Святая простота

      Курить хотелось страшно. Валера нервно сглатывал, кусал от изнеможения губы и проклинал своё состояние. Из-за долбанного растяжения он не мог ни ходить, ни стоять, потому сигареты, предусмотрительно оставленные ублюдком-папашей на балконе, были для него недостижимой роскошью. Пацан со злобой хлопнул по дивану, жалея, что кулак оставил едва заметный след на матрасе, а не на заплывшем от пьянства лице. Старый козлина сделал это нарочно, понимая, что сын не может встать. Но ничего. Нога когда-нибудь заживёт.       Скрежету в замочной скважине он не удивился. В одиннадцать утра мог прийти только один человек. — Спички есть? — громко спросил Валера, стоило входной двери скрипнуть, пропуская гостя. — А у тебя сиги?       Турбо слегка напряг бодрый голос друга. А где же сонливость и недовольство в тоне? Хотя он уже несколько недель не появлялся на улицах, так что у разительной перемены могла быть своя причина. — На балконе валяются. — На балконе? — Старый уёбок спецом туда закинул. Так что, если принесёшь, буду благодарен.       Вахит пошёл за папиросами, не удостоив друга привычным рукопожатием. Хозяин комнаты уже хотел спросить, чем обязан визиту, как вдруг услышал совсем тихие, робкие шаги. Лежащий на спине Валера поднял взгляд. В комнату собственной персоной заявилась… причина. Внутри всё напряглось до боли. Как же он не хотел, чтобы Женя видела его в таком состоянии… — Какими судьбами? — Получилось слишком резко. Девчонка мялась на пороге, не зная, куда себя деть. Турбо раздражённо посмотрел на друга. Тот подошёл к нему с сигаретами, пепельницей и спичками. — Чё за дела? — Женёк, иди, пока чайник поставь. — Чая нет. — Я… с собой принесла, — мямлила она. — И печенье тоже. — Не обращай на него внимания. — по-дружески сказал Вахит. — Чайник на плите, скорее всего, без воды. Чашки в серванте. Там, правда, тараканы, но ты не пугайся. Они вместо домашних животных.       Женя торопливо кивнула и, предусмотрительно закрыв дверь, поспешила на кухню. Вахит с неодобрением глянул на друга. Тот отвернулся и безуспешно пытался прикурить. Зима цокнул, закатил глаза, помог сопротивляющемуся Турбо сесть. Финальным штрихом помощи стал подзатыльник. Валера с раздражением глянул на пацана, но тот бросил на него настолько суровый взгляд, что язык не повернулся сказать колкость. — Девка себя три недели изводила, так что язык засунь в жопу и поговори с ней. — Просишь о невозможном, — язвительно хохотнул Валера. — С языком-то… — Ты меня понял, — с нажимом перебил Зима. — Она меня заколебала расспросами о тебе. Так что либо пошли её, либо объяснись. — А то что? — А то я тебе вторую ногу переломаю. — Чё за неё так впрягаешься? Понравилась? — Вахиту понадобилась пауза, дабы выпустить недовольство вместе с тяжёлым вздохом. — Она хорошая девка. Совестливая. И очень за тебя, придурка, переживает. Успокой её. Только мягко. Усёк?       Валера раздражённо хмыкнул. Что произошло между ними, раз обычно отстранённый Зима так настаивает на трепетном отношении к Жене? Гадкие мыслишки слизнями потянулись по всей грудной клетке прямиком к сердцу. — Хорошенько подумай, — вдруг с небывалой серьёзностью сказал Вахит. — Надо ли ей и дальше видеть всё это дерьмо? — Красноречивый взгляд медленно перемещался от гематомы к гематоме на лице, плечах и туловище, едва прикрытым майкой. — Разберусь. — Пока ты телишься, она с ума сойдёт. Я вас оставлю, а ты с ней поговори. Ну, и это… выздоравливай и жри чай с печеньем.       Валера тяжело кивнул. Столь желанная сигарета встала поперёк горла. Зима коротко попрощался с Женей, хлопнула входная дверь. В образовавшейся тишине каждый звук резал по нервам.       Ей до ужаса страшно. Пусть кричит, ругается, проклинает. Что угодно, лишь бы уже родные серые глаза не налились ледяным холодом. Не осуждали за то, что сбежала или пришла сейчас. Лишь бы в них не читалось ненависти первой встречи. Женя и сама прекрасно знала, произошедшее — её вина. И она готова сгноить себя заживо. Ничего, выдержит. Но если это сделает он… — Чё ты там застряла? — Девчонка вздрогнула.       Нужно идти. Набраться храбрости, сделать шаг. Его комната — её личный зал суда. Кто, кого и за что судит… В изнеможённом переживаниями мозге всё смешалось. Женя почти ничего не понимала и была готова разрыдаться от любого его слова.       Валера пристально следил за ней. Сначала разозлился. Пацан был бы рад видеть её у себя каждый день, за исключением подобных, когда он лежит на койке подобно овощу. Воняющий, небритый, побитый жизненными обстоятельствами, слишком вялый для светских бесед. Чуть прищурившись, пацан заметил блестящие, словно от лихорадки, глаза. Напряжённые, переплетённые пальцы, искусанные губы. Он до боли стиснул зубы. Не нужно быть знатоком, чтобы догадаться о причине таких переживаний. — Возьми стул, что ли… ну или па́дай на диван. Куда удобнее, короче, — попытка быть дружелюбным немного расслабила девчонку.       Она судорожно оглянулась, сделала несколько шагов в разные стороны, как мечущийся между вариантами напуганный цыплёнок, и вдруг остановилась. Женя глубоко вдохнула и взяла минутную паузу, чтобы прийти в себя. Валера не знал, что с ней происходит, поэтому от шуток воздержался. Пусть делает что хочет.       И она сделала. — Э-эй ты это… — засуетился парень, когда Женя села на пол рядом с его кроватью. — Не обольщайся. На этом полу чего только не было!       Девчонка молчала. Подперев голову кулаками, она принялась пристально осматривать синяки и кровоподтёки на его лице. Ей было интересно всё, вплоть до непривычно взлохмаченных бровей и рассечённой переносицы.Пустые, потемневшие от мыслей глаза завораживали. Турбо стушевался. — Было очень больно, — тихо подытожила она. Тонкие пальцы невесомо обвели контур ярко-жёлтого синяка на подбородке, провели дорожку до разбитой губы. — За что они так? — Не из-за тебя, — Валера и сам не понял, почему голос прозвучал так тихо и хрипло.       Он никогда не разбирался в искусстве. Был далёк от него, как люди от Юпитера. Но её печальный портрет мог претендовать на звание величайшего творения. И тело, словно осознав это раньше головы, боялось потревожить эту красоту. — Такие у нас правила, — уверенно заявил он. Валера аккуратно сжал её пальцы, переместив ладонь на более здоровую щёку. Женя интуитивно начала медленного гладить его лицо. — Знал, на что иду. — Это бесчеловечно. — Это улица. И тебе об этом думать не нужно. Хорошо? — Женя с трудом кивнула. Его губы дрогнули в улыбке. — Хорошая девочка. Как дела с братом? — Да неважно… — Важно, — с видом максимального вовлечения вдруг сказал он. — Ты из-за него стрессуешь, значит, это важно. — Она молчала. Пальцы переместились в растрёпанную шевелюру. Валера вцепился в неё взглядом. — Не хочешь о брате, расскажи, как у тебя дела. — Это ещё на кой? — Женя коротко рассмеялась.       "Ты мне нравишься", — осталось вертеться на языке. Слишком честно, даже для Валеры. Почему-то слова, которыми он разбрасывался с такой лёгкостью, теперь обрели вес. Пацан знал, что чувствует, но где-то в глубине души теплилось сомнение в необходимости озвучивать. Разве она сама не понимает? По нему же понятно, что он спит и вместо снов видит её. — Я заколебался на койке прохлаждаться, а телека нет. Расскажи мне что-нибудь.       Незамысловатый рассказ Женя начала с физики. Говорила о своих трудностях в понимании материала, и о своей преподавательнице, которая, похоже, не собирается давать ей спуску даже на летних каникулах; она ворчала на семью, ведь из-за того, что родители стали чаще ссориться, ей не удаётся как следует выспаться; о кустах сирени, которые в этом году зацвели раньше обычного, и том, как бы ей хотелось лицезреть эти чудесные цветы круглый год. Её истории сочились жизнью. Убаюкивали своей простотой и размеренностью. Валера погружался в них, как в тёплое озеро, не боясь утонуть. Веки постепенно тяжелеют, норовя слипнуться. А в груди разливалось что-то приятно согревающее.       Вдруг он нахмурился, почувствовав ускользающее движение в районе солнечного сплетения. — Куда? — сиплом от дремоты голосом спросил он. — Ты захрапел. Не хотела гонять чайник зазря, — с лёгким смешком сказала Женя. Оказывается, ускользнуть пыталась её ладонь, что уже некоторое время была зажата между его грудью и цепкими пальцами. — Чай — это хорошо, — бубнил пацан, сонно оглядываясь. Женя пошла на кухню. — Сахар? — Я в домработницы тебя не нанимал. — Из кухни донеслось недовольное цоканье. — Хотя от такой прислуги я бы не отказался. — Пару минут назад был таким милым! — Что изменилось? — с насмешкой спросил Турбо. — Ты открыл рот. — Что поделать? Забота обо мне не входит в твои обязанности. — Я знаю.       Она вошла в комнату с глубокой тарелкой. Лишь когда та была поставлена на стул около Валеры, он смог увидеть аппетитные печенья вперемешку с различными конфетами. Обёртки тускло поблёскивали, точно золото в огромном сундуке. Женя продолжала ходить по квартире, накрывая импровизированный стол. Она помогла сесть пацану и, устроившись на краю дивана, передала ему кружку. Сегодня обычный чай, который он пил с самых малых, пах особенно приятно. — Ограбила магазин? — Отсутствие тренировок положительным образом сказалось на моём финансовом состоянии, — отмахнулась Женя. — Не скажу, что меня это радует. Но наличие денег — всегда приятно. — Точно подмечено.       Женя поджала губы, опустила взгляд в чашку. На языке вертелся вопрос, но задать его она не решалась. Вопросы, касающиеся пацанских устоев, судя по всему, раздражали Турбо. Но интерес раздирал изнутри. — Да спрашивай уже, — вдруг сказал он. — Чё как неродная? — Думаю, ты не ответишь. — Это уж я буду решать. — Она улыбнулась. — Когда нас увидели, — Турбо моментально напрягся, — Марат выглядел очень странно. Пока… тебя били, — её голос предательски дрогнул. Валера кивнул, безмолвно позволяя ей говорить на эту тему. — Мы с ним чуть не подрались. — С какого перепугу? — Он вышел за нами с Зимой вслед. Спрашивал… не суть. Как я поняла, старшие его привели за то, что он в чём-то провинился. Но ему уже не первый раз всё спускают с рук. — И что? — Почему?! — С негодованием спросила Женя. Валера удивился. — Тебя за оплошность чуть на тот свет не отправили, а ему постоянно грозят братом или каким-то Адидасом. Почему?       Турбо в мрачном молчании поставил чашку на стул. Женя напряжённо ждала ответа, морально готовясь к тому, что он так и не последует. Пацан взял конфету и стал задумчиво крутить её в руках. — Потому что Вову Адидаса, старшего брата Марата, уважают все возраста универсама. Да и в других конторах про него наслышаны. Авторитет, с которым не особо хотят спорить. Хороший пацан. — С её губ сорвалась злобная усмешка. — Значит, братец чего-то добился, а сопляк этим пользуется? — Сопляк на год тебя младше.       Валера не мог поверить своим глазам. Как за несколько секунд в его нежной девочке произошло такая огромная перемена? Она напоминала фурию, готовую рвать плоть голыми руками. Глаза сверкали яростью, плечи чуть тряслись от напряжения. Девчонка медленно отпила чай, словно стараясь проглотить ком в горле. — Бесит, — процедила она. — Он мне про какие-то принципы и законы пел, а выходит, что ни хрена из себя не представляет. Пользуется привилегиями от брата. Падла! — У нас не настолько всё плохо. Марат не пропащий, если присмотреться… — Пиздёжник и вор! — Валера рассмеялся. — Откуда таких слов понабралась? — Зима же не ходит по музеям! Приходилось его на улицах вылавливать. А там и не такое услышишь. — Ну, схватываешь на лету. — Её взгляд, несмотря на расслабленное выражение лица, требовал детальных ответов на вопросы. — А что по поводу Вовки… он не кошмарит людей, как Кощей. Честный, своих никогда не кинет. Думает на несколько шагов вперёд и заступается, если кого-то несправедливо обидели. — Вы друзья? — Он мне за брата. Подсказывал, как лучше сделать. Не позволял старшим избивать, когда совсем сопляком был. Да чего уж там, кормил, когда батя в очередной запой уходил. Много чего было. Как-то поехали на озеро…       Женя старалась держать эмоции в узде, но получалось скверно. Она задыхалась от ревности и злости. Чувствовала, что, если ей предстоит попасть в неоднозначную ситуацию с этим Адидасом, Турбо незамедлительно примет его сторону, наплевав на правду. И каждая крохотная история об этом человеке была равносильна полену, подкинутому в костёр её эмоций. — И кто из пацанов Адидас? Как он выглядит? — Ты его не видела. — Уверен? — Сто пудов. Он сейчас не в Казани. — Поэтому все за Маратом присматривают? — Она едко улыбнулась. — Чтоб, когда местный царёк вернулся, передать ему… — Никогда в моём присутствии не гони на Вову. Ясно? — От его слов несло сталью и холодом. Женины опасения подтвердились. На душе стало тошно, и очень захотелось уйти. Турбо не обратил внимания на её поникшее настроение. — А Марата не опекают, но и сильно не трогают. Короче, баланс. Ну и чё такая хмурая? — Ничего. — Жень… — Всё нормально. Меня по-прежнему бесит эта система в целом и Суворов в частности, — сейчас ей легче соврать, чем принять тот факт, что Турбо не ставит её в приоритет. И пусть это логично, но не менее неприятно. — Чё вы с Маратом не поделили? Он нифига не подарок, но неплохой же. — Ему взбрендило украсть мои часы. И, если бы это не была единственная память о самом дорогом человеке, я забыла бы о Суворове, как о надоевшем комаре. — И чё за часы? — Потом расскажу. — Он удивился. — Ты чё, обиделась? — С чего бы? — Ты мне скажи. — Ты же сказал не поносить Адидаса. А я больше чем уверена, что, рассказывая про эту вещь, перейду сначала на младшего Суворова, потом и на старшего. Доходчиво? — Он, потупившись, кивнул.       Вновь окутавшая их тишина по-своему угнетала. Женя боролась с обидой и грустью, стараясь прислушаться к своей рациональности. Валера же, наоборот, старался заглушить голос разума. Ведь он не сделал ничего плохого — поставил перед фактом, в котором уверен на сто процентов. И если бы она продолжила говорить всякое дерьмо про его старого друга, дело бы закончилось как минимум скандалом, а максимум… Сердце же металось в истерике. Тянулось к девчонке каждым атомом. Оно бы так хотело, чтобы дурацкий человек поднялся и обнял её, чуть мягче объяснил свою точку зрения. Но нет. Сердце знало, кому принадлежит, и потому изнывало, не видя разрешения этой ситуации.       К его огромному облегчению, Женя в очередной раз, сама того не желая, решила проблему. Турбо чуть опешил, когда она захихикала. — Чё такое? — Если подумать, я до сих пор твоего имени не знаю.       Как только до него дошёл смысл слов, Валера расхохотался до боли в животе. Некоторые травмы напомнили о себе болью, но пацан не мог угомониться. Смеясь, он протянул ей руку и сказал: — Валера. Приятно познакомится.       Вся эта картина впечаталась в её сознание, как сюжет внутри снежного шара. Даже по прошествии многих лет, Женя уверена, смогла бы закрыть глаза и сию же секунду вспомнила перемешавшиеся запахи пыли и сладостей, ощутила бы тепло его пальцев на своей руке, и вновь почувствовала, как спирает дыхание от блеска этих светлых глаз. Он казался ей красивым настолько, что хотелось остановить мгновение. Но Валера улыбнулся чуть шире, разрушив всё волшебство. Жаль. Женя усмехнулась, пожала его руку. — Приятно познакомиться. — Он хохотнул. — Взаимно.       Да. У них и правда всё… взаимно.       В моменты счастья человек имеет свойство полностью погружаться в своё состояние. Что-то хорошее мгновенно становится поводом для очередного всплеска эмоций. Тревожные и непривычные моменты сглаживаются или вовсе остаются незамеченными. В Женином сердце бушевала весна, а потому взволнованная мама, мерившая шагами расстояние между спальней и кухней, не привлекла внимания. Ни бледность кожи, ни судорожное дыхание, ни крохотный кровоподтёк расковырянного заусенца. — Где шлялась? — Визгливо бросила Анна Львовна, стоило девчонке переступить порог дома. — Гуляла. — Пять часов?! — Женя криво улыбнулась, стараясь скрыть удивление. Состояние матери слегка напрягало. — А чем ещё заниматься на каникулах? Сами же говорите, мне воздуха не хватает. — Поогрызайся мне! — прошипела она. — Мам, всё нормально?       Вопрос всполошил Анну Львовну. Она несколько раз моргнула и словно вспомнила, где и с кем разговаривает. Нервно сглотнув, женщина ушла на кухню. Загремела посуда, щёлкнул газ. — Чай будешь? — отрешённо поинтересовалась мама. — У меня занятие с Нонной Альбертовной.       Интуиция не подвела Женю. Анна Львовна, по старому обыкновению, моментально потеряла интерес, стоило их разговору коснуться физики.       Разговор с учительницей помог наметить дальнейший план действий. Логичный и вполне осуществимый. А вскружившее голову счастье наполнило каждую её клеточку необыкновенной силой. Женя даже не думала, что столкнётся с какими-либо проблемами в исполнении задуманного. Однако стоило родителям услышать про предложение Нонны Альбертовны съездить в Москву на дни открытых дверей технических институтов, как квартира погрузилась в хаос. Слишком чувствительная и вспыльчивая в последнее время, Анна Львовна каждый день придумывала не по одному десятку исходов, в которых Женю убивали, грабили, топили в ближайших водоёмах, травили и дальше по списку. Теории были настолько смехотворными, что девчонка один раз сорвалась на смех, за что поплатилась скандалом до глубокой ночи. Отец был более лаконичен. — Нет, — повторял он на любые Женины аргументы.       Ситуация сводила девчонку с ума. Родители не отпускали её одну, но и сами ехать не хотели. Предложение оплатить поездку восприняли в штыки и лишь чудом не кинулись обыскивать её комнату на предмет заначек (спасибо вмешавшийся тёте Розе с её колкими шуточками). Женю разрывало от эмоций. Ведь там её будущее! Не будет же она поступать наугад!       Споры и крики длились целую неделю. К воскресению девушка была истощена слезами и отчаянием. И, словно почувствовав её острую надобность в его компании, под окнами дома появился Валера. Она увидела пацана, открыв створку, в которую несколько секунд назад прилетел очередной камешек. Широкая самодовольная ухмылка, огромный букет красно-розовой сирени. «Рыцарь пришёл спасать принцессу из башни», — подумалось Жене, пока она наспех завязывала шнурки.       Девчонка бросилась бежать прямиком в летнюю свежесть, его огромные тёплые объятия и вездесущий запах сирени. Вот кто её поймёт! Обязательно поддержит, в своей хамской манере польёт всех грязью и придаст уверенности для воплощения безумного плана. Так Женя думала до тех пор, пока не увидела недовольную гримасу на его лице. Красноречивый ответ на её рассказ. Даже слишком.       Валера героически стерпел тупые каламбуры начальницы, которые она, видимо, считала верхом остроумия; наплевал на неуместные комментарии батиного дружка; уверенно проигнорировал недовольные взгляды покупателей, заметивших его сегодня утром. Но слишком громкое молчание Зимы вызвало в пацане всплеск ослепляющей злости (которая чудом не стала яростью).       Вахит облокотился о балку металлического каркаса, скрестил руки на груди и безмолвно наблюдал за работающим другом. Пацан не рвался разгружать машину, и Турбо, честно говоря, вообще не понимал, зачем тот припёрся. Воспользовавшись молчанием, Валера рассказал об их ссоре с Женей. В красках и подробностях. Раззадориваясь с каждой минутой. Казалось, что он берёт силы именно из своего раздражения. — Ей похуй на моё мнение. Втемяшилась ехать в эту сраную Москву, она рогом упёрлась. Всё заливала, как там красиво, какие люди замечательные. Здесь чем хуже? Две ноги, две руки, башка на месте. А если там к ней какие-нибудь уебаны начнут яйца катить? У нас институтов в области — жопой жуй! — Беспрерывно тараторил пацан, занося очередную коробку в продуктовую палатку. — Нет, блять! Если всё пойдёт по одному месту, кто за неё впряжётся? Я ей сказал: оставайся, мол, всё сделаем по красоте. Не поступит сама, поговорим с преподами, — он многозначительно усмехнулся, — в свойственной нам манере. Какая, нахер, разница, где формулы зубрить? Чё затух? — Понять пытаюсь: ты не хочешь, чтобы она из Казани уезжала или от тебя. Валера так злобно зыркнул на друга, что пацан рефлекторно сжал кулаки в ожидании нападения. Вахит добавил спокойно: — Она ещё никуда не свинтила. Это первое. Жека тебе ничем не обязана. Это второе. — Она моя. С хрена ли не обязана? — Тощее лицо Зимы вытянулось в удивлённой гримасе. — Пардоньте. Не знал таких подробностей. Давно ходите? — Прилично.       У Вахита открылось подозрение, что друг либо безбожно пиздит, либо принимает желаемое за действительное. А может, всё вместе (что вполне в духе Валеры).       Удостовериться в своей теории Зима не успел. Турбо испуганно дёрнулся, заметив кого-то по ту сторону прилавка. Он сделал два шага, споткнулся и в момент, когда схватился за столб, чтобы якобы удержаться на ногах, оттолкнул Вахита. Пацан хотел возмущённо гаркнуть, как вдруг услышал мерзкое напевание. — Опа-па.       Довольный Кощей в замызганной олимпийке бесцеремонно прошёл вглубь палатки. Продавщица, защищая не то пацана, не то товар, попёрла на незнакомца. Валера всеми фибрами души умолял её заткнуться и отойти как можно дальше. Она это почувствовала, и, заметив напряжённые от волнения вены на шее пацана, решила, что ситуация куда серьёзнее, чем кажется на первый взгляд. Продавщица беспомощной мухой вылетела на улицу.       Валера выпрямился, незаметно поставил ноги на ширине плеч. Он сразу заметил неадекватное поведение старшего. Слишком резкие движения, взгляд бегал из стороны в сторону. Кощей, поливая его дерьмом, путался в словах и говорил куда быстрее обычного.       “Под наркотой", — подытожил пацан. Турбо напрягся. Одно дело угомонить левого нарика, совсем другое — попереть против старшего (в каком бы состоянии тот ни находился). За углом притаился Зима, раны зажили не до конца. Пацан всё ещё хромал. Расклад — хуже некуда.       Но тут поток словесного поноса изменил направление. Кощей разинул пасть на неё. Сжатые до боли зубы скрипнули. Взгляд потемнел от злости, и дышать было сложно настолько, словно воздух стал сметаной. Несмотря на недавнюю ссору, слушать весь этот угашенный бред он не собирался. — Я всё понял, — заткнув привычную гордость, Валера якобы стыдливо опустила глаза. Раз Кощей захотел потешить своё самолюбие за его счёт, он с удовольствием ему подыграет. Лишь бы во всём этом не участвовало её имя.       Пацан оказался прав лишь в одном: предсказать действия человека под веществами оказалось невозможно. Кощей вдруг замер, вылупившись на младшего своими огромными остекленевшими глазами, высоко хихикнул и вдруг бросил в Турбо первое, что попалось под руку. — Чё ты понял? Что блядь свою к пацанам нельзя подпускать? Что я тебе ещё костей переломаю? Что язык в жопу засунуть надо при старших, вот это ты не понял!       Валера безуспешно уклонялся от всех летевших в него овощей, коробок и предметов, до которых успевал дотянуться Кощей. Зима в два шага оказался рядом с другом, но Турбо одним сильным толчком отбросил его обратно. Не сейчас. Пожалуйста, не лезь. Хуже будет. — Теперь в десять раз больше таскать в общаг будешь, — хрипел Кощей, схватив Валеру за шею. — Я правил не нарушал. — Попизди мне! Придёшь к нам завтра с деньгами. А если нет, твоя шваль по кругу пойдёт!       Турбо не сдержался и одним точным движением оттолкнул старшего. Тот с трудом встал и бросился к Валере, но резко остановился, услышав, как перепуганная продавщица начала верещать на весь рынок: «Милиция! Убивают! Кто-нибудь, сюда!». Кинув напоследок младшего через бедро прямиком в ящик с помидорами, Кощей с трудом выбежал через заднюю часть палатки. Зиму он так и не заметил. — Вон пошёл! — орала женщина, дёргая Валеру за грудки. — Знала же, не надо с уличными уродами связываться, знала! — Крупные слёзы, стекающие по щекам, окрасились чёрной тушью. — Не втягивай меня! Вали отсюда! — Спокойно, — Турбо перехватил её руки, чтобы обезумевшая от страха женщина ненароком себе не навредила. О себе думал в последнюю очередь. — Выродок! Все вы выродки! — ревела она. — Ничего человеческого.       Плюнув на неё, Валера схватил ветровку и быстро улизнул через заднюю часть палатки. Душа раскалывалась на части. Зима был прав, сказав когда-то, что «пацанам в обычном мире места нет». Но что делать, если хочется взять от жизни всё? Хорошо хоть, пока ему не приходится делать выбор.       Ключевое слово пока.       Кто бы мог подумать, что любовь, которую взрослые преподносят как настоящее чудо и чуть ли не основу мироздания, может быть настолько изматывающей? Для Жени последняя неделя превратилась в сущий ад. Сначала она злилась. Потом ждала. Надеялась, что это какое-то недоразумение, разрешение которого произойдёт в ближайшей перспективе (желательно с его появлением на пороге). Но дни тянулись липким пластилином, давили, до боли сжимая её виски в своих руках.       Переживания юного сердца привели к тому, что на десятый день девчонка чуть не упала в обморок. — Ну-ка, отставить! — строго скомандовала поймавшая её под руку тётя Роза. Табачный дым, в облако которого внезапно попала Женя, удушал. — Садись. — Я в порядке. — Не сомневаюсь, — буркнула женщина. Развернув племянницу к окну, она придирчиво осмотрела её бледность, повертела лицо в разные стороны и заключила раздражённо: — Что ела на завтрак? — Женя пожала плечами. — Яйца. — Это было позавчера. — Кусок в горло не лезет. — Такими темпами тебе еда вообще не понадобится.       Тётя Роза, ругая ситуацию самыми хлёсткими выражениями, приготовила сладкий чай, бутерброды с маслом и пару яиц. Под её строгим надзором Жене пришлось проглотить незамысловатый обед. Всё это время женщина лишь молча курила. — Не могу больше. — Женя тяжело сглотнула, удручённо посмотрев в чашку. Та была опустошена лишь на треть. — Если в следующий раз захочешь сделать себе плохо, придумай что-нибудь поинтереснее голодовки. — Я не хотела. Так… — Вышло, — раздражённо перебила она. — Знаю я, как это бывает.       Уставший от стресса мозг пульсировал, не давая девушке трезво оценить ситуацию. Она в молчаливой уверенности готовилась к долгой тираде тётки. — Что бы в жизни ни происходило, всегда ставь себя на первое место. — Поражённая до глубины души, Женя смотрела на тётю широко открытыми глазами. У неё же столь умиротворённое выражение лица, словно говорила о погоде. — Никакие события и люди не стоят твоего плохого самочувствия. А если от тебя требуют такого состояния, то пошли их нахер с чистой совестью. — С Жениных губ сорвалась усмешка. Тётя лишь самодовольно хмыкнула. — А если человек не специально поспособствовал такому состоянию? — Насколько он близкий? — Ну… весьма? — Тогда шли ещё быстрее. — Она затянулась. Эта женщина впервые за долгое время не пугала своей отстранённостью. Наоборот, её пустой взгляд, подчёркнутый хитрой улыбкой, казался отражением истины. — Из-за любви больно не делают.       Смысл её слов никак не укладывался в маленькой голове. Увидев хмурость на лице племянницы, женщина пояснила: — Когда Гаря ведёт себя по-свински, ты что делаешь? — Не разговариваю с ним. — И ты его любишь, так? — Женя кивнула. — Но в этих случаях ты ставишь себя в приоритет. — Девчонка вспыхнула и уже была готова отстаивать свою любовь к брату, как вдруг тётя добавила: — В его поучениях тоже нет большой любви. Ему надо почувствовать себя умным и взрослым, эдаким всесильным героем. За твой счёт, разумеется. — По твоей логике, мы друг другом только пользуемся. — Тётя рассмеялась, стряхнула пепел и вновь затянулась. — Как и все люди, золотце. И в этом, заметь, нет ничего плохого. Чем раньше поймёшь, тем лучше. — Бред! — Женя вскочила. Тётя Роза и бровью не повела. — Меня любит мама, папа и брат, им ничего от меня не нужно! А ещё… — Тебе по возрасту рано такое понимать. Если поела, иди занимайся своими делами.       Пыхтя от злости, Женя выбежала из квартиры. Она вознамерилась найти пацана и убедить себя в том, что позиция тётки — высокомерная бредятина. Его молчание наверняка оправдано: с ним что-то случилось, а значит, нужно…       Как и бывает в таких случаях, запала хватило ненадолго. До почтовых ящиков, если быть точнее. Все её оправдательные теории рухнули в момент, когда в карих глазах отразился свежий букет сирени, примотанный проволокой к дверце их ящика.       Он был здесь. Вчера, а может, и сегодня утром. Был и не дал о себе знать. Не захотелось с ней говорить, предпочитая оставить её в переживаниях. Разматывая проволоку дрожащими руками, Женя с трудом сдерживала слёзы. Тёткины слова про любовь расплывались по сознанию раскатами грома. Зловещими, леденящими душу. И может смысл высказывания не устаканился в её голове, но в полной мере ощутился.       Забрав букеты, Женя вышла из подъезда, сделала несколько шагов и расплакалась. Не то от обиды, не то от злости. Сирень безжалостно отброшена в пыль, за девчонкой хлопнула подъездная дверь. Если он ждал, что она собачонкой прибежит при первом знаке внимания, значит… был слишком близко к правде. И лишь вмешательство тёти Розы помешало плану осуществиться.       Зима лениво потянулся, подставив лицо припекающему солнцу. О происходящем в зале думать не хотелось. Мутки Кощея и Турбо — не его дело и, если очень повезёт, никогда им не станет. Стоило бы плюнуть на очередную попытку старшего прижать Валеру к ногтю. Ну в груди неприятно зудело от дурного предчувствия.       Пацан крутился близ пустыря, надеясь стать первым встречным для друга, чтобы увести его куда подальше. После подобных разговоров Турбо всегда был на взводе, значит мог накуролесить (и жестокие угрозы Кощея многократно повышали вероятность такого исхода).       Какая ему разница, спросите вы? Совершенно справедливый вопрос, если не учитывать двух факторов. Во-первых, пацаны никогда не решают проблемы в одиночку. Они в извращённой форме являлись мушкетёрами — один за всех и все за одного. И помогут, и проследят, чтобы под давлением не мусорнулся. А во-вторых… предотвратить последствия вспыльчивого характера куда проще, чем разбираться с ними.       Дверь протяжно скрипнула и также быстро прогремела от хлопка. Валера шёл, с трудом держась на заплетающихся ногах. Он был до смерти напуган. Правый уголок губ опух и едва заметно кровоточил — плата за несговорчивость. Лихорадочный взгляд бегал из стороны в сторону, пока пацан что-то крепко прижимал к груди, прикрывая ветровкой. От жары на висках и лбу проступили капли пота, но куртку он снимать не собирался.       Зима хлопнул его по плечу, за что чуть не получил в зубы. Он уклонился, сделал шаг назад и поднял руки, демонстрируя свою безоружность. — Чё за муть? — Зима кивнул на скрещенные руки. Валера молниеносно дёрнулся, поворачиваясь к другу спиной. Вахит нервно сглотнул. Не к добру. — Что мне делать? — Денег займи, — с трудом выговорил Турбо. — Вернусь, всё отдам. — Вернёшься откуда? Да чё творится? — Займёшь? — В глазах Валеры мелькнула ярость. Ещё один вопрос, и он сорвётся. Зима кивнул.       Валера с трудом перевёл дыхание. Его руки дрожали так, будто мышцы свело сильнейшими судорогами. Ледяными от волнения пальцами он смахнул пот со лба и, проглотив тяжёлый ком в горле, сказал: — Приведёшь мне одного человека? — Уверен, что её надо во всё это втягивать? — Тёмные глаза видели его насквозь. Турбо опустил голову так низко, что шея, казалось, вот-вот переломится. Едва заметный кивок в сопровождении беззвучного шевеления губами. — Куда и когда?       Во что же старшие опять его втянули?..       Мерное тиканье часов, скрип карандаша по бумаге, шелест страниц в заполненной вечерним воздухом комнате. Тишина изредка прерывалась её усталыми вздохами. Простенькая, на первый взгляд, задача не поддавалась уже полчаса. Женя знала, как её решить, но формулы и расчеты будто нарочно перемещались по тетрадному листу. Безуспешные попытки прийти к ответу лишь спровоцировали головную боль. Выругавшись, она высунулась в открытое окно.       Закат разрисовал верхушки домов нежно-оранжевым цветом, мимо подъездов носилась немногочисленная детвора, кое-где сидели уставшие птицы. Внимательное наблюдение за умиротворённой обстановкой медленно приводили в чувства. Вдруг, когда двор на мгновение опустел, в картине появился новый персонаж. Зима, с авоськой на плече, зашёл во двор. Он пристально осматривался, искал что-то.       Женя резко села на корточки, боясь быть замеченной. Зачем он здесь?! Может, и Турбо неподалёку? — Жень, — тихо позвал Вахит.       Судя по звуку, он стоял боком к окну, а значит, не успел её заметить. Девчонка подползла к стене, поднялась, осторожно выглянула из-за штор. Зима действительно не знал, где находятся её окна. Но почему не крикнул? Было бы куда эффективнее привлечь внимание всего двора.       По-хорошему надо бы проигнорировать его. Но сердце болезненно сжималось, умоляя узнать причину его прихода. Несмотря на всё произошедшее между ними, Женя всё ещё переживала за Валеру. Как же глупо! — Чего тебе? — напряжённо спросила девчонка, стоило подъездной двери закрыться за её спиной. Вахит тут же оказался рядом. — Пойдём. — Куда? — раздражённо спросила Женя. — Как же вы меня… слушай внимательно. Он сказал, что, если ты не придёшь, ты его больше никогда не увидишь. — Ну, конечно, — хохотнула Женя, неумело скрывая своё волнение. Она бы не повелась на этот шантаж, если бы Вахит с полной серьёзностью не добавил: — Он дал слово пацана.       Внутри всё похолодело. Женя знала, что это — блеф, но уже через минуту ноги несли её сквозь вечер вслед за Зимой.       Турбо, достав папиросу из пачки, с грустью подметил, что она была последней. Найти человека со спичками на перроне не составило труда. Вокруг него суетились люди: женщины с огромными мешками и детьми наперевес, хмурые мужчины с аккуратными портфелями и платочками, чтобы вытереть пот, сонные проводницы. Казанцы собирались в долгую поездку.       В этой суматохе хладнокровный взгляд пацана привлекал внимание ничуть не меньше его тёплой куртки. Несмотря на жаркий вечер, Валера ни на секунду не снимал цветастый трофей из Москвы. Изредка он засовывал руки в карманы, чтобы проверить свою поклажу. И лишь убедившись, что всё на своих местах, он вновь затягивался своим успокоительным.       Порой пацан вглядывался в толпу, но сердце его не болело. Валера точно знал — придёт. Ему не пришлось вдаваться в подробности, чтобы Зима уловил важность в присутствии Жени в этом поезде. К счастью, друг был крайне смышлёным человеком. Догадался, что в данном случае именно незнание — сила. — Это было подло. — Её голос, изредка прерывающийся одышкой, звучал крайне недовольно. Покрасневшие от быстрой ходьбы щёки умиляли.       Хмурые мысли мгновенно развеялись в её присутствии. Валера улыбнулся, забрал у Зимы наполненную едой авоську. Женя обвела их удивлённым взглядом и вдруг насупилась. — Ты знал! — Прости, Женёк. — Вахит хотел сказать что-то вдогонку, но осёкся. — Хрен тебе, а не моё доверие, — с полной уверенностью заявила девчонка.       Она чувствовала себя обманутой. Женя отвернулась, как вдруг почувствовала тяжесть руки на своих плечах. — Не ворчи, растрёпа, — ласково сказал Валера, чмокнув её в висок. — Ты бы по-другому сюда не пришла. — А ты по-другому и не пробовал. — Парировала она. Вахит прыснул от смеха.       Турбо кивнул в сторону, откуда они пришли. Друг, обменявшись с ним рукопожатиями, молча потопал прочь. Догадливый. — Либо ты сейчас объясняешь, что происходит, либо я ухожу, — Женя сделала шаг вперёд, намерено сбрасывая его руку. — Ещё не догадалась? — Туркин, не зли меня, — сквозь сжатые зубы сказала девчонка. — На Москву! — Крикнула одна из проводниц. Женя вздрогнула.       Люди засуетились, стараясь быстрее забраться в поезд. Проводницы подгоняли, крича что-то о провожающих. Женя в недоумении оглядывалась, но её взгляд всегда возвращался к довольному Валере. — Едем в Москву одним днём. Мороженое погрызём, храмы науки посетим. — Вот так, с наскока? — Женю словно ударили ребром ладони поперёк горла, застали врасплох. — А как же вещи? Мне надо отпроситься у родителей! Где мы будем спать? И… — Провожающие, покидаем вагоны!       Сердце стучало в лихорадочном темпе. Она старалась собраться с мыслями, но суета, крики и пронзающий взгляд Валеры ужасно давили. Ей очень хотелось поехать, но… Как много но! Тревога ядовитой лозой опутала лёгкие. Женя задыхалась от страха. — Ни о чём не волнуйся, — вдруг сказал Турбо, положив руки ей на плечи. — Я всё оплачу, с родителями разберёмся. Они не вкурят, что произошло, а мы уже вернёмся. — Её лицо было честнее слов. Дрожащая улыбка поджатых губ дополняли ансамбль её сомнений. Пацан понял, что дожать осталось чуть-чуть, а потому совсем тихо, чтобы никто не услышал, сказал: — Ты хотела в Москву, я тебя отвезу. Геш… Я в лепёшку расшибусь ради твоего счастья.       Валера не знал, от чего ему тяжелее: от её крепких (незаслуженных) объятий на своей шее или от своей надёжно спрятанной в куртку поклажи. Почему же тридцать шесть патронов, вручную упакованных Кощеем, сейчас ощущались тонной?       Турбо старался концентрировать внимание на Жениных искрящихся счастьем глазах, на её беспрерывном щебетании о необходимости посетить пару каких-то мест и на скользящем в голосе волнении. С трудом, наблюдая за ней, пацану удалось заглушить голос совести. Когда стало немного легче, Турбо принялся убеждать себя в том, что он исполняет мечту девчонки. А поручение Кощея — не больше, чем штатная услуга старшему. Не совсем обычная, но вполне выполнимая. Он же ничего плохого не сделал!       По крайней мере, так думал Валера, пока поезд Казань-Москва набирал скорость, увозя запутавшихся ребят в вечернюю темноту.