Святая простота

      Прижимая её тело к себе, Турбо боялся лишний раз вздохнуть. Каждый раз, когда машина, летящая на полной скорости, подскакивала на очередной кочке, пацан до скрипа сжимал зубы. Боялся, что каждое движение причиняет ей боль. И к сожалению, он был недалёк от правды. — Следи, чтобы голова была в прямом положении, — скомандовала тётя Роза. — Пусть лучше кровь окажется на кофте, чем в её лёгких. — Понял я, понял.       Всю дорогу он без устали умолял её прийти в себя. Обнимая девчонку за плечи, он всё заглядывал в её лицо, надеясь, что сейчас, вот-вот, ещё минутку, и она обязательно откроет глаза. Пусть ругается, проклинает, смотрит на него с презрением и отвращением. Главное, чтобы смотрела. Находилась в сознании. Жила.       Чуда не произошло. Женя не пришла в себя ни от его неловких попыток вытащить её из машины, ни от оглушительного крика отца, когда тот выбежал к регистратуре. — Мало тебе было, ублюдок? — Александра Петрович схватил пацана за грудки, как только парень положил Женю на каталку. — Отыграться решил? Да что она вам всем сделала?! — Приди в себя, — с нажимом потребовала тётя Роза. Александр Петрович же не унимался. Он забылся в собственном крике, ведь сейчас, из-за собственного бессилия, всё, что ему оставалось — кричать на подонка.       Валера молча буравил мужчину взглядом. В другой ситуации за всё сказанное он бы уже как минимум сломал ему челюсть. Но сейчас нужно держать себя в руках, потому что старый хрыч — единственный, кто может ей помочь.       Вдруг в какофонии скрипучих колёс каталки и громких голосов врачей раздался хлопок пощёчины. На мгновение всё вокруг замерло. Роза замахнулась, и все подумали, что она ударит брата ещё раз, но вместо этого она схватила его за лицо и, заставляя его смотреть себе в глаза, сказала: — Сначала Геша.       Александр Петрович дёрнулся, как от удара током, сиюминутно позабыл про пацана. Он развернулся и, глубоко вздохнув, принялся раздавать чёткие указания. На каталке в первую очередь лежит пациент. Откладывая все переживания на нерабочее время, он помог санитарам увезти девушку в операционную.       Регистратура погрузилась в молчание. В ушах чеканило бешеное сердцебиение, руки слегка дрожали. Валера зажмурился, стараясь привести себя в чувства. От беготни, волнения и страха крутило живот. Голова гудела. — В-вы тётя? — всхлипнула молоденькая медсестра за стойкой регистраций, посмотрев на Розу. — Заполните анкету. — Что дальше? — Вдруг спросил пацан, глядя на женщину. Он, словно маленький мальчик, ждал указаний мудрого взрослого. Того, кто безоговорочно прав. Кто знает наперёд, как нужно поступить. Кто знает, как правильно. — Иди домой, — со вздохом сказала Роза. — А как же?.. — У тебя руки в крови. — Валера оцепенел. В голове лихорадочно заплясали мысли, подтверждающие догадку о том, что женщина знает о его поступке. Но как?.. Роза лишь кивнула на его ладони. — Помой. За помощь спасибо. Свободен.       Он молчал, сжимая кулаки. Вот так просто уйти? Ну уж нет! Только не после того, что он сделал. Он будет стоять и ждать, пока…       Женщина медленно повернулась и, с нажимом глядя в глаза, сказала: — Тебя отвезти домой? — Подожду, пока придёт в себя. — Решительно заявил пацан. — У неё пробит череп, так что в себя она может и не прийти. — Медсестра задушевно всхлипнула, прикрывая ладошками губы. От подобной прямолинейности мутило. — Иди.       Слушаться, и уж тем более покоряться её требованиям, не хотелось. Назойливое чувство вины сжигало всё изнутри. Валера понимал, что единственным успокоением станет минута, когда девушка откроет глаза. И стоило ли оно того?..       Потупившись, Валера решил, что не будет бороться. Хватит на сегодня необдуманных решений. Он подошёл к Розе и, забрав у неё ручку, написал на пустом месте в анкете свой телефон, имя и фамилию. Одного взгляда на имя не хватило, чтобы её лицо скривилось в мине, полного отвращения. Парень прямо посмотрел на неё и сказал: — Обязательно позвоните, когда придёт в себя.       Тётя Роза не ответила. Настаивать он не стал. Голова раскалывалась от мыслей и эмоций. Парень ушёл, не заметив изменений в лице женщины. — Весь в папашу, — с презрением бросила Роза, глядя вслед уходящему пацану.       Холодный ветер пробирался под лёгкий свитер, сводя мышцы. Пальцы почти не гнулись, и даже выкуренная третья подряд сигареты не приносила желанного облегчения. Валера стоял под окнами и ждал. Сам не знал чего, но просто развернуться и уйти он не мог. Очередная сигарета докурена и выброшена в сугроб. Ему стыдно искать взглядом операционную. О произношении её имени не могло идти и речи. После сотворённого Валере казалось, что он не имеет права касаться её образа даже своими мыслями. Непознанные нежные чувства к Жене окольцевали тело ядовитыми змеями, отравляла каждую мысль стыдом за содеянное и страхом за её жизнь. Парень не понимал, почему так боится за девчонку.       Её кровь, которую от скрупулёзно отмывал снегом, всё ещё обжигала ладони. Стараясь сбежать от этих отвратительных ощущений, он закурил пятую сигарету. Потом ещё одну.       Турбо пришёл в себя, лишь когда всё тело содрогнулось от болезненных ощущений, лёгкие невыносимо саднило от количества табака. Чуда не произошло. Никто так и не вышел с хорошими новостями. И лишь почувствовав, что вот-вот упадёт в обморок, пацан поплёлся домой.       Женя очень не хотела открывать глаза. Всё тело ломило, а сознание горело от стыда. Головой она понимала, что не сделала ничего плохого, но каждый раз, когда в ушах звенели их омерзительные смешки, девушка вздрагивала и скулила от боли.       А ещё… Как же не хотелось смотреть в глаза родителям. Может первое время они и будут хлопотать над ней, как курица над цыплёнком, но стоит телу немного окрепнуть, и начнутся бесконечные упрёки. Так было всегда, и, она уверена, этот раз не станет исключением. «Мы говорили, кто тебя просил, думать надо было, сама виновата». Последнего она боялась как огня. Родители наверняка бросят эту фразу. Такова реальность людей, придерживающихся мысли, что каждый получает по заслугам. Они задумывались (да и не хотели этого делать) о существовании человеческого фактора, недопонимания и других влияющих на ситуацию моментах. А ещё они наверняка разозлились на то, что ослушалась. И без того болевшая от гематом голова девушки разрывалась от предположений. — Рано тебе на турники, голубчик! — Послышался ласковый голос из коридора.       Женин слух зацепился за несколько звуков и мгновенно передал сигнал всему телу. Нужно защищаться. Опасность! Жизнь в опасности. Тревога! Тревога! Тревога!       Причиной бурной реакции стало сочетание букв «тур». Чего страшного в этих звуках? Женя бы тоже не поняла, если бы не пережила жестокое избиение, во время которого без конца повторяли эту чёртову кличку. Теперь от всех слов, начинающихся на это проклятое «тур», сердце билось в истерическом припадке. Отвратительное чувство.       Нервный сон и боль нарушили её ощущение времени. Всё казалось бесконечно долгим и медленным. Женя не знала, сколько прошло недель или дней. Медсёстры, отец, посетители, восходы и закаты солнца мелькали перед глазами, но до Жени словно не доходило, что время не стоит на месте. Всё слилось в один день. Тот самый, когда она, наконец, пришла в себя. Больно дышать, каждое движение - плод огромных усилий, награда за которые болезненные спазмы, голова сильно кружится.       Вдруг в вереницу однообразия ворвался усатый милицейский, имени которого она не смогла вспомнить. Женя смотрела на его шевелящийся рот, кивала, но что он от неё хотел, так и не поняла. Иногда девушке хватило сил посмотреть на стоящего неподалёку отца. Найти ответов на его хмуром лице так и не получилось. В конце их встречи милицейский всунул ей ручку и заставил нацарапать на листе А4 её подпись. Женя понятия не имела, что подписала. Лишь присутствие отца вселило надежду, что всё законно. Но об этом она подумала многим позже. В тот день девушка хотела, чтобы все как можно быстрее от неё отстали.       Изредка к ней приходила Лина. Она что-то говорила про Валю и её компанию, но из-за обезболивающих, которыми Женю пичкали по нескольку раз на дню, девушка плохо понимала, о чем речь. Одноклассница очень аккуратно пыталась расспросить о произошедшем, но увидев остекленевший от страха взгляд Жени, поняла, что больше никогда не поднимет эту тему.       Даже мимолётного упоминания имён тех стерв было достаточно, чтобы Женя закрылась в себе. Она ненавидела себя за этот (как ей казалось) беспочвенный страх. К ненависти приплеталось и презрение, когда она боязливо вздрагивала от громких голосов и звуков; хотела сбежать в свою комнату и никогда больше не выходить на улицу. Вскоре к ним присоединилась и отвращение, когда в один из дней девушка обнаружила, что не может без запинок выговаривать буквы «п» и «к». Она надеялась, что это лишь побочный эффект обезболивающих. Через пару недель поняла — это заикание. Бесконечные повторения звуков стали ещё одним компонентом в фундаменте устойчивого презрения к самой себе. Девушка ловко принижала значимость произошедшего, убеждала себя в том, что не произошло ничего страшного. Всё позади. И между тем оставаясь наедине с тишиной, Женя горько плакала, вспоминая унижения, бесчисленные удары обо все поверхности небольшой кабинки туалета. В носу стоял запах подпалённых волос, язык рефлекторно проводил по местам двух отсутствующих зубов.       Она умоляла себя прекратить рыдать, но память предательски вырисовывала образ суки, которая заставила облизать её ботинок. Девушка устала трусливо дрожать от собственных кошмаров и утренней темноты. Её тошнило от собственной беспомощности.       Семья нисколько не помогала. Анна Львовна душила своими причитаниями и заботой. Женя чувствовала, что мама, чувствуя вину, пыталась компенсировать многолетнюю отстранённость и отсутствие заботы. Девушке должно быть приятно, но внутри скрёбся червяк недовольство. Неужели она должна была почти умереть, чтобы получить желаемое?..       Отец же, наоборот, отстранился. Последние недели он присутствовал в её жизни лишь в роли врача. Он не спрашивал о произошедшем. Лишь приходил, проверял и снова уходил, как будто на кушетке лежит не его дочь.       Лишь спустя месяц она поняла причину такого странного поведения. Всё это время отец копил гнев и раздражение. На мать сорваться он не мог из-за её чересчур нежного характера. С тёткой ругаться не планировал из-за жилплощади. Поквитаться с обидчиками не получилось бы в силу профессии и их нахождению за решёткой. Поэтому ядерная смесь эмоций, вопреки желанию мужчины, нашла свой сосуд в единственном невиновном.       Под конец февраля, когда Женя, наконец, вернулась домой, злость Александра Петровича сконцентрировалась настолько, что казалось, будто её и вовсе нет. Он не стал ругать и уж тем более упрекать дочь. Отец делал больно более изощрёнными способами. Колкие двусмысленные фразы, долгие прожигающие взгляды, направленные на места, где раньше красовались побои, многозначительное молчание. — Он просто винит себя в произошедшем с тобой. Пойми его, — без конца повторяла мать.       А она не хотела. Да и не пыталась. Каждый день тонул в мерзких воспоминаниях о болезненных ощущениях, потому поведение родителя воспринималось не как воспитательный процесс, а очередной удар, силы которого она не могла вынести. — Чего ты добиваешься? — спросила наконец тётя Роза во время одного из семейных ужинов. Все замолкли. Она отложила вилку и, уставившись на брата, спросила: — нравится над девкой издеваться? — Не лезь, — предупреждающий буркнул он. Женщина усмехнулась. Женя лишь сильнее ссутулилась, заметив взволнованный бегающий взгляд матери. Пожалуйста, только не очередная ссора… — Нечего сказать? — Пускай запомнит, что бывает, если не слушать родителей. — Женя чувствовала на себе его удушающий взгляд. — Мы же ей зла желаем. Только и хотим, чтобы она… — Ну всё, хватит, — тётя Роза недовольно скривилась. — Она своё уже получила. — Я сам решу, как воспитывать своих детей.       К счастью, в тот вечер разговор был окончен. Женя надеялась, что он никогда больше не возобновится. Но через несколько дней, сидя всё за тем же обеденным столом, взрослые разругались пуще прежнего.       Мама, поджав губы в немом недовольстве, метнула на неё искромётный взгляд. — Довольна? — едва слышно пискнула женщина, до побеления вцепившись в ложку. — Всё ты со своей миной. Опять молчать будешь? — Женя отвернулась. — Как мне всё это надоело, — горестно вздохнул Александр Петрович.       Её распирало от обиды. На глаза набежали злые слёзы. Игорь вытворял вещи в разы хуже, но в его адрес не было высказано и половины того, что она услышала за прошедшие недели. Где чёртова справедливость?! — Домой хочу, — жалостново всхлипнула Женя. Боль и усталость, накопившиеся в груди, вырвались наружу потоком необдуманных слов. Пускай осуждают. — В Моск-кву. К Лёле, Алисе, Димк-ке. — Она опустила голову. Крупные слёзы капали с кончика носа прямо на скатерть. — Осточертела эта К-к-казань. Что здесь вообще хорошего?! — Не вини других в том, что не можешь найти здесь плюсов. — П-правда, мам?! Это ты говоришь? Сама п-поносишь город, на чём свет стоит, а мне нельзя? — Женя сорвалась на отчаянный крик. Лицемерие родителей со свистом ударило по её последним надеждам достучаться до них. — Хватит! — перебил её отец. Девушка вдруг посмотрела на Александра Петровича глазами, полными мольбы, и сказала: — Давайте уедем. Домой. П-п-пап, п-пожалуйста! — Я всё сказал. — Мне здесь п-плохо, — горестно заявила Женя.       Анна Львовна театрально бросила ложку на стол и ушла в комнату. Звон столового прибора поставил точку в этом разговоре. Женя отчётливо поняла: им не до неё. Опять. На душе стало тоскливо и тошно. — Вставай, — вдруг сказала тётя Роза. Она поднялась и кивнула Жене на выход. Внутри всё похолодело. Страх затмил сознание. Девушка решила, что её выгоняют из дома. Однако протянутая тётей рука внесла толику сомнений. — К-куда? — Стричься. — Александр Петрович нервно хохотнул. — С зубами разберёмся попозже. — Какое благородство, — нервно хохотнул мужчина. Тётя Роза посмотрела на него с таким презрением, что все краски схлынули с его упитанного лица. Он, стиснув зубы, сказал: — Не лезь. Мы сами разберёмся, как воспитывать нашу дочь. — Я вижу. Геша, пойдём.       Взгляд отца кричал, что стоит ей сдвинуться с места, как начнётся новый скандал. Женя понимала, что не хочет ссор. Но встала и пошла за тётей.       Вторую неделю его ломало от высокой температуры. Четырнадцать дней Турбо не мог говорить из-за адской боли в горле (но даже она не являлась веской причиной, чтобы бросить курить). Ему плохо до обмороков, но он всё равно приходил на сборы. Болеть на ногах — не привычка, но вынужденная норма. Дома всё равно о нём некому позаботиться, а в единственную на весь универсам больницу он не сунется, пока откуда не выпишут Коновалову. Не хочется лишний раз попадаться ей (и уж тем более её отцу) на глаза. Ведь пацаны не извиняются, даже если хотят умереть от стыда.       Валера зашёлся болезненным кашлем, натянул одеяло до самых ушей. Оно не спасло от озноба, хотя иногда и создало иллюзию тепла. В такие моменты ему всегда хотелось чаю. Плевать какого. Лишь бы его заварила мама и, не боясь заболеть, посидела бы рядом. Погладила по кудрявым волосам, тихо журя за непослушание (ведь дети болеют исключительно из-за него). Валера свернулся калачиком. На душе и так тошно, зачем делать себе ещё больнее?! Идиот.       Звонок в дверь ненадолго привёл в себя. Помутневший от жара разум напрягся, готовясь выпутываться из очередной передряги. Потому что у бати есть ключи, и никто другой в их квартиру просто так не придет. Либо менты, либо батины запойные дружки. И тех и других видеть не хотелось одинаково сильно.       Он бесшумно прошел в коридор, посмотрел в глазок и сразу же выдохнул. Опасаться нечего. На пороге стоял Зима с литровой банкой варенья под мышкой. — Открывай давай, — чуть громче сказал пацан. — Открываю, — передразнивая его картавость, хохотнул Турбо. — Хорош, — недовольно буркнул Зима.       Как только дверь открылась, он по-хозяйски вошёл в квартиру. Пацан верно предположил, что друг о себе не заботится поэтому, всучив Турбо банку варенья, скрылся на кухне. — Чё пришел? — Турбо смерил его недовольным взглядом, сел за стол. — Лечить тебя, дебила. — Пацан знал, где что лежит, а потому в течение минуты на столе появилось всё необходимое для чая. — Я просил? — Вахит недовольно цокнул. — Да ты скорее сдохнешь, чем попросишь. И судя по твоим бледному хлебалу, к просьбе ты очень близок. — Валера скривился. Принимать помощь даже от лучшего друга не хотелось. Что, он сам не вылечится? — Мамка сказала, чтобы ты всё сожрал. Банку вернешь! — Да хоть сейчас забирай. — Валера ворчал скорее ради приличия. Хоть инстинктивно он и ожидал подвоха после проявления заботы, ему было чертовски приятно. Немного грустно, что это дурацкое убеждение распространяется даже на тётю Луизу. Она ведь святая женщина! Запомнила, что ему нравится малина, выдала из личных запасов, хотя они сами живут далеко не богато… За недоверие вдруг стало стыдно. — Ты давай не пизди. — Между тем сказал Вахит. — Жри варенье и выздоравливай.       Зима, сделав больному чай, принялся убираться. Понимал, что упрямый придурок в силу своего состояния не сможет ни помыть посуду, ни стереть грязь со стола и столешницы. А глаза наверняка мозолит.       На этом и строилась их дружба: Вахит заботился, Турбо учился это принимать. Хороший тандем.       Чтобы не пускать в жизнь лишнюю лирику, Зима всегда старался за свою помощь что-то взять — информацию, обещание или же сигарету. Не хотел верить в собственное благородство и сильнейшую привязанность к упрямому идиоту. А потому, когда чашки опустели, а варенья стало меньше на треть, Зима решил начать интересующий его разговор. Спрашивать в лоб про инцидент на дискотеке — тупо. Зная Валеру, тема утонет в бесполезных подробностях. — Валюхе реальный срок светит. Слыхал? — Валера напрягся. В голове слишком чётко звучали слезливые крики девчонки, что на днях умоляла его помочь выпутаться из этой истории. На душе погано. Он, потупившись, кивнул. — И за что её так? — Тяжкие телесные и наличие заявы, — отрешённо ответил пацан.       Вахит чуть замялся, стараясь подобрать правильные слова, но по хмурому настроению друга понял — бесполезно. Чтобы он не сказал, Турбо увильнёт от ответа. Но чтобы этот прямолинейный дурак так хитрил?.. Видимо, произошедшее куда серьезнее, чем Зима думал. — Это как-то связано с той девкой?       Валера резко поднялся и, достав из кармана пачку сигарет, ушёл на балкон. Но Зима и не думал отступать. Он отправился следом.       Морозный воздух в совокупности с дымом в который раз обожгли уязвлённые болезнью лёгкие и горло. Турбо крепко выругался, сплюнул с высоты седьмого этажа и снова затянулся. Боль отрезвила, помогая вернуться в реальность. Он, не привыкший думать наперёд, с трудом простраивал план своего вранья. Пацан заблудился в дебрях собственных чувств, впервые захотел что-то скрыть от лучшего друга. Очень мерзкое ощущение. Но, подумав немного, он решил, что это куда лучше, чем раскапывать ситуацию и возненавидеть себя ещё больше за неоправданность жестоких поступков в отношении девчонок. Турбо — пацан, живущий по уличным понятиям. Но вместе с тем он оставался человеком, не лишённым совести. — Вот какая ситуёвина, — сказал Вахит, облокачиваясь на подоконник с зажатой в зубах сигаретой. — Бабы ни с чего дерутся, одна попадает в ментуру, другая прохлаждается в больничке. К первой ты гоняешь на свидание, вторую отвёз в богадельню. Чё за выкрутасы? — Он прикурил сигарету, задумчиво смотря вдаль. — Даже не пытайся пиздеть. — Турбо молчал. — Я тебе ща чапалах пропишу. — Вдруг хохотнул Зима. — Нахера?! — тут же возмутился Валера, закашливаясь дымом. — Чтоб много не думал. С моим малым всегда прокатывает. Разок втащишь, и всё как на духу рассказывает, — Зима, зажав сигарету губами, показушно принялся закатывать рукава. — Ну?       Турбо обречённо вздохнул. Он долго думал (Зима не стал подгонять), взвешивал. А что, если на душе полегчает после признания? Или всё-таки лучше не грузить друга этой мутатенью? — Я думал, она на нас стуканула. — Наконец, признался Валера. — Думал сам преподать урок, но вписалась Валя. И где она теперь? Не хочу больше с этой Коноваловой иметь никаких дел. Себе дороже. — В изворотливой правде мелькнула кристально чистая истина. Под слоем высокомерных слов лежало обещание, которое пацан дал себе. Он будет её избегать, чтобы больше ни одна из встреч не закончилась для девчонки неприятными последствиями. Своего рода благодарность и извинение за (незаслуженно) причинную боль. Пацан ловко выкинул окурок. — А Валя… Я к ней ходил на днях. Она просила её вытащить. Хотела, чтобы я заставил девку забрать заявление. — Ты этого не сделаешь, — слова прозвучали так, словно их сказал умудренный опытом философ, нежели облачный хулиган.       Зима многозначительно вздохнул. Очередную проблему друга он воспринимал как свою собственную. И тяжелее было оттого, что он никак не мог помочь.       Их разговор прервался внезапным приходом главы семейства (если его вообще можно таковым назвать). Обрюзгшее от вечного пьянства лицо, поплывшая фигура с короткими кривыми ногами. Мужчина поплёлся в свою комнату, но вдруг остановился, заметив чашки и банку варенья на кухонном столе. Он, как и сын, давно привык к отсутствию еды дома. — Валерка, — протяжно позвал скрипучий голос. Турбо недовольно закатил глаза, но с места не двинулся. — Оглох, засранец? — Чё? — Через плечо! Опять дома куришь, падла? — Турбо промолчал. Зачем тратить силы на бесполезный разговор с бесполезным человеком?       Отец проковылял в его комнату, с недовольством посмотрел на мальчишек. В заплывших глазах сверкнуло надменное довольство. — То есть как клянчить разговор с Розкой Коноваловой — это «пап, помоги», а как уважение проявить — так хуй?! — Он двигался в сторону сына. — Ублюдок неблагодарный.       Всё по знакомому сценарию. Зима никогда не лез в их семейные разборки. Во-первых, знал, что друг разберётся за пару минут. Его отец, видимо, позабыл, что Валере давно не семь лет и рост его уже далеко не полтора метра. Теперь обычный подзатыльник мало того, что не будет действенен, так ещё и встретит реакцию в виде сильнейшего удара по лицу. Поорут, подерутся, да разойдутся по комнатам. Во-вторых, когда друг в свойственной ему манере отвечал на колкие замечания отца, внутри всё сжималось. Зима был воспитан по-другому. Он не то что никогда не отвечал отцу, даже не имел права подумать о возможности такого грубого обращения в его сторону.       Зима зажмурился, на ощупь достал очередную сигарету и нервно её прикурил. Звуки драки проникали под кожу, сковывали тисками все органы. Он не должен лезть. Это не его дело. И уж тем более не его семья. Но друга очень жаль. Перед его отцом — стыдно.       Чтобы не терзать себя чувством вины, пацан обдумывал всё услышанное. Слишком часто в их разговорах фигурировала Женя и её семья. Может, друг влюбился? Если да, то вёл себя слишком странно. Турбо не из терпеливых. Если ему нравилась девка, он добивался её в течение двух недель (и это самый долгий срок). Сейчас же его действия были с лишним спонтанными и нелогичными (хотя, казалось бы, куда больше, если речь идёт о Турбо?).       Или всё дело в Вале? Может, он искал встречи с родственниками Жени, чтобы попытаться их переубедить?.. Тоже нет. Турбо не за кого, кроме своих пацанов, не впрягался. Даже если девки очень нравились, никогда не лез в их дела.       Сплошной гемор с этим Туркиным! А главная загвоздка в том, что этот придурок никогда и ничего о себе не рассказывал. Вахита раздражало это дурацкое упрямство. Как помогать пацанам, так это он первый, но если попал в передрягу, то «я сам; чё пристал; мне нормально». К чему это сраное благородство? Кому от него лучше?! Даже сейчас! Если бы скорлупа не трепалась о произошедшем, Турбо не рассказал ни о своей болезни, ни о взятых в долг деньгах. — Звиняй, — хмуро буркнул Валера, вернувшись на балкон. На скуле появился слабый кровоподтёк. Судя по тишине в квартире, проблема с отцом была решена. — Не страшно. Пойдём?       Зима выпроводил друга с балкона и, плотно закрыв дверь, снова пошёл ставить чайник. Он тайком заглянул в комнату старшего. Хотел убедиться, что ничего страшного не произошло. Дядя Лёша, вырубленный одним чётким ударом, лежал на кровати. Пусть так.       Зима по новой заварил чай и вернулся в комнату. К тому времени разморённый вареньем и дракой Валера успел уснуть. Вахит поставил чашки на пол, сел рядом. Кровоподтёк слишком бросался в глаза.       При наличии такого отца ненависть и недоверия к миру вполне могли входить в базовую комплектацию Турбо. От этих размышлений стало ещё тоскливее. Тогда Зима решил: поможет исподтишка. Конечно, это не его дело. Разумеется, все закончится дракой с Турбо, но… Во-первых, побои, в отличие от мук совести, имеют свойство сходить. Во-вторых, для Вахита он уже давно был не просто одноконторцем. Для пацанов он не сделает и половины из того, что делал для Валеры. Зима дорожил этим упрямым придурком. Возможно больше, чем стоило бы.       О произошедшем на дискотеке уже знала вся школа и, вопреки Жениным надеждам, прошедшие несколько недель не смогли унять людского любопытства. Наоборот, отсутствие девушки лишь подливало масло в огонь интереса окружающих. Каждый взгляд ощущался на коже мерзким жуком, которого она бы очень хотела, но не могла стряхнуть.       Некоторые смотрели с жалостью. Они как будто хотели поддержать, но боялись, что одно неверное действие поставит их в ту же ситуацию. Её не до конца зажившие раны были наглядным пособием для тех, кто осмелился думать, что может конкурировать с правилами улицы.       Для других её подавленное состояние стало безмолвным разрешением насмехаться. Потухшие глаза радовали пацанов из конторы и их девчонок. Вся эта стая шакалов (по-другому их просто не назвать) вписывала сотворённое Валей в свой послужной список. Как будто каждый из них не только находился в том туалете, но и самолично избивал Женю. Никто не знал подробностей, но все были уверены — получила за дело. И новость об аресте девушки Турбо лишь подтвердила эту мысль. К Жене не лезли на территории школы, не успевали выследить и после. Зато не стесняясь смеялись над пятнадцатилеткой, которую встречала и провожала до школы мама.       Все люди, которые не замечали Жени до того дня, теперь сводили с ума. Девушка чувствовала себя экспонатом в музее, у которого, при наличии таблички «не прикасаться», облапан каждый миллиметр. Она безуспешно старалась убедить себя в том, что окружающим, по большому счету, плевать на неё. Но тревога делала своё дело, медленно сводя девушку с ума.       Единственной отрадой была Лина. Одноклассница никак не затрагивала произошедшее, с пониманием относилась к Жениному молчанию. Она сильно удивилась, услышав про стеснение заикания и выбитых зубов. Лина предположить не могла, что всё настолько серьёзно. Тот разговор довёл Женю до слёз. Она долго извинялась за излишнюю эмоциональность. Одноклассница всё свела в шутку и поддержала её, про себя решив, что больше никогда не поднимет эту тему.       На второй неделе учёба выдалась пара спокойных дней. Женя успела понадеяться, что всем надоело обмусоливать одну и ту же тему. Ошиблась. Выяснилось, что это было лишь затишьем перед бурей новых издевательств. Ей дали самое мерзкое прозвище — «рояль» и теперь, куда бы она ни пошла, оно преследовало её ночным кошмаром. Пары дней издевательств хватило, чтобы Женя в слезах ворвалась домой и стала умолять родителей о походе к зубному. К счастью, в этот раз отец её услышал. Но, даже когда проблема была решена с помощью вставление, практически неотличимых от настоящих, протезов, шуточки никуда не делись. Учителя вступились, только когда травля происходила на их глазах. В остальных случаях они предпочитали упустить это из внимания. Что взять с детей? Сами разберутся.       Как назло, именно в ту неделю Лина заболела, а потому девушка осталась один на один с проблемой. Пацаны и их бабы не давали ей прохода, злорадствовали.       И вот, когда в очередной раз её задели плечом и облили омерзительными шутками, девушка не выдержала. Сначала она даже не ощутила скатывающихся по щекам слёз. А потом вдруг её накрыло чувство давящей безысходности. Стоя посреди коридора, Женя рыдала, как маленький ребенок. Одинокий, никем не защищённый, абсолютно беспомощный.       Вдруг обидчика откинули Жене под ноги одним мощным пинком. Девушка в недоумении посмотрела на одного мальчишку, перевела взгляд на второго, который мгновением позже распластался рядом с дружком. — Извиняйтесь, — ледяным тоном бросил подошедший Аскер. Он слегка разминал кулак, намекая, что, если требований не будет выполнено, разбитыми носами дело не кончится. — Хана тебе, — гнусаво бросил мальчишка. — тебе универсам этого… — Извиняйтесь, падлы! — Крикнул пацан.       Женя от удивления приоткрыла рот. Она смотрела на Аскера, как на героя (коим он для неё являлся). Девушка не знала, что именно его разозлило, но была чертовски признательна хотя бы за то, что он не струсил.       Пацаны извинились сквозь сжатые зубы. Аскер уже хотел наподдать им за «неискренность», но Женина рука на запястье и её взволнованный взгляд остановили его. Когда поганцы убежали, одноклассник аккуратно высвободил руку. Женя тут же разжала пальцы, чуть отступила, смущённо улыбнувшись. — Так лучше, — лениво сказал мальчишка. — Кислая мина тебе не идёт. — Сп-п-пасибо, — с трудом выговорила девушка. Аскер удивился. — Че, настолько испугалась?       Её кольнул стыд. Очень больно, в самое сердце. Неужели, настолько заметно?! Как унизительно…       Аскер лишь хмыкнул и добавил: — Они не отстанут, пока не прекратишь распускать нюни. Давай сдачи. — Легко сказать, когда… Женя нахмурилась. — К-к-как? — теперь пришла очередь Аскера удивляться. Он отвёл Женю в сторону. — Ещё раз. Чего? — К-как мне дать сдачи? — Руками. — Девушка закатила глаза. — Ну а как на глупый вопрос реагировать? Берёшь и бьёшь. — Я не умею. — Научись. — Научи, — вдруг выпалила девушка.       Пришедшее в голову решение одновременно было самым глупым и гениальным из всех, что она приняла в последнее время. Женя посмотрела на одноклассника и с уверенностью повторила: — Научи меня. П-п-пожалуйста.       Она видела на его лице смятение, ироничную усмешку и впоследствии чистейшее удивление, когда мальчишка понял, что в просьбе нет и толики шутки. Аскер впервые на её памяти растерялся до такой степени, что рот приоткрылся сам с собой. Нужно срочно что-то сделать! — Всего п-пар п-п-приёмов!       Ни один мускул на его лице не дрогнул. Мальчишка смотрел прямо. Женя с замиранием сердца ожидал его ответа. Вдруг Аскер положил руку ей на голову и аккуратно растрепал волосы. — С короткими тебе лучше, — бросил он, прежде чем развернуться и уйти.       Все последующие попытки переубедить одноклассника оказались абсолютно бесполезны. Его категоричность злила, вгоняла в тупик. Но Женя и не думала останавливаться. Не сейчас, когда, как ей казалось, она смогла найти решение своей проблемы.       Казань заволокла первая неделя марта. Пригревающее солнце и частые дожди размыли зимнюю грязь. Огромные лужи в ямах разбитых дорог напоминали озёра. Школьники и студенты всё чаще появлялись на улицах, старались впитать забытое за зиму солнечное тепло. И пацаны не были исключением.       Они с Турбо курили у дома, когда Вахит заметил Коновалову. Девушка ловко огибала мокроту, уверенно направляясь к ним. Зима хохотнул себе под нос. Он никогда не был фаталистом, но на такие совпадения невозможно не обратить внимание. Когда Андрей впервые упомянул, что Коновалова ищет с ним встречи, пацан решил, что это какая-то ошибка. Потом, заметив её ошивающуюся у коробки, где обычно проходят сборы, засомневался. А теперь, глядя на то, как Женя решительно шла в их сторону, точно понял — неслучайность.       Завидев её, Турбо опешил и чуть не выкинул только-только прикуренную сигарету. Внутри всё напряглось, и он уже хотел сбежать трусливым зайцем, как вдруг почувствовал цепкую хватку на подоле куртки. Пацан озадаченно глянул на друга. Зима лишь философский смотрел вдаль. — Пусти, козлина, — прошипел Турбо сквозь сжатые зубы. — Я не держу, — буднично ответил Зима.       Валера схватил его за грудки и уже хотел втащить за неприкрытое враньё, как вдруг снова обратил внимание на Женю. Он с досадой понял, что упустил те заветные несколько секунд, в которые мог сбежать так, чтобы это не выглядело побегом. Теперь же девушка была слишком близко. — Пизда тебе. — Вахита не напугал озлобленный взгляд и угроза, которую он и так слышала по десять раз на дню.       Зиму веселила ситуация. Только сейчас, наблюдая за поколением друга, до него, наконец, дошло, почему Турбо всегда первым лезет в драки и разборки. Раньше Вахит предполагал, что это глупость. Потом списал на желание стать авторитетом. А теперь увидел — страх. Зачастую неожиданное нападение выбивало оппонентов из колеи и позволяло пацану задать драке нужный ему темп. Но сейчас, когда перед ними не толпа пацанов из другой конторы, а одна тощая девчонка, Валера растерялся. По его логике нужно выйти вперёд, начать разговор, может даже припугнуть. Зима видел, с какой скоростью менялись эмоции на его лице. Турбо знал как надо, но сделать этого не мог. Почему перед ней он словно бессилен?       Увиденное пробудило в Зиме азарт учёного, стоящего на пороге открытия. — Ля, какие люди, — протяжно усмехнулся он, когда Женя подошла ближе. Вахит видел её волнение, а потому не стал пугать привычной манерой речи. Широко улыбнувшись, он отбросил сигарету. — Чё такая красная? Гнался кто? — Боялась, что уйдёте, — сдержанно улыбнулась девчонка. — Чё пришла? — дружелюбно спросил Зима. Он искоса глянул на друга и чуть не засмеялся: Турбо напряжённо смотрел в одну точку, насупился и плотно сжал губы. Он будто боялся, что девушка может попасть в его поле зрения. — К-как рук-ка? — лицо Турбо помрачнело пуще прежнего. — Волнуешься за меня? — его игривая насмешка отозвалась улыбкой на девичьем лице. Женя кивнула. — Сложная травма. Хорошо, если зажила. — Твоими молитвами. Так чё хочешь-то?       Теперь очередь Жени тушеваться. Она старательно подбирала слова, чтобы ни в коем случае не звучать жалко или напугано. И пусть приветливый тон пацана помог расслабиться, в душе ещё звенело беспокойство. — Научи драться.       Пацанов перекосило от удивления. Они переглянулись, уставились на Женю. О таком не просят. Уж точно не девчонки.       Всё тело Турбо словно потяжелело на несколько тонн. Желудок скрутило в рвотном позыве. Прошедшие вдали от неё полтора месяца разбавили концентрированные эмоции и помогли ненадолго отвлечься от случившегося. Пацану стало в какой-то степени легче. Бесконечные приключения на улице и вовсе заглушили голос совести. Но сейчас, когда она стояла напротив и смотрела на них широко открытыми доверчивыми глазами, всё то, от чего он сбегал, нахлынуло с новой силой. Как же чертовски гадко…       Турбо с трудом сдерживал желание посмотреть на неё. Злился, до боли сжимал кулаки, но не поворачивался. Будто чувствовал, что потом не сможет оторвать глаз. — Нахер оно тебе надо? Шуруй домой, играй в куклы. — Надо! — вдруг выпалила Женя. — Мне больше некого просить. — А мы тут при чём? — вся весёлость из голоса Вахита пропала. Он затушил сигарету, засунул руки в карманы. Одно дело быть дружелюбным и совсем другое идти против своих же принципов. Девки к конторе и её участникам не должны подходить на пушечный выстрел. За исключением одного, всем известного, варианта.       Женя растерялась от такой резкой перемены в настроении. — П-пожалуйста, — вдруг сказала она. — Я с ума сойду. — Женя стыдливо опустила взгляд, на секунду прикусила язык. Такими откровениями она не делилась даже с семьёй… Пацаны были её последним шансом, а потому девушка призналась: — я жить нормально не могу. Самой от себя тошно. Я устала б-бояться к-к-каждого шороха! Вахит, п-п-пожалуйста! — Валера до крови прикусил губу. Её слова резали по живому. — Я не займу много времени. П-просто п-п-покажите, как уклоняться от ударов, может п-пара п-приёмов и… — С девками не возимся, — категорично заявил Зима. — Хочешь защиты, ходи с кем-нибудь из конторы. Только так, красавица. — Я заплачу́.       И снова повисла тишина. Мрачная, не предвещающая ничего хорошего. Женя знала, что накопленных на побег в Москву сбережений будет мало. Дай Боже, чтобы хватило на пять-шесть тренировок. Девушка до последнего не хотела предлагать деньги. Но это последний козырь в её рукаве, и она решительно разыграла эту карту.       Вот и ещё одна причина стать фаталистом. Зима бы и сам не прочь согласиться на такой плёвый заработок. Он бы придумал, как обойти систему. На крайняк, положил бы чуть больше в общак. На такое Кощей бы точно закрыл глаза.       Зима ещё раз оценил ситуацию. Его не покидало ощущение, что всё происходящее сталкивало Женю и Турбо нос к носу. И сейчас, заметив в её взгляде знакомую искру решимости, которую периодически наблюдал в серо-зелёных глазах друга, Вахит решил: вставать между ними не будет. Наблюдать со стороны, подсказывать, но не мешать. Подсобит судьбе, так сказать. — Я тоже в это не впишусь. — Зима чуть не врезал ему с разворота. Почему этот придурок открывает рот, когда не надо?! Или же всё дело в звенящей тупости? Вахит не знал. Он повернулся к другу и сквозь сжатые зубы прошипел так, чтобы девчонка не услышала: — Апрель. Деньги. — «Женя» не вырвалось чудом. — Вкурил? — Иди нахрен, — в той же манере прошипел Валера. — Ребят! — отвлекла их Женя своим отчаянным выкриком. Они повернулись к ней. — П-пацаны, п-п-пожалуйста. П-пять рублей за тренировку. — Да чё ты прикопалась? Сказали тебе. Нет! — Вахит смотрел на друга, как на идиота. Не лезть, не лезть, не лезть. Сами разберутся. — Да что мне сделать, чтоб вы согласились? — Сказали же, — вмешался Зима, — ходи с пацаном и… — Не моя история, — с небывалой строгостью заявила девушка. Тут пришла очередь растеряться Вахиту. Дело становилось сложнее с каждой минутой. — Я хочу сама себя защитить. — Удачи, — бросил Турбо уходя.       В голове звенела пустота. Женя не представляла, что ей делать. Последняя надежда таяла, как снежок под июньским солнцем. Хотелось кричать от отчаяния. — Думай, — вдруг сказал Зима. По сравнению с ней пацан выглядел абсолютно спокойным, словно он находился над ситуацией. Досконально знал мотивы и чувства обоих, а потому без труда подбирал слова.       Вахит научился этому трюку у матери, когда та ругала их с братом. Нейтральные фразы, сказанные с нужной интонацией, творили чудеса, помогая человеку возродить даже самые бледные воспоминания. Житейская мудрость Луизы в очередной раз сработала безупречно. Зима понял это по воодушевлению, появившемся на лице Жени. Она бросилась вслед за Турбо. Вахит с довольной улыбкой наблюдал за ними, закуривая очередную сигарету. И как тут не стать фаталистом?       Валера ускорил шаг. Он старательно отгонял мысли об удачном (со всех сторон) предложении. Тут и деньги, и возможность угомонить бушующую совесть, но… Турбо дал слово. И кем он будет, если не станет держать ответ даже перед собой? Пообещал, что не подойдёт, значит, не подойдёт!       Её хватка на его запястье была некрепкой. Пацан обернулся с полной готовностью влезть в очередную драку, но, увидев девушку, остолбенел. Обычно его грозный тон сдувал людей с пути, а тут… Да что с ней не так?! — Ты мне должен! — уверенно заявила Женя.       Турбо криво усмехнулся, коротко хохотнул, и, поняв, что она говорит на полном серьёзе, рассмеялся во весь голос. — Сочтёмся, — твёрдо заявила Женя. Он окинул её снисходительным взглядом. — Ты сам сказал. Самое время вернуть должок.       Пацан резко схватил её за воротник, дёрнул на себя. Злость слепила глаза. Лицо мгновенно побледнело от страха, но врождённое упрямство не позволило дать заднюю. Девушка впилась в него взглядом. — Ты совсем тупая?! — А ты своё же слово нарушишь? — Он лишь сильнее стиснул кулаки. — Я тебе слова не давал. — Давал. — Не давал. — Давал.       Турбо замахнулся, чтобы привести оборзевшую девчонку в чувства хорошей пощечиной. Не смог. И дело вовсе не в том, что она вся сжалась от страха, забавно зажмурившись. Внутри всё протестовало. Требовало больше никогда не поднимать руку на неё.       В приступе злости пацан оттолкнул Женю и пошёл своей дорогой. Она пошла за ним. И сколько бы Турбо не угрожал, не кричал и не сбегал, Женя подстраивалась под его темп, чтобы идти рядом.       Догонялки продлились вплоть до позднего вечера. Её упрямству позавидовали бы даже бараны. Это восхищало его так же сильно, как и бесило.       Пацан резко остановился в темной арке её дома. Он нервно ходил из стороны в сторону, бросал на девчонку озлобленные взгляды. Нервным движением достал сигареты. Тусклый свет подпаленной спички на мгновение озарил его уставшее лицо и зелёные глаза, что неотрывно смотрели на девчонку. Женя стояла совсем рядом. Плечи слегка расправились. Она на интуитивном уровне понимала — Турбо её не ударит. Рядом с ним было по-своему спокойно. Это поражало, ведь ещё час назад пацан орал на неё дурниной. И в чём причина такого странного, иррационального, состояния?       Из задумчивости девушку выдернул его короткий смешок и утомленная фраза: — За мной бегали девки, но ты… Бешеная. — Женя усмехнулась. Вымотанный её преследованием пацан прислонился к стене, затянулся сигаретой. — Сочту за комплимент. — Не вздумай.       Около минуты они стояли в тишине. Где-то вдалеке слышались голоса прохожих и гудение редких машин. Турбо думал. Как угомонить собственную совесть? Как скрыть от пацанов? Зима мог войти в положение пацанов, а остальные — нет. Возиться с девкой, с которой не ходишь, не преступление, но будут вопросы. А ненужные расспросы могут посодействовать появлению проблем.       Он снова посмотрел на Женю. Девушка молча ждала его решения. И, несмотря на страх, который лёгкой вуалью покрывал её лицо, где-то в глубине души Турбо понимал — не согласится он, согласится другой. И тогда он ничем не сможет помочь. — Ты реально не отъебешься? — Она решительно мотнула головой. Пацан горестно вздохнул. — Да твою… Хрен с тобой! Чё тебе там надо? — Женя впервые за последние два месяца так широко улыбнулась. У него в груди что-то приятно ёкнуло. — К-как защищаться! — торопливо начала она: — В идеале ещё п-п-п-пару п-приемов. Ну… На всякий случай. — Всё равно не втыкаю. Нахер оно тебе надо?.. — Дискотека п-п-показала, что единственный, к-кто может меня защитить — я сама. — Турбо слишком хорошо понимал, что она имеет в виду. Если соглашаться, то нужно брать от предложения всё. Пацан состроил насмешливую гримасу. — Рубль за занятие. — Я же п-п-предложила… — Херовый из тебя торгаш, — он ухмыльнулся. — Вот тебе первое правило — всегда слушай своего тренера. Сказал рубль, значит, рубль. — Сам торговаться не умеешь.       Турбо рассмеялся. Пусть думает что хочет. Главное, что он сможет выручить из сделки максимальную выгоду — встречи с Женей. А деньги скорее приятное дополнение (и отличный предлог, чтобы угомонить совесть). Чем медленнее они будут заканчиваться, тем дольше она сможет находиться подле него.