Наверное, это понимание сидит в каждом из нас, глубоко-глубоко: от своего города не уйти никуда. Но и назад не вернуться. Потому что он больше не твой. С ним уже не поладить — ни с его улицами, ни с мостовыми. Разве что с тем человеком, которым ты был когда-то. И возможно, простить себя за всё, чем ты собирался стать, — но так и не стал.
— Пак Сонхун! — Что? — оскалившись, рявкнул он. Носки, нижнее бельё, футболки, спортивные штаны — одежду швыряли в чемодан без разбору, книги не помещались, не складывались в ровную стопку. Их сбросили на пол. Закипавшая в груди гордость Альфы не позволила присесть перед второй Альфой. — Как ты разговариваешь с родной матерью? — Иначе с тобой и не поговорить. Сонхун истерично рассмеялся. Лучше так, чем реветь, как всю неделю до этого. Пак Сохи, низкорослая, но с крепким удушающим запахом Альфа, притопывала у порога. Она отчётливо бурлила похожим гневом, наполняя квартиру едкими феромонами. Что едва ли заботило. — Ты не хотела, чтобы я танцевал. Радуйся! Больше не буду! Чемодан, когда за него дёрнули, перевернулся. Несколько футболок выпало, порхнуло разноцветной стайкой на пол. Сонхун гордо промаршировал мимо Пак Сохи по коридору и нырнул в шкаф за светло-голубой ветровкой. — И куда ты намылился? У тебя нет ни работы, ни высшего образования. Планируешь сидеть на шее Сохённи? — Не твоё дело, — процедил Сонхун, потянув за порыжевшую молнию. В доме матери его ничего не держало. Особенно после завуалированного намёка за ужином, что он достаточно взрослый, чтобы отказаться от родительской поддержки. — Тебе скоро двадцать два, некоторые уже заканчивают престижный университет и находят работу или… — А я что, некоторые? Входная дверь со скрипом открылась. Сонхун успел сделать лишь шаг, прежде чем его затянули обратно в прихожую. — Где твоя цель, Сонхун-а? Что с тобой стало? Ты же… ты был таким амбициозным, — Пак Сохи постаралась успокоиться, и от её жалобного тона Сонхуна чуть не вырвало. Из-за поражения окружающие только и делали, что жалели его. — Пожалуйста, не уходи. Давай поговорим. Может, ты всё-таки хочешь поступить в университет? — Нет. — Ну подожди, дорогой. Как это так? — Вот так вот. — Чего тогда ты хочешь? Ты хоть чего-нибудь ждёшь от этой жизни?! Сонхун остановился. Взглянул на отражение, которое перестал узнавать, в боковом зеркале, отметил неестественно обнажившуюся остроту скул и сделал глубокий вздох. Потом Сонхун обернулся к матери и ответил. Телевизор на низкой тумбочке потрескивает, освещая гостиную мягким зелёным. Сонхун пристально следит за происходящим на экране, покачивая в руке почти пустую бутылку пива, и тоскливо подмечает кадры с собственным лицом. Двадцатилетний Пак Сонхун выглядит довольным. Он весело щебечет с ведущим, широко улыбаясь и не переставая кланяться судьям, но о чём говорят Сонхун из настоящего не слышит. — Опять пересматриваешь без звука? — Хёхё?.. Я не заметил твоего возвращения… Третий выпуск популярного шоу «Корея ищет таланты» обрывается. Бросив пульт обратно между диванных подушек, Сохён опускается на пол прямо в короткой юбке-карандаше и скрещивает ноги. Затем отбирает у Сонхуна недопитое пиво и запрокидывает голову. — Сегодня был последний день… — Да-а, свобода, — этот отпуск впервые за три года Сохён ждала ещё с Рождества, отсчитывая дни в специальном приложении. — В честь начала отдыха твоя двойняшка купила хрустящую курочку и соджу. — Я… приготовил токпокки. — Айщ, как хорошо. Пошли. Сонхун послушно поднимается вслед за Сохён и помогает разобрать крафтовые пакеты. Весьма скромные по сравнению с прошлым месяцем, и желудок Сонхуна виновато ухает. Пока он накрывает на стол, Сохён рассматривает магнитно-маркерный трекер привычек на верхней дверце холодильника и жуёт кончик растрёпанной косы. Когда Сохён оборачивается через плечо с хмурым выражением лица, Сонхун поспешно отводит стыдливый взгляд. — Сонхун-а. — Я в порядке, — шелестит он и вытаскивает из кухонного ящика металлические палочки. Сначала врать было сложно и совестно. Теперь ложь отходит от языка, как намокшая наклейка. — Забыл отметить. — Мне-то не ври. Безмолвно дёрнув плечом, Сонхун забирается на стул с ногами и по-детски берётся за край стола большими пальцами. Сохён тем временем перевязывает чёрные волосы в высокий пучок, присаживается напротив и ставит между тарелками зеленоватую бутылку соджу. Они всегда ужинают и выпивают в тишине. Никаких разговоров о прошедшем дне и тостов. Ничего, кроме характерного стука ложек и палочек. Чуть позже Сонхун перемещается в плетёное кресло на балконе и упирается замёрзшими ступнями в стеклянное ограждение. Сохён присоединяется молча, сменив офисный костюм на хлопковую пижаму, и прикуривает две сигареты. Одна из них предназначается Сонхуну. Он отстранённо слушает, как сзади на кухне гудит посудомоечная машина, пускающая по полу красноватое свечение. Впереди гудит проснувшийся Сеул. — Когда-нибудь я точно брошу, — Сонхун заторможенно улыбается, давно перестав верить. Бросает курить Сохён уже третий год. — Тем более, сколько на это денег уходит. Я так никогда не накоплю на свою квартиру. — Я всё верну. — Ой, да перестань. Я никуда не гоню тебя. Улыбка Сонхуна меркнет. Сказанное Сохён не пустой звук. Она действительно готова обеспечивать Сонхуна аж до пенсии, настолько высоко ценит их связь. Иногда та угнетает. Сидеть на шее сестры-двойняшки он никогда не планировал и не желал — не позволило бы эго Альфы, если бы от того хоть что-то осталось. Казалось бы, что легче поиска работы парню в расцвете сил, да ещё и Альфе, но для Сонхуна это стало непосильной задачей. Иногда он даже не в состоянии встать с кровати. Иногда встаёт, с трудом двигая погнувшееся тело по квартире. А какой победой ощущаются чистка зубов и горячий душ. Сонхун словно перебарывает себя для того, что у других не вызывает сложностей. Именно тогда, около месяца назад, его попросили написать заявление на увольнение. Извините, Пак-сонсэнним, сказала директриса Им с улыбкой, в которой не было и грамма сожаления, но у Ким-сонсэннима двойной диплом. Наша студия развивается, мы больше не можем сотрудничать с, м, самоучками?.. Вы должны понимать. Сонхун понимает. Через четыре месяца ему исполняется двадцать пять, и наивный план идеальной жизни стремительно летит в бездну. Это позор, ведь когда-то Сонхун храбрился, что не повторит путь ни бабушки с дедушкой, ни ровесников из родного города. — Чего тебе сейчас хочется больше всего на свете? Сохён задаёт вопрос внезапно, прижимаясь к стеклу румяной щекой. Сигаретный дым вьётся вокруг её лица сизой линией, такой же закрученной, как и мысли Сонхуна. Он не отвечает. Пожевав слюнявый фильтр, Сонхун направляет долгий взгляд на соседние, пронзающие облака небоскрёбы и трёт слипающиеся глаза. В желаниях нет смысла. Только действия дают результат. — Что-то похолодало… Ладно, спокойной ночи, Сонхун-а. — Спи сладко, Хёхё. После ухода Сохён Сонхун медленно выкуривает две сигареты, поджав под себя ноги и разглядывая крошечных людей на улицах. Он мог стать их частью несколько лет назад, но в конечном счёте упустил возможность. На рассвете Сонхун сидит на полу у открытого окна и пересматривает последний эпизод «Корея ищет таланты». Грандиозный финал, так его называли нетизены. Сонхун опять разглядывает двадцатилетнего Пак Сонхуна, счастливого и ещё не знавшего, что будет потом. Рядом лежит рюкзак. Сонхуну следовало отдохнуть и сложить вещи в дорогу, но он не сумел ни заснуть, ни оторваться от экрана. Едва будильник вибрирует, Сонхун опускает крышку ноутбука и со смиренным вздохом принимается за дело. Одежды у него немного, в основном скрывающие фигуру футболки и спортивные штаны. В начале месяца Сонхун импульсивно перебрал весь гардероб. — Сколько? Сохён встречает Сонхуна на кухне. Раннее солнце уже освещает крашеные бежевые стены, затрагивая и бледную, влажную после бега кожу сестрёнки. Знакомо пахнет взбудораженной адреналином Омегой, и Сонхун прочищает горло. — Три, — кивнув, Сохён отворачивается к трекеру сна и берёт чёрный маркер. — Я… днём подремал. — А почему не отметил, засранец? Лет двадцать назад Сохён кидалась песком и дёргала Сонхуна за волосы. В настоящее время она заботится о нём, когда он не справляется самостоятельно. — Извини. — Ты слишком много извиняешься. Сонхун поднимает бетонную голову, и Сохён отводит с его лба отросшую чёлку. Он давно не стригся. Сто лет как не выходил из квартиры дальше балкона, и на помрачневшем лице Сохён написано всё, что она думает по этому поводу. — Собрал рюкзак? — Угу. — Я хоть раз услышу от тебя больше трёх слов? — Сонхун открывает рот, чтобы вновь озвучить никому ненужное извинение, и Сохён щёлкает его по носу. — Проехали. Молоко, две ложки кофе, три — сахара и сиропа? — …четыре. Сохён уходит освежиться после утренней пробежки, а Сонхун залезает на широкий подоконник у балконной двери и в задумчивости болтает ногами. Варить кофе Сонхун не умеет, сколько ни пытался — получаются помои. Наверное, это очередное проклятие его жизни. Не имеет значения, за что возьмётся Сонхун, он никогда не достигнет высокого результата. Полбалла, Пак Сонхун-а. Слышишь? Ты отстал всего на полбалла. — На подоконнике не сидеть. — Сонхун тут же спрыгивает. — Иди в душ. Нам после завтрака выходить. — Может, не поедем?.. Сохён резко останавливается, из-за чего Сонхун вмиг сожалеет о сказанном. Не стоило и заикаться. — Я… извини. — Пожалуйста, перестань извиняться. Пальцы Сохён слишком сильно дёргают за ручку ящика, тот опасно скрипит, перевешиваясь. Металлические палочки и ложки съезжают в пластиковом лотке. До Сонхуна постепенно доходят закрепившиеся горечью феромоны. — Пожалуйста… Сонхун-а… Ты… Что Хёхё должна… — Ничего, — Сонхун неловко поводит плечами, разглядывая топлёное пятно от солнца на бежевой стене. Скоро станет невыносимо жарко. — Это я… — Прими душ, прошу. Хотя бы ополоснись. Сонхун выскальзывает в коридор с непреодолимой тяжестью в груди и запирается в ванной комнате. На кухне шумит чайник, щёлкает плита. Привычные звуки в привычной квартире Сеула, но Сонхун не чувствует единения. Он словно лишняя деталь, попавшая в коробку конструктора по ошибке. — Всё готово, Сонхун-а! Горячая вода невольно расслабляет. По возможности просушив волосы полотенцем, Сонхун обвязывает им шею и присаживается напротив Сохён. Она перестала злиться. Точнее, ни разу не злилась. Сонхун знает, что за него переживают. — Спасибо за еду. После завтрака Сонхун не успевает отойти к раковине. Сохён ловит его на половине пути за запястье, привлекает ближе, и он замирает. Белая футболка быстро мокнет в районе живота. — Я в порядке. — Нет, ты не в порядке, — плаксиво возражает Сохён и шмыгает носом. — Извини, что заставила поехать. Я посчитала, что дома тебе станет легче. — Наш дом здесь. — Нет. И это правда. Сохён живёт в Сеуле уже восемь лет, Сонхун — пять, но этот живой, кипящий город так и не стал для них родным. Как и тот, в который они направляются, и если у Сохён есть высокооплачиваемая работа и друзья, то Сонхун безнадёжный скиталец. — Семь дней, Хун-а. Всего семь дней. Мы просто поменяем для тебя обстановку и навестим бабушку, хорошо? Она скучает. — Да. — Я не принуждаю тебя к переезду. — Я понимаю. Сонхун наклоняется и кладёт на шею Сохён ладонь, выискивает большим пальцем запаховую железу. Чёрные волосы вблизи щекочут его висок, напоминая о детстве: при каждой ссоре бабушка и дедушка заставляли их обниматься. — Покурим? — предлагает Сонхун, на что Сохён сопливо усмехается. В тайне от бабушки и дедушки они придумали личный способ примирения. До самой посадки на поезд никто не заговаривает. Сохён занята переписками с коллегами и друзьями, Сонхун — оглушающей музыкой в беспроводных наушниках. В одной руке он держит белый кейс, удостоверения личности и билеты, во второй — ручку чемодана Сохён и пачку сигарет. — Записки туристов! — вдруг восклицает Сохён, когда до посадки остаётся совсем ничего, и задирает телефон. Сонхун щурится, ловя своё бледное отражение. — Задокументируем! Для потомков! Итак, Сохён и Сонхун из будущего, сейчас вы… Сонхун отворачивается, прикуривая, и осматривает припорошенный песком перрон. Людей вокруг много, все куда-то спешат, переговариваются, собираются семьями и компаниями, и Сонхун неосознанно перестаёт прислушиваться к Сохён. Временами у него бывают хорошие дни. Временами плохие, и трещина в груди свербит, будто настоящая. — Сегодня двадцать шесть градусов, чёрт, — Сонхун секундно прижимается щекой к макушке Сохён. Сейчас их скрывает тень крыши, но что будет после поезда, в душном автобусе… — М-м, все, наверное, купаются. Нужно написать девчонкам. — Ты общаешься?.. — Конечно. А ты нет? — Сонхун мотает головой, и Сохён охает. — Следовало догадаться, ты никогда не упоминал старых друзей… Даже с Чонвонни? — Даже с Чонвоном… — Он твой лучший друг. — Уже нет, — и в этом стоит винить только Сонхуна. Покинув родной город в девятнадцать лет, он в нём же оставил любимых и близких. — Не знаю, что делать… если увижу его… и… — Столько времени прошло, омо. Он точно изменился. — Как и я. — Как и все, Сонхун-а. В вагоне он закидывает чемодан Сохённи и свой рюкзак на верхнюю полку и садится на место у приоткрытого окна. Около него жарко, свежего воздуха практически не поступает, и Сохён с протестом стонет. Она перегоняет Сонхуна на кресло напротив, чтобы спрятаться от палящих лучей, и вытаскивает из специальной сумки ноутбук. Сонхун опирается о стену, прячется от солнца в сгибе локтя и прикрывает глаза. Убаюканный мерным покачиванием и стуком, он не замечает, как засыпает. После поезда ждёт пересадка на автобус. Сонхун спит и в нём, утомлённый постоянным недосыпанием, и его едва ли беспокоит жара. Просыпается Сонхун от толчка под рёбра. Сохён разговаривает с кем-то по телефону, положив голову на его плечо. Её мягкий голос почти не пробивается сквозь наушники, и Сонхун с сонной гримасой вытаскивает чёрную капельку. — Приехали? — Почти. Тёмно-красный автобус начинает тарахтеть, постепенно сбрасывая скорость, и вскоре останавливается напротив одинокого магазинчика у заправки. Потом качается, будто снаружи кто-то подтолкнул, и Сохён ахает. Сморгнув пелёну, Сонхун выпрямляется. — В следующий раз поедем на такси. Прям из Сеула. — И во сколько выйдет?.. В три твоих зарплаты? — это не так уж смешно, но Сохён всё равно рассыпается в глухом смехе. Они единственные молодые пассажиры. Пожилые тетёньки и дяденьки шумно переговариваются, покидая места, из-за чего приходится подождать. Когда салон пустеет, Сохён дёргает Сонхуна за мочку уха и вприпрыжку спускается по лестнице. Он забирает чемодан, сумку с ноутбуком и рюкзак и прощается с водителем поклоном. День плавно перетекает в вечер, небо напоминает бирюзовую воду бассейна. Поднялся прохладный ветер. Сонхуна едва не сносит потоком весёлых бабушек, и он приподнимается на носках. Сохён обнаруживается недалеко от знака «Стоп». Она щёлкает зажигалкой, сморщив нос. — Бабушка знает, что мы приехали. — А как доберёмся?.. Где-то рядом гудит машина. Сонхун пропускает грозного дедушку, бормочущего ругательства, и цепляет губами сигарету. Пронзительный гудок повторяется. Не успели они добраться до Ангока, а всё вокруг уже напоминает о нём: ворчащие старшие, свежий ветер и сочное небо. — Йа! Чета Ми! Сонхун вытаскивает незажжённую сигарету изо рта, оборачиваясь, и удивлённо приподнимает брови. К ним спешит широкоплечий парень со счастливой улыбкой. Он определённо рад видеть обоих, и у Сонхуна сосёт под ложечкой. — Пак Чонсон! Не верю! Как ты подрос! — Мне давно не шестнадцать, вообще-то. Сохён бросается к Альфе, чтобы защекотать до смерти, а Сонхун продолжает стоять в неловкой позе, неспособный подобрать правильные слова. Когда Сонхун падал с велосипеда и царапал тощие коленки, он бежал к Сохён. Когда Сонхун падал с велосипеда и случайно срывал цепь, он бежал к Чонсону. — Привет, — тот улыбается шире, протягивая ладонь, и Сонхун заторможенно пожимает её. — Давно не виделись. — Ты до сих пор здесь… — А куда я денусь? — Чонсон изумлённо смеётся. — Бабушка Ми попросила подбросить вас. — Так это ты сигналил, засранец? — У меня не было другого выхода, — Чонсон беспечно пожимает плечами, не скрывая, насколько на самом деле доволен встречей. Сонхуна подташнивает. — Ладно, поехали. Расскажете, как добрались, по пути. Кстати, Со, когда вы… Сонхун отключается, еле волоча ноги, ручка чемодана Сохён внезапно увесиста. Он посчитал, что человек из прошлого, которое он похоронил пять лет назад, встретит его иначе. — Я чур с Чонсонни! Приблизившись к чёрному пикапу, Сохён нажимает на кончик носа. Сонхун не планировал спорить. Его внимание привлекает стёртая наклейка над автомобильным номером, и Чонсон, заметив реакцию, хмыкает. — Ты не убрал её. — Он прицепит мне её на лоб, если уберу. Сонхун хорошо помнит тот вечер. — Ты рехнулся, — нервно прошипел Сонхун, схватив Чонвона за запястье. Было ужасно холодно, несмотря на середину марта, и старая ветровка совсем не грела. — Это пикап дедушки Пака. — Ты не слышал, как хён хвастался на перемене насчёт подарка? — Чонвон закатил глаза. — Какая разница, это порча имущества! — Немного мыла, и она отойдёт, — Чонвон не сдавался. Сонхун тоже, следом закатив глаза и еле-еле подавив желание стукнуть непутёвого подростка. — Пак Чонсон должен знать, что мне нельзя переходить дорогу. — Какую дорогу, идиота кусок? — Он занял моё место! — Нет. Он тупо показал наилучший результат, а ты не умеешь признавать поражение. Это только подлило масла в огонь. Когда Чонвон оскорблённо фыркнул и потянулся в карман за зажигалкой, Сонхун ударил его по пальцам. — Кто у нас самый высокий в команде? — Ты. — Ну! — На два сантиметра. — Ну-у! Капитаном должен быть самый высокий! — Капитаном должен быть самый лучший! — Он ставит мне палки в колёса, — уверенно заявил Чонвон и, вывернувшись из хватки Сонхуна, с хлопком прилепил цветную наклейку. Сонхун скривился из-за нацарапанного на ней нецензурного текста. — Через пять лет я буду знаменитым баскетболистом, ты — хореографом, и нам не помешают никакие Пак Чонсоны с их длинными ногами. — Ты спятил. — Это неважно, хён. Главный вопрос здесь: поможешь ли ты мне закидать эту тачку яйцами? — …приятно встретиться снова спустя столько лет. Сонхун приходит в себя вместе со стуком колёсиков чемодана. Чонсон мягко улыбается, поглядывая на Сонхуна через плечо, и есть в его взгляде что-то знакомое. Что-то давно забытое, оставленное ради переезда в Сеул, и Сонхуну становится стыдно. В последнее время ему постоянно стыдно. — Да… — Вы же на неделю приехали? Сонхун неопределённо дёргает головой, избегая зрительного контакта. Сохён успела забраться на водительское место и с недовольной миной прокручивает заедающее кольцо зажигалки. — Сходим выпить как-нибудь на днях? Ресторанчик, куда мы ходили после уроков, не закрылся. О, и я скажу Чонвону и Сону-я, что ты ненадолго вернулся. — Они тоже… до сих пор здесь?.. — Куда ты нас всё посылаешь, Сонхун-а? — в глазах Чонсона пляшут смешинки, и Сонхун прикусывает щёку изнутри. Сону… не переехал. — Мы всегда были здесь. А теперь поехали, бабушка Ми заждалась. Вместе с глухим тарахтением старого пикапа Сонхун забирается в грузовую площадку на сиденье из потрескавшейся кожи и ставит рюкзак между колен. Чонсон выезжает с автовокзала, сворачивает на знакомую дорогу и прибавляет скорости. До Ангока осталось минут сорок неторопливой езды, и волнение Сонхуна усиливается. Возвращение в родной город было неизбежно, однако Сонхун всегда думал, что вернётся победителем. Он просчитался. Сейчас у него нет ничего, кроме растоптанной гордости и тупой боли в груди, непрестанно напоминающей обо всём, чем ему пришлось пожертвовать. — Хун-а, смотри! Смотри! Звонкий голос Сохён приводит в чувства. Сонхун поворачивается, обнаруживая слева от себя бескрайнюю гладь. В лучах заходящего солнца море кажется оранжевым. Тающим, сверкающим и безопасным. До берега ещё нужно добраться, а уже пахнет солью и горячим песком. — Завтра будем купаться. И больше ничего. Не хочу ничего делать целую неделю! — Айщ, не дразнись. Я тоже ничего не хочу делать. — Так вперёд! — Это для вас Ангок теперь как курорт. Мы-то… — Лето на дворе, Сони! Какая работа? Чонсон смеётся, точно услышал огромную глупость. Сонхун отворачивается от моря, чтобы положить руку на подголовник, и упирается подбородком в плечо. На первый взгляд и не скажешь, что внутри Пак Чонсон изменился. Это, конечно же, неправда, Сонхун слишком долго не приезжал. Его бывший друг мог превратиться в совершенно нового человека. Хотя всё-таки кое-что изменилось. Он перестал смотреть на Сохён, как на божество. — Это определённо провал века. — Как ты разговариваешь со своим хёном? — Сохён-нуна ни за что не посмотрит в твою сторону, — ехидно продолжал Чонвон, невзирая на раздражённую гримасу Чонсона, и Сонхун зажмурился. В тот вечер он чуть не задохнулся от смеха. — Да она выше тебя! — Я скоро подрасту. — Ну-у, ты в любом случае никогда не обгонишь меня. — Ещё посмотрим. — Посмотрим-посмотрим, коротышка-хён. — Айщ! Как ты разговариваешь со старшими, говнюк? — Опять спорят? Дряхлые доски за спиной Сонхуна заскрипели. Он сидел в кресле-мешке с пустой бутылкой пива, достаточно расслабленный, поэтому не заметил приближения Омеги. — Интересно, они хоть когда-нибудь угомонятся? — Им по кайфу, походу. Сонхун обернулся, почувствовав прикосновение к волосам. Сону улыбнулся. Его собственные волосы вились от влажности, липли короткими прядками ко лбу и вискам, и руки Сонхуна покрылись потом. Ему безумно хотелось дотронуться в ответ. — В чём дело? — спросил Сону, уронив ладонь. Теперь его холодные из-за льда пальцы мягко поглаживали по загривку. Сонхун с трудом скрывал просыпавшуюся внутри дрожь. — Чонсонни собрался пригласить Сохённи на праздник Солнечных лучей, — ответил он, специально повысив голос. — Но мы все знаем, что он облажается. — Да почему? — прорычал Чонсон, и Сонхун насмешливо улыбнулся. Вечное поддразнивание близкого друга веселило. Особенно, когда это затевал Чонвон. — В следующем месяце нуна уезжает учиться в Сеул, болван. — У неё не будет времени на тебя, — серьёзно добавил Сонхун и сменил позу. Его голая, вся в мокром песке лодыжка незаметно скользнула под бедро Сону. — Если так боишься идти на праздник один, пригласи Чонвона. Он тоже без пары. — Ты то… — Мы ж не альфоёбы. Чонвон преувеличенно оскорблённо скривился, и Сонхун покачал головой. Стоило немного подождать (банки три-четыре дешёвого пива), и Чонвон начнёт ратовать за справедливость во всём мире. Это одновременно привлекало и смущало. Нет, Сонхун очень любил лучшего друга, с которым чуть ли не писал в один горшок раньше, но иногда он не понимал Чонвона. Сонхун был простым как дважды два. Чонвон скрывал в себе нечто сложное, что, кажется, мог разгадать только Чонсон. — Я бы и как альфоёб с тобой не пошёл. — Ты застарелый кусок осуждений, хён. — Если я соглашусь с данным высказыванием, ты перестанешь портить мне жизнь? — Знаешь, что её изначально испортило? День твоего рождения. — Иди сюда, ушлёпок. Чонвон перекатился, шустро вскочил на ноги и рванул к окну. Чонсон отстал всего на секунду. Домик на дереве, построенный дедушками Ян и Пак, заскрипел. Сонхун поставил пустую банку на пол и нашёл взглядом мини-пирамиду из пивных бутылок. Главное, чтобы Чонсон и Чонвон не снесли её, остальное не стоило переживаний. Они частенько спорили и лупили друг друга, что перестало удивлять или пугать. Когда Чонвон толкнул створку и перепрыгнул на толстую ветку, Чонсон выскочил за ним, и в домике мгновенно стало тихо. Сонхун и в обычных ситуациях держался скованно, сейчас ему стало совсем некомфортно, потому что Сону никуда не ушёл. — Хёни. Ярко-голубая ткань кресла-мешка зашуршала. Сонхун развернулся к Сону, который ждал его взгляда, положив щёку на выпрямленную руку. — А ты бы пошёл со мной, будь я Альфой? Мягкие губы Сону тронула дразнящая улыбка. Откуда Сонхун знал, что у него мягкие губы? Что же… — Зачем спрашиваешь глупости? — Хотел убедиться. — В чём? Едва Сону хмыкнул и потянулся вперёд, Сонхун интуитивно закрыл глаза. Сону ответил на вопрос мимолётным поцелуем. Его губы задержались, обдав лицо Сонхуна хмельным дыханием, и Сонхун автоматически облизнулся. — Хорошо, я понял. — Уже придумал, что подаришь мне на сто дней? Сонхун сморгнул мечтательную пелену, и глаза Сону хитро прищурились. — У меня что-то на лице? Сонхун встряхивается. Им опять овладели воспоминания о днях, когда он ещё ничего не испортил. Чонсон хмурится, двигаясь к зеркалу заднего вида, и Сонхун, случайно перехватив его взгляд, отводит свой. — Нет… я… кое-что вспомнил. — Что? — Сохён, очевидно обрадованная, что Сонхун оживился, просовывает пальцы в отодвинутое окно и щипает его за шею. — Как Пак Чонсон хотел пригласить тебя на твой последний праздник Солнечных лучей. — О боже, только не это. Я был прыщавым и пухлощёким подростком. — Зато каким милым! — И ты бы пошла со мной? — Конечно. Я каждый год ходила с Сонхунни. — Нет, я хотел пойти с тобой как со своей девушкой. Это приводит Сохён в полный восторг. Она забывает о застывшем в неудобной позе Сонхуне, принимается расспрашивать Чонсона о любовных похождениях, бывших и нынешних, и Сонхун возвращается к морю. В груди опять ощутимо тянет. И как ему провести здесь целую неделю? Спустя сорок минут, как Сонхун и рассчитал, пикап останавливается на одной из улиц вблизи берега. Сохён и Чонсон продолжают переговариваться о мелочах. Сонхун спрыгивает на примятую траву, подкатывая чемодан к себе, и застывает. Сохён тоже останавливается, прерываясь на полуслове, а потом срывается с места. — Бабушка! Худенькая и пожилая женщина, держащая в руках пластиковую лейку, подпрыгивает и счастливо улыбается. Сонхун улыбнулся бы в ответ, если бы ему не пришлось задирать голову, ведь бабушка машет им с пологой крыши ханока. — О, милые, вы приехали. Чонсонни, спасибо, что исполнил просьбу. — Ты что там делаешь?! — взвизгивает Сохён, из-за чего бабушка вновь подпрыгивает и чуть не падает. Возникший за её спиной парень придерживает женщину за локоть. — Ли Хисын, какого чёрта?! — Бабушка Ми хочет установить солнечные батареи. Кстати, ты прекрасно выглядишь. — Я тебе эти батареи в задницу запихаю, засранец! — Ох, доченька, что ты так переживаешь. Сыни ни за что не даст мне упасть. — Тебе почти семьдесят пять! — И я у нас самая молодая старушка. Сонхун топчется у пикапа, прижимая к животу выдвижную ручку чемодана, и Чонсон бесшумно останавливается рядом. Бабушка хихикает, медленно спускаясь по лестнице, пока Хисын помогает держаться за ступени. На земле Сохён подхватывает бабушку за плечи, затем обнимает настолько крепко, что слышится недовольный стон. Второй стон раздаётся через секунду, когда Сохён хватает Хисына за пирсинг в ухе и тянет на свой уровень. — Айщ. — Вы что устроили, оппа? — Йа! Пак Сохён, потише! Я так оглохну раньше времени! — Ты так умрёшь раньше времени! — Ой, перестань. Я туда уже миллион раз залазила. — Ч-чего?.. Сохён давится воздухом. Оставив её и бабушку, Хисын плавно подшагивает к машине и, не скрываясь, рассматривает Сонхуна. Тот зажимается, опуская глаза на сухой песок. — Ну что, натанцевался? Хисын спросил это без яда, но Сонхун так или иначе крупно вздрагивает. Он не планировал в первый вечер встретиться со стольким количеством знакомых и не успел подготовиться. Ли Хисын нравился ему. Не в романтическом плане, скорее, как интересный хён. В школе он держался компании плохих парней, и это в каком-то смысле притягивало. — Ладно, мне пора. Джису-нуна ждёт. Сонхун не успевает уточнить, имеет ли он в виду старшую сестру Чонсона, даже если бы хотел. Хисын прощается с бабушкой обещанием прийти завтра и расслабленно удаляется по протоптанной дороге в сторону следующей группы ханоков. — Мой малыш Сонхун-а! Его обнимают за талию, да так, что в костях что-то смещается. Бабушка звонко целует в щёку, приглаживает падающую на глаза чёлку и лучится любовью. Сонхуну… становится стыдно. В последний раз они виделись на похоронах дедушки. Потом Сонхун не смог заставить себя приехать. — Какой-то ты щуплый, бога ради. Чем вы питаетесь в Сеуле? — Вообще-то, я хорошо кормлю его, бабуль. — Да-да, — отпустив скорчившегося Сонхуна, бабушка встаёт на носочки и обнимает Чонсона. Следом оставляет на его щеке похожий поцелуй и треплет по плечу. — Останешься на ужин? — Я обещал Чонвону помочь. — Что и требовалось ожидать, Чонсонни самый лучший хён, — от бабушки исходит столь мощная энергия, что Сонхун невольно зажимается сильнее. — Вот бы он тоже понимал это, — Чонсон закатывает глаза, на что бабушка смеётся. — Поругай его за меня. О, и передай благодарность за кимчи. — Конечно. Тряхнув звякнувшими ключами, Чонсон открывает водительскую дверь. Бабушка тем временем шустро выхватывает из рук Сонхуна ручку чемодана и начинает катить его к крыльцу. Потерянный Сонхун приоткрывает рот. После длительного заточения в пустой и тихой квартире Сохён всё кажется слишком резким, быстрым и оглушительным. — Сонхун-а, подойди, пожалуйста. Он слушается, вставая напротив опущенного окна, и Чонсон направляет на него задумчивый взгляд. Сонхун помнит его. Чонсон частенько смотрел так, когда не понимал, что происходило в голове у собеседника. Но нельзя сказать, что Сонхуну неуютно. Взгляд Чонсона — одна из многих вещей, которые раньше были привычными и комфортными. Они являлись частью его повседневной жизни. — Не думай ничего плохого. Пяти лет очевидно достаточно, чтобы полностью измениться, но… ты не похож на него. — На кого?.. — приглушённо уточняет Сонхун, и Чонсон неловко чешет затылок. Вторая ладонь сжимает руль снизу. — Ты выглядишь, как Пак Сонхун, но совсем не похож на него, — засмущавшись, Чонсон покашливает. — Я бы хотел узнать тебя заново, даже если ты вернулся всего на семь дней. — …хорошо. Поклонившись, Сонхун отступает в зелёную траву, и Чонсон наконец уезжает. Бабушка и Сохён зовут в дом, однако он не торопится. Какое-то время Сонхун растерянно разглядывает порхающую в воздухе пыль и пытается выровнять участившееся дыхание. Когда Сонхун был достаточно неаккуратным и получал царапины или шишки, он бежал к Сохён. Когда болело внутри, Сонхун бежал к Чонсону.───────
Пробуждение похоже на падение во время кабриоля. Сонхун дёргается всем телом, открывая глаза. Часы на экране телефона подсказывают, что уже пять утра; где-то рядом кукарекает петух. Пересев на пятую точку, Сонхун сонно осматривается и стягивает с плеч тонкое одеяло. Бабушка подготовила для них комнаты, в которых они жили в детстве, но Сохён настояла, чтобы они легли на террасе. Раньше Сонхун постоянно засыпал, прижавшись к дедушке. Сейчас он не уверен, что смог проспать больше трёх часов. Сонхун аккуратно поднимается с матраса, стараясь никого не разбудить, и обувается. Сил на чистку зубов нет, поэтому Сонхун сразу выходит на дорогу, минуя низкий столик и грядки. Прикрыв за собой калитку, Сонхун шаркает в сторону сердца города. Вдали от обогревателя прохладно, пусть и свежо, и в глупой попытке согреться Сонхун прячет руки в карманах спортивных штанов. Сонхун помнит эти дома и улицы. Он буквально вырос на них вместе с друзьями и сестрёнкой. Даже перечислить имена соседей не сложно. Ангок — маленький городишко, здесь все друг с другом знакомы, и у Сонхуна нет желания узнавать, что о нём теперь думают. Вряд ли кто-то забыл про счастливчика Пак Сонхуна, прошедшего онлайн-кастинг в самое популярное шоу Южной Кореи. Через час Ангок закипит жизнью. Сонхуну лучше вернуться в дом, чтобы его никто не заметил, но находиться с бабушкой и сестрой невыносимее. Ему больно, совестно и стыдно за самого себя. Оставив родных позади, Сонхун проходит мимо ханока Ли-сонсэннима, бывшего классного руководителя, и останавливается на перекрёстке. Его взгляд притягивает горящая в полумраке вывеска. В средней школе Сонхун и Сохён постоянно забегали в магазинчик тётушки О после уроков. Подруга Сохён из двенадцатого класса часто покупала им то, что не должна была покупать мелким. — Тебе жалко, что ли? — Получить пиздюлей от наших бабушек? А ты сам как думаешь, оболтус? Сохён откинула с надплечья длинные огненные волосы и щёлкнула ягодной жвачкой. Ярко-красная подводка в уголках её глаз растеклась, но Сонхун, будучи вредной двойняшкой, не сказал об этом. Чонсону было всё равно. Он в любом случае смотрел на Сохён, как на знаменитого айдола. — Всего один блок, один! — Вы потом придёте за вторым. — Пожалуйста! Чонвон, отвечавший за переговоры, начал потирать ладони в умоляющем жесте. Чонсон топтался за его спиной, не зная, куда деться, и дёргал лямки тяжёлого рюкзака. Сонхуна сигареты особо не волновали, хоть он и хотел попробовать. Его больше заботили ледяные пальцы Сону, украдкой вырисовывающие на его запястье тайные послания. Сонхун чертовски хорошо понимал, на что ему намекали. «Давай сбежим ко мне, хён? Бабушка и дедушка Ким вернутся к вечеру». Сонхун шикнул, вызвав у Сону смех, который приглушили, ткнувшись носом в его капюшон. — Ли Черён влетит из-за вас. — Она вредная сучка. — Как? Как ты назвал мою онни? — …никак. — Йа, Ян Чонвон, умереть захотел? — Если вы ждёте тётушку О, она придёт не раньше восьми. Сонхун пугается, но не потому, что его застали врасплох. Вовсе не из-за этого. Его пугает до дрожи знакомый голос, и с гулко бьющимся сердцем Сонхун поворачивается. Перед ним стоит взрослый парень в униформе, возможно, почтальона. У него тёмные волосы, чуть вьющиеся от влажности, вежливая, холодная собранность и ясный взгляд. Такой, что ничего не скрывает. А ещё на гладкой коже крошечные родинки, по которым Сонхун когда-то сходил с ума. — О… это ты. — Ким Сону?.. Он спокойно кивает, будто подтверждает, что да, это его имя, и поправляет лямку почтовой сумки, из неё торчат скрученные трубочки газет. Сонхун приоткрывает рот. Нервно облизывает губы, и Сону отправляет ему мягкую улыбку. Скрытую одновременно радостью, печалью и неким приятием, и Сонхун стыдливо отводит глаза на кромку затуманенных гор. — Не ожидал твоего возвращения, хён.