Подмена

Нори повидал самых разных женщин. Возможно, у него было меньше опыта, чем у Четери, но достаточно для доведения себя до слепой уверенности, что ни с одной он не сможет выстроить достаточно близких отношений, чтобы через время предложить ей руку, сердце и прочие части тела. Ни остротой ума, ни безумной красотой, ни даже обилием общих тем его было невозможно покорить, хоть он обладал женщинами со всей безудержной страстью, которая была у него с юношества. Был обходительным и нежным, много улыбался и посвящал столько времени, сколько мог, пока связь с любой из них медленно не сходила на нет под гнетом почти осязаемого безразличия Нори, о котором никогда не говорилось напрямую, но всегда чувствовалось. Он осознавал, что вводит в заблуждение каждую, но сам же упорно надеялся, что что-то еще может измениться. Не могли же из раза в раз повторяющиеся расставания быть своеобразными граблями, на которые он наступал только лишь из ослиной упертости, и все его попытки были порочным кругом, которые стоит прервать и больше не думать об этом. Одинокие люди, которые не нуждаются в длительных отношениях, есть. Странно было отрицать, что такого не может произойти с Нори. Он не привык себе врать. Он допускал такую возможность. Четери говорил с ним об этом долго и прямо, не давая Нори вставить ни слова: «Ты, друг, еще не наигрался и строишь из себя божьего наследника. Не думай, что я осуждаю, я говорю это, чтобы ты смотрел на вещи объективно. Ты позволяешь им откусить от тебя кусочек и наслаждаться воспоминаниями всю жизнь, в то время как сам позабудешь о них, как о приятной дреме на грани сна и пробуждения! Ты даешь дозволение, а они расшаркиваются в благодарностях и не смеют претендовать на нечто больше. Тебе это нравится, не вздумай возражать. Чувствовать, что ты им важнее, чем они тебе. Ты бы набрал гарем и не мучился совестью, была бы только возможность. Но ты не родился Владыкой Песков и вынужден терзаться, вместо того чтобы понять и отстать от себя. А ведь для этого быть прапраправнуком прародителя не нужно, Нори. Для этого нужно быть тем, кто принимает себя любым. А уж если ты не научился себя принимать, что говорить о женщине рядом с тобой? Что ты дашь ей? Что вы будете делить друг с другом? Слепую веру в то, какой ты ужасный и отвратительный?» Нори был благодарен ему за это. Энтери тоже помогал, как мог, но слишком жалел родного брата, стараясь смягчить слова, слишком защищал его, оправдывая почти каждое действие. Четери был другим. Он, нисколько не колеблясь, выкладывал все, что хотел сказать, выигрышной гармошкой флеш-рояля: он мог не сомневаться, что комбинации из слов, складывающихся в предложения, доходят до цели и заставляют мозги работать с удвоенной скоростью. Но несмотря на это Нори с каждым днем утверждался в мысли, что себя принимать уже поздно, и ему, как давно сформировавшейся личности, остается работать с тем, что есть. С одиночеством. В этом слове не было отчаянной попытки себя пожалеть, только неохотная констатация факта. Это чувство могло захлестнуть его даже в окружении семьи: Энтери, Таисии с их детьми, Четери, маленького Марка, Светланы. Ему оставалось жмуриться, как от солнца, невпопад улыбаться и покрепче сжимать бокал в руке. Четери был слишком проницательным, чтоб не заметить этого, вставал и молча выходил из-за стола. Нори следовал за ним. «Возможно, я пользуюсь ими, чтобы заглушить боль, брат.» «Думаешь? Ну да, это плохо. Принимай целибат, уходи в монастырь. И без отпущения грехов не возвращайся!» Нори варился в этом состоянии, как выщипанная утка в бульоне, который нагревался с каждой минутой все сильнее. Он не был способен не то что газ выключить, но даже вытащить голову из супа. Только работа не позволяла увязнуть. Он грезил о родных Песках, оставшихся за тысячи километров, думал все бросить и вернуться домой, где легче бы дышалось, а, может, и жилось бы иначе. Но Нори обычно обрывал себя, когда задумывался о возможности переезда. Не будет все так радужно, как хотелось бы. Все его мысли будут посвящены скорби. Его отвлекал маленький сын Чета, непосредственный и ехидно-звонкий, как колокольчики на шутовском колпаке. Марк, как и Четери, с ним не церемонился и поднимал любые темы, вплоть до тех, о которых Нори говорить не горел желанием. Но, в очередной раз подбирая слова после громогласного вопроса Марка на тему «а почему это у тебя нет жены», Нори волей-неволей сбавлял важность даже для самого себя, отшучиваясь и почти искренне улыбаясь мальчику. Он убеждал себя в собственном благополучии, но понимал, что долго так не протянет. Благо, он всегда чутко ощущал колебания в воздухе, особенно те, которые вели к скорым переменам. Оставалось довериться судьбе и предоставить себя в ее распоряжение. Терять, впрочем, было нечего. Ее он увидел еще издалека. Марк указал пальцем на невысокую женщину с завязанным в пучок светлыми волосами. Она казалась совсем прозрачной и хрупкой, стоя в одной шеренге с родителями. Каждый из них был выше нее хотя бы на пол головы, и новая учительница выглядела скорее прибившейся старшеклассницей, чем взрослой женщиной. Чем ближе подходил Нори, тем росло его удивление: она была даже слишком миниатюрной, тонкой, хрупкой, как ваза из тончайшего хрусталя. И держалась, как правящая королева, величественно держа осанку и вздергивая подбородок. Не опускала взгляд в пол, не прятала руки и не стремилась сжать ими подол скромного платья. За ней было интересно наблюдать. На нее хотелось смотреть. Нори не любил отказывать себе в удовольствиях. На школьных ступенях Нори увидел запыхавшуюся Светлану с телефоном в руке. — Света, — позвал он. — Марк уже в классе. Все в порядке? Она выдохнула с облегчением и неопределенно потрясла головой с легкой улыбкой. — Если не брать во внимание, что ярость Четери беспощадна и неумолима, все обошлось. Мы легко отделались. Марк не обиделся? — Немного расстроился. Но все его печали пропадут, стоит ему только тебя увидеть. Идем. Нам еще сидеть на импровизированном собрании. Нори подал ей локоть, за который Светлана через небольшую паузу ухватилась. — Нам? Разве тебе будет интересно все это слушать? Вероятно, в какой-то момент мы начнем обсуждать, когда нужно сдавать деньги на шторы и подарки учителям… Хотя, согласна, именно после этой фразы и начинается самое интересное. Может, и до драки дойдет. Нори рассмеялся, но не слишком искренне, предвидя реакцию на его слова. — Понимаешь, Светлана… Как он и думал, безоговорочного понимания от друга жены не последовало. Она смотрела на него расширившимися глазами, остановившись в проходе, и даже не заметила, как ее пару раз толкнули. — Ты хочешь притвориться Четери, чтобы ухаживать за классной руководительницей моего сына? — понизив голос, уточнила она. — Выдать себя за моего мужа? За отца Марка? — Да, — терпеливо согласился Нори, заводя Свету на лестничную площадку. — Как я знаю, Чет редко появлялся в школе, достаточно редко, чтобы меня смогли спутать с ним. Благо, я еще не решился поменять стрижку, как Энтери, так что проблем возникнуть не должно. — Его видели родители и некоторые учителя. Ты совсем не похож на него, Нори. Разве что волосами, и телосложение под одеждой почти идентично, но лицо… — Да, Чет из нас всегда был самым симпатичным, — весело улыбнулся Нори, — но, мне казалось, разница не столь велика, чтобы я не мог выдать себя за него перед людьми, с которыми он пересекался максимум несколько раз. — Неужели нет другого выхода, Нори? — упорствовала Света, но мужчина видел, что она готова сдать позиции, если подобрать достойный аргумент. Он задумался на минуту, думая, стоит ли говорить прямо. — Нет. — Пророкотал он. — Мне нужна эта женщина. Все-таки Нори всегда знал, что Четери очень повезло со Светланой. А как повезло самому Нори — и слов не нужно, особенно после того, как она серьезно кивнула и первым делом заверила его, что Ангелина Викторовна не замужем. Нори так давно не сидел за партой, что совсем забыл, каково это. Забавно было протискиваться между низким столом и крошечным стулом, на котором еще надо было уместиться. Хотелось сесть поперек, а по-хорошему раздобыть второй стул, но Нори решил терпеть до последнего: собственное удобство его волновало в последнюю очередь. Светлана, все еще переживающая из-за их авантюры, нервно хихикала, глядя на его мучения. Нори молча склонил голову, в который раз за последние десять минут выражая благодарность. Света ответила ему понимающей улыбкой, да и действительно, кажется, была за него рада. Ангелина Викторовна начала не сразу. Она дожидалась, когда гам, стоящий в кабинете, сойдет на нет, но трое женщин, скопившихся в середине первого ряда, никак не замолкали. Разговор о расписании перерос в галдеж, поднимающийся на тон выше с каждым мгновением. Нори сравнил бы их с прибывающими к берегу волнами, если бы не разительное отличие: волны, в отличие от этих женщин, стихали, ударяясь о песок, и набирали силы до следующего броска, как человек прерывается, чтобы вдохнуть. Им не нужно было дышать. Слова лились свободным потоком на одной высокой пронзительной тоне. Нори уже хотел было призвать к порядку разгоряченных дам, но оказалось, что новой учительнице не нужна была помощь. Она, только на секунду прикрыв глаза, вышла из-за стола и остановилась у меловой доски, где крупными неровными буквами было выведено «Осталось 8 лет! Ура!» Нори не сомневался в том, кто это написал. Ангелине Викторовне не потребовалось и минуты, чтобы обратить на себя все взгляды. — Я догадываюсь, что вы можете думать обо мне. Кто-то кашлянул. Светлана опустила глаза, словно в чем-то провинилась. — У меня нет классического педагогического образования. Я закончила магистратуру по экономической специальности с красным дипломом. Чтобы стать учителем, прошла переподготовку по программе «Педагогика дошкольного образования» и имею диплом о профессиональной переподготовке с квалификацией. Нори мог бы сравнить ее речь с докладом на военном совете. Минимум лишних слов, четкость, прямота и сухость. Это не сочеталось с ее внешностью, но все же смотрелось до крайности органично. Возможно, дело было в глазах, нежно-голубых и ледовых. А, может, в волевом подбородке, не опускающемся ни на миг, и прямой спиной. Нори не знал. Она завораживала. Чужой голос в помещении резанул по ушам, словно комариный визг. — А почему вы не работаете по специальности, раз учеба вам так хорошо давалась? Я просто не понимаю, обычно учителя уже с детства знают, кем они хотят стать, а не приходят к этому уже в… приличном возрасте. Нори прищурился, разглядывая женщину с первого ряда. Вид у нее был наигранно-невинный, словно она просто хотела удовлетворить любопытство и не имела в виду ничего плохого. Очевидное лицемерие резко бросалось в глаза. Женщина часто заморгала и подалась вперед, демонстрируя милую улыбку. Учительницу нападка не удивила. Видно, ее стратегический план по выживанию в стенах школы предусматривал недоброжелательниц. Нори почувствовал что-то сродни гордости и решил пока не вмешиваться. Ангелина Викторовна индифферентно ответила, словно была к этому готова: — Думаю, ваш вопрос слишком личный. — Если это для вас слишком лично, что же вы нам будете отвечать дальше? — в ту же секунду взвилась женщина. — Дальше я имею право не отвечать, если вопрос покажется мне переходящим рамки. Все, что должно касаться вас, это моя профпригодность. Остальное я считаю излишним. — Но должны же мы знать, кто будет учить наших детей! Должны знать, кто вы. Вдруг Степан Валерьевич совсем с ума сошел и начал набирать кого попало? Никому нельзя доверять полностью. Все нужно проверять. Кто вы, Ангелина Викторовна? У вас есть муж? Дети? Устраивали ли подобный опрос с пристрастием прошлому классному руководителю? Опрашивают ли так каждого человека, напрямую имеющего дело с детьми? Нори подозревал, что нет. Его раздражение стремительно перерастало в подавленную ярость. Какая могла быть причина ее нападок, давно пересекших грань приличия и балансирующих на натянутом канате между безмерным любопытством и вопиющим хамством? Что учительница им сделала? — Наташа, — обратилась Светлана к женщине. — Прошу тебя, не превращай кабинет в базарную площадь. — Светка! И ты туда же? — она обернулась и посмотрела на Светлану широко раскрытыми неверящими глазами. Хмыкнула, обнажив зубы в почти что оскале, но на деле попыталась улыбнуться. — Вы что, все думаете, что я натравливаю на Ангелину Викторовну собак? — Да, — подал голос Нори. Он говорил негромко, но в классе и так воцарилась тишина. Светлана улыбнулась ему и поблагодарила одними губами. — То, что вы пытаетесь делать, не имеет никакого отношения к тому, что вы называете… родительским собранием. Если вы найдете в себе силы до его конца не устраивать провокаций, лучше просто покиньте это место. Не задерживайте нас и не смущайте тех, кто тяжело переносит склоки. — Он мягко улыбнулся и склонил голову набок, но Наталья содрогнулась. Казалось, ей требовалось больше времени, чтобы восстановиться, но перед публикой она не могла упасть в грязь лицом. — Ладно-ладно, ну что вы, право же, — махнула она рукой, отвернувшись от мужчины. — Не имела я в виду ничего плохого! Какие провокации, ну, Ангелина Викторовна? Не обижайтесь на меня! Я, знаете ли, нервная и контролирующая мамаша, мне надо, чтобы все было по существу, чтобы я была в курсе всего, понимаете? Как курица-наседка. Подруги Натальи засмеялись, чтобы разрядить атмосферу. Светлана с кислым выражением лица обратилась к окну, отвлекаясь на пикирующие с деревьев листья. Нори повернул голову — и столкнулся с тяжелым взглядом Ангелины Викторовны. Он не сдержал удивления, столкнувшись с ее безмолвной, тяжеловесной злобой, обрушившийся лавиной, сносящей все неровно стоящее на своем пути. На него смотрели так, словно он прилюдно оскорбил ее, попутно осмеяв и поставив под сомнение ее авторитет. Губы сложились в тонкую линию, строгая складка между бровями очертилась. От нее разило холодом. Длилось это не дольше пары секунд, но заставило Нори задуматься. — Я понимаю. — Сказала учительница с прорвавшейся сталью в голосе. — Продолжим наш разговор. Теперь уже о детях. Последующие пятнадцать минут прошли продуктивно. Ангелина Викторовна говорила об учебниках, которые сегодня же можно приобрести в библиотеке тем, кто не успел сделать это заранее, о нерабочем и абсолютно бесполезном электронном дневнике, об отсутствии домашнего задания в первую неделю учебы, — на этом моменте даже Наталья выдохнула с облегчением — планируемых экскурсиях и походах на природу. Нори слушал не очень внимательно, то и дело оглядывая класс. Его не удивило, что мужчин было не так много, у него на родине отцы тоже нечасто посещали школы, но неужели они не нашли время прийти хотя бы в праздничный день? Четери ради Марка не выспался и пропустил утреннюю тренировку. Мелочь, конечно, но Нори бы сделал то же самое. Он вспоминал детство: парты, расположенные полукругом, добрая первая учительница, ни разу не прикрикнувшая на него, маленький Энти-эн, не выучивший стих и переминающийся с ноги на ногу у доски. Вырвала его из мыслей Наталья, вставшая из-за парты. Вслед за ней поднялись другие женщины и выстроились в один ряд перед другими родителями. Ангелина Викторовна, не собираясь садиться, отошла к столу. Наталья, махнув сумкой, провозгласила: — Дорогие родители, если кто-то из вас желает к нам присоединиться, милости просим! К сожалению, Мишу с Валерой перевели в другие школы, так что в нашем полку убыло. Как бы ни хотелось оставаться в столь узком кругу, — она улыбнулась через плечо подругам, — мы пришли к выводу, что без подкрепления не обойтись. Если нужно обсудить с мужем, пишите потом в личку, я… Нори, недолго думая, поднял руку. Впрочем, ради вступления в родкомовские ряды он и остался, хотя и не думал, что это окажется так просто. Нори не нужно было поворачивать головы, чтобы представить, каким взглядом его окинула Светлана. — Вы? — удивилась одна из адепток, крупная и с выпирающей вперед нижней губой. — Мужчинам нельзя? — улыбнулся он и как бы невзначай коснулся взглядом учительницы. С ее лица считать было нечего. — Можно, конечно, — поколебавшись, преувеличенно бодро ответила Наталья. — Мы просто не ожидали… мужчины редко берут на себя такую ношу… Свет, а ты-то не хочешь? Нори, не дав Светлане ответить, ровно пророкотал: — Нет. Я хочу, и с ношей справлюсь. В конце концов, это касается моего сына. Совмещать с работой смогу. Как видите, жена и дети у меня есть, так что претензий на этой почве ко мне, надеюсь, не возникнет. Он вызвал смешки у многих, но совершенно конкретная учительница покрывалась корками льда. Наталья откашлялась и натянула улыбку. — Тогда добавлю вас в чат… — она протянула раскрытую кверху ладонь в его сторону, выжидательно покачивая головой. — Четери, — кивнул он. — Надеюсь, я буду полезен. Сделаю все, что в моих силах, и сверх этого. «Для Ангелины Викторовны» — добавил он мысленно.