День за днем. Эпизод 4

Переодеваться слишком муторно, к тому же джинсы натягивать на травмированную ногу я не решаюсь – прилипнет, присохнет, потом отдирать себе дороже. Так что лишь накидываю сверху спортивную куртку, оставаясь в синих трусах. Калугин помогает натянуть носки с кроссовками, потом идет переодеться сам и вызывает такси. Пока доезжаем от Сокольников до Ломоносовского, да с заходом в аптеку, на улице совсем темнеет. Пробираемся как бог на душу положит – то ковыляю, опираясь на плечо Андрея, то стою столбом, поджав ногу, словно цапля, то Калугин пытается нести меня на руках. От лифта мой кавалер снова подхватывает меня на руки и я, зажав в руке ключ, цепляюсь ему за шею. После циркового номера с открыванием замка, оба ухохатываемся, и Андрюшка, так и не опуская меня на пол, втискивается боком в дверной проем, занося меня спиной в квартиру: - Оп! Так, заходим! Тянусь рукой к верхнему краю двери, потянуть за собой и прикрыть, Калугин тоже тянет за ручку, в результате чуть было не остаюсь еще и без пальцев, но вовремя с воплем отдергиваю. - Ой! В прихожей натыкаемся на одетую Сомову, видимо тоже только пришла: - Господи, что случилось? Продолжаю ржать, и пока Калугин несет меня в гостиную, кричу, взмахивая победно кулаком: - Анька, мы их сделали! Андрюшка нисколько не запыхавшись от тяжести, весело поддерживает: - Хе-хе-хе… Марго закатала аж две банки, представляешь? Сомова тащится вслед за нами: - Так, а с ногой, что случилось? Я как раз морщусь и ойкаю. Калугин, встав на колено на придиванный модуль, осторожно меня усаживает. Стараюсь успокоить подругу, пока она тоже не заголосила про больницу: - Да ничего, царапина. - А-а-а… Ну, а вы у врача были? Угнездиваюсь поглубже, что бы прислониться к спинке дивана: - Ой, да какой врач, я уже завтра буду бегать. Андрей усаживается рядом, на боковой модуль и поднимает обе мои ноги себе на колени. Приходится немножко развернуться и сесть поудобней. Продолжаю успокаивать подругу: - Мазь купили, сейчас будем мазать, за ночь опухоль сойдет. Сомова шепчет, глядя на синее колено: - Ужас, какой. Вру, конечно, завтра будет болеть еще сильнее, ходить не смогу, но к понедельнику, надеюсь, прогресс действительно произойдет. Сомова все еще в верхней одежде, и с сумкой на плече. Походу она не пришла, а наоборот, уходит: - А ты куда собралась? Анька отмахивается: - А… Да, ой, у меня там проблемы. Я уже улетаю, на самом деле. - Какие проблемы? Честно говоря, на ночь глядя, мне бы не хотелось уединения…. Открыв рот, бросаю настороженный взгляд на Андрея – я почти лежу у него на коленях, можно сказать в одних трусах… У него, после игры, наверно бушует ведро адреналина и куда оно выплеснется, одному богу известно. Сомова снова машет рукой: - Да с этой! В общем, я потом расскажу. Вы же тут справитесь без меня? Калугин оглядывается: - Да я тебя умоляю, конечно, справимся! И снова склоняется над моей ногой. Черт его знает, этого заботливого… Если бы шею свернуть, с надрывом связок, а то, лишь синяк на ноге... Пытаюсь удержать подругу – хотя бы узнать, сколько мне нужно продержаться: - А, Ань, подожди, подожди! Та уже у дверей, смотрит сквозь полки: - Да какой подожди! У меня уже и так вилы. Ребром ладони она проводит себе по горлу: - Я постараюсь побыстрей. Все, пока! Она торопливо выскакивает за дверь и щелкает замком. Капец… Расстроено поджимаю губы и смотрю на склоненный затылок Андрея – блин, я так на нее надеялась. Калугин, тем временем, бормочет над ногой: - Ну, давай. Вытащив банку с мазью из коробки, он начинает читать инструкцию на листке. Сначала с одной стороны, потом с другой. Можно подумать такое сложное дело – подчерпнуть пальцем и извозюкать. Мне надоедает ждать и я, опустив здоровую ногу вниз, упираюсь ладонями в диван, нервно поторапливая своего эскулапа: - Андрей, ну что ты возишься?! - Подожди, я не вожусь, я читаю инструкцию. Вырываю листок из рук и кладу его на стол: - Да ну, что там читать? Сжав пальцы щепоткой, демонстрирую производимые действия: - Открыл, помазал, все! Смотрим, друг на друга, и я прошу, протягивая руку: - Дай мне пузырек. Сама все сделаю. Андрей отдергивает свою с банкой м улыбается: - Хе... Сударыня, разрешите я это сделаю. - А у меня самой есть руки. - Я это вижу, но можно я это сделаю? Может, я зря нервничаю? Сдаюсь: - Валяй. Набрав мази на палец, Калугин отставляет баночку в сторону, но я, все равно, настороженно кошусь, наблюдая за его действиями. - Терпи. Значит, будет больно. Андрей сначала обводит зону вокруг синяка, потом постепенно охватывает всю поврежденную площадь. Подняв глаза к потолку, морщусь, сжав зубы с желанием завыть. Боль начинает пульсировать, а разодранную коленку буквально жечь. Даже непонятно – это же мазь, а не спиртовой раствор. Я даже не знаю, что он там купил и теперь так старательно втирает. Калугин, чувствуя мое напряжение, начинает дуть на поврежденное место, поглаживая ногу и прогоняя боль. В нем столько заботы, осторожности, нежности, что у меня внутри что-то екает и тянет… Смотрю на Андрея, вдыхаю его запах, чувствую осторожные прикосновения пальцев… О, нет! Кажется, жар от коленки отступает, переползая выше и выше…, потом по бедру… Туда – к промежности, к животу, к груди. Натыкаюсь на взгляд Андрея, и мы оба замираем. Надо опомниться, очнуться, прекратить! Я же сама провоцирую его! Стараюсь придать голосу строгость: - Андрей! Тот почти шепчет: - Что? Я не могу оторвать взгляда от его глаз, они затягивают меня, как в омут, приближаются и уже совсем рядом. Испуганно бормочу: - Не надо на меня так смотреть. Его рука поднимается выше, по обнаженной внутренней стороне бедра, она сжимается в желании и мнет нежную поверхность, вызывая активную реакцию по всему телу. - Почему? Он хочет меня, а мое туловище буквально вопит в ответ о своем желании. И это неправильно! Опустив голову, набычившись, пересиливаю себя: - Потому. Он касается лбом моего лба, щекотя нос своим носом. Я закрываю глаза не в силах сопротивляться. Мои губы тянутся навстречу, и мы целуемся… Сладко… Нежно… Чувствую, как Андрей пытается опрокинуть меня на спину, но сделать это неудобно с поднятой ногой. Вернувшаяся боль позволяет сосредоточиться, упереть руку в мужское плечо, откинуться назад и оторваться от поцелуя, позволяет увернуться и со вздохом сесть прямо. Почти стон срывается с моих губ: - Хэ-э-эх… Опустив голову вниз, судорожно приглаживаю волосы, чувствуя на себе укоризненный взгляд Калугина. Он с каждым разом нетерпеливее, а мне все труднее сдерживаться и сопротивляться. Недовольный, Андрей мотает головой: - Марго, что не так? Невозможно продолжать отказывать любимому мужчине и ничего не говорить, не объяснять. Но признаться так страшно… Сегодня, на футболе, Игорь Ребров показал всем, что он был и останется в моих мыслях, способностях, в моих умениях. Он часть меня навсегда и Андрюша должен это понять… И простить. Но от страха язык наливается свинцом. Мы любим друг друга, и мое признание может разрушить все! Это так ужасно и несправедливо…. Не в силах вымолвить правду, мотаю головой, прикрыв лицо руками, потом роняю их вниз с помертвевшим от предчувствия беды лицом и мокрыми от подступивших слез глазами. Калугин повторяет четко и раздельно: - Ну…Что…Не так? Шумно выдыхаю, готовая разреветься - весь мой план выждать время, подготовить себя и его - проваливается. Потерянным взглядом обвожу углы комнаты - говорить или нет? Но сколько я смогу еще потянуть? День? Два? Пауза прерывается: - Ну, чего ты молчишь? У меня все внутри трясется от страха и от желания разрубить, наконец, узел, который мучает меня – я же скоро сдохну с этой тайной или сойду с ума. Внутри меня все бурлит и мечется, не зная, на что решится – господи, еще чуть-чуть и сорвусь в истерике, раскричусь, расплачусь. - Ну, ты можешь объяснить мне Марго? Не могу я объяснить! Меня прорывает, нет больше сил, и я выкрикиваю Андрею в лицо: - Я не Марго! И понимаю, что Рубикон пройден, и отступать больше невозможно. Возбуждение и психоз отступают, сползают с моего лица…, остается только испуганное ожидание ответной реакции и я, забыв закрыть рот, замираю, глядя на Калугина. Тот недоуменно кивает и отводит взгляд: - Угу... А кто? А вдруг еще не поздно отступить? Прикинуться дурой, заболтать, заморочить голову… Молчу, шевеля губами и не отводя глаз от сочувствующего взгляда: - Я… Набираю побольше воздуха в легкие. Андрей кивает подбадривая. Повторяю: - Я… С каждой секундой моя решимость убывает, и я опускаю глаза. Взгляд снова начинает метаться по углам, из стороны в сторону, пока не утыкается в глаза Калугина. Нет, эту пытку надо пройти до конца. Теперь или никогда! - Я – Гоша! Мы смотрим друг на друга, и я жалобно повторяю: - Я - Игорь Ребров. Калугин, приподняв брови, продолжает с улыбкой смотреть на меня. Блин, слышал он мои слова или нет? Это совсем не та реакция, что я ожидала – молчит и ничего не спрашивает. И в глазах – ничего. Переспрашиваю, и мой голос звучит жалким надрывом: – Понимаешь? Ну, пожалуйста! С надеждой ищу хоть намек в его взгляде, но Андрей отводит глаза и хмыкает: - Угу. Потом качает головой: - Не смешно. Слышит, но не верит, и это так обидно – просто чудовищно, сколько сил и нервов стоило мне это признание! Откинувшись, делаю глубокий вдох – сейчас, главное, не сорваться и не расплакаться, собраться и продолжать убеждать …, но не получается – вся подаюсь к нему и в голосе звучат слезы: - Андрей, я серьезно! Тороплюсь сказать - все громче и громче: - Я Гоша, понимаешь? Я - Игорь Ребров! Во взгляде Калугина недоумение и я останавливаюсь - вдруг сознаю, что от крика мои слова не становятся убедительней. Набрав в легкие воздуха, сдерживаю дыхание, а потом сбивчиво пытаюсь разложить все по полочкам: - Я встречался с дамочкой по имени Карина, потом я эту гадину бросил, и не зна..., она пошла к какой-то ведьме… Подняв глаза к потолку, к небу, вскидываю вверх руки: - И я не знаю, что произошло! Натыкаюсь на совершенно невосприимчивый взгляд Андрея,.. Калугин мелко кивает, вроде как подтверждая мои слова, но в глазах недоверчивая пустота и я замолкаю – бесполезно, он мне не верит! С отчаянием, срываюсь на истеричный крик, хватая себя за щеки и растягивая их в стороны: - Но на утро я проснулся вот с этим, понимаешь?! Приблизив лицо, заглядываю в мерцающие зрачки, пытаясь найти хоть капельку доверия и сочувствия: - Андрей, ты меня понимаешь? Он продолжает кивать, но прячет глаза, и мои голос падает: - Или нет? Калугин глотает комок в горле и пытается улыбнуться: - Кажется, да. Ну, хоть какой-то ответ и реакция. Но то, что он начинает говорить, погружает меня в тоску: - Маргарит … Э-э-э, если ты решила меня отшить… О, господи! С отчаянием закрываю глаза, задирая голову вверх – причем тут это то!? Воистину неисповедимы пути мужской логики! Открываю рот, чтобы запротестовать, но потом понимаю, всю бесполезность своей затеи – Калуга уперся и не слышит меня, не хочет слышать. У него сейчас в мозгах прямая до примитивности мысль – ему не хотят давать под любыми предлогами. А что творится со мной ему вообще наплевать! Прижав ладонь ко лбу, сникаю, вся сгибаясь от внутренней боли и роняя голову вниз, к коленям. Я ему про паровоз, а у него все мысли про спички…. Калугин не дает сказать, твердым голосом продолжая: - Стоп - машина. Об этом лучше сказать прямо и искренне. Я пойму и приму-у. Му-му. Какая чушь! Как будто между нами ничего не было – ни встреч, ни диких поцелуев, ни признаний в любви. Он что, меня, в баре снял пять минут назад? Открыв лицо, вскидываю голову: - Да господи, что ж такое, а? Калугин отворачивается, мотая башкой, но я настаиваю: - Я тебе объясняю! С обреченной усмешкой он вынужден глядеть на меня. Повторяю еще раз, сначала и с подробностями: - Накануне презентации я пришел домой... С каждой произнесенной фразой взмахиваю рукой, разрубая воздух, и каждый раз Андрей кивает. - Разделся, лег спать, проснулся, пошел в ванну умываться... Кажется, все мои слова пролетают мимо его ушей и мой голос срывается на рыдания: - И увидел вот это, понимаешь!? Закрыв руками лицо, вновь утыкаюсь в коленки, плача без слез – как же мне его убедить? Как же мне его не потерять? Как заставить никому не говорить и не считать сумасшедшей? Новая мысль заставляет выпрямиться - у Марго же нет ничего за душой и это легко доказать! - Андрей, послушай, вот послушай, послушай меня, пожалуйста! Еще полгода назад меня, вот такой, не существовало! Мы смотрим друг на друга, и я вижу, что и эти мои слова пролетают мимо. Почти кричу: - Не существовало Марго! - Угу. - Все это выдумано, выдумано, выдумано! Загибаю перед его носом пальцы: - Марго, двоюродная сестра, про отца, про Австралию! Нет никакой Австралии, понимаешь? Нету! Мой отец в России, понимаешь? Они недавно с мамой приезжали сюда. Снова натыкаюсь на отрешенный бездумный взгляд и замолкаю, роняя голову: - Фу-у-ух… Андрей … Андрей, я понимаю, что в это очень трудно поверить. Но я Гоша! Я Гоша. В его глазах, глядящих с сочувствием, ничего не меняется. Безнадежно повторяю: - Понимаешь? Точнее я им был… Блин, ну?! Мне обидно до слез – полгода я живу с этим и мучаюсь, встретила, наконец, любимого человека, которому можно рассказать и довериться – и полная безнадега в ответ. Снова прячу лицо в ладонях, прячу уже мокрые от слез глаза. Чувствую, как Андрей приобнимает меня и над ухом слышится успокаивающее: - Все. Ничего не все! Именно поэтому мы так долго и мучительно сходимся. И вовсе я не хочу тебя отшить! Вскидываю перекошенное слезами лицо: - Поэтому я не могу быть с тобой, понимаешь, Андрюш. Умоляюще тяну к нему руки: - Андрюш, ну как я могу быть с тобой, если я Гоша? Мне нужно это пережить, переболеть, забыть. И, может, тогда… Дернувшись, нечаянно делаю больно ноге и скрючившись, морщусь: - Ой! - Все, тихо, тихо. Он заботливо дует мне на рану и отводит руку, схватившуюся за колено: - Все, тихо, тихо… Успокойся, пожалуйста. Он гладит меня по голове и говорит вкрадчиво, как с ребенком… Или с больной… - Пожалуйста, успокойся. Ну-ка, иди сюда. Он приподнимает мое лицо и целует в лоб. Не в губы… - Я уверен, что с тобой все в порядке. Я не ребенок и не больная. Хлюпнув носом и вздохнув, отворачиваюсь, опуская голову и рассыпая волосы вниз. Он мне не верит и считает сумасшедшей. Обреченно повторяю: - Капец, да что ж ты будешь делать, Андрей, а? Безнадежно взмахнув рукой, как автомат иду по новому кругу, выговаривая наболевшее за все эти месяцы: - Я черт знает сколько времени ношу это в себе и единственный человек, которому я могу это рассказать это ты, понимаешь? Слезы так и стоят в горле и я, сморщившись, умоляюще складываю руки: - Я сама не понимаю, что произошло. Я не понимаю, я не знаю! Я каждый день говорю себе, что это бред, это чушь, этого не может быть! Пытаюсь поймать взгляд, но Андрей прячет глаза, не оставляя мне никаких шансов. - Я каждый день смотрю в зеркало, и я в шоке от этого. Я сойду с ума! Не выдержав, слезы катятся по щекам. Закрыв лицо руками, откидываюсь на спинку дивана, запрокинув назад голову. Андрей тянет меня к себе, и я утыкаюсь, плача, в его колени. - Все, все, все, все… Тихо, все, все, тихо. Не поднимая головы, сквозь рыдания, никак не могу остановиться, глухо выговаривая коленкам и гладящей руке: - А ты меня спрашиваешь - все со мной в порядке или нет… Ну, как? Как? Наконец, сажусь прямо, с несчастным видом, ища сочувствие в глазах Калугина: - Ну, как оно может быть в порядке, если я мужик в женском теле… Как это ни горько, но он даже не смотрит на меня, продолжая свои увещевания: - Маргарит, успокойся, пожалуйста. Обреченно вздохнув, смахиваю слезы с щеки, потом вытираю нос тыльной стороной кисти. Не знаю, что теперь будет. Несмотря на всю заботу, от Калугина уже не веет теплом, он чужой и холодный. Он повторяет и повторяет: - Тихо, тихо, успокойся. Одна его рука у меня по-прежнему за спиной, другая касается синяка… Но мне не нужно дежурного сочувствия! Обиженно дергаюсь, стаскивая поврежденную конечность с его колен: - Дай мне мою ногу! В голосе слышатся слезы, и Андрей успокаивает, словно ребенка: - Чш-ш-ш… Мне нужно совсем другое! - Ты мне не веришь, да? Калугин кивает, опустив голову, и мне остается только принять свою неудачу, понимающе качнуть головой и отвернуться. - Ну, я… Марго извини, но в это вообще трудно поверить. - Понятно. Ну, ладно не веришь, я тебе докажу. Надо только успокоиться, сосредоточиться и немного подумать как. Андрей вкрадчиво протестует: - Не надо никому ни чего доказывать. Он что, считает меня сумасшедшей? Резко поворачиваюсь лицом к лицу, повышая голос: - Почему-у-у? Голос его тих: - Потому…. Потому, что я все понял. Куда уж яснее – ничему не поверил, но все про меня понял. Положив больную ногу на здоровую, подаюсь к нему, требуя сказать все до конца: - Что ты понял? Он отводит глаза: - Маргарит… Ты умная женщина. Наконец, ловлю его взгляд. Мы смотрим, друг на друга, и я жду, какой вердикт он вынесет после второго круга моих разъяснений. Но песня остается прежней: - Что бы сказать мужчине «нет», существует много разных других способов. Растопырив пальцы, он нетерпеливо постукивает ими по столу… Опять двадцать пять. На колу мочало, начинай сначала. Если бы я хотела сказать «нет», я бы это уже сказала двадцать пять раз. Остается лишь тяжело вздохнуть - его зацикленность на сексе, и нежелание рассмотреть другие варианты, порождают желание выругаться в довольно грубой постельной форме. Стараюсь быть терпеливой и не сорваться снова в истерику: - Андрей я понимаю, что в это очень, в это очень сложно поверить. Я бы сама не поверила. Только теперь до меня доходят все последствия моего признания и такой вот его реакции. Теперь на кону не столько любовь или нелюбовь, сколько дальнейшая моя жизнь – может быть свобода, работа, квартира. Немного успокоившись, внимательно гляжу на него: - Можно одну маленькую просьбу? - Ну, конечно. - Андрей, пожалуйста, никого не надо посвящать в наш разговор, ладно? - Ну, это само собой. Одних обещаний мне мало, я ими от Калугина уже накушалась. Подавшись вперед всем телом, настаиваю: - Андрей, никого - это значит ни-ко-го! Он грустно на меня смотрит и раздельно повторяет: - Я..., тебе… Уже…, сказал. Блин, слышала я и это уже сто раз. Мне нужно быть уверенной на сто процентов! С клятвой на крови, если это возможно! Неотрывно гляжу в глаза Калугину: - Поклянись! В его глазах упрек: - Маргарит. Интересно, с какой стати? Недоволен недоверием к себе, или тем, что уже потом не отвертеться? Слезы продолжают закипать в моих глазах, и я повышаю голос: - Андрей, поклянись, что никто не узнает о нашем разговоре! - Хорошо, хорошо… Он стирает слезинки с моих щек и добавляет: - Я клянусь. Ну, теперь ты мне веришь? Чувствую облегчение – все, что давило на меня последний месяц, нашло разрядку. И я уверена – Андрей сдержит свое слово, даже если в понедельник в редакции сделает вид, что мы незнакомы. - Теперь, верю. Он опускает глаза: - Ну и…, славно. Вздохнув, он начинает подниматься: - Ладно! Я, пожалуй, пойду. Ты отдыхай. Торопится сбежать… Уж не знаю, что у него в сухом остатке осталось - сказочная дура, придумавшая, как динамить мужиков или сумасшедшая шизофриничка с магическими закидонами… Обреченно киваю, уставившись в пол мокрыми глазами: - Даже не поцелуешь? Он усаживается назад и, помедлив пару секунд, тянется приложить ладонь к моей щеке, чтобы повернуть голову к себе и, склонившись, поцеловать возле рта. Не в губы… Грустно усмехаюсь – вот и вся любовь. Он встает: - Отдыхай! День сложный был, суматошный… Пойду, я. Чувствую, как новая слезинка скатывается вниз к подбородку. Взяв куртку, лежащую в углу дивана, он не глядя, кидает в воздух: - Пока! Тихо роняю: - Пока… Его шаги в прихожей замирают, и я оглядываюсь, не пряча заплаканные глаза и мокрый нос. Последний взгляд… В его лице нет ни любви, ни сожаления. Непонимание и жалость. Сердце тоскливо сжимается от ощущения - Андрей уходит навсегда… Дверь хлопает, отрезая наше будущее. Закинув руки за голову и откинувшись на спинку дивана, я уже не пытаюсь сдержать хлынувших слез – все кончено. Снова сажусь прямо, ведя головой из стороны в сторону в желании вырваться из той безнадеги, что опутывает меня как коконом - все кончено и мне теперь с этим жить… *** Слезы приносят успокоение. Потихоньку начинаю двигаться и перемещаться по квартире – сначала иду в прихожую бросить кроссовки в угол и влезть в шлепанцы, потом ковыляю на кухню, к холодильнику – достать бутылку воды и запить горе. В дверном замке скрежещет ключ и на пороге появляется Сомова, видимо разрулившая свои срочные ночные дела. Кое-как, шаг за шагом, тащусь с кухни назад в гостиную, останавливаясь и делая глотки прямо из горлышка бутылки. Анюта сразу начинает хлопотать: - Марго, ты чего это делаешь, ты с ума сошла? Зачем ты встала? Покосившись на подругу, допиваю, а потом ковыляю дальше: - Я пить хочу. Сомова укоризненно качает головой: - А твой Андрей тебе стакан воды уже не может принести? Был мой, да весь вышел. В прямом и переносном смысле: - Он ушел. - Как ушел? Дурацкий вопрос. Остановившись возле дивана, снова отпиваю. Как, как… - Ногами. Плюхнувшись на диван, стараюсь не сгибать ногу в колене, но все равно отдается болью, заставляет сморщиться, и подавиться водой. - А что случилось, Марго? Даже не знаю, стоит ли Аньке все рассказывать. Начнет кудахтать и нотации читать «я предупреждала», «я предупреждала». Отведя глаза в сторону, молчу, решая, продолжать или нет. - Марго, ну я, кажется, к тебе обращаюсь. Случилось… Но что именно и какие будут последствия я и сама с трудом представляю. Кладу поврежденную ногу на столик перед диваном, потом, встряхнув головой, отбрасывает волосы за спину. Сомова уже психует: - Да что случилось-то? Сказать все равно придется, больше ведь некому. К тому же Андрей наверняка захочет поговорить с Анютой и ей нужно быть готовой к его вопросам. Даже если это будут вопросы по психиатрии. Смотрю на Аню, а потом, со вздохом признаюсь, запинаясь на каждом слове: - Я… Ему сказала… Что я Гоша. Сомова чуть не подпрыгивает, подаваясь вперед: - Что-о-о? Хэ... Она усаживается сбоку от меня, на придиванный модуль и не сводит глаз: - Что ты ему сказала? Поздно пить боржоми, если почки отвалились. Поведя головой из стороны в сторону, твердо произношу: - Что я - Игорь Ребров. Сомова открыв широко глаза и рот, изображает недоуменный смех: - Хэ… Ха Да ведь все к этому шло, и я предупреждала, что сделаю это. И скажу до того, как вы с Калугой, затолкаете меня в постель. - Ань, я не могу его больше обманывать, все! Понимаешь, не могу. Анюта продолжает растерянно хмыкать и пожимать плечами: - Хэ... И как он отреагировал? Теперь-то я понимаю, что ожидаемо и, по-другому, быть не могло – кто же захочет оставаться со сбрендившей бабой? Отвернувшись, делаю еще глоток из бутылки: - Как… Анюта качает головой и пожимает плечами: - Ты сошла с ума! Надо же, какой синхронный диагноз – им есть о чем поговорить. С грустной улыбкой закручиваю крышечку и тянусь отставить бутылку в сторону, на стол рядом с ногой: - Ты знаешь, он наверно тоже так подумал. Неверное движение заставляет поморщиться и слегка застонать: - М-м-м. Сомова качает головой: - Не надо было этого делать. Я и так, тянула, сколько могла: - Нет, надо было. Мне, по крайней мере, хоть легче стало. - И что теперь? Хороший вопрос. Сижу, задумчиво уставившись в пространство. Все что угодно может быть – от самого хорошего, до самого плохого: - Откуда я знаю, что теперь. Пусть переварит эту информацию, а там дальше будет видно. Сомова качает головой: - Марго, я боюсь, ты совершила очень серьезную ошибку. Я сама этого ужасно боюсь, но теперь уже ничего не исправишь. Поднимаю глаза вверх: - Сомова, хватит ныть, а? Самой тошно. Морщась, наклоняюсь вперед и, сморщившись, тянусь снять шлепку с больной ноги. Конечно, без стона не обходится: - М-м-м… Анька продолжает нагнетать: - Да-а… Что же будет? По крайней мере, в самое ближайшее время я иду спать, если удастся, конечно. Слава богу, впереди выходные - можно отлежаться, отходится, отоспаться и спокойно все обдумать.