет, вышел из дома, заперев его на ключ и потихоньку побрёл в сторону загадочного леса.***
Солнце скрывалось за горизонтом, а небо стало прятаться за пышными кронами деревьев, так что его уже практически не было видно. Под ногами шелестел травяной ковёр и хрустели упавшие ветки, висячие же сучки постоянно норовили попасться в глаза, на них Хёнджин завязывал красные ленточки, чтобы не потеряться, а вокруг витал запах свежей сырости, словно вот недавно прошёл дождь. Могучие стволы деревьев и иногда встречающиеся упавшие бревна были покрыты мягким и пушистым зелёным мхом, и в некоторых местах росли небольшие скопления грибов с длинными тонкими стеблями и маленькими шляпками. Сквозь потолок веток и листьев уже слегка поблёскивала Луна, владелица ночного неба, а Хёнджин так и не нашёл того, что каждый раз в детстве разжигало в нём интерес появиться в этом месте. Так почему же всем запрещали сюда приходить? Но Хван продолжал идти, светя фонариком, так как уже ничего не было видно, и оставляя за собой красные метки, желая удовлетворить в себе любопытство того ребёнка, до сих пор живущего в нём. Уже окончательно отчаявшись, что он ничего не найдёт, Хёнджин собрался возвращаться, как вдруг он вышел на поляну, которую обволакивал томный лунный свет, с озером, покрытую туманный омутом, который отражал в себе ту самую жемчужину Луну, а на берегах росли ветки камыша. Среди этих зарослей стоял огромный камень, на котором сидела расплывчатая фигура парня, на вид невысокого и очень худого, с сильно растрёпанными волнистыми белыми волосами, такими же воздушными, как облачко. Хёнджин выключил фонарик и стал завороженно наблюдать за этим парнишкой, который, как оказалось, довольно грубым, но приятным голосом напевал себе под нос какую-то мелодию. И он не мог представить, что в ту же секунду фигура развернёт голову и ласково его поприветствует: — О, новая душа! Ну, здравствуй. Глаза у этого парня были белее снега и покрыты лёгкой дымкой. Описать то, что было в его взгляде не представлялось возможным, он был одновременно добрым и пугающим. А вот то, что чувствовал Хёнджин передать вполне реально. Это чувство кололо тысячей тонких иголочек под кожей и вставало заслонкой поперёк горла так, что все попытки глотнуть кислорода были тщетны, заставляло сердце уже порядком не выдерживать такой частоты ударов и сковало паутиной всё тело так, что исключалась какая-либо возможность сбежать отсюда, поэтому ему оставалось лишь испуганно наблюдать за действиями мутного образа человека. Фонарик упал, сломавшись о камень, лежащий на земле, а туманная фигура осторожно выбралась из камышовых зарослей и стала неспешно приближаться, практически летя по воздуху, словно дым. Тогда Хёнджин окончательно понял, что оставаться здесь нельзя, но всё, что он мог сделать — это лишь медленно пятиться назад, не отрывая взгляд от загадочной иллюзии. Только вот с каждым шагом этого дымчатого парня, он всё меньше казался миражом. Споткнувшись об ветку, так неудачно подвернувшуюся среди густой травы, Хёнджин упал на землю и больше не смог ничего сделать, разве что хотелось закрыть лицо руками, но было ощущение, что вот закрой глаза даже на несколько секунд, потом ты их открыть не сможешь, поэтому Хван глазел на фигуру в открытую. — Ты что меня боишься? — с усмешкой сказал парень, что уже был на расстоянии вытянутой руки, а Хёнджин лишь шумно сглотнул и больше сделать ничего не смог. — Мне неприятен твой страх, не люблю, когда меня боятся, но я тебя прощу, пока что, — он плавно протянул руку, чтобы помочь Хвану подняться с земли. Хёнджин потупил взглядом, а уже после до него дошёл смысл действий мутной фигуры, но руку помощи он принимать не спешил, отказывался ей доверять, а парень, понаблюдав за ним, тихо промолвил: — Доверься мне. Или у тебя есть другой вариант? Хван молча помотал головой в знак отрицания и протянул свою руку в ответ, будто заколдованный. Секунда. Прикосновение… Этого нельзя было допустить… Ведь в легенде твердилось, что «каждый юноша, что увидит его и коснётся его руки…». Но теперь уже поздно, хотя сам Хёнджин это так до конца это не осознал. Рука туманного парнишки была ледяной, но бархатной, как шёлк, и мягкой, как облачко, а также белёсой и лёгкой, напоминающей дым. Хёнджин осторожно, опираясь на эту мутную фигуру, поднялся на ноги, поглядел на неё пару минут и решился бежать, перескакивая упавшие и поросшие мхом бревна и изредка поглядывая на ветки деревьев с красными лентами, чтоб не сбиться с пути совсем. Он прибежал домой, спешно закрыл дверь, по ней скатился на пол, восстанавливая сбитое от бега и страха дыхание, и закрыл лицо ладонями: — Что это, чёрт возьми, было?