Ты пахнешь как любовь

Когда Чимин впервые открывает глаза, ему кажется, что он не спал вовсе. В висках пульсирует и ещё немного подташнивает. Он пытается выпить воды, но даже та проталкивается с трудом. Второй раз он просыпается ближе к обеду, вялый и заторможенный, предчувствуя ужасный вечер, наступление которого хотелось максимально оттянуть или побыстрее приблизить и перескочить. В детский дом ему идти не хочется, тем более с Юнги. Он думает написать Намджуну или Хосоку, попросить поменяться, но решает, что чувства к Юнги перекроются другими, более сильными, когда он переступит порог детского дома. А после, можно избегать встреч и вовсе. Погода за сутки только ухудшается. Теперь к непрекращающемуся дождю прибавляется снег. Бесформенная налепь, которая при минусовой температуре была бы точëными, одна к одной, снежинками, медленно сползает по окну комнаты Чимина неприятным слипшимся пластом, будто прибавляя аргументов к тому, чтобы бета отказался идти в детский дом. Но он не из тех людей, кто может в последний момент подставить всех. В четыре вечера Чимин набирает полные лёгкие воздуха и медленно выпускает его из себя, стараясь при этом свести на нет весь страх, нервозность и волнение. Не получается. Он это понимает, когда спускается на первый этаж, где его ждёт уже троица друзей с пакетами подарков в руках. Хочется убежать назад, незаметно попятиться к лестнице и скрыться в своей комнате. Но вместо этого Чимин натягивает улыбочку и подходит к хёнам. Намджун последний раз раздает всем указания, пересчитывает подарки, желает удачи и просит звонить, в случае чего. Юнги с Чимином кивают молча, и все со своими пакетами выдвигаются из общежития к остановке. Их сразу же облепляет мерзкий ледяной снег. Тот из-за ветра бьет больно, кажется, будто царапает оголённые участки кожи, впивается в щëки и крепко держащие пакеты пальцы. Еще в общежитии было решено ехать на автобусах — цены на такси были слишком космическими из-за непогоды, поэтому Чимин про себя бесконечно радуется, когда их с Юнги транспорт подъезжает спустя считанные минуты ожидания, не позволяя околеть окончательно. Оказавшись в теплом салоне автобуса, Чимин плюхается на первое попавшееся сидение, удивляясь, что людей вокруг практически нет. Юнги садится рядом. Почти незаметно глубоко тянет воздух носом, будто вчера не надышался бетой, или он так просто заново привыкает к наполненному ароматами миру вокруг, изучает, вспоминает запахи. Они проезжают несколько остановок, и альфа придвигается ближе, жмется сильнее, ища тепла или собираясь завести какой-то разговор. Чимин точно не знает, но склоняется больше ко второму варианту. Поэтому он быстро ныряет в карман своего пуховика и достаёт оттуда наушники. Показательно затыкает ими уши и включает музыку на полную громкость. Желание Юнги на разговор он так явно пресекает. Жаль нельзя так же оборвать собственные тревожные мысли. Здание за забором, похожее на школу или детский сад, Чимина не удивляет. Обычное. Как и то, в котором он был. Охранник вызывает воспитательницу, и та сопровождает их внутрь, по пути что-то щебечет весело, благодарит, что пришли. Юнги поддерживает разговор. Чимин молчит, проваливаясь в воспоминания. Дешëвый линолеум на полу, такие же недорогие обои на стенах, чередующихся с просто окрашенными. Тюль в пол или до середины окна обязательно с каким-нибудь цветным узором. Плотных штор нет. От солнца цветам жизни не спрятаться. Кое-где растения в пластиковых горшках, пыльные картины, фотообои с куском леса или фонтаном в саду, которых растущие тут дети вживую, наверняка, никогда не видели. Всё аляповатое и безвкусное, как в нищей семье. Детский дом - это ведь тоже своего рода семья. Со своим количеством жителей, правилами совместного проживания, традициями, вкусом еды и умению поддерживать порядок. Только есть одно но. Жить в этой семье дети не хотят. Чимин точно знает. Из прихожей воспитательница ведёт их сразу в столовую. Минует комнаты детей, учебный класс и игровую. Все с открытыми дверьми, без блестящих растяжек, мишуры, гирлянд, и пустые. Говорит, что дети подготовили небольшое представление в честь праздника и прихода гостей, а именно в столовой есть подиум, как раз для этого дела подходящий. Стоит им зайти в нужное помещение на них сразу же обращается взор множества детских глаз разного возраста. У Чимина ухает сердце. Он знает, что детям в детском доме нельзя показывать свою жалость к ним. Что любой ребенок сканирует каждого пришедшего извне взрослого и сразу же принимает решение, как к нему в дальнейшем относиться. Если вы приходите к ним из жалости, вам этого не простят. Потому что для этих детей жалость приравнивается к оплате вашего чувства вины за действия другого взрослого. Их биологического родителя. А еще они не хотят, чтобы вы с помощью них упивались собственной добродетелью — "я молодец, сиротку пожалел!". Чимину приходится включить все приобретенные за пару месяцев актёрские навыки, чтобы ничем не выдать своих чувств. Он слегка улыбается уголками губ, обводя взглядом небольшую столовую и поочерёдно заглядывая каждому ребёнку в глаза. Показывает, что ему нечего скрывать, и одновременно ищет знакомые черты среди множества чужих. Они не успевают сдвинуться с места и пройти вглубь столовой — к ним почти сразу же семенит девочка лет восьми, кланяется и громко, чуть испуганно, шепчет воспитательнице, что, видимо, её соседка отказывается выходить из их комнаты. Женщина тут же мрачнеет. Её взгляд становится тяжёлым, и брови спешат сойтись у переносицы. Какой-то едкий запах трав ударяет Чимину в нос. Женщина-альфа. — Эта Хëрин такая... — кажется, воспитательница на время забывает, что рядом с ней посторонние, но успевает сглотнуть какое-то обидное скверное слово и утихомирить свои феромоны, — непослушная! Сходи за ней. Скажи, что ей лучше бы прийти. И быстро. Воспитательница настойчива в своём требовании. И как бы сильно она не пыталась замаскировать свою угрозу, спрятать реальные последствия для девочки меж других слов, для Чимина она чётко читается, и он не хочет, чтобы её привели в исполнение. Но Хёрин явно не испугается и этого. Раз уже в первый раз осмелилась не прийти, второй и подавно. Чимин надеется, что в его силах исправить сложившуюся ситуацию. — Давайте, я схожу за ней. Скажите номер комнаты, — женщина ошарашенно оборачивается на него. Будто для неё контакт воспитанников с посторонними — что-то новое, до этого никогда не происходящее. Хотя Намджун упоминал, что сюда часто приходят волонтеры и люди из благотворительных фондов. — Вы уверены? Она не из сговорчивых. Упрямая. Гены не очень, — конец предложения женщина проговаривает негромко, прикрывая губы ладонью, непонятно, от кого: от Юнги, застывшего рядом с прищуренным взглядом, или притихших на своих местах за столами детей. Но, кажется, будто те слышали от неё слова в свой адрес и пострашнее. — Не переживайте. У меня есть опыт общения с разными детьми, — Чимин пытается улыбнуться женщине, когда на самом деле хочет возмутиться и указать ей на её некомпетентность. Он встречал таких воспитателей. В каждом детдоме есть хотя бы один. Как говорится, в семье не без урода. — Хорошо. Шестая комната. Выйдите и сразу направо. Она недалеко отсюда. Если через пять минут не вернëтесь — мы начнём без вас, уж извините, — женщина улыбается широко, радуется, видимо, что удалось спихнуть свою головную боль в виде непослушного ребёнка на другого человека. Бета ловит на себе обеспокоенный взгляд Юнги, когда передает ему пакет с подарками, прежде чем покинуть столовую. Шагая по коридору, Чимин думает, что воспитательница просто дура. Ни один нормальный человек не отпустил бы взрослого незнакомого молодого парня одного идти к маленькой девочке в комнату. Абсолютно пустой детский дом. Случись что-то страшное — никто не узнает. Чимина передёргивает от этой мысли. Он обещает себе поговорить с Намджуном об этой ситуации. Возможно, его связи с директором детдома помогут поднять вопрос увольнения некомпетентного воспитателя, пока не стало действительно поздно. Дверь комнаты номер шесть открыта так же, как и прочие другие. Чимин стучит об косяк прежде, чем войти. — Можно? — он заглядывает в проём, натыкаясь в темноте на два сверкающих глаза с ближайшей к двери кровати. Тишина. — Хëрин, я могу включить свет? А то мне немного страшно, — Чимин смеётся неловко, но по-прежнему стоит в дверях — девочка ведь так и не дала разрешения войти. — Уходите, — шипит детский голос из темноты. — Я вас не звала. Всё время ходите тут... — она замолкает. В её голосе Чимин слышит столько обиды и злости. Кажется, её больше, чем способно уместить в себе маленькое девичье тело, контуры которого виднеются в темноте. — Благотворители... Вы думаете, мы вас любим? Да мы даже "спасибо" вам говорим только потому, что нас заставляют. Для вас мы обезьянки в контактном зоопарке. Вы приезжаете раз в год, фоткаетесь с нами. Подарочки свои привозите. А они больше на подачки похожи. "Хочешь, чтобы тётенька привозила сладенькое ещё? Съешь её пирожное перед камерой", — неожиданный и непрекращающейся поток, состоящий сплошь из ненависти и отвращения, льётся из глубины черноты прямо на Чимина. И он не знает, как не пасть в глазах девочки ещё ниже и при этом объяснить, что понимает её, что он не такой. Что ему не нужны никакие фотографии, поклоны, благодарности. Что он просто дурак, который в глаза не смог отказать дорогому человеку и одновременно хотел докопаться до истины событий своего прошлого. — А ещё вы все из себя такие добренькие. Это бесит страшно. Заходите поглазеть в наши комнаты, и мы еще должны радоваться? Мы, что ли, вас приглашали? Уходите! — девочка повторяет настойчиво, но без крика. Её поведение впечатляет Чимина. В его глазах Хёрин предстаёт борцом против системы. Прямолинейным, умеющим отстаивать свои границы и убеждения. Не каждый взрослый на такое способен, что уж говорить о ребёнке. Любой другой бы на месте Чимина счëл бы девочку невоспитанной и строптивой. Развернулся и ушёл с мыслями, что своё грядущее наказание от воспитательницы она заслуживает сполна и заступничества не достойна. Чимин же лишь сильнее убеждается, что девочке необходимо помочь теперь уж точно. Возможно, она даже поймёт, что не все взрослые ужасное зло, которое только и делает, что их использует и врёт. — Хорошо. Я уйду. Но можно я сначала задам один вопрос? Он про моего друга, — Чимин, честно говоря, узнав чуть больше часа назад, что волей судьбы и Намджуна идёт именно в этот детдом, лелеял надежду задать его кому-нибудь из руководства и в тоже самое время боялся. Хотел встретиться с прошлым и убегал от него. Но раз ему подвернулась возможность спросить хоть кого-то, пусть даже маленькую девочку, он не упустит её. Тем более, теперь в этом вопросе он видит ещё и шанс вызвать с помощью него доверие у Хёрин, и убедить её выйти к остальным. Девочка, похоже, заинтригованная странным взрослым, не спешащим уходить от капризного ребёнка после всего, что он позволил себе наговорить, поднимается с кровати и щёлкает выключателем. Она смешно морщится из-за яркого света, когда топает обратно к своей скрипучей кровати и падает на неё, тут же принимая первоначальную позу. Хёрин делает жест маленькой ладошкой перед собой, показывая на соседнюю койку, веля присесть. Точно не предлагая. — А твоя соседка не будет против, если я сяду на её кровать? — Чимин заходит в комнату, но остаётся стоять. Три кровати в ряд. У каждой по тумбочке и коврику метр на метр. Снова тот же дешёвый линолеум, что и в коридорах. Покрывала у кого в звёздочку, у кого с солнышками. Застиранные наволочки. В углу большой шкаф. Похоже на детский лагерь. Очень бедненький и скудненький. — На этой никто не спит. Уже, — и столько мрачной зависти и грусти в этих трёх буквах. — Её недавно забрали. Чимин отдалённо понимает её чувства, но ничего не говорит. Знает, что девочке этого не нужно. Поэтому просто молчаливо присаживается на кровать. Какое-то время только смотрит на Хёрин. Та сканирует его в ответ, крепко сжимая в объятьях что-то плюшевое — не то собаку, не то медведя. Чимин, кажется, понимает состояние Юнги днями ранее. Начинать разговор всегда непросто. — У меня есть друг. Был, — девочка подозрительно щурит глаза. Будто собирается услышать одну из тех историй взрослых, когда за «другом» скрывается рассказ о себе. Но эта не из таких. — Раньше он жил в детском доме в моём родном городе, но потом его перевели сюда. Уж не знаю, зачем. Там я навещал его постоянно, сюда, естественно, я приехать не мог в силу возраста. Первое время он звонил мне по выходным, изредка писал письма, а два года назад исчез. Симка стала недоступна. Письма больше не приходили. Его зовут Ким Виëн. Ничего, случайно, не знаешь о нём? Девочка поджимает губы: кажется, будто вспоминает, но, как Чимин поймёт секундой позже, на самом деле задумывается, стоит ли открыться незнакомцу. Взрослому. Выплеснуть на него ещё больше своих злых чувств. — Нас в основном зовут «все-е дое-ели-и», «все-е вста-али» и «все-е вы-ы-ышли». А ещё «идите сюда». Мы как стадо овец. Хотя нет, хуже. Как одна большая овца под названием «бестолочи». Многие из нас никогда не слышали своих имен. Особенно, "колбаски с глазами". У них может их и нет вообще. — Колбаски? — Чимин удивляется, не особо понимая, о чëм речь. Друг такими понятиями никогда не разъяснялся. — Ну, это малышня, которым от четырёх лет и больше. Когда они попадают к нам, то только и хотят, что лежать на кровати и чтобы их не трогали. Поэтому "колбаски с глазами". Глаза у них реально как будто единственное, что осталось... м-мм... живое. Хотя и те пустые какие-то. Чимин сглатывает противное в горле, воспоминая тех самых "колбасок", которых видел совершенно мельком, когда приходил к Виëну. — Задохлики, в общем, — продолжает девочка, перебирая длинные уши теперь очевидной плюшевой собаки. — А как они хотели? Конечно, никому не нравится жить по расписанию. Выходной-не выходной — спишь до положенного времени. Играешь тоже. Проснулся раньше — лежи и молчи, или спрашивай разрешение, можно ли встать. Захотелось есть — терпи до обеда или ужина. В туалет — отпросись. А еще кормят, не спрашивая, любим-не любим, выбирают одежду, которую носить не хочется, переводят из одного батора в другой без нашего согласия. — А вот это слово из потока речи маленькой, но всё понимающей, умудрённой годами жизни взаперти девочки, Чимину объяснять не нужно. Что «батором» — сокращением от слова «инкубатор» — дети называют детдом, ему рассказал друг ещё на первых неделях своей жизни в подобном месте. — Так что нет у нас ни мнения своего, ни интересов, ни имени. Жизнь не наша. Она вот их — воспитателей, — девочка кивает в сторону открытой двери, за которой слышен голос нескольких детей, что-то нескладно поющих. Видимо, представление всё же начали без них. — Поэтому, поначалу, мелкие их и боятся до усрачки. Шарахаются от них и всегда молчат. Чтоб, не дай бог, лишнего ничего не сказать и не сделать — иначе же накажут. А тут принцип жизни только такой: тебя заметили — значит ты из стада чем-то выделился. И обязательно плохим. А заметили — значит запомнили, и теперь по имени будут назвать. А в придачу ещё и в случае чего все шишки на тебя вешать. Поэтому с одной стороны ты и хочешь, чтоб к тебе по имени обращались, а с другой — тебе это не выгодно. Так что не знаю я вашего друга. Хороший он, видимо, был. Послушный. Девочка замолкает, а Чимин не удивляется её последним словам. Он не особо на что-то надеялся, задавая свой вопрос. А Виëн действительно всегда был тихим и незаметным. Правильно сказано — послушным. Но раз узнать о судьбе друга не удалось, то может быть он сможет хотя бы уберечь девочку от наказания. — Воспитательница назвала мне твоё имя, — девочка хмыкает, явно понимая, к чему Чимин клонит. — Ты уверена, что хочешь получить от неё наказание в канун Рождества просто за то, что не пришла в столовую? Девочка задумывается, гипнотизируя свою плюшевую собаку, смотря ей прямо в глаза-пуговки. Выглядит со стороны это так, будто они ведут мысленный диалог, советуются, как лучше поступить. — Я выйду. Но если вы мне пообещаете кое-что, — рентгеновские лучи сканируют не так хорошо, как взгляд Хёрин Чимина в этот момент. Она следит за его реакцией пристально, когда просит. — Пообещайте прийти ещё. Чимин сразу понимает, что это проверка. На его способность солгать, чтобы добиться своей цели. То есть, на его причастность ко всем взрослым, которые постоянно наполняют собой детский дом. Но Чимин изначально не собирался обманывать или приукрашать, поэтому и сейчас говорит всё, как есть. — Я не могу тебе пообещать, что приду именно к тебе, Хёрин. И что вообще приду в ближайшее время. Но я точно вернусь сюда. Я всё ещё хочу узнать, что с моим другом. И ещё... — Чимин запинается. Не знает, стоит ли говорить об этом маленькой девочке. — Я бета. Мы не можем иметь своих детей. А я думаю, что в будущем захочу ребёнка. Девочка на эту фразу сияет крохотными глазами, будто Чимин пообещал, что заберёт её к себе домой. Прямо сейчас и навсегда. Она аккуратно кладёт плюшевого друга на свою кровать, приглаживая ему уши к голове, и поднимается. Чимин встаёт следом, надеясь, что он правильно понял её действия. — Вы не врёте. Как другие. Мне это нравится, — она смотрит на Чимина снизу вверх, но ему кажется, будто они наравне. Поджав губы, Хёрин идёт к двери, затем сворачивает в коридор. Чимин следует за ней, предварительно хлопнув по выключателю ладонью. Когда они почти подходят к столовой, из которой на этот раз слышно декламирование какого-то рождественского стихотворения, девочка совсем тихо произносит: — Насчёт вашего друга... Если вы его тут не встретили, то, наверное, его забрали в семью. Вы не волнуйтесь за него. Ему там хорошо. Я уверена. Это же семья... Все хотят в семью. Эти слова оказывают странное воздействие на расшатанные за двое суток нервы Чимина. Оставшееся время он плавает в каком-то мысленном вакууме, словно прибывает во сне. Поэтому в деталях не помнит, как досматривает окончание представления детей в столовой на крохотном постаменте с еще более крохотной искусственной ёлкой в углу, как раздаёт подарки, как выслушивает благодарности от сирот, хотя, после разговора с Хёрин, хочется слёзно попросить их не унижаться, как прощается с ними. Трезвеет мыслями Чимин только тогда, когда они с Юнги оказываются за забором. Весь холод, минутами ранее им не замечаемый, обрушивается на него лавиной. Чимина начинает жутко трясти. Но ему кажется, что это из-за пережитых эмоций и накатывающей истерики, а не из-за пробирающегося под пуховик ветра. Мокрый снег по-прежнему бьёт в лицо. Свистит и липнет к волосам. Чимин не знает, куда вдруг подевалась его шапка и пытается максимально вжать голову в плечи, спрятать уши за высоким воротником. Ботинки вязнут в жиже, что неприятно хлюпает от каждого шага. Всё неприятно. Отвратительно. Так не должно быть. Детских домов не должно быть. Запреты на аборты — абсурд. Родственники, не принимающие к себе осиротевшую кровь — осознанные мучители... — Да стой ты! — Юнги выдëргивает Чимина из мыслей, схватив его за предплечье и резко развернув к себе лицом. — Куда делась твоя шапка? Чимин молчит. Смотрит только в собственные следы, оставшиеся в сыром слое серого снега, пока что-то мягкое и тёплое не приземляется ему на голову. Он поднимает глаза, чувствуя и видя, как руками чужими натягивается на его окоченевшие уши шапка. — Я вызвал такси. Скоро подъедет, — Юнги набрасывает на собственную макушку капюшон, так возмещая пожертвование своего головного убора. Чимин кивает только. Говорить не хочется. Ничего не хочется. Похоже, он тоже становится «колбаской с глазами». В такси Чимин постоянно чувствует на себе взгляды Юнги и мысленно умоляет, чтобы тот не стал пытаться завязать разговор, когда они войдут в общежитие. Альфа, кажется, его молчаливым просьбам внимает и прощается на своём этаже. Чимин бегом залетает в свою комнату, не с первой попытки попав дрожащими руками с зажатым в них ключом в замочную скважину, и прямо в пуховике рушится на кровать. Ком с шипами дерёт стенки горла. Настаивает — нужно выплакаться. Чимин ему перечит, плотно сжимая влажные веки, — нужно поспать. Бета прекрасно понимает, что это сон. Что трава зелёная вокруг и солнце светит по-летнему ярко. А ещё Виëн бежит к нему навстречу, улыбаясь широко, по-детски добро. Ему тут десять. Чимин его таким запомнил, потому что больше не видел. Не видел, как тот вырос. — Хён, ты хоть любил меня когда-нибудь или тебя просто мучила совесть? — вот они уже сидят на траве. Как обнялись, поприветствовали друг друга — этот кусок мозг Чимина из сна вырезает и выкидывает, как ненужный элемент. Бета оглядывается вокруг, пытается понять, где они, хотя на самом деле, — оттянуть время. Ему не хочется смотреть этот сон. И вопросы, которые он сам себе задаёт все эти годы тоже слышать нет желания. — Хён, — Чимин нехотя поворачивается на мягкий голос и ужасается. Всё лицо Виëна в жутких ссадинах и кровоподтёках. Распухшее, вздутое. Клочки волос прилипли к голове, измазавшись в чём-то буром. И Чимин даже не хочет думать, что это. Он отшатывается, но Виëн вцепляется в его одежду тонкими детскими пальцами крепко. — Ты всё испортил! — кричит он. Его лицо искажается до неузнаваемости. Пальцы пачкают футболку Чимина в кровь. — Кто тебя просил?! Ты разрушил мою жизнь! — Я спас тебя! Я спас! — Чимин, не найдя опоры позади себя, рушится на траву. Виён не упускает возможности ощутимо вцепиться ему в горло и начать перекрывать дыхание сильными пальцами. — Чимин! Чимин!!! — бета распахивает глаза в страхе, резко дëргаясь, и загнанно дыша. Он уверен, что взгляд у него совершенно дикий, и оглушающий стук сердца эхом отскакивает от стен комнаты. — Чимин, какого хрена происходит?! — Юнги, кажется, напуган ситуацией, при которой он разбудил задыхающегося во сне Чимина, не меньше. Поэтому он невольно повышает голос. И Чимин срывается из-за этой мелочи. Слишком долго плохие и хорошие эмоции копились в его сердце, не зная выхода. Он неосознанно отдаёт бразды правления истерике. Позволяет ко́му расцарапать горло и прорваться наружу всхлипом, а потокам слëз бежать по его лицу, неприятными мокрыми дорожками прокладывая путь под пуховик. — Т-ш-ш, тихо. Чимин-и, это был всего лишь сон, — лицо Юнги становится таким отчаянно печальным в искреннем желании помочь, несмотря на то, что он не знает первопричину и наверняка определяет её исключительно как жуткий кошмар. Альфа медленно поднимает руки и разводит их в стороны, приглашая Чимина нырнуть в его успокаивающие объятья, а тот слишком слаб, чтобы отталкивать. Он подаётся вперёд, не сопротивляется, когда Юнги аккуратно расстёгивает и стягивает с него пуховик, отбрасывая в сторону. Альфа укладывает их прижатые друг к другу тела на кровать, пока Чимин бесшумно плачет, сотрясаясь всем телом. Так неприятно мокро из-за слез и стыдно становится за себя и своё состояние, но успокоиться никак не получается. Глаза уже жжёт, голова болит и нос заложен, а мысленные попытки заставить себя прекратить терпят крах. Но потом истерика начинает медленно отступать. Какое-то, неведомо откуда взявшееся, тепло окутывает Чимина, будто он после долгого пребывания в холодной тени выходит на солнце. Тонкий запах лайма начинает приятно пощипывать рецепторы, пробивается сквозь заложенный нос, густо наполняя собой лёгкие беты. Аромат такой потрясающий: не приторный, не яркий, как у апельсина, а лёгкий и ностальгически приятный. Чимин вспоминает, как в детстве бабушка заваривала ему чай с бергамотом, лаймом и малиной, и он тихонечко сёрбал его, вкусный, пряный, согревающий. Прям как сейчас этот запах. Что он исходит от Юнги, что это его природный аромат, Чимин понимает не сразу. Но когда осознаёт, ближе жмётся к его источнику. Зарывается носом в ключицы альфы, желая укутаться в этот успокаивающий запах, вобрать его в себя до краёв. Как так получается, что днём ранее Юнги не выпускал его, жёстко контролировал, чтобы не пометить, а сейчас с лёгкостью выталкивает свои густые феромоны, пытаясь успокоить, Чимин не хочет думать. Одной головной боли ему и так достаточно. — Мой мальчик, — шепчет Юнги Чимину в макушку и гладит его по волосам, медленно пропуская пряди между пальцами. — Мой хороший. Чимин шмыгает носом, трётся лицом о футболку Юнги сильнее, случайно размазывая по ней сопли и слëзы. Альфа смеётся тихо, приглушённо, а Чимин отодвигается от него, чуть неловко пряча взгляд и красные щëки. — Извини. Я постираю, — хрипит непослушным голосом. — Я когда-нибудь рассказывал, что изначально поступал в наш универ на актёрское? — тихо уточняет Юнги, легко надавливая Чимину на затылок, настаивая, чтобы тот прильнул обратно и не беспокоился о такой мелочи, как испачканная футболка. — Нет, — Чимин удивляется совсем немного. Кажется, все эмоции покинули его вместе со слезами. — Я подавал документы на поступление сразу по двум направлениям: звукорежиссура и актёр театра и кино. Но на актёра не поступил, как ты догадываешься. Не прошёл творческий отбор. Чимин воспоминает своё поступление. Творческий отбор действительно выматывающее и сложное испытание. Ты должен показать этюд, спеть песню или продекламировать стих, если члены комиссии попросят. Проверяется твоя гибкость, начитанность, но самая главное — выносливость. Огромное множество студентов вынуждены ожидать в узких коридорах на полу перед аудиторией своей очереди, и это самое изматывающее. Ожидание вообще штука мучительная. И не важно, чего именно ты ждёшь. — Не знаю, как было у вас, но нас запускали в аудиторию по пять человек. Перед сценой сидел будущий куратор, который и набирал себе группу. Нашим заданием было показать с помощью мимики и жестов, что я и мой партнёр по сцене — пара. Состоим в отношениях или в браке — не важно. Кто-то показывал, что у них типа парная одежда, кто-то — что обручальные кольца на руках. Режиссёр только закатывал глаза и звал следующих. Я, конечно, тоже не справился. Смекалки не хватило. Но был альфа, который смог. Он тонко сыграл на деталях. Достал из сумки "партнёра" якобы носовой платок и высморкался в него, а потом просто положил его обратно тому в сумку. И я понял. На самом деле, всё просто. Отсутствие брезгливости к чужому человеку на таком уровне, будто к самому себе, говорит о вашей близости. О любви ведь довольно просто сказать без слов. Только не все это считывают. Удобная привычка измерять любовь подарками и словами глубоко укоренилась в нас. А ведь "я люблю тебя" может скрываться за тем, что ты просто принимаешь его всего: и с соплями-слезами, размазанными по твоей футболке, и с прыщами, отëкшего, потного, с рвотой в уголках губ. Понимаешь? Потоки слез Чимина давно застыли, и даже солёные дорожки от них уже высохли. А вот мир будто резко остановился прямо сейчас, как и сердце беты. По крайней мере, ему кажется именно так. — К чему ты это? — тихий шёпот – всё, на что способен в этот момент Чимин. — Есть хороший фильм на эту тему. "Любовь" Михаэля Ханеке. Давай посмотрим его на нашем первом свидании, Чимин-а? — ладони Юнги перестают перебирать волосы беты, и сам он тоже замирает в ожидании ответа на своё очевидное признание. — Хён... Но я бета... — Чимин отнимает голову от груди Юнги, слегка отстраняется, только чтобы посмотреть ему в глаза. Он не знает, что хочет там увидеть. Возможно, что Юнги заберёт все свои слова обратно, вспомнив о поле младшего. — Чимин-а, не зли меня, — Юнги утробно рыкает и обхватывает лицо Чимина своими большими ладонями. Смотрит чётко пристально в глаза, чтобы бета с близкого расстояния мог прочесть в них уверенность, отсутствие сомнения в правильности сделанного им выбора. — Мне похрен. Будь ты хоть альфа, — Чимин чуть вскидывает брови. Повисает странная тишина. — Слышал что-нибудь о пансексуальности? — В общих чертах, — Чимин припоминает, как когда-то наткнулся на статью, в которой людей, выбирающих себе партнёра исключительно по личным качествам, мировоззрению и эмоциям, получаемым от общения с ним, назвали пансексуалами. Писалось, что для них пол при выборе партнёра не играет роли. Они гендерно слепы. — Ну этого должно хватить, чтобы ты понял, что я люблю тебя вне зависимости от того бета ты, альфа или омега. Я люблю тебя. Чимин сглатывает. Ему кажется, что он до сих пор не проснулся. Просто кошмар перешёл в сладкую дрёму. — Ты уверен, что это не просто очередная твоя сильная симпатия? — аромат Юнги с такого близкого расстояния начинает ощутимо горчить. Альфа темнеет на глазах, но Чимин не может не спросить. Пусть это и неприятно для Юнги. Бета в первую очередь не уверен в себе, в своей привлекательности и поле. Он не может за секунду принять мысль, что его возможно полюбить. Особенно после того, как несколько месяцев он даже не считывал никаких знаков на взаимность. — Хён, не знаю насколько было больно твоим предыдущим партнёрам после расставания с тобой, но, если в итоге окажется так, что ты перепутал симпатию с любовью, думаю, меня это сломает. Да. Скорее всего так и будет. — Нет, Чимин. В этот раз всё по-другому, — Юнги соприкасается с ним лбами, шепчет клятвенно. — Я сначала убедился, что точно люблю, и только тогда сказал тебе об этом, — он гладит скулы Чимина нежно, еле касаясь. — Как ты не понял, что я на самом деле к тебе испытываю? Как тот, кто видел так много во мне, мог быть так слеп, когда дело касалось моих чувств к тебе? Чимин чувствует, как слëзы снова начинают щипать глаза. А ему ведь казалось, что он выплакал их все. — Наверное, я просто не мог в это поверить. Мне легче было убедить себя в чëм угодно, но только не в твоей взаимности. Очередная слезинка всё-таки срывается с ресниц Чимина, и тут же смахивается ласкающими щëки пальцами Юнги. Запах лайма свежий, лёгкий, будто у только надрезанного фрукта, снова заполняет ничтожное расстояние между ними. Юнги хочет успокоить. — Когда я встретил тебя, меня как будто перемкнуло. Это не была любовь с первого взгляда. Просто сильная симпатия. Меня к тебе тянуло. И я видел, что ты тянулся ко мне в ответ. Но я был в отношениях. Тёплых, нежных, но скорее дружеских. Тогда мы с Джихёном уже чувствовали, что всё близится к завершению. С каждым днём симпатия к тебе всё росла, а к нему — гасла. Я не знал, что делать. Потому спихнул всю ответственность за расставание на Джихёна. Стал просто ждать, когда он предложит расстаться, чтобы мои слова о чувствах к тебе не выглядели в его глазах как предательство и измена. Но проходило время, я мучался, а Джихён продолжал держаться за наши отношения, как за привычку, хотя я уверен — он тоже понимал, что между нами больше ничего нет, да и, в общем-то, никогда не было. Я не выдержал первым и всё выложил ему. Про тебя, про мои чувства. Как я и предполагал, он обвинил меня в измене, ещё и разнёс это по всему универу, — альфа огорчённо сводит брови. Видно, что пережитое расставание далось ему нелегко, несмотря на отсутствие сильных чувств. Чимин кладёт свои ладони поверх пальцев Юнги. Он не знает, как его поддержать и подбодрить, ведь своих успокаивающий феромонов у него нет. Но Юнги, кажется, рад и этим лёгким поглаживаниям. Его плечи плавно обмякают. — Не знаю, на что он надеялся, так отчаянно хватаясь за нас. Может, что стерпится-слюбится? После этого мне как-то нужно было признаться тебе в чувствах и рассказать о своей проблеме. Но ты как сквозь землю провалился. Я писал — ты не отвечал. Я ждал тебя в столовой — ты не приходил. Спасибо Намджуну, что он дал мне возможность встретиться с тобой и даже провести время наедине, — Чимин на секунду настораживается в подозрении — а не было ли это всё спланировано двумя друзьями? Потом вспоминает парные фартуки, настойчивое объединение их в команду. Определено было. Но, может, Юнги и не знал об этом, и Намджун сам решил помочь другу, видя его мучения? Такое тоже возможно. — Когда я учуял твой запах, я чуть не сошёл с ума. Серьёзно. Подумал сначала, что это какие-то фокусы моего мозга. Впервые за столько лет... Это было как вдохнуть после долгого нахождения под водой. Ты и твой запах... Я будто был и на грани безумия и одновременно прозрел. Прости, если в тот момент позволил себе лишнего. Но именно тогда я ещё раз убедился, что это точно то самое. Больше сомнений у меня не осталось. И мой альфа тоже принял тебя. Хотя, и без его одобрения я бы тебя никуда не отпустил, — Чимин поджимает губы. Ему так сильно хочется поцеловать Юнги. Сократить это жалкое расстояние между ними коротким рывком и прильнуть мягко к губам. А затем целовать, целовать… Шептать, что любит тоже. Сильно. Очень. Хотя альфа и так об этом знает. — Но... я всё ещё не понимаю, почему ты тогда не пометил меня своим запахом? — Чимин смущается жутко произносить такое вслух, но это действительно беспокоит его. Возможно, пометь его тогда Юнги, этого разговора бы вообще не состоялось. Всё стало бы предельно ясно ещё вчера, на кухне. Недопонимание — враг всех людей, а особенно возлюбленных. — Мой маленький, ты переживал из-за этого? Я хотел прояснить всё ещё вчера, но мы так сильно вымотались... Прости, — Юнги наклоняется и коротко целует его в... нос. Чимин морщится. Чмок, конечно, приятный, но это немного не то, чего он ожидал, — что не смог. Как бы сильно я не старался вчера, у меня не выходило выпустить феромоны и пометить. Но стоило мне увидеть тебя в слезах, такого безумно напуганного, это само произошло. Альфа захотел успокоить тебя, защитить, и феромоны будто самовольно хлынули наружу. Видимо, для этого просто был необходим сильный толчок. Кстати, об этом, — Чимин напрягается. Он догадывается, что за вопрос последует дальше. — Что тебя связывает с детским домом? Чимин грузно выдыхает. Похоже, откровенность должна поощряться откровенностью. Юнги за эти два дня так широко открыл свою душу перед Чимином, пора и ему ответить тем же. — Ничего личного. Я не детдомовец, если ты об этом. — Да, и об этом тоже. Просто после того, как ты сказал, что у тебя дома никого нет, и ты поэтому не хочешь туда возвращаться и проводить каникулы в одиночестве, сложилось именно такое впечатление. А ещё твоё состояние, когда мы вышли оттуда... — Юнги придвигается чуть ближе, теперь они соприкасаются кончиками носов. Смотреть так близко на Юнги становится физически невыносимо, и Чимин прикрывает веки. — Расскажешь? Юнги шепчет, и Чимин отвечает ему тихо тоже. Запах лайма окутывает его с ног до головы. Приятно. И спокойно. — У меня просто сложные отношения с родителями. Стали. Раньше такого не было. Они не хотели, чтобы я поступал на актёрское, запрещали мне всячески. А я всё равно поступил. Ну вот они и обозлились. В наказание даже уехали в Нью-Йорк на новогодние праздники, смотреть, как спускается хрустальный шар вместе с моим младшим братом. Это он мне об этом сказал. Родители даже не предупредили. А насчёт детдома... — Чимин крепче сжимает веки. Картинки прошлого вместе с фосфенами прыгают перед глазами. — В Пусане у нас частный дом. Когда мне было восемь по соседству поселилась семья: омега, альфа и их двухгодовалый сын Виëн. Сначала не происходило ничего примечательного. Ну да, они иногда ругались, кричали громко, спорили о чём-то. Виëн много плакал. Но разве ссоры происходят не во всех семьях? По крайней мере, все взрослые в округе делали вид, что это нормально. Потом я стал замечать, что малыш часто предоставлен сам себе, ползает во дворе без присмотра взрослых, иногда спит в собачьей будке. Мне стало его так жаль. Кажется, на него никто не обращал внимания, кроме меня, — Чимин чувствует, как снова глаза становятся предательски влажными, поэтому делает глубокий вдох и тут же выдыхает, прогоняя слëзы, и вместе с тем впуская феромоны Юнги глубже в лёгкие. — Я решил с ним подружиться. Хорошо, что заборы между нашими домами были невысокие и с огромными дырками в досках. Я подкармливал его, играл с ним. Даже отдал ему несколько своих старых игрушек. Часто приходилось стирать грязь с его лица и рук влажными салфетками. Он постоянно был чумазым, в земле или песке. Из всех картинок прошлого, мелькающих под закрытыми веками беты, мозг выхватывает одну. Как наяву Чимин видит перед собой хрупкого маленького Виëна, с цвета вороньего крыла волосами и кажущейся смуглой из-за пыли кожей, но зато удивительно светлыми для корейцев глазами. Голубыми, будто безоблачное небо летом. — Ему исполнилось уже четыре, когда я привычно умывал его. Обтирая салфетками руки, я заметил на одной из них несколько синяков. Я бы не удивился — мало ли где он стукнулся, всë-таки ребёнок, который часто остаётся без присмотра, — если бы синяки не были точь-в-точь как отпечатки пальцев. Потом таких синяков становилось всё больше и больше. Старые не успевали сходить, как появлялись новые. Затем к ним прибавились ссадины и рубцы. Они его мучали. Родители. Я почти сразу понял это, даже не пришлось его спрашивать. Но я не мог сообразить, что мне нужно в таком случае делать. Мне же было всего десять. Я сам был ещё ребёнком. Юнги, кажется, интуитивно чувствует, что его запах уже не успокаивает Чимина. Что тому всё тяжелее и тяжелее вспоминать. Поэтому он высвобождает свои ладони из пальцев Чимина и осторожно укладывает их тому на лопатки. Гладит спину, слегка покачивая в своих объятьях. Дает понять, что он рядом. Что не позволит утонуть в собственных болючих воспоминаниях. — Я рассказал маме. Она предупредила, чтобы я не лез. Что Виëну лучше будет в семье, какой бы плохой она не была, чем в детском доме. И я долго прислушивался к её словам, зная всякие страшилки, которые нам рассказывали про такие места. Но я просто не выдержал, когда увидел у него на ножке ожог от сигареты. Одна мысль о боли, что ему приходится терпеть ежедневно, заставила меня разрыдаться перед матерью и умолять её, чтобы она сообщила в органы опеки, и Виëна увезли от его родителей подальше. Неважно куда. Мне было всё равно. Лишь бы он больше не мучился и не умер. Образ чумазого, брошенного всеми взрослыми голубоглазого мальчика рассеивается. Мозг Чимина в сговоре с его памятью заменяет одно видение другим, словно кадры в диафильме. — Виëна забрали очень быстро. Все признаки насилия над ребёнком были на лицо. Даже не пришлось ничего доказывать. Омегу и альфу лишили родительских прав. Маме сказали номер детдома, в который распределили Виëна. Может, думали, что она захочет забрать его к себе. Но она только несколько раз ходила со мной в детдом по моей просьбе, пока воспитатели и охранники меня не запомнили и не стали разрешать видеться с Виëном и без взрослых. Теперь в этом новом видении Чимина мальчик умыт, чист и неплохо одет. Он чуть старше и выше. Волосы по-прежнему чёрные и глаза голубые, но теперь будто стеклянные, потерянные... — Он очень долго пробыл там. Его всё не забирали, а он надеялся. Постепенно он стал рассказывать мне страшные вещи о жизни в детдоме, и я задумался, — а правильно ли я поступил? А лучше ли ему тут, чем было с родителями? Меня просто стала съедать совесть. Я ведь так и не сказал ему, что это из-за меня он попал в детдом. Из-за моего вмешательства в его детскую жизнь. А ещё я не понимал, почему продолжаю приходить к нему, навещать. Ведь, по сути, я не был обязан. Любил ли я его как друга или просто мучился мыслями, что испортил ему жизнь своим поступком и должен хотя бы этим присутствием компенсировать тот ужас, что он из-за меня терпит. Все видения Чимина обрываются. Он моргает раз, второй. Ничего не происходит. Образы бесследно исчезают, как и его друг детства. Памяти и мозгу неоткуда больше взять кадры для продолжения, а воображение не рисует новые. Боится. — Потом его резко перевели в тот сеульский детдом, в котором мы сегодня были. Наша связь практически прервалась. Ещё год он звонил по выходным. И то не по каждым. Писал ещё реже. Поэтому я не сразу понял, что он вообще исчез. Просто перестал выходить на связь. Что с ним случилось, я не знал, но и поехать у меня не было шанса в том возрасте. Отчасти, я и в Сеул-то поступил, чтобы найти Виëна. Дал себе обещание. Но учёба и чувства к тебе так сильно взяли меня в оборот, что я просто забыл о Виëне, и мне так стыдно за это, — Чимин отчаянно утыкается лбом в грудь Юнги. Ему совестно смотреть в глаза альфе, который спас его несколько месяцев назад, рискуя собой, в то время как он сам с лёгкостью забыл про своего друга детства. — Вот только сегодня мне выпал шанс разузнать, что с ним случилось. Но у меня ничего не вышло. — В оправдание тебе хочу сказать, что директор детдома тебе бы всё равно ничего не сообщил. Это конфиденциальная информация. Он бы не смог её выдать простому студенту. И даже Намджуну. — Получается, я никогда не узнаю, что с ним случилось? Жив ли он вообще... — Чимина эта мысль пугает сильнее, чем недавний сон. Да, может быть они с Виëном никогда и не были друзьями. Только приятелями. Может быть, Чимин просто жалел его и испытывал чувство вины за свой поступок, а не любовь, но ему бы всё равно хотелось знать, что с ним всё в порядке. Что он жив и счастлив. — Чимин-а, ты веришь в рождественское чудо? — в голосе Юнги слышится плохо скрываемая улыбка, и Чимин поднимает голову, чтобы увидеть его озорной взгляд. На самом деле бета только сейчас вспоминает, что, вообще-то, через пару часов действительно наступит Рождество. Похоже, за всеми этими двухдневными переживаниями, он не заметил, как любимый праздник подобрался вплотную. Оно и понятно. Никаких привычных с детства бликующих украшений на каждом сантиметре свободного пространства, огромной ёлки, свитеров с рождественскими принтами и снега. Чимин скучает по этому. По семье и настоящей зиме. И он бы хотел поверить, что рождественское чудо возможно — снег выпадет, родители напишут. Но не верит. — Не особо. Может, потому что в жизни со мной ничего такого не случалось. — А если случится, значит, поверишь? — Юнги лукаво закусывает губу, будто пытается сдержать какой-то секрет уже на физическом уровне. Видно, что ему не терпится сказать Чимину, но он всё равно продолжает вести свою игру в угадайку. — Не знал, что ты такой интриган, хён! — Чимин смеётся, и несильно хлопает Юнги ладонью в районе ребер. — Что ты сегодня ходишь всё вокруг да около? Рассказывай! — Ладно, — Юнги фыркает и довольно быстро сдаётся. – Я почему, вообще, изначально пришёл к тебе. После того, как мы вернулись в общагу, мне начал разрывать личку Намджун. Он не мог до тебя дозвониться, поэтому послал меня, попросил передать и проверить, в порядке ли всё у тебя вообще. Какой-то парень из детского дома написал ему и попросил твой номер. Намджун звонил тебе, чтобы спросить — давать ли, но ты не отвечал. А парень был очень настойчив. Говорил, что вы дружили много лет. Что ты его знаешь, и сам искал. В общем, Намджун дал ему твой инст. Не стал разглашать номер. Подумал, что так ты его хотя бы блокнешь и всё, если это неправда. Чимин тут же вскидывается, Юнги только и успевает, что разжать свои объятья. Он быстро соскакивает с кровати и хватает с пола свой пуховик. Его немного потряхивает, когда из кармана он достаёт смартфон и снимает его с блокировки. На ряду с кучей уведомлений о звонках и смс от Намджуна и Юнги висит одно из Инстаграма: "wyeon_kim хочет отправить вам сообщение" Чимин поднимает глаза к потолку и выдыхает через рот. Влага стремительно собирается у век, туманит взгляд, а ему необходимо всё чётко видеть, согнать слëзы, сосредоточиться, хотя реветь хочется сильно. Пара нажатий пальцами на экран и вот он уже смотрит на начало сообщения от Виëна: "Привет, Чимин-хëн. Хë...". Но открыть всё никак не решается. Как перед прыжком с тарзанкой. Нужно сделать всего лишь один шаг, но страшно. Юнги тихонько подкатывается под бок Чимина. Прижимается к нему со спины, укладывает тёплые ладони на его живот. — Всё будет в порядке, — альфа то ли случайно касается губами, то ли оставляет невесомый поцелуй на шее Чимина у самой кромки волос. — Он тебя нашёл и написал сам. Первый. Не думаю, что он сделал это, чтобы обвинить тебя в чём-то, или из каких-то плохих побуждений. Тем более, на фото он не выглядит несчастным. Чимин переводят взгляд с примагнитивающих слов на маленький кружочек-фото рядом с сообщением Виëна. Там подросток, в котором бета с трудом узнаёт своего друга детства, запечатлён по колени. Прямые, выкрашенные в песочный цвет волосы, серьги-крестики в ушах, порванные джинсы и тяжёлый объёмный бомбер на плечах. Он улыбается широко и держит пальцы в знаке мира у лица, и даже с такого расстояния видно, как сияют его голубые глаза. Страх Чимина отступает. Он делает шаг — открывает сообщение... Привет, Чимин-хён. Хёрин устроила целую разведывательную операцию, чтобы добыть номер Намджун-щи у директора и передать его мне :D Конечно же, она знает меня. И соврала тебе. Она просто не могла всё сразу же выдать какому-то незнакомцу. Она умная девочка, не обижайся на неё, пожалуйста. У меня всё отлично!! Прости, что не попытался как-то связаться с тобой за всё это время. Меня так быстро усыновили. Я даже не успел тебе об этом сообщить. Обычно же потенциальные родители сначала приходили, как-то взаимодействовали с нами. Но в моём случае они просто посмотрели моё дело, поговорили с директором и всё. Наверное, это потому, что они американцы. Я никогда не вдавался в подробности на этот счёт, если честно. Меня сразу увезли в Америку. В Атланту. Симка стала недоступна, как пользоваться почтой, да ещё и в другой стране, я не знал, а потом и забыл твой адрес. Ещё раз прости. Кстати, моих родителей зовут Лиам и Рей. Они альфа и бета. Я их очень люблю! Они самые лучшие!!! И, хён, я всё знаю. Спасибо тебе за то, что ты для меня сделал. Ты очень крутой, Чимин-хëн!!! Если что — это сообщение тебя ни к чему не обязывает. Можешь не отвечать на него. А можешь подписаться на меня и я подпишусь на тебя, поболтаем. Как посчитаешь нужным. И счастливого Рождества!!! Чимин моргает часто-часто. Слëзы просят сорваться. Юнги мычит ему в шею: — Ты крутой... Чимин-хён, — Чимин прыскает и смеётся тихо из-за этого обращения и из-за бегающих по шее колких мурашек. А слëзы, всë-таки, брызгают на телефон. Но они уже точно последние на сегодня. И радостные. Чимин потом в обнимку с Юнги снова уляжется удобно на кровать, подпишется на Виëна в Инстаграме, отправит ему пару слов в ответ, и вместе с альфой будет смотреть яркие и наполнение счастьем фото на странице давнего друга. В полночь Юнги повторит своё предложение сходить с ним на свидание, и Чимин без раздумий согласится. Их первый поцелуй случится на следующий день, когда утром Чимин счастливый спустится на этаж к альфе и влетит в его комнату с громким: "Хён, там снег!!! СНЕГ!!!", держа в раскрытой ладони белую, быстротающую горстку, что собрал у себя с наружного подоконника. Но Юнги успеет увидеть уже только несколько снежинок в крохотной лужице и краснющую от мороза руку беты. Он не удержится. Вытрет аккуратную ладонь махровым полотенцем и начнёт согревать её своим дыханием. А потом — целовать пальцы. Медленно, нежно-нежно. И снова глубоко вбирать в себя запах беты. Чимин на это всё выдохнет смущённо и растерянно через раскрытые губы, чем привлечет к ним внимание альфы. Они будут целоваться долго, изучающе, забыв о времени и планах. И только Намджун сумеет заставить их оторваться друг от друга, громко постучав о косяк незапертой двери и сообщив, что ночью в одном из клубов был задержан Сонмин за склонение омег к потреблению психотропных веществ. Не то чтобы Чимин все эти месяцы жил в страхе, но теперь ему действительно станет дышаться чуть легче. Всё плохое бета решит оставить в этом году — неразделённую любовь, переживания за жизнь друга детства, ссору с родителями. Поэтому в канун Нового года он позвонит маме и папе, поздравит их с праздниками, расскажет об успехах в учёбе, сданной на отлично сессии и появлении в его жизни любимого альфы. А они искренне извинятся, попросят навестить их вместе с Юнги и расскажут, что поездка в Нью-Йорк без Чимина не принесла им радости, и поэтому они даже вернулись домой раньше планируемого. В новогоднюю ночь Чимин не дождётся полуночи. Но заснет с лёгким сердцем, под завывание метели за окном, уведомление в Инстаграме от поздравляющего его Виëна и ласковые поцелуи на плечах и тихий шёпот у шеи "мой бета". О большем подарке Чимин и не мечтал.