День за днем. Эпизод 4

Двух с половиной часов на сборы вполне хватает. Егоров в отключке и Сомова, хотя и без былого энтузиазма, помогает мне с вечерним макияжем и прической. И дает совет не рядиться, как обычно, в куртку, а шикануть - к обилию красного (платью, сумочке, туфлям и даже заколке), приодеться, в купленное по случаю наступающей осени, легкое белое меховое пальто. Буду на фоне Калугина, как заяц–беляк осенью - контрастной и пробуждающей азарт…. К восьми приезжаю в кубинский ресторан и узнаю, что столик никто не заказывал, но места свободные есть. Не знаю, придет мой Ромео или нет, так что в зал не иду, а располагаюсь возле одной из барных стоек, облокатившись на нее и бросив рядом сумочку. Делаю вид, что изучаю листок с меню. Неожиданно сзади раздается развязный голос: - Добрый вечер. Оглянувшись, вижу прилизанного мужичка с бокалом пива. Позади него еще один искатель дамского общества. От них исходит ощущение угрозы, и я внутренне напрягаюсь. Блин, ну где Калугин-то? Первый, из этой развязной парочки, глазами указывает на листок в моих руках: - Может, девушке чего-нибудь посоветовать? И радостно скалит зубы. Молча, отворачиваюсь и не реагирую. И честно говоря, в этом тельце, я их немного побаиваюсь – как показал эпизод с маньяком, в одиночку мне, пожалуй, трудно будет справиться, даже с одним наглецом. Напарник поддерживает своего товарища: – Константин, зачем ей твои советы. Ты бы ей лучше чего-нибудь предложил. Константин сосет пиво из своей емкости, а потом тянет шею, заглядывая мне через плечо: - Ну, так как? Снова оглядываюсь, отстраняясь: - Что, как? Тот насмешливо сюсюкает: - Ну, тебя угостить чем-нибудь? Похоже, меня клеят, причем дешево… Или приняли за даму легкого поведения. В любом варианте этот балаган меня раздражает и его нужно заканчивать. Сняв сумочку со стойки, разворачиваюсь к этим двум раздолбаям: - А мы что, Перекоп вместе брали, что уже на ты? Правда, не уверена, что они вообще слыхали, где это и почему. Прилизанный, удивленно тараща глаза, облокачивается на стойку: - О! Какие мы резкие. Я пытаюсь их отбрить, но, кажется, делаю только хуже. Прожигая обоих уничижительным взглядом, окидываю с ног до головы: - Зато вы, я смотрю, сильно плавные! И отворачиваюсь. Второй опять берет разговор на себя: - Девушка, вообще-то, незнакомым мальчикам, хамить нехорошо. Константин неодобрительно качает головой в подтверждение слов приятеля. Понимаю, что все это провокация, но меня заносит все сильнее, и я насмешливо смотрю на них: - А вы незнакомы? Так познакомьтесь. И ехидно добавляю: - Да еще и мальчики! Cочувствую. Мои визави начинают злиться и мне в спину летит: - Глянь, какая Ляля. Борзеет на глазах. Понимаю, что надо быть осторожней, сдержанней с такими отморозками и потому говорю уже более примирительно: - Ляля стояла, никого не трогала. И снова отворачиваюсь от греха подальше. - Серьезно? А мы можем и потрогать. Константин пытается ухватить мой локоть, но я поднимаю руку вверх, уворачиваясь. Ого, вечер перестает быть томным! Голос срывается на резкие нотки: - Клешню убрал! - Как ты сказала? Раздраженно дергаю плечом, уже не стараясь сдержаться: - Что, уши заложило? В нашу беседу врывается грубый голос. Я даже не сразу узнаю его. Капец, это Андрей! Он идет к нам, хмуря брови: - Алле! Чего парни, какие-то проблемы? Ну? На фоне недомерка Константина и его приятеля, Калугин с его метр девяносто и крепкой фигурой смотрится так грозно и мужественно, что я даже замираю с открытым ртом. Второй мужичишка вдруг тычет в сторону Андрея стаканом: - Друг, а ты кто такой? Калугин подается вперед: - Я то, кто такой? Я майор уголовного розыска Соловец. И по совместительству муж вот этой девушки. У девушки челюсть откровенно падает до земли - вот это да! Вцепившись в сумку двумя руками, лишь хлопаю восторженно ресницами. Константин, щурясь, пытается ерепениться: - Ты че, типа напугал сейчас? Калугин продолжает угрюмо рычать, передразнивая: - Это я типа, фраерок, представился. Смотрю исподлобья и улыбаюсь - ну как не влюбиться в такого красавца?! - Ну, так чего? Вместе посидим или отдельно сядете? Разбойная парочка сдувается, но за собой последнее слово, пытается оставить: - А майор, с такой телкой ты никогда полковником не станешь! Сам ты телок! Оглядываюсь на него, кося глазом, а потом снова с восторгом взираю на Андрея, Мне ужасно нравится и этот разговор, и Калугин в нем. - А я генералом сразу стану. Свободны! Мечтательно вздыхаю – вот бы так всегда… Константин кивает приятелю: - Пойдем. Они направляются в зал, но собутыльник Константина мешкает, посматривая на нас, и Андрей торопит его: - Иди, иди, глаза не сломай. Когда парни исчезают, Калугин со вздохом поворачивается ко мне и обходит вокруг, вставая с другого бока, и я ошалело гляжу, то на него, то вслед парням. Растерянно бормочу: - Вот козлы, а? - Это не козлы Марго, это бычки. Потом с улыбкой мотает головой, взирая куда-то ниже ватерлинии: - Хотя я их прекрасно понимаю, ты сегодня обалденно выглядишь. Старалась... Капец, я готова простить сейчас Андрюхе все его сегодняшние блеяния с Егоровой. Ну, правда, красавец! Взмахнув сумочкой, расплываюсь в улыбке: - Спасибо. Будем считать, что это комплимент. - ОК. Андрей осматривается вокруг: - Послушай, может, ну давай, может, присядем где-нибудь? Но мне местная публика уже активно разонравилась и хочется убраться в более приличное место: - Может, уже поедем, а? - А чего? - Как то здесь мне уже не очень нравится. Пытаюсь разглядеть в зале, где там растворились Константин с приятелем… Кто этих козлов знает, ткнут ножиком в полутьме зала, и не запломбируешь. Калугин понимающе кивает на мои опасения: - А, поехали! Куда? - Ну, я не знаю куда. Решай ты. Ты же у нас муж! И хохочу, смущенно отводя взгляд в сторону. Муж! *** Так ничего и не придумав, затариваемся продуктами в магазине и едем на Новослободскую, в старую квартиру Калугиных. Вскоре курьер привозит заказанные роллы, Андрей выставляет на стол бутылку красного вина, бокалы, зажигает торшер. Он уходит на кухню, а я присев на диван, погружаюсь в романтические грезы, положив подбородок на сцепленные пальцы. Да-а-а… Андрюшка в ресторане был просто потрясающ, я под впечатлением. Надеюсь, он вечером все-таки поговорит с Наташей. Меня немного беспокоит мысль о дальнейших последствиях такого разговора и о неизбежном новом витке наших отношений с Калугиным, но я ее старательно отгоняю – будем решать проблемы по мере их возникновения. Слышу шаги возвращающегося Андрея и поднимаю голову, встречая хозяина дома улыбкой. Калугин приносит подставку с зажженными свечами в стаканчиках и ставит ее на стол: - Ну что, по-моему, так гораздо уютнее. И романтичней! Андрюшка садится в кресло сбоку от дивана - мы улыбаемся друг другу и я угнездиваюсь поудобней: - И вкусней! Он разводит руками, указывая на заставленный стол: - Мда... Приятного. Взяв у в руки палочки для роллов, улыбаюсь любимому: - Конгруэнтно. Калугин хохочет: - Хо-хо-хо…. Ну вот откуда ты достаешь все время такие словечки? Скромно опустив глазки, кокетливо веду плечиком, потом игриво кидаю на своего мужчину взгляд из-под ресниц: - Из закромов. - Понятно. Не зря же я наряжалась и готовилась – можно и пококетничать. Правда я думала, что вечер мы проведем в ресторане, а не на тайной явке как подпольщики. Кстати, если у них с Егоровой общая большая квартира, то как они будут ее делить? Пальцы вертят палочки, так и эдак, и я окидываю взглядом углы комнаты, якобы проявляя любопытство: - А что ты собираешься делать с этой квартирой? Калугин бросает взгляд по сторонам с не уходящей с губ улыбкой: - Ну, как что - жить! Значит, он хочет с Алисой вернуться сюда и квартира Егоровой его не удержит? Приятно слышать. Тут же подступают сомнения – а вдруг он имеет в виду не себя с Алисой, а Ирину Михайловну? Продолжаю допытываться: - А мама? - Ну, а что мама? Мама будет жить на Дмитровке, у нее там своя квартира. Он смотрит на меня с немым вопросом, видимо понимая, что эти вопросы неспроста. Я киваю - то, что меня интересовало, я узнала. Теперь можно и поесть. Пытаюсь ухватить палочками суши, но Андрей мою руку перехватывает и тянет к себе: - Да и потом… Я надеюсь, что в скором времени, здесь появится уже другая мама. И прижимает мою руку с палочками к шершавой щеке. Тяжелый комок, испуганно встает у меня в горле, и я зависаю. Что значит скоро? Он про что? Зачем мамой? Это, вообще, ни в какие ворота…. Я не готова к таким разговорам, а тем более действиям. И зачем только я сюда пришла?! Паника начинает охватывать все мое существо, и я напряженно скриплю, качая головой: - Я очень…Хэ…, хочу кушать. Калугин смотрит на меня влюбленными глазами и явно ждет ответа. А я в растерянности и не знаю, как реагировать... Столько всего перемешалось - еще вчера я и думать не смела, что все так повернется и была уверена, что мой путь – это возвращение в Гошу... Еще сегодня Егорова называла себя невестой Андрея, а он и не думал протестовать... И это не все! Надо мной, по-прежнему, тяжким грузом нависает правда, которую я просто обязана и страшно боюсь рассказать Андрею! Он целует мою руку, весело поглядывая сквозь деревянные палочки: - Приятного аппетита. Яростно стучит сердце, и я жалобно усмехаюсь: - Но ты держишь мою руку. Но Калугин продолжает елозить улыбающимися губами по моим пальцам, и я, как кролик, перед пастью удава, заворожено смотрю на это. - Марго. Он забирает палочки из моих рук и откладывает их в сторону. Господи, что же делать? Его взор туманится: - Я тебе хочу сказать, что я очень, очень… Он опять начинает целовать мою безвольно вытянутую к нему руку. - Давным-давно… Андрей поднимается с кресла и, склонившись надо мной, переходит по руке с поцелуями все выше и дальше. Уже у локтя! Заворожено смотрю, как он надвигается и шепчет: - Такой голодный... Мои руки, ноги, все тело наливаются тяжестью, истомой… Последними усилиями, с каждым его движением постепенно уползаю, мелкими шажками, пересаживаясь в конец дивана, где он меня и настигает. Стараюсь во что-нибудь упереться сзади за спиной, чтобы не завалится на подушки... Он целует и целует, так сладко и приятно… Обнимаю в ответ и прижимаю его голову к себе. Мелькают горячие сцены из моих снов, из моих фантазий и я улыбаюсь - нет, до такого мы целоваться не будем. Чувствую, как Калугин впивается губами мне в шею, а потом сдвигает бретельку платья по плечу вниз, обнажая его и целуя, целуя, целуя. Заставляя потерять волю и полностью отдаться ощущениям…. И потерять контроль! «Скоро здесь появится мама»… Стоп - машина! Это уже не любовные игры. Я догадываюсь, чего он «очень-очень» и от этой догадки меня начинает все сильнее колотить. Мужская рука скользит по талии, по бедру, опускаясь ниже, снова ползет вверх, задирая подол платья... И губы, ищущие нежную наготу груди... И ощущение мужской давящей плоти сквозь одежду… Не надо! Не хочу! Это уже не сон! Еще минута и мое платье поползет вверх. Мысли испуганно сталкиваются, сплетаясь в клубок… Я не хочу «быть мамой»! Я не гей! Я вообще уже ничего больше не хочу! Если я сейчас не вырвусь, то погибну. Игорь Ребров умрет, исчезнет, испариться навсегда! Если я сейчас поддамся, назад уже не повернуть... Пронзает отрезвляющая мысль - потом он встанет, подтянет штаны и поедет к Наташе, а я... Последним усилием вырываюсь. Оба тяжело дышим, и я ловлю на себе непонимающий взгляд раскрасневшегося Калугина: - Что такое? Смущенно не смотрю на него, сгорая от стыда - еще немного и он бы меня.... Представляю этот процесс, с пыхтящим сверху мужчиной и мной, с неприлично раскинутыми ногами, и подобная перспектива теряет всякую романтичность, она кажется теперь пошлой и неприятной. Вся красная бормочу: - Ничего. И потом.... Даже будь я стопроцентной женщиной и то не уверена, что нужно вот так вот, ничего не решив с прежней любовницей, становиться новой. Чего Андрей ждал от меня? В любом случае я не могу … Я боюсь, мне страшно сделать последний шаг… Страшно отречься от Игоря Реброва... Трясу отрицательно головой, даже не представляя, как все это объяснить Андрею. Судорожно поправляю платье, натягивая лямку назад на плечо. Боюсь даже посмотреть в сторону Калугина. - Подожди, что-то не так? Я понимаю, что он не виноват в моих взбрыках - он обычный мужик, у которого свербит рядом с женщиной, которая нравится, которая возбуждает. Дело во мне. Протестующе отмахиваюсь: - Все так. И замолкаю, уставившись в пол. Если я ему сейчас все расскажу, он просто посчитает меня сумасшедшей. - Ну, что случилось? Даже голос садится: - Ничего не случилось. - Подожди, Маргарит, я тебя чем-то обидел? Он все никак не восстановит дыхание, и я натужено улыбаюсь: - Нет, ну чем ты мог меня обидеть? И тут же отворачиваюсь. Калугин так близко сидит, положив руку мне на живот, и так часто дышит, что я, чувствуя по-прежнему, угрозу, пытаюсь отстраниться. Он продолжает допытываться, явно не желая смириться с «динамо»: - А, да, ну что случилось? Уперев руки в диван, упрямо твержу: - Ничего не случилось! У меня сейчас одно желание - вскочить и убежать. Если я останусь, и он продолжит свои попытки, вот тогда действительно может случиться и катастрофа, и истерика, и все что угодно. Мне нужно время, чтобы успокоиться и подготовиться! Поднимаюсь с дивана: - Андрей! Он тоже встает, все еще не потушив своего возбуждения, удерживает мою руку в своей, а другой, обнимая за талию. Отвожу глаза в сторону: - Ты, извини меня. Пытаюсь высвободиться и убрать его руку с себя: - Мне надо идти. Калугин уже более спокойно и растерянно тянет: - Ну, что не так? В его голосе слышатся нотки отчаяния, но я могу, лишь трясти головой: - Все, так! Мне жалко Андрея и хочется как-то успокоить, примирить с неизбежным сегодняшним фиаско. Бросив на него беглый взгляд, виновато опускаю голову: - Дело не в тебе. Не знаю, как лучше сформулировать. Тут же следует новый вопрос - А в ком? Может, все-таки, признаться и будь что будет? - Во мне. Понимаешь я… Поднимаю глаза и сразу теряюсь. Калугин нетерпеливо просит: - Ну, ну! Слишком многое против - Игорь Ребров, Наташа Егорова, страх окончательно стать женщиной, а тем более «мамой», страх окончательно перестать быть мужчиной… Это же не стакан воды попить, быстренько перепихнуться, как делал Гоша и в сторону... Клеймо на всю оставшуюся жизнь. Может для Егоровой в порядке вещей, вот так вот, в душ и к мужику в койку, но я…. Не могу... Снова отрицательно трясу головой не в силах все это сформулировать: - Я… Я не могу, вот так, просто. Меня мотает из стороны в сторону, я прикладываю прохладную ладонь к разгоряченной щеке. Андрей, начиная успокаиваться, кивает: - И…Я... Я понимаю… Хорошо, давай я тебя провожу. Он сникает, отворачиваясь, и мне становится его ужасно жалко. Подступившие слезы заставляют глаза заблестеть. Зачем растягивать эту пытку? У нас все равно ничего не получится, а на его немые вопросы и страдающий взгляд я ответить не смогу. С несчастным видом качаю головой: - Не надо. Калугин с отчаянием смотрит на меня и трясет головой: - Марго, ну я не понимаю, ну? Что? - Андрей. Рука снова тянется прижаться к горячему лбу, и я беспомощно опускаю голову: - Прости, все… Все очень сложно! - Ну, хорошо… Ты можешь мне объяснить, в чем эта сложность? Если бы могла, сто раз бы уже объяснила. Во мне борется желание поделиться хоть частичкой своих мук, я даже дергаюсь, порываясь открыть рот, но тут же сдерживаю себя - Сомова права, он меня не поймет и не поверит, такая правда только вернет его к Наташе и все. - Прости. Как же мне плохо и одиноко… Слезы готовы выплеснуться из глубины, и я отступаю к дверям, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не расплакаться: - Спокойной ночи! Тороплюсь на выход и, сорвав с вешалки пальто, сбегаю. Андрей идет следом: - Маргарит. Быстренько захлопываю за собой дверь. *** Всю дорогу домой терзаю себя и ругаю нехорошими словами. Чертова мутантиха! Ни себе, ни людям… Войдя в квартиру, раздраженно швыряю ключи на полку и пытаюсь разглядеть, что там в гостиной. Ничего хорошего - привалившись к спинке дивана, укрытый клетчатым пледом, свесив на бок голову, спит Егоров после возлияний. Рядом, на подлокотнике пустая бутылка и стакан, в руке зажат пульт от телевизора, а в ногах расположилась невозмутимая Фиона. Парижский клошар под мостом… Или наш отечественный бомж На выбор. Не выдержав, ворчу: - Господи, Ань! С кухни появляется Сомова: - М-м-м? - Ты бы его еще на коврике спать положила. - Слушай, ну, где отрубился, там и положила. Я тебе не медсестра раненых с поля боя таскать. Проходим в гостиную и я, взяв бутылку, подношу ее к глазам. Havana Club Barrel Proof, сорок пять градусов, ноль семь литра. - Где же он раненый… Показываю бутылку Сомовой: - Он убитый! Возвращаю емкость на подлокотник. - Слушай, Гош, как будто ты не нажирался никогда, можно подумать. Как всегда… Когда хочется сказать гадость, мне сразу в морду тычут Гошей. Пожалуй, с таким фоном, у нас с Калугой никогда ничего не получится: - Нда-а-а. Скинув шубейку с плеч, со смурной физиономией делая шаг к стенному шкафу. Очень хочется ответить Аньке такой же любезностью на любезность. Напоминание о том, что возле Калугина ошивается мужик, когда-то гулящий и нажиравшийся до поросячьего визга, настроение не улучшает. Перекинув пальто через руку, молча разглядываю из коридора потерпевшего - хоть и спит, но разговаривать при нем все равно желания нет. Сомова интересуется: - Ты есть будешь? У Калугина мы так до суши и не добрались, но жора я не чувствую: - Нет, не хочу… Слушай, Ань… Та, по-прежнему прибирая, нагнувшись над столом, оглядывается. Просяще, смотрю на нее: - Нам бы поговорить, а? Сомова пожимает плечами и делает шаг ко мне: - Давай, поговорим. Вот, я! При Наумыче секретничать не хочу – убитый, не убитый, но уши, как локаторы, это я уже знаю. Все больше нервничая, киваю в сторону спальни: - Давай, пойдем в другую комнату? Анюта снова пожимает плечами: - Да, хоть на улицу. Топаем гуськом в спальню, а оттуда в ванную. Свой рассказ начинаю издалека, с самого начала, с Егоровой, постоянно отирающейся вокруг Андрея, с его мягкотелости, с моей нетерпеливости к нему и к ней. Бросив мотаться в замкнутом пространстве, останавливаюсь перед зеркалом и занимаю руки делом –начинаю смывать боевую раскраску. Теперь новый этап повествования - что произошло в кубинском ресторане и как мы поехали домой к Андрею. Романтическое начало вечера и его прозаическое завершение на диване. Вряд ли на все сказанное я получу совет, но мне нужно выговориться. Сомова с интересом подбирается поближе, привалившись плечом к стене и сложив руки на груди. Наконец замокаю, и тянусь к пачке с ватными дисками на полочке под зеркалом, чтобы извлечь один из спонжиков. Сомова нетерпеливо торопит: - Ну, что дальше? Признаваться в своей панике и бегстве от растерянного Калугина стыдно и все же я уверена, что поступила верно. Теперь беру тубу с молочком: - Ничего, дальше. Я сказала «хватит», встала и ушла! - Что значит, ты сказала «хватит»?! Сомова выгибается, пытаясь заглянуть мне в глаза, и я принимаю невозмутимый вид, выдавливая косметическую жидкость на диск, а потом отставляя тубу назад на полку: - А то и значит. - Слушай, ты что, не понимаешь, что так с мужчинами нельзя?! Конечно, понимаю, но признавать неправоту не хочу и огрызаюсь: . - Ань, давай ты не будешь мне рассказывать, как можно с мужчинами, а как нельзя... У меня, слава богу, богатое прошлое! Дав Аньке отлуп, начинаю осторожно смывать макияж под глазами, сначала под одним, потом под другим. Сомова рявкает: - Вот, именно! - Что, вот именно? - Вот именно, твое богатое прошлое тебя и погубит! У меня опускаются руки. Она конечно права, но я же не могу меняться быстрее, чем живу! Пять месяцев это не пять лет! Мне нужно время. Покачав головой, поднимаю глаза к потолку, призывая небесные силы в свою защиту: - Ань! - Что, Ань?! Ты каждый день по сто раз в зеркало пялишься! Ну, неужели ты не можешь понять, наконец, что ты давно уже женщина! Ну, расслабься ты, ну хватит пятиться. Если бы ты мне еще помогала в этом, а не напоминала каждый божий день, кто есть кто и почему мужики не прокалывают уши… С несчастным видом взираю на свой лик в зеркале – сама знаю, что я женщина уже не только телом. Все бабские замашки, кажется, вошли в привычку и воспринимаются обыденной каждодневной рутиной. Капец, даже месячные уже не вызывают былую панику, стресс и уныние… Но обрубить все концы, не оставив надежды на «вдруг»? Вдруг назавтра я проснусь мужчиной? С первой мыслью – Игорь Ребров переспал с мужиком! Обижено гляжу на подругу: - Ань, ну, ты думаешь, я не пытаюсь? Собрав пальцы в щепотку, тычу ими себя в лоб: - У меня что-то вот здесь сидит! И твердит, что нормальные мужики не спят с другими мужиками. Огорченно всплеснув руками, гляжу на Сомову: - Ну, что мне себе другую башку приляпать? Сомова, хмыкнув, складывает руки на груди: - А вот башка, как раз, у тебя давно другая… Ну, доверься своим чувствам! Ну, плыви по волнам своих желаний! Сомова от старания даже извивается, изображая волны, но меня это не впечатляет. Раздраженно кидаю использованный кружок на полку и отправляюсь к шкафчику за лосьоном: - Боже, какой текст! Сомова тащится следом: - Вот ты умничаешь, а, между прочим, в постели с мужчиной, умничать нельзя. Нужно им довериться и все! Анька вскидывает вверх руки, но как-то неуверенно и я недоуменно смотрю на подругу. Довериться мужчинам? И это она говорит бывшему мужику! Может Калуга и не Гоша, но обрюхатил Егорову на раз-два, хотя был весь такой правильный и в меня влюбленный. - Ага! Я спешу и падаю. Возвращаюсь назад к зеркалу, и тянусь взять с полки чистый диск. Сомова опять занимает прежнюю позицию сбоку: - Слушай, вот ты знаешь, зачем бог сделал женщину красивой? Кошусь на нее, хотя и сама прекрасно знаю ответ: - Ну и зачем же? Сомова так вся и подается навстречу: - Затем, чтобы ее любил мужчина! А зачем он создал ее глупой? Снова бросаю взгляд на Сомову. А он что сделал ее глупой? Не замечала за собой такого недостатка. Да и за Анькой тоже. Удивленно смотрю на нее, ожидая очередную сентенцию. Только шевелю губами: - Ну. Сомова победоносно наскакивает, заканчивая заезженную шутку: - Чтобы любить мужчину! То есть, чтобы осчастливить любимого мужчину и не комплексовать нужно быть дурой? Отключить мозги? Вообще-то, если глядеть на безмозглую Егорову и на реакцию Калугина на нее, то очень похоже. Только получится ли у меня? С несчастным видом окидываю себя в зеркале неуверенным взором: - Ну, Ань, я не знаю, все так сложно. Сомова успокаивается: - Ничего не сложно. Все очень даже просто, Маргарита. И широко улыбается, желая меня поддержать. Так что, закончив косметические процедуры, ложусь спать с умиротворяющей мыслью – если Калугин поговорит с Наташей, то можно попытаться отключить мозги и представить себя глупой идиоткой в его объятиях. И сразу станет легче. По крайней мере, так утверждает Анька.