Звёздное лето

Пестелю не спится, из головы никак не выходит Николай Павлович. Высокий, красивый, так и хочется сжать мундир, поцеловать в губы, а затем… Павел сжал пальцами простынь. Боже, о чём он думает… То великий князь, не юноша с Пажеского, не Алёша. Павел повел языком по губам, повернулся на бок. Надо поспать — завтра у них с Его Высочеством запланирована конная прогулка. В голове мелькнуло то красивое место, куда Пестель приезжал много раз обдумывать «Русскую правду» или искать отдохновения. Ники обязательно понравится. «Ники» — прошептал Павел. Кто б мог подумать, что лидер Южного общества так назовёт брата ненавистного тирана — «Николь». В окно лился серебряный лунный свет. Пестель рассеяно бросил взгляд на почти ровный круг. Отчего-то пред глазами опять предстал Николай и его небесно-голубая лента. «Хватит, Паш, уже 30 лет, а ведёшь себя как юноша, — укоризненно прошептал. — Пустое дело.» Может не пустое… Давно Павел не чувствовал такого — чтоб так завороженно любовался кем-то, чтоб от взгляда чьих-то пронзительных глаз сама собой наползала улыбка. В жизни Пестеля, конечно, были романы, но за последние пару лет ничего серьёзного. А батюшка то и дело справлялся — не нашёл ли первенец даму сердца, не пора ли остепениться. Вспомнил последний разговор. — Уж не присмотрел ли ты себе барышню для женитьбы? — басил отец за обедом, отчего Паша чуть не подавился. — Матушка опасается, как бы ты не сделал необдуманный шаг без нашего благословения. — Помилуйте, куда мне жениться. Служба занимает все мои мысли. «И «Русская Правда», — добавил про себя. — Ох и скрываешь ты что-то, Поль, — подпела матушка. Софи уже проболталась брату, что мать считает, будто её обожаемый Поль всё ещё страдает по той Изабелле Витт, сватовство к которой не задалось. Сам же Пестель о ней давно позабыл, да и интрижка та была из меркантильных целей. Душа полковника горела иным огнём. А его родители, такие правильные, добрые, верные престолу, протестантскому «молись и трудись», не поняли бы страстей сына, секретов его ума и сердца. Может быть, потом, в новой прекрасной республике он откроется им… А пока в окружении мужчин в форме Пестелю было хорошо, правда уж чересчур захотелось внимание одного конкретного, недоступного, как звезда с неба. «Может не пустое…» — подумал Павел, погружаясь в сон. ~~~ Тульчин утопал в зелени и зное. В самом городе пыль, грязь, цыгане, солдаты. Расчистили дорогу к дворцу Потоцкого в честь смотра да главную улицу — там больше привычной для глаза Николая казеной архитектуры. Павел должен показать принцу нечто другое: то уединённое место за городом, обитель тишины и очарования. Великий князь явился в точно назначенное для прогулки время. Один — своих соглядатаев-офицеров отпустил. Полковник Пестель вынужден был вновь себя одернуть, чтобы уж не слишком явно любоваться безупречно-холодной красотой Николая Павловича. Но какой чеканный профиль римской статуи! Какая выправка! И печальный взгляд холодных глаз. — Доброе утро, Ваше Высочество. Belle journée pour l'équitation. — Bonjour, colonel. Вы правы, Павел Иванович. Здешнее лето не сравнится с петербургским. «Он бледен кожей и холоден нравом, — подумал зоркий Павел, — будто город Петра спрятал за облаками все его страсти» Павел отметил по дороге, что Николай не торопится. Лошади, вороная и гнедая, шли медленным шагом. Казалось, великому князю не хотелось возвращаться к своим соглядатаям, церемониям и обязанностям. Солнце сияло над бескрайними полями, заливало Малороссию июльским жаром. Вокруг пели птички, стрекотали кузнечики, над окрестными цветами порхали пестрые бабочки. Николай не был ни многословен, ни молчалив, отвечал вежливо и по делу, однако Павел решил, что беседа не клеится. Либо полковник растерял всю свою сноровку. Уже рассказал всё Николаю о порядках в своём полку, а кажется, говорил не то и не так. — Павел Иванович, вчерашний бал выше всяких похвал, — наконец подал голос Николай после неловкой паузы. — Тульчинские дамы прекрасны, а некоторые из них — редкостные красавицы, достойные балов Петербурга. Павел сник. Все любовные мысли о великом князе показались ему ошибкой истосковавшегося сердца. Одни дамы на уме у принца. — И вы были великолепны в танце с той мадмуазель. Хочу вам сказать, вы счастливец, — добавил Николай Павлович. Паша посмотрел на него, точь-в-точь как смотрел на отца при вопросах о женитьбе: с несвойственной Пестелю неловкостью. — Отчего же? — уточнил Павел. Николай опустил глаза. Очевидно, решил, что перегнул палку, чрезмерно сократил дистанцию с тульчинским полковником и о дамах беседовать не стоит. — Верно то, что о вас говорят, Павел Иванович? Да что же с тобой происходит, Паша, соберись! В чем ты раскрыт? Что могли о тебе донести великому князю? Южное общество? Да нет, не может быть. Внезапно Павел подумал, что он собственной персоной тоже очень несвободен, несмотря на внутреннюю свою свободу, и, увы, будет скован, пока не рухнет зловластие. Мужчины достигли конца поля — сквозь густые березы и ветвистые ивы проглядывала голубая речушка. Полковник притормозил коня. — Приехали, Ваше Высочество. Мужчины спешились. Павел машинально похлопал своего темного Буцефала по бокам и привязал его к дереву. — Так что же обо мне говорят? Если скажут, что я оборотень, не верьте. Николай вдруг засмеялся, открыто, по-юношески, обнажив ровные жемчужные зубы. Непослушный русый локон упал на лоб. — Говорят, что у вас коллекция экипажей и дюжина прекрасных лошадей. — А, — Павел выдохнул с невероятным облегчением и приободрился. — Должен сказать, про экипажи вам кто-то преувеличил. Один всего, но достойный. А лошади, сознаюсь, моя страсть, — Паша погладил вороного коня по шее. — Буцефал — любимец мой. Голубые глаза Николая сияли на солнце. Его Высочество словно хотел что-то сказать, но передумал. Обратил небесный взор на мерцающую водную гладь. — Красиво здесь. — Воистину. Медленными шагами мужчины приблизились к воде. На пологом берегу росли густые ивы, длинные ветви с маленькими листочками слегка покачивались на ветру. — Прекрасные просторы нашей необъятной Родины. Вероятно, вы нечасто выбираетесь из дворца? — Зимой мой дом в Аничковом раю, а летом — в Царском Селе. Там красиво, но вы правы — порой хочется свободы. Николай снял перчатку и осторожно коснулся воды. Тёплая. Великий князь омыл лицо. На юге было непривычно жарко. «Свободы…— подумал Павел.— А я как хочу её, mon prince. Свободы в мыслях и словах, свободы жить и любить так, как хочу того я.» Павел, томясь от зноя, тоже присел рядом с принцем, рукою взбудоражил водную гладь. В голову пришла шальная мысль. Потянулся к пуговицам на форме. — Что вы делаете, полковник? — удивлённо спросил Николай. — Не находите, что сегодняшний день очень жарок, mon prince? — улыбнулся Павел. — Да, но… — Николай с расширенными глазами глядел как Пестель снял мундир, оставшись в одной хлопковой косоворотке. Великий князь поднялся, отступил на шаг. Павел, не теряя времени стянул с себя штаны, и оставшись в кальсонах да рубашке щучкой нырнул в речку. — Боже мой…— пробормотал Николай. — Вы сошли с ума! Пестель, довольный и освежившийся, вынырнул через пару метров. А увидев обескураженного великого князя, с глазами-блюдцами, от души расхохотался. — А как вы думали, мы омывали себя меж битвами с французами? Уж не в ваннах, — шутливо поманил к себе рукой. Николай топтался на месте. — Павел Иванович, непристойно это… — Что ж тут непристойного, Ваше Высочество? Благодать! Павел расслабленно лёг в воде на спину, лениво подгребал руками. Небо сегодня красивое — голубое, с нежными пушистыми облаками. Николай всё бродил по берегу туда сюда, не зная куда себя деть. Пестеля это забавляло. Наверняка, Его Высочество никогда в жизни не заходил в воду. Плавать-то он хоть умеет? Уж навряд-ли. А может он просто переживает за полковника? Даже в тени деревьев Николаю было жарко, расстегивать мундир было бы верхом неприличия, а Пестель нырнул в реку, ужас какой! Руки всё-таки потянулись к пуговицам на форме. Павел приметил это, но комментировать на стал, дабы не спугнуть. Нырнул с головой в тёмную воду, а вынырнув, увидел, как из-под изумрудного мундира стала проглядывать рубашка. «Это красиво», — подумал он, про себя торжествуя. Великий князь уж явно был впечатлен. Наверняка почти все боялись рядом с ним и слова лишнего молвить, а тут Павел, речка… Выходя из воды, Пестель широко и весело улыбался. Приметил, что Николай покраснел и всячески отводил взгляд от фигуры полковника во влажной, оттого обтягивающей рубашке, к тому же полупрозрачной стала не только она. Павел, довольный произведённым эффектом, фыркал, млел от стекающих после купания капель воды, выкручивал промокшую рубашку. Когда улёгся на траву, посмотрел на солнце, сощурился, закрыл глаза рукою и всё же посматривал на небо сквозь щелочки пальцев. Николай маялся от жары, купаться не решился, сидел у дерева и то тревожился, что мундир испачкается. Глядел на чудного полковника во все глаза и, очевидно, дивился сам себе, как он тут с ним оказался так, не по уставу. Пестель что-то напевал себе под нос — забавная привычка. Взгляд великого князя цеплялся за рельеф мышц полковника не просто заинтересованно, но плотоядно. Паша чувствовал это, улыбался. Наконец, Николай в неловкости переключился вдаль на живописные холмы, утопающие в зелени, и каменные монастырские стены на возвышенности. — Что за монастырь там на холме? — Так католический, Ваше Высочество, — отозвался Павел. — Тульчин — нерусский город. Поляки, цыгане, евреи — кого тут только нет, говорят на смеси языков. — Стало быть, русский город, раз поднят наш флаг. Где раз поднят русский флаг, там он уже спускаться не должен! Павел чуть нахмурился. Подумал: «Кое-где он все же должен быть спущен. В той же Польше. А так да, все малые народы должны слиться в одну народность русскую и в одно сословие гражданское. Однако в русском городе не помешало бы почаще дороги мостить, а то ноги лошадям можно переломать». И вслух сказал: — Всё благо, если идёт на пользу нашего Отечества. И города, и законы. Николай немного расслабился, вдохнул воздух хищными ноздрями во всю грудь. Вдруг как-то просто сказал: — Я горжусь тем, что Россия — моя родина, люблю её нежно. Слова «нежно», «люблю» и «Россия» возымели на Павла магический эффект. Даже уши загорелись отчего-то. «Любит… Может не такой, как этот тиран, занятый смотрами да конгрессами в Европе, а страну отдавший на откуп Аракчееву.» Пестеля до глубины души возмушало зловластие, тяготеющее над страной. Рабство есть дело противное законам Естественным и вере Христианской и должно быть решительно уничтожено. А что если великий князь когда-нибудь будет не его врагом, а союзником? Не сразу, но постепенно. Павел повернулся на бок, стал всматриваться в Николая. Возможно, в этом монаршьем сыне есть что-то человеческое. Николай, встретившись с Пестелем взглядом, словно смутившись чего-то, отвёл взор. Павел проговорил: — И я люблю Россию, Ваше Высочество. На всё пойду ради неё. — Вы успели доказать свою доблесть в бою. Павел машинально провел рукой по бедру, где остались шрамы от французской картечи. Вспомнил Бородинское поле, Алёшу… — Ничто не проходит бесследно… Ленивая нега полудня, тёплая вода, красивый мужчина, что говорит о патриотизме и смущённо прячет взгляд — это всё уводило Пашу окольными тропинками в прошлое, напоминало историю давно минувших дней, что осталась шрамом на душе… ~~ Они с Алешей учились вместе в Пажеском корпусе. Алексей был светлорус, строен, высок, с красиво очерченным античным профилем. Волнистые волосы на солнце отливали золотом. Он говорил Паше, что из древнего шотландского рода мятежников, которые бросили вызов британской короне. «В моём роду, Поль, бунтари и сумасшедшие». Павел был лучшим по математике в своём классе, которая не давалась другу — Алексей любил историю и словесность, прекрасно знал латынь, античную и французскую литературу. Они вместе восхищались Наполеоном, мечтали о славе. Алексей грезил своим Тулоном, но иногда на него находила страшная меланхолия — наследство сошедшей с ума матери. Тогда Алёша говорил, что умрёт молодым «на большой войне» — шоколадные глаза тускнели. Павел успокаивающе обнимал его, — коль будут они на большой войне, то только вместе, вместе победят иль вместе погибнут. В какой-то момень Павел осознал, что влюбился в своего друга всей душой и сердцем, но не хотел ввергать близкого человека в грязный разврат, что творился в Пажеском, да и в чём сам Пестель порой принимал участие. Всячески оберегал дорогого Алёшу от домогательств. Два года учёбы прошли, и друзья вышли прапорщиками, правда, в разные полки. В последнюю весну они особенно много времени проводили вместе, ездили купаться за город на речку. Вместе весело плескались в прохладной воде. Греясь на берегу под теплым майским солнышком, Паша уже открыто любовался прекрасным обнажённым телом друга, его чудесной улыбкой. Когда Паша начал целовать Алёшу и ласкать — вначале полушутя, потом увлечённо и страстно — друг ответил на ласки, как на должное, легко и свободно. Словно всегда знал о тайном желании Павла. «Поль, мы с тобой как Ахилл и Патрокл», — после шептал Алёша, гладя его по голове, щурясь на солнце. На носу рацвела россыпь веснушек, и Павел любил их целовать. В воздухе пахло сиренью. Потом началась Отечественная война, и юноши 19 лет отправились бить супостата. Алексей писал Паше: «Милый Поль, я верю, что моя звезда не оставит меня. Две мысли заставляют моё сердце биться: мысль защитить наше родное Отечество и мысль о том счастье и любви, что ты мне подарил. Мой брат, мой Ахилл». Лишь пред началом Бородинской битвы полки оказались в одном месте, но пересечься прапорщикам не удалось. «Мы обязательно встретимся после» — твердил себе Пестель, готовясь к первому в его жизни масштабному сражению. В середине гремящего кровавого дня, юный Павел Пестель храбро повёл свой взвод в штыковую атаку. Успех. Затем неожиданно сбоку взорвалась граната. Прапорщика отбросило на несколько метров, сильный удар, голова загудела. Вдруг над ним склонились знакомые шоколадные глаза, из-под кивера выглядывали золотистые локоны, на шеках россыпь веснушек, измазанных грязью сражения. — Поль, Паш, как ты, родной? — Алёша — прошептал Павел, крепко сжал его руку, прижал к губам. — Я же говорил, мы будем вместе. Павел навсегда запомнил его последнюю улыбку. Более он Алёшу не видел. Бой разлучил их, а ближе к вечеру картечь посекла ногу Пестеля. После долгого восстановления Пестель узнал от родителей, близко знакомых с родными Алексея, что тот умер в госпитале под Ярославлем. Обычно сдержанный Павел не смог сдержать слез. Он плакал всю ночь, сжимая рот кулаками. Рана от потери друга, как и та картечь в бедро, постепенно зарубцевалась, но шрамы остались навсегда. Образ златокудрого юноши с античным профилем навечно врезался в память. «Алёш, был бы ты сейчас со мной…» — подумал Павел, с грустью глядя на Николая. Были у них с великим князем кое-какие общие черты. Если б Пестель признался в своих чувствах раньше, у них с Алешей оставалось бы больше времени. Павел упустил своего друга, свою любовь. Нужно действовать решительные. — Позволите присесть к вам в тень, Ваше Высочество? Николай кивнул. Одежда на полковнике уже высохла и не так явно подчеркивала подтянутую фигуру… Павел расположился рядом с Николаем. Так близко. Ближе чем положено, но Пестель и так уже отбросил все нормы приличия. Павел поглядел на длинные стройные ноги Николая, заметил на колене Его Высочества светло-зеленый ивовый листочек. — Глядите, подарок Малороссии, — Павел подхватил листок, мимолетно коснулся ноги великого князя. Николай вздрогнул. Сердце Павла обожгло жаром. Нет, не стоит великому князю понимать суть этого прикосновения. Пестель окончательно влюбился в Романова, брата тирана-лицемера Александра, который лгал своим подданным, обещал перемен, а закончил военными поселениями и зловластием. Да и Константин не лучше императора, ещё и сумасбродный, как папенька. Как их всех ненавидит председатель тульчинской управы! Но Николай так не похож на обещанного солдафона. Он вежлив, умен и прекрасен, как Адонис. И любит Россию. Может есть шанс? Ах, черт. Впутался Павел. Нельзя даже думать о таком. А если Николай не поймёт? Ведь конец карьере и всему. Да, но наглому Пестелю ранее никто никогда не отказывал, правда то были не великие князья. Да и что то было — пошлость, разврат вплоть до дорожных приключений на постоялом дворе. Николай не такой. Он достоин высшей любви, как писали античные философы. Истинной любви, что была у Павла с Алешей. Полковник, едва смутившись, собрался, улыбнулся, посмотрел Николаю прямо в глаза. Вся грусть северных морей в этих глазах. О чем же грустит Его Высочество? — Вы истинно красивы, — прошептал Павел. Николай не ответил, но взор блуждал по лицу Пестеля, изучал его, на мгновение опустился на губы. Павел подавил в себе порыв, но окончательно убедился, что дело не пустое. — Пора собираться в обратный путь, mon prince. Служба зовёт. Какое-то время мужчины ехали молча, погруженные в свои мысли. — Вы удивительный человек, Павел Иванович, — наконец, проговорил Николай. — Южные ветра разжигают свободу, — полковник втянул воздух. — Но всё же стоит знать меру. — На то нам дана жизнь, чтобы наслаждаться её красотой и свершать великие дела. Этот затворный взгляд ангела из клетки Павлу не забыть. Пестель покажет великому князю свободу и высшую любовь. Первый шаг уже сделан. Удалой полковник по-доброму улыбнулся Его Высочеству и помчался галопом навстречу вольному ветру. Великий князь поскакал за ним в прекрасное звёздное лето.