***
С того дня Ванцзи окончательно лишился покоя. Ревность и подозрения грызли и мучили его днём и ночью. Во время занятий с младшими адептами он постоянно отвлекался, думая лишь о том, где сейчас Вэй Ин и что он делает. Воображение подкидывало ему такие картины, от которых хотелось не то ворваться в дом брата и разнести там всё в хлам, не то запереться в уединённом домике до конца своих дней. Ванцзи постоянно кидало из одной крайности в другую — от безудержной ярости до бессильного отчаяния и полного равнодушия ко всему. После занятий он чуть ли не сломя голову нёсся в цзинши. Если Вэй Ин был там, то Ванцзи накрывала волна невероятного облегчения. Он готов был упасть перед ним на колени и целовать полы его одеяний лишь за то, что он дома и ждёт его, Ванцзи. Если же Вэй Ина в цзинши не оказывалось, то Ванцзи, как безумный, растеряв жалкие остатки своей гордости и достоинства, бродил по резиденции в его поисках. В большинстве случаев находил. Чаще всего на кроличьей поляне. Иногда на тропинке, ведущей в прачечную. Порой в столовой — шутливо препирающегося с главным поваром по поводу полезности приправ. Тогда Ванцзи молча, кивком головы, приказывал Вэй Ину следовать за ним домой. Была бы воля Ванцзи, Вэй Ин вообще бы не покидал цзинши. Ни на мгновение. Однако даже последними крупицами своего разума Ванцзи понимал, что это уже слишком. Это ничем не будет отличаться от заточения в уединённом домике, от которого он когда-то столь отчаянно пытался спасти Вэй Ина. Совсем лишить его свободы он не мог. И был не вправе. И не желал — умом. Поэтому он позволял Вэй Ину беспрепятственно передвигаться по резиденции и заниматься тем, чем он хотел. Также они по-прежнему периодически выбирались в Гусу. Посещать Цайи Вэй Ин отказывался категорически. Ванцзи так и не смог добиться от него правды о том, что же тогда там между ними произошло. Но, очевидно, нечто такое, о чём Вэй Ину хотелось забыть. Ванцзи всё чаще стал замечать изменения, происходящие в поведении Вэй Ина. Он с каждым днём словно становился всё более уверенным в себе. К нему вернулась его прежняя гордость и непокорность. Нет, вёл он себя по-прежнему безупречно. Правила не нарушал. Был со всеми учтив и почтителен. Строго соблюдал субординацию. Нареканий к нему не было ни у Старейшин, ни у адептов. Однако что-то в нём неуловимо изменилось. В его осанке. В его взгляде. В его отношении к Ванцзи. В движениях Вэй Ина вновь появилась живость. Глаза засветились прежним блеском. На губах всё чаще мелькала улыбка. Правда, не тогда, когда он общался с Ванцзи. И Ванцзи с болью и тоской понимал, что всем этим изменениям может быть лишь одно объяснение — любовь. Это любовь Сичэня придаёт Вэй Ину силы. Именно она дарит ему крылья. Брат делает для Вэй Ина то, чего так и не смог сделать он, Ванцзи, — Сичэнь делает Вэй Ина счастливым…. Ванцзи же, в свою очередь, делал всё возможное, чтобы вернуть Вэй Ина себе. Чтобы вновь возвратиться к их прежним взаимоотношениям. К тому времени, когда Вэй Ин был с ним нежен и добровольно дарил ему свои ласки. Ванцзи страстно хотелось и до безумия не хватало этих ласк и этой щемящей нежности, на которую был способен только Вэй Ин. Ванцзи, как мог, старался ему угодить. Он каждый день приносил Вэй Ину его любимую еду из Гусу. Несколько раз даже протащил в Облачные Глубины «Улыбку императора». Дарил Вэй Ину дорогие и красивые вещи. Позволял ему вставать после удара утреннего колокола. Он готов был почти на всё ради благодарности Вэй Ина. Доходил до того, что, наплевав на свою гордость, умолял, уговаривал, унижался, заискивал. Но каждый раз получал категорический отказ. Вэй Ин был неумолим. На все свои мольбы и уговоры Ванцзи слышал от него лишь два ответа — «нет» и «не хочу». И тогда Ванцзи срывался. Брал то, в чём так мучительно нуждался, силой. Был грубым, жёстким, ненасытным. Однако это не утоляло изнуряющей его жажды. Познав взаимность Вэй Ина, пусть и иллюзорную, он невыносимо желал ощутить её вновь. Ему хотелось его нежности и тепла. Его трепетных прикосновений к своему телу. Его томных, с поволокой, взглядов из-под длинных ресниц. Его страсти, пусть даже напускной и ненастоящей. Но теперь Ванцзи во всём этом было отказано. Теперь Вэй Ин дарил всё это другому. И наверняка с гораздо большей охотой и желанием, чем некогда Ванцзи. Ванцзи сходил с ума. Боясь потерять Вэй Ина, желая единолично обладать им, он с каждым днём становился всё деспотичнее, грубее, жаднее. И тем самым всё сильнее отталкивал Вэй Ина и отвращал его от себя. И, вероятней всего, толкал его в нежные объятия Сичэня. Это превратилось в замкнутый круг, из которого, похоже, уже не было выхода. После жёстких, а порой и довольно жестоких «наказаний» Вэй Ин выплёвывал всё прямо на пол, с демонстративным отвращением вытирал рот рукавом и смотрел на Ванцзи хмуро, дерзко, вызывающе. Непокорно. Причиняя ему невыносимую боль. Погружая в бездну отчаяния. Вынуждая сбегать от этого холодного, презрительного взгляда куда глаза глядят и возвращаться в цзинши только к удару вечернего колокола. Отношения с братом тоже стали более… прохладными. Точнее, Ванцзи старался сократить их до минимума. Они, конечно, встречались для обсуждения различных дел ордена, но прежних их семейных чаепитий и разговоров «по душам» Ванцзи старательно избегал. Отнекивался занятостью. Потому что Сичэнь вёл себя как ни в чём не бывало. Беспокоился о самочувствии Ванцзи. С искренним участием интересовался его делами. Проявлял заботу. Был по-прежнему ласков. Смотрел на него с любовью и братской нежностью. Ванцзи знал, что это не игра и не лицемерие. Брат его любит. Всегда любил и любить не перестанет. И от этого было больнее во сто крат. Сичэнь вонзил в его спину нож, но, похоже, ещё не знал, что Ванцзи этот нож уже почувствовал. Возможно, Ванцзи следовало открыто с ним поговорить. Как мужчине с мужчиной. Задать вопросы и получить на них ответы. Он знал, что брат не станет ему лгать. Но Ванцзи боялся именно этого — правдивых ответов. Сейчас у него были хоть какие-то, но сомнения. Он усиленно старался убедить себя в том, что, возможно, всё не так. Что он ошибается. Что его ревнивый характер сыграл с ним злую шутку. Что он сам придумал эту связь Сичэня с Вэй Ином. И эти сомнения позволяли ему дышать. Если брат подтвердит все его подозрения. Если выяснится, что всё это правда, то… Ванцзи не знает, что он сделает. Он боялся самого себя. Своей реакции и её последствий. Поэтому предпочитал замалчивать проблему. Не говорил на эту тему ни с Вэй Ином, ни с Сичэнем. Решил, что в данном случае пусть лучше будут подозрения, чем окончательное и бесповоротное знание, которое его убьёт. После того постыдного обморока, в который он, словно нервная девица, хлопнулся в доме Сичэня, брат уговаривал его отправиться на отдых на то время, пока он сам будет находиться в Облачных Глубинах. На вопрос же Ванцзи, может ли он взять с собой Вэй Ина, Сичэнь вполне ожидаемо ответил, что это плохая идея. Что не стоит забирать заключённого из резиденции на столь длительное время. Ванцзи и не сомневался, что получит именно такой ответ. Это было… горько. Сичэнь хочет убрать Ванцзи с дороги хотя бы на время?.. Чтобы им с Вэй Ином было вольготнее? Ну уж нет. Ванцзи не доставит им подобного удовольствия. Хотят наслаждаться своей порочной связью — пусть легко им не будет. Ванцзи отказался. Сичэнь попытался было настоять, однако видя непримиримую реакцию Ванцзи на это предложение, лишь махнул рукой. А так как беда никогда не приходит одна, именно в это не самое простое для Ванцзи время вновь активизировался дядя со своими разговорами о браке. Он ежедневно приглашал Ванцзи на чаепитие и говорил с ним о долге, о важности брачных уз, о необходимости продолжения рода. И Ванцзи, лёжа бессонными ночами в своей постели, всё чаще задумывался над его словами. Может быть, вот он — выход из этой тягостной, гнетущей безнадёжности, в которой они с Вэй Ином оказались? Может, стоит прислушаться к совету дяди и исполнить свой долг перед кланом и орденом? Выбрать себе достойную спутницу жизни и вступить с ней в брак. Ванцзи знал, что он не сможет больше полюбить никого, кроме Вэй Ина. Но ведь чтобы жить в согласии, необязательно любить. Достаточно будет и взаимного уважения. И, возможно, его утешат дети?.. Может быть, рождение у него детей сделает его жизнь лучше и чище? Возможно, дети принесут ему радость и тепло, которых ему так мучительно не хватает? Может, Ванцзи станет хотя бы немного… счастливым?.. Такое ведь возможно, правда?.. А Вэй Ин… Вэй Ина нужно будет… отпустить… Эти мысли причиняли боль. Ванцзи закрывал глаза и представлял себе эту свою вероятную жизнь. Жизнь, в которой рядом с ним живёт несомненно милая и добрая, но совершенная чужая ему нелюбимая женщина. Где в цзинши раздаётся детский смех и топот крохотных ножек. Где он почтительный супруг и любящий отец. Жизнь, в которой нет места Вэй Ину… Где Ванцзи больше не будет его видеть и слышать. Прикасаться к нему. Ощущать тепло и нежность его кожи. Вдыхать его запах. Жизнь, в которой Вэй Ин будет с кем-то другим… И Ванцзи понимал, что не сможет. Просто не сможет. Ему действительно легче умереть, чем отказаться от Вэй Ина. Вэй Ин пророс в него целиком и полностью. Отрывать его от себя придётся вместе с кожей, мясом, нервами. Вместе с собственным сердцем. Ванцзи с ужасом и горечью осознавал, что для Вэй Ина в этой жизни есть лишь один путь к освобождению от всего этого кошмара — смерть Ванцзи. И, наверно, Ванцзи когда-нибудь подарит Вэй Ину столь долгожданную и желаемую им свободу. Но пока он ещё не готов… Не готов от всего отказаться. Ему болезненно хочется ещё какое-то время побыть с Вэй Ином рядом. Хотя бы недолго. Насладиться, насытиться, надышаться их близостью. Получить от Вэй Ина хотя бы те крохи тепла, что Ванцзи может взять. А после… После будет видно. Скорее всего, однажды настанет день, когда Ванцзи молча и тихо исчезнет из этого мира, просто не вернувшись домой с одной из Ночных охот.***
После того дня, когда состоялся разговор Вэй Ина с Главой ордена, Ванцзи словно обезумел. Всё своё свободное время он буквально ходил за Вэй Ином по пятам, не давая ему свободно вздохнуть. Отлавливал его везде, где только мог, и тащил в цзинши. Вэй Ину порой казалось, что, будь воля Ванцзи, он бы надел на него ошейник и посадил на цепь, выгуливая время от времени на поводке, словно собаку. Вэй Ин задыхался от этого беспрестанного контроля. От постоянных вопросов — «Вэй Ин, где ты был?», «Вэй Ин, что ты делал?», «Вэй Ин, куда ты собрался?». А ещё Ванцзи зациклился на «благодарностях», в которых Вэй Ин стал ему отказывать. Он просил, уговаривал, умолял. Этот задушенный, молящий шёпот преследовал Вэй Ина даже во снах. «Вэй Ин, сделай это сам!..», «Вэй Ин, я хочу, пожалуйста…», «Вэй Ин будет благодарен Ванцзи? Ведь будет?..», «Вэй Ин, прошу…». Но Вэй Ин каждый раз твёрдо говорил «нет» на все эти уговоры. Он принял решение и не собирался от него отступать. Это было его протестом против насилия и принуждения. Дело заключалось вовсе не в том, что Вэй Ину было мерзко. Нет, Ванцзи не был ему противен. И когда Вэй Ин ласкал его, сам процесс не вызывал у него чувства отторжения. Никогда не вызывал на самом деле. Просто Вэй Ин хотел, чтобы всё происходило иначе. Он хотел услышать от Ванцзи те же слова, что и в Цайи. «Вэй Ин хочет?», «Как ты хочешь?», «Ванцзи сделает всё, что пожелает Вэй Ин». Если бы Ванцзи вновь их произнёс, Вэй Ин бы сдался и сделал для него то, о чём он его просил. И позволил бы ему всё, что Ванцзи хотел сделать с ним. Но слова эти так ни разу и не прозвучали. Вэй Ин страшно злился на себя за эти мысли. Он понимал, что это нездорово и совершенно ненормально. Он не должен хотеть этого с Ванцзи! Ни так, как это происходит сейчас, ни как-то по-другому. Никак! Не после того, что тот вытворял и продолжает вытворять. Умом Вэй Ин понимал, что, по-хорошему, он должен ненавидеть Ванцзи. Однако не ненавидел. Знал, что не должен его прощать. Но прощал. Снова и снова. В груди Вэй Ина постоянно саднило от обиды и боли. Он злился и впадал в отчаяние. Однако одновременно с этим испытывал к Ванцзи жалость и… что-то ещё — какое-то горько-сладкое чувство, которому никак не мог дать определения. Не получая от Вэй Ина желаемого, Ванцзи срывался и наказывал его за дерзость и неподчинение. Наказывал больно и жестоко. И Вэй Ин не знал, что мучает его сильнее — грубость Ванцзи или эта постоянная мука и мольба в его золотых глазах, обращённых к Вэй Ину. В глазах больных и несчастных, как у побитой собаки. Этот клубок противоречивых эмоций сводил с ума. Вэй Ин уже не знал, что именно он чувствует. Единственное, в чём он был уверен наверняка, — в том, что он хочет избавиться от этого безумия. Он страстно желал, чтобы поскорее пролетели эти два месяца, после которых он обретёт хотя бы частичную свободу. Освободится хотя бы от подавляющей всё его существо абсолютной власти Ванцзи. Вэй Ин понимал, конечно, что полностью избавиться от присутствия Ванцзи в его жизни у него не получится. Даже когда он станет адептом ордена, Ванцзи по-прежнему останется его молодым господином. Однако их отношения в любом случае станут иными. Ванцзи уже не сможет властвовать над ним безраздельно. Вэй Ин больше не будет заперт с ним днём и ночью в душащем замкнутом пространстве цзинши. У Вэй Ина появятся свои обязанности и новый круг общения. И даже если Ванцзи по-прежнему иногда будет «наказывать» Вэй Ина, то делать это ежедневно и постоянно у него всё равно не получится. Ведь Вэй Ин большую часть времени будет находиться на глазах других людей. Теперь, когда у Вэй Ина появилась надежда и желаемое освобождение приобрело вполне реальные очертания, ожидание стало особенно мучительным. Когда он полагал, что свобода ему не светит, и заставил себя смириться со своей участью, ему было легче терпеть все эти надругательства. Он тогда абстрагировался от ситуации и ушёл в себя. Теперь же, когда он знал, что всё закончится уже совсем скоро — через каких-то пару месяцев — каждое мгновение взаимодействия с Ванцзи превращалось в невыносимую мучительную пытку. Вэй Ин не знал, как бы он смог всё это выдержать и не сойти с ума, если бы не помощь, неожиданно пришедшая оттуда, откуда он её совсем не ждал. Человеком, общение с которым стало внезапной отдушиной в невыносимом существовании Вэй Ина, был Лань Сичэнь. Он неожиданно ворвался в душную жизнь Вэй Ина, словно порыв свежего ветра, словно глоток живительного воздуха. Всё началось с того, что через два дня после разговора с Главой ордена к Вэй Ину подошёл один из младших адептов и передал приказ Цзэу-цзюня — явиться к нему в ханьши. Душа Вэй Ина улетела в пятки. Его охватило отчаяние. Он был уверен в том, что Ванцзи наверняка побеседовал с братом и уговорил его отказаться от решения сделать Вэй Ина адептом ордена. Вэй Ин шёл в ханьши, как на казнь, изо всех сил стараясь подготовиться к худшему и суметь достойно выдержать очередную оплеуху судьбы. Он постарается сохранить лицо. Не расплачется и не кинется Цзэу-цзюню в ноги, умоляя его о милости. Однако того, что он ожидал, не произошло. Оказалось, что у Цзэу-цзюня возникли некоторые вопросы по его заметкам, и он позвал Вэй Ина, чтобы с этим разобраться. От охватившего Вэй Ина облегчения он чуть не лишился чувств прямо на глазах Главы Лань. Лань Сичэнь вновь угостил его чаем. И они всё обсудили. Даже более того — у Вэй Ина по ходу обсуждения возникло ещё несколько идей, спонтанно пришедших ему в голову, в результате чего задумки его стали ещё интереснее. Лань Сичэнь пришёл в восторг и вновь рассыпался в похвалах гениальному уму Вэй Ина. Затем Глава Лань пригласил Вэй Ина ещё раз. А потом ещё. С каждым разом дистанция между ними всё больше сокращалась. Вэй Ин становился смелее и раскованнее. И во время их последнего обсуждения деталей предстоящей Ночной охоты они уже спорили друг с другом почти на равных, оба явно получая от этого несказанное удовольствие. Во всяком случае, Вэй Ин их общением наслаждался. Цзэу-цзюнь обладал острым, гибким умом, схватывал всё на лету и понимал довольно сложные и запутанные раскладки Вэй Ина с полуслова. Вэй Ин впервые в своей жизни встретил человека, который мыслил в одном с ним направлении и явно не уступал ему в уме и сообразительности, а в некоторых моментах даже превосходил на целую голову. Что, впрочем, было понятно — Цзэу-цзюнь был старше, опытнее и имел великолепное образование. Лучшее в мире заклинателей. Их общение из сугубо делового незаметно перешло в иную плоскость. И инициатором этого явился сам Глава. Он стал приглашать Вэй Ина на утренний чай уже не для обсуждения рабочих вопросов, а просто для бесед. И уже не в ханьши, а в удалённую беседку, расположенную в стороне от дорожек, по которым обычно ходили адепты, и надёжно укрытую от любопытных глаз тенистыми ветвями деревьев. Вероятно, Вэй Ина должен был смутить подобный выбор места. Однако не смутил. Он прекрасно всё понял. Цзэу-цзюнь был умён и не желал компрометировать ни себя, ни Вэй Ина. Адептам ордена было ни к чему становиться свидетелями их слишком частого и слишком неформального общения. Когда Цзэу-цзюнь встречал Вэй Ина на территории ордена, он был неизменно учтив и приветлив. Улыбался дежурной улыбкой и сохранял идеально выверенную дистанцию. То есть вёл себя так же, как и с любым другим адептом или слугой. Поведение его было безукоризненным и не вызывало ни лишних вопросов, ни косых взглядов. Глава Лань был безупречен во всём, что делал. Когда же они с Вэй Ином оставались наедине, он преображался. Словно сбрасывал с себя груз ответственности. Становился будто моложе, проще, раскованнее. Вэй Ин встречался с Лань Сичэнем за чаем практически каждый день. Сначала Цзэу-цзюнь его приглашал, предлагая при предыдущей встрече «выпить завтра вместе утреннего чаю», а потом Вэй Ин просто приходил в беседку после ухода Ванцзи на занятия. И Лань Сичэнь неизменно там его ожидал. Вэй Ин не задумывался над тем, правильно ли он поступает. Не задавался вопросом, нормально ли вообще то, что он — слуга и раб — ежедневно разделяет чаепитие с Главой ордена. Он желал этих встреч. Он нуждался в обществе Цзэу-цзюня. В какой-то момент это стало для него важным и нужным. Стало отдушиной, лучом света в беспросветном мраке его безрадостного существования. Поэтому он решил наплевать на приличия и получить хоть что-то в этой жизни для себя лично. Тем более что ничего неприличного между ними не происходило. Цзэу-цзюнь с самого начала их взаимодействия определил чёткие границы, которые ни один из них не пересёк ни разу. У Вэй Ина не возникало даже тени сомнений в чистоте помыслов Цзэу-цзюня. Глава был с ним учтив и уважителен и, невзирая на простоту и неформальность их общения, фамильярности не проявлял. Он постоянно держался на расстоянии вытянутой руки. Не приближаясь сам и не позволяя сокращать это расстояние Вэй Ину. Впрочем, Вэй Ин к этому и не стремился. Его всё устраивало так, как есть. Их обоих устраивало. Если бы не огромная разница в их статусе, Вэй Ин мог бы назвать их внезапно и неожиданно зародившуюся близость… дружбой. На его взгляд, это было бы самым подходящим определением для их взаимоотношений. Общаться с Главой Лань оказалось легко и очень приятно. Раскрывшись, он оказался не только умным и интересным. У них с Вэй Ином было очень много общего — хорошее чувство юмора, похожие взгляды на многие вещи и во многом сходное отношение к жизни. Вэй Ин рядом с Лань Сичэнем чувствовал себя почти прежним собой. Становился более беззаботным. На его губах легко и естественно появлялась улыбка. А однажды — практически через несколько встреч — Вэй Ин вдруг с немалым удивлением обнаружил себя весело смеющимся над тем, как Цзэу-цзюнь пародирует Главу Яо, выступающего на очередном Совете кланов. Вэй Ин неоднократно давал себе слово, что не станет более никому доверять, но с каждым днём оттаивал и открывался всё больше. Надеясь лишь на то, что не получит от старшего брата такого же удара под дых, что и от младшего. Но предпосылок к чему-то подобному пока не было никаких. Напротив, чем больше они сближались, тем более учтиво и даже как-то бережно относился к нему Лань Сичэнь. Вэй Ин вдруг со щемящей болью в сердце понял, что Лань Сичэнь очень напоминает ему шицзе. Своей тёплой улыбкой. Своим ласковым, чуточку снисходительным взглядом старшего. Своей очень аккуратной, ненавязчивой заботой. Вследствие этого невероятного открытия Вэй Ин вполне ожидаемо начал испытывать к Цзэу-цзюню чувства, чем-то схожие с теми, что питал к своей милой сестре. А ещё, к изумлению Вэй Ина, Глава Лань оказался очень забавным и смешливым. Рассмешить его было легко. Он смеялся по каждому поводу. А иногда и без. Просто от хорошего настроения. Шицзе была точно такой же. Когда Вэй Ин впервые увидел, как Лань Сичэнь, запрокинув голову, звонко расхохотался, словно мальчишка, он поражённо замер, не в силах оторвать глаз от этого удивительного зрелища. Это было… красиво. Смех преобразил и без того прекрасное лицо Главы, сделал его живым и одухотворённым одновременно. Вэй Ину почему-то пришла в голову мысль — так бы выглядел Ванцзи, если бы умел смеяться? А за первой мыслью подоспела другая — Ванцзи выглядел бы ещё красивее… Несмотря на то, что Лань Сичэнь по несомненному праву занимал первое место в списке молодых господ, в голове Вэй Ина это место всегда принадлежало другому человеку. Вэй Ин был уверен, что его должен занимать Второй Нефрит, а не Первый. Лань Сичэнь, заметив, что Вэй Ин, открыв рот, не сводит с него восхищённых глаз, вдруг смутился, залился краской и спросил: — Что-то не так, господин Вэй?.. У меня что-то с лицом?.. Это было ещё одним его отличием от брата. В любых смущающих ситуациях Ванцзи сохранял бесстрастное выражение лица, лишь слегка краснея ушами. А Лань Сичэнь всегда смущался открыто, покрываясь жгучим румянцем. Вэй Ин осознал своё вопиюще бестактное поведение и, вскочив на ноги, тут же поклонился: — Простите меня за мою неучтивость, Цзэу-цзюнь! Я просто впервые увидел, как вы смеётесь. Простите! Лань Сичэнь, всё ещё смущённый, неловко отвёл взгляд и несколько досадливо поморщился: — Господин Вэй, прошу вас, прекратите извиняться по каждому поводу! Это… раздражает. — Раздражает?.. — Вэй Ин недоумённо приподнял брови и отвесил новый поклон. — Простите, Цзэу-цзюнь! Вэй Усянь не хотел вызвать ваше раздражение! — Сядьте уже, ради всего святого, господин Вэй! И перестаньте извиняться, сделайте одолжение! — Лань Сичэнь, кажется, начал сердиться. Вэй Ин не мог понять почему. Чем он ему не угодил? Тем, что попросил прощения за бестактность? Но ведь он действительно повёл себя неучтиво. Тем не менее он выполнил приказ Главы и вновь сел за столик. Лань Сичэнь смотрел на него, слегка нахмурившись, но без злости. Скорее, с досадой. — Вам непременно нужно постоянно напоминать мне о том, что я Глава ордена?.. — спросил он, прищурившись. — Разве я напоминаю?.. — удивился Вэй Ин. У него и в мыслях этого не было. Зачем бы он стал это делать? И потом, разве Цзэу-цзюнь нуждается в том, чтобы ему об этом напоминали? — Напоминаете, — всё ещё хмурясь, ответил Лань Сичэнь. — Своим поведением. Беспрестанно кланяетесь, извиняетесь. Словно пытаетесь указать на разницу в нашем статусе. Не стоит, господин Вэй. Я и без напоминаний прекрасно знаю своё место. И ваше мне тоже известно. Однако здесь и сейчас мы с вами не при исполнении своих обязанностей. Разве мы не можем общаться более… — он сделал паузу, пытаясь подобрать подходящее слово, — неформально? Для вас это является проблемой, господин Вэй?.. Если вас что-то смущает или тяготит, скажите об этом. Я не буду настаивать на нашем общении. Мне просто… — он помолчал и, прямо посмотрев Вэй Ину в глаза, продолжил: — мне бы этого хотелось. Наши беседы, господин Вэй, приносят мне радость. Однако повторюсь — если для вас подобное взаимодействие с Главой ордена неприемлемо, неволить вас не стану. Я не хочу, чтобы вы приходили сюда по приказу. Вы не обязаны этого делать, если не желаете этого сами. Вэй Ин, признаться, не понял, что именно в его поведении натолкнуло Цзэу-цзюня на мысль, что он не хочет с ним общаться. Он хотел! Очень хотел! В последнее время это было именно тем, чего он хотел по-настоящему и искренне. И приказы с обязательствами тут были совершенно ни при чём! Поэтому он ответил абсолютно честно: — Я хочу с вами общаться, Цзэу-цзюнь! Ваше расположение — честь для меня. Не как для слуги, — поспешил он добавить, увидев, как брови Главы снова сдвинулись, — как для Вэй Ина. И прихожу я сюда не по приказу, а потому что мне тоже доставляют удовольствие наши беседы. Лань Сичэнь несколько мгновений смотрел на него изучающе, затем улыбнулся: — Что же, я этому рад, господин Вэй! — Не сочтите за дерзость, Цзэу-цзюнь, могу я задать вам личный вопрос? — спросил Вэй Ин, несколько удивлённый реакцией Лань Сичэня на его действия. Лань Сичэнь помедлил в сомнении — он не любил личных вопросов. Затем всё же кивнул: — Не обещаю, что отвечу, но задать можете. — Почему моё поведение вас задело? Вам не нравится быть Главой ордена? — поинтересовался Вэй Ин. Лань Сичэнь задумался на мгновение, потом ответил: — Вы меня не задели, господин Вэй. Дело не в этом. Я просто не хочу вас принуждать к чему бы то ни было. Мне показалось, что вы, возможно, приходите сюда лишь потому, что не желаете оскорбить отказом Главу своего ордена. Подобное одностороннее общение мне не нужно. Мне этого формального взаимодействия с людьми хватает за пределами Облачных Глубин. Я знаю по себе, как неприятно общаться с теми, с кем не желаешь, но должен. И я не хочу, чтобы кто-то был вынужден общаться таким образом со мной. Во всяком случае не здесь, не в моём доме, господин Вэй. Мне это ни к чему. Он немного помолчал, затем продолжил: — А что касается вашего второго вопроса — нравится ли мне быть Главой, то я уже много лет не вижу себя никем другим, господин Вэй, — он пожал плечами. — Меня растили и воспитывали как Главу. Поэтому мне довольно сложно мыслить в таких категориях — нравится мне это или нет. В этом заключается моя жизнь и моё… предназначение, наверное. Вэй Ин кивнул: — Понимаю. Цзян Чэн… — он запнулся. Имя шиди болью отозвалось в его сердце, но всё же он продолжил: — Цзян Чэн тоже не мыслил себя никем другим… Когда в детстве все мальчишки делились друг с другом мечтами о том, кем они хотят быть, шиди всегда отвечал, что желает быть лишь Главой. Вэй Ин грустно понурил голову, вдруг осознав, что мечте Цзян Чэна не дано уже осуществиться никогда. — Правда? — задумчиво произнёс Лань Сичэнь. — А я вот в детстве мечтал совсем о другом. — Кем же вы хотели стать, Цзэу-цзюнь? — глаза Вэй Ина заблестели от любопытства. К его удивлению, Лань Сичэнь вновь густо покраснел и отвёл глаза. — Неважно, — буркнул он. — Всё это… детские глупости. Но у Вэй Ина всё аж зачесалось от стремления узнать, что за мечта такая была у благородного Главы Лань, что он зарделся, словно маков цвет. — Цзэу-цзюнь! — он умоляюще сложил ладони у груди. — Ну скажите, пожалуйста! Любопытство всегда было слабым местом Вэй Ина. И когда он не мог его утолить, то ему словно вожжа под хвост попадала. Лань Сичэнь прикусил губу и взглянул на Вэй Ина, насмешливо прищурившись: — А вы точно не проболтаетесь, господин Вэй? — Конечно нет! Ну кому я могу проболтаться?! — Вэй Ин заёрзал, не в силах усидеть на месте. Затем поднял три пальца в клятвенном жесте. — Клянусь, Цзэу-цзюнь! Я не скажу об этом никому даже под пытками! Лань Сичэнь рассмеялся: — Ну, вряд ли кто-то будет пытать вас ради получения этой информации! Не так уж она и ценна, — и тут же сдвинул брови с напускной суровостью. — Обещаете не смеяться надо мной, господин Вэй? Но у самого в глазах искрились смешинки. Вэй Ин энергично закивал, болтая длинным хвостом: — Обещаю, Цзэу-цзюнь! Обещаю! Не улыбнусь даже! Честно-пречестно! — Хорошо. В детстве я мечтал быть… — Лань Сичэнь выдержал интригующую паузу, с усмешкой наблюдая за тем, как Вэй Ин весь подался к нему, вытянувшись от нетерпения словно струна, — благородным разбойником! Глаза Вэй Ина широко распахнулись. Он несколько мгновений, не моргая, смотрел на смеющегося над его реакцией Лань Сичэня. Затем неуверенно улыбнулся: — Цзэу-цзюнь шутит?.. Лань Сичэнь, улыбаясь, покачал головой: — Отнюдь. Я действительно мечтал стать благородным разбойником. — Но… — осторожно поинтересовался Вэй Ин, — разве разбойники бывают благородными?.. Лань Сичэнь усмехнулся: — В детстве я был в этом убеждён. — И чем же благородные разбойники отличаются от обычных? — склонив набок голову, с любопытством спросил Вэй Ин. — Ну… Они грабят разных мерзавцев и злодеев. Раздают награбленное бедным и восстанавливают справедливость. Вэй Ин не выдержал и звонко расхохотался. — С ума сойти! Праведный Цзэу-цзюнь мечтал грабить людей! — давясь от смеха, произнёс Вэй Ин. — Поверить не могу! Лань Сичэнь, сам еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, обвиняюще вытянул палец в сторону Вэй Ина и грозно произнёс: — Вы обещали не смеяться, господин Вэй! — Простите, Цзэу-цзюнь! — Вэй Ин закрыл лицо руками, скрывая свою широкую улыбку. — Просто это звучит слишком абсурдно! — Да не особо, — Лань Сичэнь улыбнулся. — Мне это казалось очень романтичным. Я видел себя свободным, словно ветер. Не закованным в броню из правил и множества ограничений, — он завёл руки назад и, запрокинув голову, мечтательно произнёс: — Я представлял, как каждую ночь провожу под звёздами… — Ужинаю у костра… — с улыбкой подхватил Вэй Ин. — Каждое утро сам выбираю путь, по которому идти… — Лань Сичэнь бросил на него короткий взгляд. — Брожу по всей Поднебесной в поисках приключений… — в глазах Вэй Ина заплясали чертенята. — Иногда их нахожу. По большей части — на пятую точку, — с губ Лань Сичэня сорвался смешок. — Но это меня не останавливает, и я иду дальше, — Вэй Ин победно поднял кулак. — Поднебесной мне становится мало, и я отправляюсь за море… — уголки губ Лань Сичэня поднялись вверх. — Плыву на большом, прекрасном корабле… — глаза Вэй Ина затуманились светлой грустью. — Знакомлюсь с жизнью и обычаями чужеземных стран… — та же грусть отразилась в глазах Лань Сичэня. — Чувствую себя счастливым… — голос Вэй Ина стал совсем тихим. — И свободным… — Лань Сичэнь прикрыл заблестевшие глаза. Затем взглянул на задумавшегося о чём-то Вэй Ина и спросил, улыбнувшись: — Вы, я вижу, тоже мечтали стать благородным разбойником, господин Вэй? — Нет, — Вэй Ин покачал головой и улыбнулся ему в ответ. — Я мечтал быть вольным заклинателем, как мои родители. Лань Сичэнь понимающе кивнул. Затем поинтересовался: — Скажите, господин Вэй, вам бы удалось осуществить вашу мечту, если бы не всё это… — он неопределённо развёл руками. Но Вэй Ин понял, что он имеет в виду. Войну. Плен. Лишение ядра. Рабство… Вэй Ин задумался на мгновение, затем ответил: — Вряд ли, Цзэу-цзюнь. Я был Первым Учеником ордена Цзян. У меня было много обязательств перед кланом. А со временем я, вероятнее всего, стал бы Первым Помощником Цзян Чэна, когда он приступил бы к обязанностям Главы. Так что нет. Вольным заклинателем мне суждено быть лишь в мечтах. Тем более теперь… Он повёл плечами, словно стряхивая с себя печальные думы, и произнёс: — Ладно я, со мной всё ясно. Но вы, Цзэу-цзюнь, вы ведь и сейчас можете осуществить свою мечту. — Предлагаете мне оставить орден и податься в благородные разбойники, господин Вэй? — Лань Сичэнь вздёрнул подбородок и насмешливо прищурился. — Нет, конечно нет, — Вэй Ин тихо рассмеялся. — Я имел в виду путешествия. По Поднебесной. Или за море. Вы вполне можете себе это позволить. Ведь вы свободны… Лань Сичэнь на это лишь пожал плечами: — Никто из нас не свободен по-настоящему, господин Вэй. Просто у каждого свои ограничения, — он помолчал немного и заметил: — Насколько я помню, ваш отец был Первым Помощником Главы Цзян. Тем не менее он оставил свою должность и стал вольным заклинателем. — У моего отца была сильная мотивация, — Вэй Ин улыбнулся нежно и светло. — Он встретил мою мать. И полюбил её. — Вы их помните — своих родителей?.. — на лице Лань Сичэня отразились смешанные эмоции — губы его улыбались, а в глазах таилась грусть. — Плохо, — Вэй Ин вздохнул. — Я был слишком мал, чтобы запомнить многое. Но то, что они очень любили друг друга, помню хорошо. Ведь именно это я постоянно ощущал, когда был рядом с родителями — бесконечную любовь и нежность, — глаза его засияли, словно звёзды. Лань Сичэнь посмотрел на него с волнением, внезапно стеснившим его грудь. Во взгляде его плескалась глубокая печаль. — Вы дитя любви, господин Вэй. Поэтому вы такой… — тихо произнёс он, осторожно улыбаясь лишь кончиками губ. — Такой? — Вэй Ин непонимающе моргнул. — Какой? — Светлый и тёплый, — ответил Лань Сичэнь и тут же прикусил язык, осознав, насколько двусмысленно это прозвучало. Хотя видят боги и будды, он не имел в виду ничего такого! Просто в его восприятии господин Вэй всегда был именно таким — ярким, тёплым и светлым. Как солнце. Во времена своей учёбы в Гусу этот ребёнок освещал всё вокруг своей яркой улыбкой и щедро делился со всеми своим теплом, сумев растопить даже ледяную броню Ванцзи. Что до этого не удавалось никому, даже Сичэню. Во время войны господин Вэй изменился. Он источал лишь холод и тьму, сея ужас и смерть. Но тогда все они были… не в себе. Сам Сичэнь, будучи светлым заклинателем, на поле битвы пьянел от крови врагов и упивался их мучениями. Сейчас он вспоминает об этом с содроганием, но тогда… Тогда подобная кровожадность казалась естественной и… нормальной. Всякое бывало, да. Так что война не показатель. На то она и война. Сблизившись в последнее время с господином Вэем, Сичэнь вновь ощутил это согревающее всех и вся тепло его чистого сердца. Увидел этот ясный свет в его глазах. Потому и потянулся к нему душой. Потому они так быстро… подружились? Сичэнь пока не определился с окончательным пониманием того, что именно между ними происходит, но склонен был считать это дружбой. Возникшей, правда, несколько спонтанно и неожиданно. И развивающейся слишком стремительно для вдумчивого и степенного Сичэня. Но… такое случается, верно? Жизнь порой преподносит разные сюрпризы. Слова Цзэу-цзюня поразили Вэй Ина в самое сердце. — А-Сянь, ты такой светлый и тёплый! — тонкие пальцы перебирают волнистые волосы Вэй Ина, заплетая их в косы. — Как маленькое солнышко! — нежные руки обвиваются вокруг его груди, и шизце ласково прижимает его к себе, оставляя на макушке лёгкий поцелуй. Душа Вэй Ина затрепетала. Сказанное Лань Сичэнем неимоверно его растрогало и в то же время причинило боль. Он вспомнил Пристань Лотоса и счастливое беззаботное детство. Шицзе и шиди, с которыми Вэй Ин был насильно разлучён и которых не увидит больше никогда. Он так и останется запертым здесь, в Облачных Глубинах, до конца своих дней. В одном ордене с Ванцзи, который — Вэй Ин это прекрасно понимал — его не отпустит. Не отпустит даже тогда, когда он станет адептом. В резиденции много укромных мест… В сердце его разлилась горечь. — Меня давно уже никто не называл светлым, Цзэу-цзюнь, — он невесело усмехнулся. — Всё больше тёмным… — Я сейчас говорю не о вашем Пути, господин Вэй, — Лань Сичэнь взглянул на него серьёзным, открытым взглядом. — Я имею в виду вашу душу. — Мою душу?.. — Вэй Ин покачал головой. — Не хочу вас обидеть, Цзэу-цзюнь, но не думаю, что вы многое можете знать о моей душе. Даже своя душа порой потёмки… Что уж говорить о чужой… Лань Сичэнь смотрел на него долго и изучающе, гипнотизируя взглядом своих тёмных, сверкающих словно драгоценные камни глаз. Губы его дрогнули, словно он хотел что-то сказать. Но передумал и промолчал. Затем тонко улыбнулся: — Господин Вэй, хотите узнать о том, что ещё вытворил Глава Яо на последнем Совете кланов? — Хочу, — на губах Вэй Ина тоже появилась лукавая улыбка. Он скрестил пальцы, упёрся в них подбородком и приготовился с интересом внимать рассказу Цзэу-цзюня.