Мое

Когда приходит сообщение «в автобусе, скоро буду», Рауль не может сдержать смех, да и не хочет. Хорошо, что он один, а то точно бы пошутил про лягушонку в коробчонке вслух. Помимо веселья, Рауль испытывает искреннее сочувствие ко всем, кто едет с его альфаческим альфой на грани нового гона в одной коробке. Подавители ему снова запрещено принимать. Значит, он никому не уступит место, будет угрожающе и насупленно смотреть на любого, кто сделает что-то не то, по его мнению, значит, он будет невыносимо сильно пахнуть. Рауль перестает смеяться, в животе теплеет и покалывает, прогревающее ощущение пытается подняться выше, Рауль не хочет пускать. В этот раз они условились снова встретиться за день до течки и дождаться ее начала вместе. Придумал это Рауль, потому что ему понравилось, как быстро в такой ситуации тело получает удовлетворение, не успев известись, перекрутиться и спазмироваться. Хэнк своими ощущениями не поделился, но согласился без всяких уговоров. Рауль чувствовал, что готов и поуговаривать его, и до конца не верил, что получил полное прощение, которое не обернется в ближайшее время какой-нибудь тупой прямолинейной местью. Был момент, когда он подумал, что сейчас ему будут воздавать по заслугам. Посреди цикла он позвал Хэнка провести время вместе. Рассчет был деловой, надо было снова обсудить с отцом свою позицию в руководстве компанией и доступ к ресурсам. Тот опять решил поговорить в кафе при фабрике. Рауль пригласил Хэнка поесть пирожных. Отец опаздывал, и они пошли по местам боевой славы — по подсобкам, где были заперты, когда у Хэнка случился дебют. Он с забавным интересом осмотрел обе: свою без особого восторга, но очень внимательно. А вот комнатушку, где сидел Рауль, стал обнюхивать, причем пытаясь это скрыть. Когда он закрыл дверь, Рауль только усмехнулся. Когда прижал его к стенке и полез целоваться — Рауль ответил с готовностью. Когда Хэнк расстегнул ему штаны и полез в белье, Рауль почти начал сопротивляться, решив, что сейчас будет больно. Он смог взять себя в руки и приготовился терпеть, но Хэнк просто надрачивал его член и улыбался мягко и даже смущенно, когда они встречались взглядами. Мысль, что Хэнку все это нравится вне гона и течки, вне гормональных механизмов и генетической предрешенности, была острой и приятной. Мысль, что дрочить другому человеку он умеет, немного охлаждала голову и низ живота. Больше всего хотелось положить руки ему на плечи и надавить, заставляя встать на колени, но Рауль держался до последнего, пока не кончил, подозревая, что такое может быть перебором. Когда Рауль повернул их на 180 градусов, припирая к стенке уже Хэнка, то подумал, что сам бы мог ему отсосать, раз он такой хороший. Но тоже быстро себя остановил. Минет оставался практикой, которую он ненавидел. Невкусное унижение при тотальной нехватке воздуха. Удивительно, что он даже просто подумал о таком. Вроде до течки было далеко, а мозги уже заволакивало. Обратно в зал они вернулись только чуть-чуть взъерошенными, но, кажется, очень пахучими. Сотрудники, чье место в алфавите Рауль точно знал, почти синхронно подняли на них глаза или повернулись. Отец тоже. Он тоже был взъерошенный и пахучий, даже Хэнк заметил и вылупился на него. Или просто не ожидал увидеть «дядю Стаса» в рабочей среде обитания. Хэнк сел за соседний столик и, колупаясь в телефоне, принялся уничтожать сладкое с сытным вперемешку. Странно, но это Рауля смиряло с действительностью и успокаивало. Ну а чего тебе волноваться, если твой альфа сидит рядом и ест. Волноваться должны все остальные. Отец, например. Он как раз перегнулся через стол и тихо сказал: «Рауль, ты же знаешь, что так дела не делаются». Они оба знали, что именно так дела и делаются. Единственный способ для омеги выживать в бизнесе и не оставаться на каждых переговорах без штанов во всех смыслах — это таскать на все встречи альфу, истинного или присвоенного через укус. Рауль знал пару омег на материке, которые покусались с собственными охранниками. Да и сам отец раньше, чуть что надо было обсудить с Бабичем, вызывал в дом Костика, чтобы просто помаячил где-то в пределах досягаемости. Когда бизнес пошел в гору и надо было постоянно решать вопросы, как расширяться и где брать средства, он у них почти жил, очевидно ничего не понимая и думая, что его по доброте душевной накачивают дорогим алкоголем. Сам отец после каждой успешной сделки ходил вроде довольный, но нервный, несчастный и неудовлетворенный. Рауль наблюдал, Раулю было интересно, как дела делаются, потому что он готовился в них влезть как наследник. Так было до шестой течки, когда случились первый раз, первая метка и все рухнуло. А теперь, кажется, начало исправляться. Высказывая свое недовольство, отец постоянно посматривал Раулю за плечо, на Хэнка. Ну, как обычно — альфа в центре внимания. В их случае особенно — потому что истинный, а это по закону дает право претендовать на имущество и проблемы своей пары. Рауль мог получить кусок ментовской квартиры. Хэнк — столик, за которым сидел, и половину десертной витрины в вечное пользование. Главное, чтобы была метка. Вот об этом ему с Хэнком надо поговорить. Не отвлекаясь особенно на него, не раздевая с порога и пытаясь говорить четко, чтобы не смеяться над абсурдностью ситуации. И, возможно, заранее стакан с водичкой приготовить, какую-нибудь систему антирык. В прошлый раз он своеобразно отреагировал на новости о большой любви Бабича к семье Кудиновых, ну, к одному ее представителю. Интересно, так ли возмутит его история про другого. Рауль вздыхает и еще раз пытается прокрутить в голове, что нужно сказать. Можно начать издалека. Знаешь, с твоим появлением, ну и когда стало понятно, что ты за человек, у меня появился шанс вернуть себе нормальное положение в этой семье и показать, что я не дефектный, не порченный товарец, что я несу... Можно сразу на больное надавить. Знаешь, Бабич всегда хотел заграбастать наш бизнес. К отцу подкатить не получилось, Костика было палкой не отогнать. Не подогнать поближе, но и отправить куда подальше не получалось. Вообще он был каким-то альфой-хранителем нашей семьи, со мной вот сидел. А потом в ненужный момент свалил из города. А потом я сам нарвался. И Бабич решил, что получит бизнес через меня. Когда отец увидел метку, то сразу выписал меня из совета директоров и обиделся смертельно, что я под Бабича лег! Нет, слишком много драмы. Можно сразу к последним событиям. К главной хохме. На прошлой неделе Илюша и Бабич пришли к ним домой вместе и заявили, что они истинные. Мама просто встала и вышла. Отец окаменел от ужаса. Хотя очевидно же было, что они врут. Не сходилось: и тот, и другой далеки от начала цикла. После того как Илюша вылупился, они уже виделись, и обошлось без откровений, а тут почему-то вдруг... Дальше надо сказать, что это и есть самая настоящая тупая месть. Две обиженки: одному не дал сам Рауль, другого не взял Хэнк — и вот они объединились, чтобы как минимум заграбастать пирожковую империю. Пока Рауль думает, как бы изящнее предложить Хэнку покусаться, а также свести отцов, чтобы те тоже начали выполнять предназначение, и потом альфачи дуэтом в легкую загрызли Бабича, открывается дверь. Рауль поднимает глаза и видит светлую голову — Хэнк пока только заглядывает в кабинет и улыбается. Рауль решает, что пару часов или дней бизнес-разговоры подождут. Пусть отец там что-то с Бабичем обсуждает, пусть Илюша, весь из себя такой важный, занимается съемками рекламы для фабрики. У Рауля есть бордель и свой дурацкий альфа уже не в шаговой доступности, уже не на расстоянии вытянутой руки, а вот совсем близко, сам подошел и сам обнял. На улице март, заметно потеплело, гардероб у Хэнка не изменился, а значит, запах теперь еще сильнее. Он бьет в голову, встряхивая мысли, ложится на шею петлей и сдавливает, почти до боли где-то под лимфоузлами. Ребра как будто распахиваются, а между ног прожигает так, что, кажется, течка начнется на день раньше. Рауль не сразу понимает, что это нормальное человеческое возбуждение, а не природные чудеса. Хэнк сам запускает ладонь ему под лонг на спине. Рауль смеется, разворачивает его спиной к дивану и толкает вперед, чтобы он сел или упал. Хэнк падает, тоже смеется, подтверждая, что никаких разговоров про бизнес сейчас не будет, кажется, разговоров вообще — тоже. Раулю точно некогда, он забрался к нему на колени и постепенно сползает вниз, занятый обнюхиванием и осматриванием. Кожа на шее немного мокрая, короткие волосы силятся завернуться в кудряшки, очередная галимая тряпка с капюшоном пахнет школьной пылью, жареной рыбой, гаражом, маслом и сваркой. Ну, хоть руки чистые. Он вообще, кажется, только что их помыл, манжеты галимой тряпки мокрые. Чтобы отвлечься от того, как это глупо и как будто из детского сада — такой уровень милоты, Рауль спускается на колени на пол, задирает худи, уже готовый наклониться и, может, цапнуть Хэнка за сосок, но останавливается. — Это что? — спрашивает Рауль, глядя Хэнку в глаза, на живот его смотреть неприятно. Очень хочется заявить, что неплохо было бы все модификации в своем теле сначала с ним согласовывать. Хэнк мнется с ответом, пытаясь посмотреть куда-то в сторону, но потом все равно возвращаясь взглядом, будто вспоминая, что он тут альфа и дурости своей не должен стыдиться. Должен. Пусть другие не стыдятся — а он должен. — Да это так... — уклончиво отвечает он, понимания, что он, конечно, альфа, но при Рауле, и это накладывает определенные обязательства. — Рассказывай, рассказывай, я слушаю, — Рауль надеется, что выглядит угрожающе. — Да просто с пацанами сделали одинаковые татуировки! — Хэнк огрызается, очевидно и точно, будто что-то очень живое и личное затронули. Ну ничего себе. Знает Рауль, с какими пацанами, а проще говоря, с каким пацаном он парные татуировки сделал. «Черная весна» — очень в стиле его лохматого друга. Не отстанет никак, продолжает лезть к телу, которое, по всем правилам, если кому, кроме Хэнка, и принадлежит, так это Раулю. Точно надо покусаться. Закрепить, запретить. Хочется прямо сейчас, зубами поставить метку поверх свежей, еще воспаленной татуировки. Выкусать рядом с ней «Мое». Интересно, а сможет ли он убрать татуировку, как убирал синяки и ссадины. Надо будет потом попробовать, сейчас она действует на Рауля зловеще, кажется отравленной — если он коснется ее языком, то обожжется и больше не сможет почувствовать, какой Хэнк на вкус. Из-за сложной, закипающей злости Рауль уже не может разобрать какой — на ребрах, на кубиках, там где начинает дорожка светлых волос. Он медленно приспускает галимые треники, обнажая низ живота. Хэнк одновременно запрокидывает голову, вцепляется пальцами в диван и широко разводит ноги. Вместо вкуса по органам чувств бьет звук — короткий всхлип. Раулю нужна секунда, чтобы собраться с силами и мыслями. Он стягивает с Хэнка и штаны, и белье, и медленно проводит языком по члену. Терпимо. Хэнк смотрит на него во все глаза, будто не верит, что это происходит. Хочется сказать, что сейчас — да, происходит, будешь вести себя плохо — никогда больше произойдет. Причем ни с кем. Рауль уверен, что все это скажет, но сначала слегка размягчит альфаческий мозг, а потом и про бизнес скажет, и покусаться предложит. И «Черную весну» с его живота слижет, чтобы ее точно никогда не было.