***
Чанбин просыпается от ощущения пристального взгляда. Вздрагивает от неожиданности и понимает, что Хёнджин смотрит на него не моргая. На его лице улыбка чеширского кота, в глазах — озорные огоньки — предвестники новых потрясений. — Никакого подъёма раньше восьми утра в этом доме, — спросонья хрипит Чанбин, по макушку прячась под одеялом. — Сейчас половина двенадцатого, хён, — констатирует младший, стягивая с него одеяло. — Но это не главное. Посмотри на руку, хён. Чанбин не спешит смотреть вниз. В запястье ощущается пульсирующая боль и иголочки, будто он отлежал руку. Или Хёнджин отдавил его кисть во время сна. Младший в нетерпении кивает «скорее смотри» и понимание того, что он там увидит, обдаёт горячей волной. На левом запястье, где вена от безымянного пальца ведёт прямо к сердцу, прорисовалось имя Хёнджина. — О... Это? — Чанбин хочет, но не может поверить. Он рад, действительно рад, просто оглушён невероятностью произошедшего. — Но как? Хёнджин подсаживается к нему ближе, упираясь коленкой в бок, берёт его руку в свои, поднося запястье так близко к лицу, что едва не утыкается в него носом. — Это правда она, хён, — говорит завороженно, проводя пальцем по ровным и маленьким, едва заметным буквам. — Ты впустил меня в своё сердце и она проявилась. Разве не чудо? Глаза Хёнджина наполнены беззастенчивым счастьем. Чанбин хочет крепко обнять его и немного расплакаться. Хоть он прошёл долгий путь, но искренне не понимает, чем заслужил Хёнджина. Немного невыносимого и много обнимательного, похожего на самое настоящее чудо. — Эх, — притворно дуется младший. — Вечная молодость отменяется... Заглаживай вину! — И смотрит так, что Чанбин не занет, чего хочет сильнее: защекотать его до смерти, или зацеловать, высосав из лёгких весь воздух. — Иди сюда. Чанбин подтягивает Хёнджина к себе, касаясь кончиком носа его. Хёнджин прикусывает губу, пытаясь сдержать рвущуюся наружу улыбку. Чанбин готов утонуть в его искрящей лучистости. — Сейчас я тебя поцелую, — шепчет в раскрытые губы. Он вкладывает в поцелуй всё, что сейчас чувствует, передавая переполняющую его нежность и счастье, восхищение и любовь. Каждое прикосновение отзывается маленькими электрическими разрядами и Хёнджин всхлипывает, жадно отвечая. По их телам разносится сладкая дрожь, тепло и комфорт, и чёткое ощущение обретённого дома. И если суперсила Хёнджина — делать Чанбина счастливым, то суперсила Чанбина — быть всегда нужным Хёнджину.Несносный мальчишка (хёнбины, соулмейтAU)
6 июня 2024 г. в 15:44
Примечания:
Недавно Чанбин сказал, что Хёнджин превращается в экстраверта. Возможно, он такой рядом с Чанбином :D
Или АУ, в котором Хёнджин штурмует сердце Чанбина
Чанбин уныло зевает, машинально теребя трубочку в наполненном стакане. Опираясь щекой на кулак, он наблюдает, как кубики льда неспешно тают, уходя под воду. Несмотря на громкую музыку и всполохи неоновых ламп, Чанбина клонит в сон после тяжёлой рабочей недели.
Пустующий взгляд цепляется за танцующего в толпе парня, высокого и худого — он двигается так, будто в клубе больше никого нет. Его движения плавные, словно шëлк, и холодные, словно ветер. «Красиво», мысленно вздыхает Чанбин.
Он даëт себе ещë пять минут, повторяя как мантру ранее сказанные Крису слова: «это в последний раз». На этот раз точно последний. Чанбин устал приходить в клуб «21», где переставшие стареть люди могут найти, если повезёт, своих соулмейтов, или, если не совсем повезёт, развлечение на одну ночь. Ему претит идея быстрого перепихона в грязной кабинке туалета, да и устройство мира с концепцией предназначенных вызывает несколько вопросов.
Чанбин полон усталости. Это только звучит увлекательно: с двадцати одного года жить, не старея, до встречи со своей родственной душой. Но кто именно является этой родственной душой решаешь почему-то не ты, а провидение. И при этом никто не отменяет обязанность себя содержать, ходя на работу, а также болезни, войны и вероятность несчастного случая, когда кирпич может свалиться на голову. Как ни странно, эти факторы исправно работают — перенаселения на земле не происходит.
Люди по-прежнему смертны, а Чанбин ещë и несчастен. Он задолбался. Привязываться и терять, видеть, как близкие уходят, как время уносит прошлое всё дальше, пока не сотрётся последнее воспоминание. Он хочет простого человеческого... Он уже и сам не знает, чего. Покоя, наверное. На встречу со своим соулмейтом он уже не рассчитывает.
— И давно тебе двадцать один? — Чанбина вырывает из раздумий шёпот на ухо. Он инстинктивно дёргает плечами, цокая от неожиданности.
— Уже да, — отвечает на автомате, готовясь пресечь ненужный подкат. Может Чанбин и выглядит на двадцать с небольшим, но в душе чувствует себя на три сотни лет. По факту ему чуточку меньше.
— Ты смотрел этот фильм! — Заинтересованности в голосе незнакомца становится больше, а лукавая улыбка становится мягче.
— Удивлён, что его смотрел ты, — парирует Чанбин. Незнакомец выглядит так, будто только вчера задул свечи по случаю своего совершеннолетия.
— Я Хëнджин, — представляется парень, светясь так, словно Чанбин найденный в стоге сена алмаз.
— Меня не интересует секс на одну ночь, Хëнджин. — Чанбин сразу обозначает свою позицию, чуть не добавляя «проваливай». Но узнаёт в нëм того завораживающе танцующего парня и желание нагрубить пропадает.
— Здорово, что мы сразу прояснили этот момент! — Хëнджин лучезарно улыбается, бесцеремонно плюхаясь за столик рядом с Чанбином. — У меня к тебе самые серьёзные намерения!
Чанбин, впервые за вечер, закатывает глаза, бубня про себя: «конечно присаживайся, спасибо, что спросил». И что-то подсказывает ему, что ещë не раз придëтся повторить этот жест.
Только он даже не замечает, как спустя пятнадцать минут уже называет Хëнджину своë имя.
Хëнджин много и интересно рассказывает, удивительно, как отчётливо слышно каждое слово, музыка и гам посетителей ушли на второй план. В глазах Хёнджина плещется жизнь, красочная и неподдельная, едва не снося Чанбина с ног. Он давно не испытывал настолько яркое чувство.
А ещë в глазах Хëнджина огромное восхищение им, Чанбином. И это безумно сбивает с толку.
— Прости, я так тараторю, потому что смущён, — извиняется младший, опуская голову. Пушистые пряди волос спадают ему на лицо, пряча лёгкий румянец.
— Ты?! — Чанбин скептически выгибает бровь.
— Угу, — искренне кивает Хëнджин. — Нервничаю перед любовью всей моей жизни!
О господи. Чанбин не может поверить, что младший на полном серьёзе говорит такие вещи. И хлопает своими большими глазами так, будто ничего необычного не происходит. И улыбается так беззаботно, что невозможно не улыбнуться в ответ. Чанбин обезоружен, но так быть не должно.
— Тебе не пора возвращаться домой? — Чанбин указывает на часы, до отправления последнего поезда остаëтся пятнадцать минут.
— Не понимаю о чëм ты, — Хëнджин пожимает плечами. — Но восхищаюсь тобой! — Он тихо хихикает. Звук такой глупый. От него в груди Чанбина зарождаются бабочки.
Он встаёт со своего места, прогоняя щекочущее, абсолютно не нужное чувство внутри, и протягивает Хëнджину ладонь. Тот мгновенно вскакивает, стискивая старшего в крепких объятиях.
— Ты чего?! — Чанбин едва уворачивается от чмока в щёку. — Я просто провожу тебя до метро.
— Ой, — Хëнджин сконфужено трёт затылок. — Я неправильно понял ситуацию! — Он выставляет ладони вперëд в примирительном жесте, а в уголках его глаз продолжают бегать довольные черти.
Несносный мальчишка, думает про себя Чанбин. Ни страха и ни совести, качает он головой, когда на улице Хëнджин цепляется за его руку своими. Исключительно, чтобы не потеряться, хотя вокруг ни души — Чанбин только громко вздыхает.
Он кивает, внимательно слушая младшего, и тайком бросает на него изучающий взгляд — Хёнджин выглядит невероятно красивым, тёплые блики света уличных фонарей пляшут в его волосах и на лице, подчёркивая маленькую родинку и блеск глаз. Чанбин смотрит глубже, за карамельную радужку, чувствуя, как прикасается к трепетной и открытой душе младшего.
Заговорившись, они дважды проходят мимо входа на соседние станции, теряя последний шанс уехать домой, ведь на такси денег совсем не осталось. Чанбин ловит себя на том, что совершенно этому не расстроен. Ему хочется идти с младшим вперёд, слушая до милого глупый смех и узнавая, что думает обо всём на свете именно он, Хёнджин.
— Ты хочешь казаться холодным человеком, но ты тёплый. — Задумчиво говорит Хëнджин, опуская голову на его плечо.
— Ты всë ещë пытаешься меня соблазнить? — отшучивается Чанбин.
— А ты соблазняешься? — Хëнджин прищуривается, пристально выискивая ответ в его глазах, и они синхронно смеются. В броне старшего появляется ещё одна брешь. — Всë же это так тупо, скажи: потерять бессмертие, едва встретив своего соулмейта!
— У нас нет бессмертия, — поправляет Чанбин. — Мы просто не стареем до встречи с ним.
— Ты понял, о чëм я. — Хёнджин тыкает пальцем ему в бок. — Это не рационально: прожить чëрт знает сколько лет в поисках!
Чанбин не отвечает. Ему хорошо известно, какого это. Кристоферу, его последнему из живых друзей, сорок семь лет по паспорту и тридцать два по внешности — повезло встретить истинную любовь в самолёте из Сиднея в Сеул. Чанбин не завидует, но хочет также. Рядом с близким человеком, с морщинами и беззубым смехом в перспективе, но держась за руки и прочей романтической дребеденью.
— Но я встретил тебя, так что никаких поисков, — продолжает свою мысль Хëнджин, а Чанбин не сразу понимает, о чëм тот.
— Мы не соулмейты, — отрезает Чанбин, не позволяя себе даже надеяться.
— Это не имеет значения, хëн. — Уверенность и серьёзность, с которыми он говорит это, делают Чанбину больно. — Какая разница: умрём мы вместе в глубокой старости или будем жить вечно. Что скажешь?
Чанбин молча отворачивается, прикусывая изнутри щёку. Звучит слишком заманчиво. И не реалистично.
— Хëн, хён... — Хëнджин упорно дёргает его за рукав, вынуждая повернуться обратно. — Представь, как было бы круто, если бы вместо этой мути с предназначенными у каждого из нас были бы суперспособности! — Он переводит тему, понимая, что разговор доставляет старшему дискомфорт. Чанбин так ему благодарен. — Я бы хотел уметь летать, — он разводит в стороны руки. — И способность делать тебя счастливым!
С этими словами Хëнджин убегает вперëд, крутясь, словно пикирующий самолётик, а Чанбин стоит как вкопанный и думает о том, что она у младшего уже есть — сила своим присутствием делать его счастливым. И ещë немного глупым и влюблённым.
— Хëн, смотри! — Хëнджин зовёт его, остановившись около отцветших кустов.
Чанбин делает один шаг навстречу, а после, внезапно подгоняемый своим сердцем, срывается на бег. Пока Хëнджин неразборчиво что-то бормочет, ковыряясь в опавшей листве, Чанбин чувствует за спиной крылья.
— Вот, — на ладони Хëнджина лежит маленький розоватый бутон, — нашëл целый. Позволь...
Он тянется к Чанбину, и тот впервые не отстраняется, как прежде. Хëнджин зачёсывает за ухо прядку его волос, вставляет в неë цветок. Отходя на шаг назад, он делает пальцами рамочку, прищуривается, будто фотографирует, и, закусив губу, любуется старшим.
Лицо Чанбина становится пунцовым. На него никогда не смотрели так — с открытым восхищением и трепетом, с безусловным принятием и любовью. Чанбин ощущает его взгляд каждой клеточкой кожи, и потерянное в бесконечности времени ощущение правильности происходящего, возвращается.
— Хëн, — Хëнджин подходит к нему, теребя пальцами пожелтевший листок. — Только не злись. — Во взгляде серьёзность, никаких намёков на шутку. Он опускает едва подрагивающую ладонь Чанбину на грудь, в области сердца. — Я чувствую, что я твой.
Хёнджин не добавляет «предназначенный», потому что для него это не важно. Он имеет в виду нечто большее — твой человек, друг и возлюбленный, если позволишь.
Хëнджин, несносный мальчишка, смешной и тактильный, солнечный и уютный, смело говорящий о своих чувствах, с замиранием сердца ждëт ответа Чанбина.
— Я тоже чувствую это. — Чанбину страшно вновь открывать своё сердце, страшно от того, что он знает исход этой истории и что в конце будет мучительно больно. Только внутри всё кричит о том, что отпустив Хёнджина сейчас, не попробовав, он будет жалеть об этом ни одно столетие. Чанбин готов рискнуть.
— Правда? — в голосе младшего столько радости и надежды. Он порывается поцеловать Чанбина, но замирает в сантиметре от его лица. Всё ещё боится, что тот имел в виду совершенно не то.
Чанбин накрывает его ладонь своей, давая понять, что на этот раз это то, что он не отмахнётся и не обидит. Он бережно прикасается к лицу младшего, мягко проводя по линии скул. Наклоняя голову, Хёнджин следует за прикосновением, доверчиво трётся о шершавые пальцы, чуть прикрывая глаза.
Чанбин накрывает губы Хёнджина своими, ощущая их мягкость и привкус тоника с лаймом. Он придерживает Хёнджина за спину, и тот охает, цепляясь пальцами за его плечи. Чанбин ловит его дыхание своим, углубляя поцелуй. Он чувствует, с каким трепетом и отдачей Хёнджин отвечает, как в собственной груди расцветает бесконечная нежность.
Единственное, чего не чувствует Чанбин, это характерное жжение при проявлении метки.
— Что случилось? — пугается Хёнджин, замечая, как старший хмурится, отстранившись. Он нервно закусывает губу, вглядываясь в лицо Чанбина. — Погоди… Ты расстроен из-за того, что метка не проявилась? — Испуг мгновенно сменяется лукавой улыбкой. — Ты расстроен, что мы не соулмейты! — Хёнджин едва не кричит от радости.
— Вовсе нет, — бурчит старший.
— Вовсе да! — ликует Хёнджин. — Ты надеялся, что мы окажемся истинными, признай! — Его распирает от гордости.
— Нет. — Отрезает Чанбин. — Возможно. — И удручённо махнув рукой: — Какая теперь разница. — Он сам в ступоре от собственной реакции. Не то, чтобы Чанбин действительно на это надеялся, но всё же. И ещё немного обидно, что Хёнджин совсем не грустит по этому поводу.
— Хён, — тянет Хёнджин, снова цепляясь за его руку. Он смачно чмокает его в щёку, не переставая светиться, ведь Чанбин ответил на его чувства. — Теперь мы будем вечно молодыми и счастливыми, будем путешествовать по миру, а потом, очень-очень не скоро, совершим двойное самоубийство, романтика!
— Прекрати, иначе я тебя тресну, — ворчит Чанбин, а сам не может сдержать улыбку.
— А вдруг мне понравится, хён? — он поигрывает бровями, но через секунду ойкает, уворачиваясь от щипка старшего. — Только представь: у нас будет целая вечность, чтобы узнать друг друга!
— Или я задушу тебя раньше! — Чанбин обнимает его стальной хваткой, и вопреки угрозам, снова целует своего несносного романтика. Хёнджин отвечает, вцепляясь в него, показывает, что ни за что не отпустит. Что если его и душить, то только такими крепкими объятиями.
На улице становится довольно прохладно. Чанбин накидывает на плечи Хёнджина свою джинсовку, а тот, довольный, не разнимая их сцепленных рук, тычется носом ему в шею. В комфортном молчании спустя полчаса они добираются до квартиры Чанбина.
Пока лифт поднимается, Хёнджин, подавляя зевки, теребит пуговицу на рукаве, рассчитывая целоваться со старшим остаток ночи, но засыпает, как только голова касается подушки. Старший лишь добродушно хмыкает, вернувшись из ванной, накрывает одеялом голые пятки Хёнджина, и укладывается рядом. Продолжая сопеть, Хёнджин инстинктивно прижимается к нему и лишь забавно морщится, когда капли с влажных волос Чанбина попадают ему на нос.