Горький дым, чей-то полигон —
Сколько от балды в этом ущелье полегло.
Нам никогда не будет места тут, помни, братан.
Горгород, Горгород, дом, но капкан.
Не думай о плохом,
Ты всё это впитал как наркоту и с молоком,
И ты вернёшься даже если стал полным карман.
Горгород, Горгород, дом, но капкан.
На глазах Аарона наворачивались слёзы от осознания происходящего. Плечо саднило, руки дрожали, а в голове набатом стучало: «Нет, это не правда! Она не отправит меня в систему… сейчас она успокоится, и всё будет хорошо.». Но хорошо не было. Стоя в кабинете директора детского дома, с небольшим рюкзаком на плече, Аарон смотрел на Тильду умоляюще, пытаясь не разреветься в голос от несправедливости. Директриса — грузная женщина лет пятидесяти — смотрела на него сочувствующе, но не пыталась отговорить его маму от этого. Может, она решила, что в системе Аарону будет лучше? Ведь невооруженным взглядом были видны синяки на руках и, уже практически сошедший, фингал под его правым глазом. Как так могло получиться? В памяти Аарона всё ещё хранились воспоминания, как молодая и красивая мама читала ему сказки на ночь, когда ему было не больше пяти. Как они ездили в парк на другой конец города и кормили уток засохшей булкой; как на его шестой день рождения она отвела его в парк развлечений и ни в чем ему не отказывала, даже если тогда еле хватало денег на еду и оплату воды и электричества… Аарон помнил её любящей матерью, и он продолжал любить её, несмотря ни на что, любил её, даже когда та начала таскать в дом непонятных мужчин, а на утро Аарон находил горы пивных банок и пустые бутылки водки. Любил, когда та его избивала за что-то. Аарон верил ей и каждый раз старался искупить вину, даже если где-то глубоко внутри понимал, что он вовсе не виноват… Аарон не знал, что к этому привело, но неделю назад его обвинили в том, что он украл мамины наркотики, и никакие убеждения и мольбы не помогли переубедить разъяренную женщину, которая уже всё для себя решила. После того, как она его отлупила чем под руку попалось, Аарон ходил по дому словно призрак, продолжал разгребать последствия пьянок, заботился о матери, а сегодня она сказала ему собрать вещи в небольшую поездку, и Аарон так обрадовался, что его наконец-то простили, но реальность снова дала ему под дых. Эта небольшая поездка была до детского дома, и теперь не было пути обратно — Тильда уже оформила все документы и подписалась под отказом от него. — Мисс Миньярд, на этом всё, — произнесла директриса, отрываясь от бумажек. — Вы можете быть свободны, а ты, Аарон, иди за мной. Я всё тебе покажу. Аарон смотрел вслед Тильде, которая даже не попрощалась, и чувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Он всё ещё не верил в происходящее и про себя молился, чтобы этот кошмар закончился и он проснулся у себя в комнате, а Тильда, как всегда, спала бы на диване в гостиной. Директриса схватила его за предплечье и потянула за собой из кабинета. Это место было ужасающим — облезлые стены, жужжащие лампочки и стойкий запах затхлости. Аарон загнанным взглядом смотрел вокруг и лишь сильнее сжимал лямку рюкзака. Где-то в конце коридора слышался гомон детских голосов и редкие крики воспитателей, и Аарон не хотел туда. Оглядываясь, он видел удаляющуюся спину Тильды, но сил окрикнуть её просто не было. Аарон понимал, что мать не вернется, но чёрт, как же ему хотелось верить в то, что она всё же передумает и заберет его домой. — Алекса, принимай новенького, — директриса подтащила его к молодой блондинке, которая с грозным видом возвышалась над играющими на ковре детьми. — Определи его в комнату и объясни правила. У меня нет на это времени. После этого директриса подтолкнула его вперёд, выпуская из своей хватки, и, быстро развернувшись на каблуках, ушла обратно. Аарон замер, с настороженностью смотря на Алексу, которая смерила его презрительным взглядом, прикрикнув на детей, перехватила Аарона за плечо и толкнула в сторону одной из дверей, которые были с другой стороны этой комнаты. — Подъем в семь, завтрак в половине восьмого, — начала быстро и строго объяснять женщина. — В восемь начинаются занятия. После уроков ты обязан сделать всю домашнюю работу и показать главному воспитателю — Кларисе, и только после этого ты можешь заниматься своими делами. Обед на большой перемене, ужин в восемь. В десять отбой. Ты должен быть тихим и не доставлять неприятностей. Поверь, здесь не брезгуют наказаниями. Аарон кивнул. Тихий сам по себе, он не собирался наживать себе проблем. Положил рюкзак на уже теперь свою кровать и пошёл обратно вслед за воспитательницей. Хотелось исчезнуть отсюда, чтобы его все забыли и не трогали, но он понимал, что впереди будет знакомство с десятками детей, а впоследствии и поиск своего места здесь. — Дети, знакомьтесь — это Аарон, — громко, на всю комнату сказала Алекса, привлекая внимание детей. — Будьте добры с ним и объясните всё, что он должен знать об этом месте. Аарон волком смотрел на десятки глаз, направленных на него. Под таким пристальным вниманием было некомфортно, но сбежать отсюда не было и шанса. В его сторону уже начали двигаться несколько ребят, которые осматривали его, словно диковинную зверушку. Парни были сильно выше него и, вероятно, старше, но Аарон не мог точно сказать. Со своим невысоким ростом он был значительно ниже своих ровесников, которые уже начинали вытягиваться вверх. — Ну привет, Аарон, — вытягивая гласные, чуть ли не пропел тот, который выглядел старше остальных. — Я Майк, и я здесь главный. То, что тебе объяснила Алекса, действует только в присутствии взрослых, а в наших скромных кругах ты должен слушаться меня и других старших ребят и не высовываться. Ты миленький и на родительских днях даже не смей отсвечивать — тут никто не любит выскочек. Миньярд обвёл взглядом парней, и ему хватило сил лишь на дёрганый кивок. Не хотелось никому ничего доказывать, и в любом случае он не собирался крутиться перед потенциальными родителями, которые, при всем своем желании, никогда таковыми не станут. Он просто не сможет забыть Тильду и свой родной дом. — Объясните мне свои «правила», — всё-таки решился сказать Аарон. — Мне не нужны проблемы ни с вами, ни с кем-либо ещё, ровно как и не нужны новые родители. — А ты всё быстро схватываешь, — на обветренных губах Майка растянулась ехидная ухмылка. — Мы, то есть я, Джордж и Сэм, здесь главные, и нас слушаются все местные пиздюки. Сюда отправляют детей от восьми лет, а после шестнадцати ребята тусят в другом здании, но тебе, судя по всему, до туда ещё далеко. Ты не создаёшь проблем, не ругаешься ни с кем, а если будешь крысить — получишь по первое число, и никто за тебя не заступится. Всё, что тебе предложат взрослые, уходит в общак, а за воровство, я тебе гарантирую, ты превратишься в один сплошной синяк. Всё понял? Аарон кивнул, и после этого троица отошла от него, возвращаясь к своим делам. Оглядевшись, Аарон ухватился взглядом за книжный стеллаж и пошёл в его сторону. Конечно, маловероятно, что здесь он найдет что-то большее, чем обще-популярную литературу, но это было лучше, чем просто сидеть и смотреть на стену, погрязая в своих мыслях. Пробегаясь взглядом по корешкам, Аарон понимал, что большую часть он уже успел прочитать. В библиотеке его старой школы был обширный выбор. Миньярд мог там пропадать часами и часто брал что-либо домой, чтобы, погрузившись в новую историю, не слышать пьяных криков с первого этажа. Взгляд зацепился за книгу «Гарри Поттер и тайная комната», которой не было в школьной библиотеке, и Аарон вытащил её, пока взглядом искал место, где он мог бы разместиться, чтобы никому не мешать. В самом углу комнаты Аарон приметил потрёпанное кресло и направился в его сторону. Он продолжал ловить на себе заинтересованные взгляды других воспитанников, но те не спешили подходить к нему и интересоваться прошлым или причинами, по которым он оказался здесь. Хоть что-то хорошее в этом дне. Забравшись в кресло с ногами, Аарон отстранился от всего мира, погружаясь в историю. Первую книгу про «Мальчика, который выжил» он зачитал чуть ли не до дыр и сам мечтал о том, что однажды к нему прилетит сова с письмом из Хогвартса в клюве. Он мог себе позволить мечтать, ведь других развлечений в его жизни практически не было, и мальчику оставалось верить в лучшее будущее. Сколько бы он ни читал, как бы ни старался убежать от дерьмовой реальности, это всегда заканчивалось одинаково. Хорошее имело тенденцию очень быстро заканчиваться, и то, что произошло сейчас, не стало исключением. Из его рук кто-то резко вырвал книгу, и Аарон вздрогнул, поднимая глаза. Перед ним стояла женщина лет тридцати-пяти, с волосами, собранными в тугой пучок, и в очках с толстой роговой оправой. — Здравствуйте, — пискнул Аарон, сжимаясь в кресле, стараясь стать ещё меньше, чем он есть на самом деле. — Я что-то не так сделал? — Книги можно брать только с моего разрешения, — сухим голосом сказала женщина. — Меня зовут Клариса, старший преподаватель. — А, простите, я не знал, — Аарон потупил глаза, не в силах выдержать тяжёлый изучающий взгляд воспитателя. — На первый раз прощаю, — Клариса хмыкнула. — Часы для чтения у нас начинаются после ужина и до отбоя. Если тебе нечем заняться, то я быстро найду тебе работу. Завтра с утра Алекса отведет тебя в твой класс, и там же тебе выдадут расписание. Сейчас иди за мной, я выдам тебе одежду и прочее необходимое для учёбы. Аарон скатился с кресла и пошёл вслед за Кларисой, зашуганно смотря по сторонам. Они шли по этим мрачным коридорам с десятками ответвлений в другие части здания, которые Аарон не горел желанием исследовать. Мимо проходили другие воспитатели и дети, спешащие по своим делам или поручениям, и Аарон честно не понимал, как они могут находится здесь так спокойно? Неужели им всем было всё равно на свои родные семьи? А были ли у них вообще когда-либо свои семьи? Хотелось домой, в свою комнату. Свернуться в кровати под одеялом в комочек и проплакать всю ночь напролёт, словно это всё не реальность, а просто кошмар. Старшая смотрительница свернула в проход практически в конце коридора, и слух Аарона стал улавливать какое-то гудение. Они вошли в помещение с сильным запахом протухшей мокрой одежды, в котором, помимо них, было ещё около десяти подростков, которые возились с одеждой в тазиках, а другие стояли с утюгами наперевес и гладили нереально огромные кучи одежды и постельного белья. — Пока будешь проводить свободное время здесь. Спроси, где нужна помощь и выполняй её хорошо, — после этого Клариса подтолкнула его в спину, а сама пошла по своим делам, раздражительно стуча каблуками по паркету. Аарон осмотрелся и пошёл в сторону гладильной доски, погребённой под кучей стираного белья. Найдя утюг и сгрузив вещи в найденный неподалёку свободный тазик, Аарон принялся проглаживать одежду. Живя практически сам по себе с четырех лет, Миньярд отлично научился выполнять любую домашнюю работу, и глажка белья не была для него чем-то слишком сложным, да и гладильные доски прекрасно регулировались под его рост. Хотя, когда он был совсем маленьким, приходилось подставлять табуретку, да и утюг был тяжеловат. Стараясь утешить себя, Аарон размышлял над тем, что это не так уж и плохо. Если он будет стараться и делать всю работу хорошо, то в будущем он может встать на хороший счёт у воспитателей и прожить ближайшие десять лет в тишине и спокойствии. Главное, чтобы это будущее у него было.***
В общей комнате был ужасный гомон. Каждый знал, что в это время все воспитатели заняты своими делами. Недавно ему стукнуло девять лет, и вот уже почти год он был в этом приюте. За этот год он сильно повзрослел. Конечно, внешне он всё так же оставался «маленьким и милым» мальчиком, как любили его называть воспитатели и взрослые, приходящие на день открытых дверей, но в душе уже давно не осталось той детской наивности. Он мыслил как взрослый, ну, по крайней мере, пытался. Много думал и размышлял над всем тем, что его привело сюда. Конечно, боль ещё не до конца утихла, и Аарон по-прежнему лелеял те счастливые моменты, но всё же он понял одну важную вещь — Тильда не была хорошей матерью, ни в каком своём проявлении. Тот восьмилетний Аарон не понимал этого, но сейчас он окончательно принял факт того, что своей матери он никогда вовсе не был нужен. Ему никогда не дано будет понять того, из-за чего именно его мать всё-таки решила оставить его вместо того, чтобы сразу отдать в систему, но не сказать, что Аарон жалел, что та не сделала этого сразу. Все её поступки привели к тому, что теперь Аарон получил очень ценные уроки жизни. Не только то, что она его бросила, но и вся жизнь в детском доме была просто одним сплошным уроком. У сильных всегда власть, они всегда командуют слабыми и забирают себе всё самое лучшее. Аарон научился сотрудничать и с ними. Ему воспитательницы верили: прилежный, умный и послушный мальчик часто становился тем, кого ставили в пример. И благодаря этому Аарон мог выгораживать других мальчишек, а ему все верили. Вот идиоты. Тяжело вздохнув, Аарон встал и вышел из комнаты, направляясь в сторону спален. Конечно, ему нельзя было туда в это время, но он всегда мог состроить святую невинность и сказать, что всего лишь хотел сделать домашнее задание. Но на самом деле ему просто надоела эта суета. Всегда куча людей вокруг, и иногда хотелось погрузиться в блаженную тишину. Упав на свою кровать и вытащив случайный учебник из тумбочки, он открыл его на случайной странице и положил рядом с собой, пока сам прикрыл глаза и просто начал думать. Впереди ещё девять лет заточения здесь, и, чем дальше, тем больше у Аарона будет шанса не попасть в приёмную семью. Весь этот год ему это успешно удавалось. Он прятался, когда приходили приёмные родители, устраивал истерики и скандалы, а местному психологу навешал лапши на уши о том, что он всё ещё любит свою маму и не сможет принять других взрослых за родителей. Конечно, он охладел к своей матери, не хотел попасть в приёмную семью, однако он всё ещё временами по-детски наивно мечтал, чтобы у него была семья. Может не та, которую принято видеть, но та, которая будет его. Чтобы он мог положиться на кого-то. Может, человек, который станет его лучшим другом и названным братом? А какого это было иметь настоящего брата? У них в приюте были такие мальчики. Они попали сюда одновременно, когда их родителей лишили родительских прав, и они всегда держались вместе и защищали друг друга. Можно было признать то, что Аарон завидовал им. Ведь вдвоём справляться со всем гораздо проще, чем в одиночку. Ему бы хотелось так. Как было бы прекрасно, если всё-таки случайным образом у него оказался брат… да, это было бы просто замечательно.***
День шёл за днем, неделя за неделей, и, чем больше времени проносилось мимо, тем очевидней и необратимей становился факт того, что Тильда больше за ним не придёт и не назовёт своим сыном. С каждым прошедшим днем в душе Аарона всё больше увеличивалась бездна с мыслями о его ненужности. Брошенный на произвол судьбы под прикрытием благодетели. Как Тильда оправдывала себя? Уверяла ли она себя в том, что тут Аарону будет лучше? Что с ней у него не будет будущего, и он останется за гранью нищеты и бедности вместе с ней? Или ей просто надоело наличие лишнего рта в доме? Аарон не знал. Он пытался убедить себя в том, что его мама действовала из наилучших побуждений, чтобы ему не пришлось жить в доме, в котором пьяницы и наркоманы стали уже завсегдатаями. Так или иначе, уже пролетело короткое, но жаркое лето, и постепенно приближалась прохладная осень, а с ней пришло ещё больше уныния и отчаяния. Аарон просто существовал, и даже книги теперь не спасали его от суровой реальности. Конечно, после того разговора с Майком в первый день его больше не трогали, и сам он не нарывался на неприятности, исправно исполняя всю порученную ему работу, не высовывался во время родительских дней и вообще был одним из самых тихих детей. Воспитатели также не обращали на него внимания — проблем не доставляет, учится хорошо, сидит себе тихо в уголке и не высовывается. Другие дети сначала пытались дружить с ним, но самому Аарону этого не хотелось. Он скучал по своим старым школьным друзьям, по вечерам в разваливающемся скейтпарке с его одноклассниками и ребятами постарше, скучал по возможности раз в месяц покупать себе рожок ванильного мороженого на сэкономленные с обедов пятьдесят центов и о многом другом. Собираясь в тот день, он даже не подумал о том, что больше никогда не сможет вернуться в свою родную комнату, что больше не сможет зарыться под одеялом с потрёпанным, но не менее любимым плюшевым мишкой, которого ему подарила Тильда на трёхлетие. Он просто не мог забыть всё то хорошее, что в миг перестало существовать в его жизни. — Аарон! Какого черта ты избил Майка?! — громогласный крик Алексы заставил Аарона вздрогнуть и вскочить с кресла, в котором до этого он читал заданный на завтра параграф по литературе. — А ну-ка иди сюда, щенок неблагодарный! Алекса подбежала к Аарону и, крепко схватив того за предплечье, потащила из комнаты в сторону главного фойе, в котором обычно проходили родительские дни. От шока Аарон словно потерял способность говорить и просто тащился за Алексой, продолжая сжимать в свободной руке потрепанный учебник. Из фойе доносились чьи-то громкие крики, будто весь детдом разом сошёл с ума. Ведь надо же! Самый тихий воспитанник ввязался в драку, хотя сам Аарон не понимал, когда он успел подраться с Майком. В зале собралась большая часть воспитанников, и Аарон в панике пытался осмотреться, чтобы приготовиться к тому, что будет. Но вместо начала криков на него, Клариса уже отчитывала другого мальчика, которого через слово называла по имени Аарона. Когда все собравшиеся наконец заметили появление Алексы с Аароном на прицепе, то все звуки словно исчезли. Глаза Кларисы широко раскрылись, и она начала крутить головой туда-сюда. Только после этого Аарон обратил внимание на мальчика, которого за шкирку держала старшая воспитательница. Там стояла точная копия Аарона, только в более поношенной одежде и со злой ухмылкой на губах. — Так, теперь у нас два Аарона, — тяжело вздохнула Клариса, отталкивая от себя двойника. — Аарон, ты знал, что у тебя есть близнец? — Нет, — обескураженно произнес Аарон, всё ещё не понимая, что происходит. Чтобы у него было брат-близнец? Это просто невозможно. Тильда никогда не рассказывала ему о брате, как и дядя Лютер с тётей Марией. Они бы сказали ему, правда? Ведь, как так могло получится, что почти одиннадцать лет он жил и не знал об… Как зовут его брата? Как он жил всё это время? Аарону хотелось узнать про него всё, ведь в его жизни снова появился родной человек. Миньярду действительно хотелось в это верить. — Как тебя зовут? — теперь Клариса обратилась к брату Аарона. — Как я понимаю, тебя к нам перераспределили. Никто не мог ожидать, что будет близнец нашего Аарона. — Эндрю, — тихо ответил близнец. — Если бы вы лучше занимались своей работой, то удосужились посмотреть моё личное дело. — Поговори мне тут, — Клариса дала Эндрю подзатыльник. — Так, Аарон, покажи здесь всё Эндрю и, прошу, убеди его больше ни с кем не драться. Аарон бросил загнанный взгляд на старшую воспитательницу и быстрым мелким шагом дошёл до Эндрю, и, схватив того за рукав, потащил прочь из фойе. Вся эта ситуация пугала, заставляла чувствовать себя потерянным, но с другой стороны, у него теперь есть брат. Самый настоящий брат-близнец, похожий на него как две капли воды. Это было похоже на мечту, словно последние полгода разом стали не так уж и плохи. Втянув Эндрю в общий зал, Аарон дотащил Эндрю до своего кресла и остановился. Опустив чужой рукав, Миньярд развернулся и молча начал рассматривать Эндрю. Он словно смотрел в своё собственное отражение, разве что кое-где на руках можно было заметить уже практически полностью сошедшие синяки, и в общем вид у Эндрю был болезненным — тёмные круги под глазами, потрескавшиеся губы и мелкий тремор в руках. Эндрю смотрел на него в ответ. Он слегка опустил голову, и взгляд из-под бровей был настороженным и оценивающим, словно Эндрю ожидал опасности от всех вокруг, в том числе и от самого Аарона. — Эм, привет? Я Аарон, — приветствие прозвучало настолько неловким, насколько оно только могло быть. Типа, как часто вы знакомитесь со своими братьями-близнецами? Точно не каждый день. — Эндрю, — его близнец явно не отличался многословностью, но Аарон не мог его в этом винить. Так или иначе, он сам был очень тихим ребёнком. — Я… эм, мама никогда не говорила, что у меня есть близнец, — Аарон мял края своей футболки, не зная, о чём можно рассказать брату или о чём поговорить. — Мама? — от этого слова Эндрю вздрогнул. — Где же сейчас эта мама? Эндрю издевательски протянул гласные и, кажется, расслабился. Он перекатил вес с одной ноги на другую, а на его губах растянулась ухмылка. — Она… я не знаю где, — на глазах непроизвольно появились слёзы, но Аарон быстро смахнул их, моргая. — Она была хорошей мамой, но потом… я не знаю, что произошло, но теперь я тут. Эта встреча разбередила уже начавшие заживать душевные раны, а заново всё вспоминать и думать, почему же всё так произошло, было в разы больнее. А как Эндрю воспринял то, что всё это время Аарон жил с родной матерью, а он сам мотался по приёмным семьям и не знал, что выбрали не его? Даже думать об этом было страшно, не то, что представлять, что мог ощущать Эндрю. — Ну что же, Аарон, приятно познакомиться, — словно равнодушно ответил Эндрю и замолчал. Аарон понимал его. Отчасти потому, что тот также был брошен, хоть и при рождении, в отличие от Аарона, но и потому, что мог поставить себя на место брата. Узнать в десять лет, что у тебя на самом деле есть семья. Аарон шмыгнул носом и забрался обратно в кресло, открывая уже позабытый учебник. Периферийным зрением Миньярд видел, как Эндрю начал оглядываться по сторонам, знакомясь с новым «домом», а после тот сел на пол, облокотившись спиной на кресло и прикрыл глаза. Аарон пытался вчитаться в параграф, но мысли то и дело улетали куда-то в сторону. Они мотались туда-сюда, и было трудно понять, что к чему ведёт и откуда исходит. Сердце ходило в груди ходуном, а дыхание сбилось от обилия мыслей и тревоги. Перед глазами поплыло от слёз, а грудь сдавило так сильно, что сделать ещё один вдох было не просто тяжело, это было чертовски больно. На подкорке крутились воспоминания: самые счастливые, из самого раннего детства, и уже более поздние, когда Тильда вспоминала про него за очередной бутылкой пива, с косяком дури в другой руке. Воспоминания смешивались, перекрывая друг друга, и эта мешанина вызывала жуткую головную боль, от которой в и так мутных от слёз глазах всё кружилось. Все звуки, доносившиеся из соседних комнат, и даже сердцебиение самого Аарона создавали сплошной белый шум, от которого начинало тошнить. Из пучины паники Аарона вырвала чья-то горячая рука на затылке, и от этого прикосновения он резко вздрогнул, смаргивая накопившиеся в глазах слёзы. Перед ним, склонившись, стоял Эндрю и пристально смотрел в глаза. От испуга Аарон наконец-то смог сделать вдох и, закашлявшись, наклонился вперёд, упираясь грудью в колени. Голова закружилась лишь сильнее от резкого притока кислорода, а тошнота усилилась до такой степени, что казалось, что весь скудный завтрак выйдет наружу. Чужая рука продолжала гореть на затылке, но, тем не менее, это в какой-то степени заземляло. Оставалось вопросом, откуда Эндрю знал, как успокоить паникующего человека, но Аарон был искренне ему благодарен за это. За то щущение присутствия родного человека дарило внутреннюю уверенность, и даже сам факт того, что этот самый родной человек появился в твоей жизни меньше часа назад, Аарону было достаточно. Он всю жизнь жил в семье, рядом с ним всегда была мама и иногда семья Хэммиков, а потом этого не стало, и Аарон не мог знать, пытались ли Лютер и Мария узнать, куда он пропал. А теперь есть Эндрю, и даже если тот не захочет быть рядом с Аароном, всё равно будет легче, что есть тот, кто от тебя не отказывался. — Спасибо, — прохрипел Аарон, наконец выпрямляясь и обхватывая себя руками вокруг живота. Эндрю сидел перед креслом на корточках и внимательно смотрел на Аарона, который всё ещё тяжело дышал и пытался окончательно успокоиться. Эндрю кивнул и, развернувшись, занял положение, в котором находился до этого. Сердце всё ещё быстро билось, но стало немного легче, а от паники осталось лишь неприятное послевкусие, от которого хотелось избавиться. Но сил встать и дойти до кухни, чтобы выпить воды, не было. Вокруг этого кресла, с Эндрю под боком, словно образовалось безопасное пространство, в котором хотелось спрятаться от всего окружающего его мира, и не было ничего, что могло бы заставить Аарона променять эту безопасность на что-либо ещё. Возможно, теперь всё станет лучше, и пропадет это удушающее чувство одиночества, с которым Аарон жил последние полгода, если не дольше. Если в доме Тильды он и мог себя обманывать, внушать себе, что он не одинок, то теперь, когда боль от потери семьи уже немного поутихла, и в его жизни появился ещё и брат, он мог сказать с уверенностью, что, когда он всё ещё жил в материнском доме, он был одинок. Уже тогда он не мог спокойно спрятаться у своей матери в объятьях и притвориться, что никакие опасности ему не грозят.***
— Отойди от меня, ебаный ублюдок! — Аарон резко вскочил, отталкивая парня, который, не прекращая, лез к нему и обзывал карликом-альбиносом. Этот тип не давал ему покоя с тех пор, как его перевели к ним в приют, и лез только тогда, когда Эндрю не было поблизости. Все прекрасно знали, что Эндрю, в отличии Аарона, не будет разбираться, а просто врежет наглецу. Все довольно быстро просекли, что не стоит лезть к Аарону, когда поблизости был Эндрю, но всё менялось, когда Эндрю приходилось уходить на свои занятия или беседы с копом, который занимался его делом. То же самое происходило и сейчас. Стоило Эндрю уйти, как этот ублюдок снова завёл свою шарманку. — У малыша Роро прорезались зубки? — Крис погано улыбнулся и с силой ткнул пальцем в висок Аарона. — А где же твой, такой же отвратительно низкий братишка? — А ты и со мной поболтать хочешь? — раздалось из-за спины Криса, после чего тот резко вздрогнул и развернулся, опуская свой взгляд вниз. — Эм, нет, прости, мне пора, — заикаясь пробормотал Крис, пятясь назад, но, поскольку сзади него стоял Аарон, у него не получилось отступить. Крис метался, не зная, куда себя деть, и от этого у Аарона расцвела довольная улыбка на губах. Конечно, он бы никогда не пошёл жаловаться Эндрю на этого ублюдка, но было приятно видеть, как тот, засунув язык в свою жопу, выглядел так, словно увидел главный кошмар своей жизни. — Не произноси это слова, — и после этого Эндрю ударил Криса аккурат в нос, скорее всего ломая его. Ребята, окружившие их, заголосили наперебой, пока Аарон, засмеявшись, перехватил Эндрю за рукав и потащил прочь из гостиной. Конечно, им обоим потом влетит из-за того, что они начнут путать воспитателей в том, кто из них Эндрю, а кто Аарон, но каждый раз это было чертовски весело, и наказание в виде пары часов, проведенных с преподом-социологом, стоили того. Они наконец-то добрались до пожарной лестницы и забрались на верх крыши, где проводили всё свободное время вот уже почти как три года. Не сказать, что слишком многое изменилось в их жизни. Они по-прежнему жили в детдоме, помогали на кухне, в прачечной, оба много читали, но говорили они друг с другом мало. Если сначала Аарон пытался вывести Эндрю на диалог и узнать про брата больше, то со временем стало понятно, что Эндрю не был из тех, кто любит разговаривать о своём прошлом, да и в принципе разговаривать. Возможно, сначала Аарон и был расстроен таким исходом событий, но потом просто принял такую черту характера своего брата. В конце концов, у него могли быть свои причины, и рос тот в условиях явно худших, чем сам Аарон. — Почему не говорил, что он лезет к тебе? — спустя минут семь тишины заговорил Эндрю. — Не хотел, чтобы ты опять разбирался с моими проблемами. Я могу за себя постоять, — Аарон неопределённо пожал плечами и откинулся на спину. Сегодня было хорошо на улице, лёгкие облака и приятный ветер навевали мечты о чём-то лучшем. — Ты мой брат. Я могу и хочу тебя защищать, — иногда Эндрю был настолько прямолинеен, что Аарон терялся. Не было ни единого шанса продолжить развивать эту тему и в итоге получить хоть какие-то ответы от Эндрю. Он всегда делал вид, что не слышит, если Аарон хотел поговорить о чём-то большем, чем сюжет очередной поэмы Шекспира. — Почему ты так яростно защищаешь меня? — Аарон тяжело вздохнул, но всё-таки стоило понадеяться, что хоть в этот раз Эндрю не проглотит язык и ответит ему. В конце концов, он никак не относился к прошлому Эндрю и прочему дерьму, которое они не обсуждали. — У меня никогда не было семьи, — Эндрю начал говорить тихо, ложась на крышу рядом с Аароном. — Десятки приёмных семей, и ни одна из них не стала мне по-настоящему семьёй. А потом появился ты и… знаешь, всё, что сейчас происходит, так похоже на самую заветную мечту. Аарон приподнялся на локтях и в шоке посмотрел на Эндрю. Услышать такое было обескураживающе, и у Аарона словно пропали все мысли из головы, он не знал, что стоит ответить на такое признание. Отчасти, Аарон всегда думал, что он стал первым человеком, которого Эндрю мог назвать семьей, ведь… Аарон не знал, откуда он вообще взял, что он первый, кого Эндрю мог назвать семьей. До этого момента это казалось настолько очевидным, но теперь, когда он услышал это от самого Эндрю, было понятно, что это на самом деле так. Видимо в Аароне всё ещё была жива та детская наивность, с которой он попал сюда почти пять лет назад с надеждой, что мама вернётся за ним. Так и с появлением Эндрю получилось, что Аарон решил, что они единственная семья друг для друга. Будто по-другому и быть не могло. — Я… ты тоже стал моей семьей, — все-таки набрался сил ответить Аарон. — После того, как мама сдала меня сюда, я и не мог мечтать о том, что снова обрету её. Знаешь, помимо мамы были ещё дядя Лютер и тётя Мария, ну и их сын Ники. Они приходили иногда, но всегда ругали ма… Тильду из-за её образа жизни, а Ники… не думаю, что ему хорошо жилось в той семье. Но не о них сейчас. Короче, твоё появление в моей жизни тоже было сроду несбыточной мечте. Хоть в чём-то мы похожи, ну, помимо внешности. Аарон как-то истерично хмыкнул, понимая, что этим каламбуром в конце пытался разрядить обстановку. С тяжёлым вздохом он упал обратно на спину и прикрыл глаза. Конечно, его длинный язык всё испортил. — Да уж, то, что мы близнецы, в конце концов объединило нас, — Эндрю хмыкнул спустя несколько минут молчания. После этого Аарон словно вновь обрёл способность к дыханию и сделал глубокий и тяжёлый вдох. Ну хотя бы у его брата было чувство юмора. С этим можно ужиться. — Чёрт, три года уже прошло, а я иногда до сих пор не верю в то, что у меня есть брат-близнец, — да, Аарон действительно всё ещё временами не верил в такой поворот событий, который произошел с ним в почти одиннадцать лет, и сейчас, когда им уже почти по четырнадцать, он не устает благодарить судьбу за такой подарок. Нахуй Тильду и её «материнскую любовь», от которых Аарон по итогу лишь страдал, думая, что он плохой ребёнок и ему нужно стараться лучше, только чтобы мама его заметила, когда смотрела на него обдолбанная, но видела вовсе не его, а кого-то другого, потому что в те моменты в её глазах не было ни капельки той любви, которую так желал Аарон. Там было что-то непонятное, что-то, что замывалось пеленой дурмана от алкоголя и веществ. — Я подслушал, что нас выбрали в очередную семью, — после довольно длительной паузы в пол голоса пробормотал Эндрю. — В этот раз ублюдки додумались до идеи, что близнецов лучше брать вместе. Воспитатель сказала, что они приедут завтра за нами. — Чёрт, опять? И трёх месяцев не прошло. Опять очередные желающие показать, что крепкие семейные узы способны исправить кого угодно? Прошлые четыре семьи были далеко не такими, какими строили себя перед директором. — Они все не такие. Эти будут одиннадцатыми по счёту, к которым я попаду, и, поверь, ни одни из них не были хорошими. После этих слов сердце замерло в груди Аарона. Сколько же пришлось пережить его брату за те очень короткие одиннадцать лет его жизни? Не мог ребенок от рождения быть таким отстранённым, даже если всю жизнь находился в системе. Другие дети не были такими. Но и Эндрю — не другие. Он — самый близкий для Аарона человек, и как Эндрю защищал его, самоотверженно и уверенно, так же и сам Аарон хотел делать для него то же самое, даже несмотря на то, что пока не знал, как этого добиться. — Если и эти окажутся такими же, то мы сбежим. Воспоминания о прошлых двух семьях вызывают во мне лишь гнев и отвращение, и не думаю, что готов и дальше это терпеть. Может они и не самый худший вариант, но жить я так с тобой не хочу. Мне хватило их попыток растащить нас по разным комнатам даже тогда, когда они каждое утро находили нас вместе в твоей комнате, — эти слова были сказаны уверенно, ведь лучше и вовсе не иметь семьи, чем жить в таком аду, где за любую провинность мало того, что лишат еды, так ещё и накажут вдобавок к этому. — Я пробовал, но меня всегда возвращали, — последнее, что сказал Эндрю, а после они погрузились в тишину. Апатичного голоса брата было достаточно для того, чтобы понять –сейчас он больше не был готов идти на контакт. Аарон уже более-менее научился понимать близнеца, учился читать его эмоции и жесты, старался понимать того без слов и сам в ответ старался давать Эндрю как можно больше подсказок — то, что они близнецы, вовсе не значило, что они должны понимать друг друга с одного взгляда. Они всё ещё учились быть братьями, и Аарон надеялся, что у них это и правда получится.***
Новый дом. Новые люди. Новая семья. Ещё в кабинете у директора Аарон понял, что, да, ничего хорошего их не ждет. Эти приторно сладкие и навязчивые улыбки вызывали лишь приступ тошноты и желание сбежать куда подальше, а напрягшийся рядом с ним Эндрю лишь подтверждал его мысли на этот счёт. И в этот раз за фасадом счастья и потоков родительской любви их ждали издевательства, голодовки, истерики и слова о том, что они пропащие. Лучше также не становилось от того, что женщина постоянно упоминала Бога. Словно каждая мысль была лишь о нём. Это пугало до безумия, ведь первая семья, в которую они попали с Эндрю почти два года назад, тоже была верующей, но то, как те себя вели с ними, больше походило на то, что они поклонялись всё-таки Сатане. Этот дом не был чем-то экстраординарным, но всё в нем кричало о вере его владельцев — иконы, библия, лежащая на красивой резной подставке на большом комоде в гостиной. Праведные речи о воле Господа Бога, и что причастие очистит их детские грешные души. От всего этого хотелось блевать. И сбежать. Однако они по-прежнему были безвольными детьми, чьи жизни были в руках взрослых, живущих по каким-то своим непонятным законам и мыслящих совершенно неизвестными Аарону понятиями. Не было ни разу, чтобы взрослые относились к ним, как к детям. Они всегда были чем-то вроде вещей. Они были должны быть тихими, послушными, делать всю работу по дому. Их лишали еды из-за любой мелочи, их били, ставили коленями на горох, но по-прежнему не было ничего, что помогло бы понять взрослых. Что ими двигало? Почему они были так жестоки к ним? Даже те, кто всё время твердил про волю Господа Бога, что тот дарует только те испытания, которые они могли перенести, что это кара за их грехи. Но какие грехи могли быть у них? Это те грехи, когда они таскали с кухни куски хлеба, чтобы живот перестало сводить голодной судорогой? Или те, когда они дрались с другими детьми, чтобы отстоять своё? — Мальчики, ваша комната на втором этаже справа по коридору, все свои вещи отнесите туда и разложите в комоде. Дверь закрывать запрещено. Как только закончите, спускайтесь вниз. Вы не имеете права опаздывать на предобеденную молитву, — строго сказала женщина, проходя на кухню, пока её муж развалился перед телевизором на диване в гостиной. Эндрю пошёл вперёд первым, а Аарон безмолвно последовал за братом, бросая косой взгляд на взрослых. Вот оно. Началось. Всё, как и думал Аарон. Все взрослые абсолютно одинаковые. Комната, которую выделили им новые взрослые, была небольшой. Две кровати, сдвоенный рабочий стол под окном, небольшой комод справа от двери. Присмотревшись к распахнутой двери, Аарон увидел вместо замка, или хотя бы ручки, ровную поверхность. Этот кусок дерева в принципе не предназначался для того, чтобы служить хоть каким-то барьером. Что же, другого ожидать и не стоило. Вещей у них было немного. Вся их жизнь влезала в среднего размера рюкзаки. У каждого из них были практически идентичные наборы. Две пижамы, пара джинсов, носки, нижнее белье и несколько футболок. Ну, и то, что было надето на них — спортивные брюки, футболки и толстовки с капюшонами. Они торопливо разложили вещи по комоду и быстро пошли вниз. Тишину дома разбавляли лишь звон посуды на кухне и тихий гул телевизора. Спустившись, они замерли у входа в гостиную. По опыту Эндрю и Аарон знали, что в каждом доме свои правила, и в первый день делать что-то в самоволку было чревато побоями, криками или чем ещё хуже. Мужчина вовсе не обращал на них внимания, скучающе смотря выпуск новостей, а женщина всё ещё была на кухне, готовя обед для подачи. — Ну что же вы встали, мальчики, — воскликнула женщина, выходя с кухни с большим противнем, от которого шёл пар. — Помогите мне накрыть на стол, надеюсь, хоть это вы умеете. От пренебрежения в голосе женщины по телу Аарона прошлись мурашки, а то, как напрягся Эндрю, тоже стало показателем отвращения к этому. Мальчики кивнули и быстрым, но бесшумным шагом пошли туда, откуда только что вышла женщина. На столешнице стояла салатница, супница, салфетки и приготовленное, натертое до блеска, столовое серебро. Аарон сразу подошёл к супнице и взял её за ручки. Эндрю же взял салатницу. В таком же молчании они прошли обратно в гостиную и под руководством женщины расставили всё на стол. Когда всё было расставлено, женщина выключила телевизор, намекая своему мужу о том, что пора идти за стол. Эндрю и Аарон тем временем уже заняли свои места по бокам от стола, пока мужчина и женщина заняли свои места напротив друг друга. Они знали, какие правила в столь религиозных семьях, поэтому даже не пытались притронуться к еде. — Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие по молитвам Пречистой Твоей Матери и всех святых Твоих, ибо Ты благословен во веки веков. Аминь, — произнес мужчина и перекрестил еду. Мальчики поспешно сделали вид, что тоже молятся, однако единственное, что беспокоило их, так это возможность поесть и не получить новых синяков в первый же день у этих людей. Было невыносимо снова подчиняться правилам дома, в котором они останутся ненадолго. Аарон прекрасно знал, что они уже не смогут прижиться в какой-то семье, не смогут называть кого-либо отцом и матерью, потому что сами того не захотят. Им это было не надо, хотя каждая новая семья думала, что именно они смогут перевоспитать нерадивых близнецов. Увы и ах, ни Аарон, ни тем более Эндрю не хотели перевоспитываться. Каждый из них прошёл свой путь, а с недавнего времени их пути объединились, и теперь они точно знали, чего хотели от своей жизни. — Аминь, — произнесли Аарон с Эндрю и женщина хором, после того как мужчина замолчал и, наконец, они смогли приступить к еде. Несмотря на всё отвращение к этим взрослым, еда у них была вкусная. Совсем не ровня тому, что Аарон кушал, живя с Тильдой, или что приходилось есть в детском доме. Трапеза проходила в полном молчании, и это было хорошо. Аарону не нравилось общаться с другими взрослыми, а те обычно любили задавать глупые вопросы, на которые ожидали не менее глупых ответов, которые, по их мнению, должны были быть записаны на подкорке у каждого ребенка. «Как дела с учебой?», «Уже думали над тем, куда пойдёте после школы?». Всё это вымораживало до чёртиков, ведь учёба и поступление в колледж были вообще не тем, что волновало двух подростков, которые хотели просто дожить до совершеннолетия и избавиться от опеки абсолютно всех взрослых. — Мы вас уже записали в школу, которая находится при католической церкви, в которой мы прихожане, — начала разговор женщина. — Школа высшего уровня, многие учителя в ней — наши хорошие знакомые, так что, мальчики, вы должны вести себя хорошо и показать себя, как самых праведных последователей нашего Бога. Аарон про себя скривился, но всё равно кивнул, как и Эндрю. Уже очень давно они оба уяснили, что спорить с религиозными фанатиками себе дороже, но также это был отличный шанс заставить взрослых вернуть их обратно в систему. Всё-таки подобные им люди очень трепетно относились к своей репутации и делали всё, чтобы на их благочестивом образе не появилось ни одного черного пятнышка. В тринадцать лет они мало как могли навредить взрослым, но это не мешало им придумывать всё новые и новые способы испортить им жизнь. Живя в семье с религиозными опекунами, проще всего было действовать через нарушение заветов, прописанных в так сильно любимой ими Библии. Что же, это стоило криков и возможных синяков перед тем, как их вернут туда, откуда они не хотели уходить. Было проще жить с другими детьми, когда воспитателей на всех не хватало, чем быть под пристальным взглядом двух сосредоточенных только на них взрослых. — Помойте посуду, а после садитесь читать книги, которые найдёте в вашей комнате. До вечера ведите себя тихо. Я позову вас к вечерней молитве и ужину, а завтра с утра мой супруг отвезёт вас в школу. Уверена, вы намного лучше, чем мне рассказывала про вас Клариса. Будьте послушными, и тогда мы сможем зажить с вами как самая настоящая семья, — в конце женщина мягко улыбнулась и встала из-за стола вслед за уже ушедшим наверх мужчиной. Тот был хмурым, и за весь вечер не произнес ни слова. Было интересно, почему он согласился на приёмных детей. Видимо, супруга его умела уговаривать и давить на то, что они, как праведники божьи, должны творить благодетель, а воспитание двух проблемных мальчишек как раз будет чем-то, чем они смогут потом хвастаться перед другими прихожанами. — Хорошо, мама, — тихо ответил Аарон, зная, что сейчас стоит поутихнуть и быть тем, кем кого они так страстно желали видеть. Когда женщина скрылась наверху, а звук её шагов стих в одной из дальних комнат, они наконец смогли расслабиться. Выдохнув, Аарон встал из-за стола и собрал в кучу часть посуды, а Эндрю в это время занялся оставшейся частью. Они действовали в тишине, которую разрушало звяканье столового серебра и фарфора. Сейчас не было смысла что-либо обсуждать, ведь в любой момент взрослые могли спуститься вниз, да и по самому Эндрю было видно, что тот не настроен на диалог. Всё равно они будут действовать по привычной им схеме, и в скором времени эта семья останется в прошлом, как и многие другие. — В этот раз я устрою скандал, — тихо сказал Аарон, пока натирал мыльной губкой тарелки. — Дай мне хотя бы раз стать тем, кто будет нас защищать. Эндрю долго молчал в ответ. Аарон знал, как тот относится к защите себя и своего брата, и знал, как тому тяжело выпускать ситуацию из-под контроля. В прошлом, ещё в самый первый год, Аарон мучительно долго добивался от Эндрю того, чтобы тот не взваливал всё на себя, а позволял и Аарону решать их проблемы. Так было проще, и так Аарон мог быть уверенным в том, что Эндрю не будет страдать больше необходимого. Всё-таки они были достаточно некрупными детьми для своего возраста, а взрослые зачастую били довольно больно, да и другие дети в стороне не оставались. Выросшим словно колючки в пустыне, подросткам ничего не оставалось, кроме как с кулаками выбивать себе место под солнцем.***
— Вы двое! — надрывая горло кричала Клариса, наматывая круги по своему кабинету. — Как можно было перед Пастером сказать, что вера… Господи, у меня даже язык не поворачивается повторить то, что вы сказали! Неудивительно, что вас снова выкинули на улицу! Главный позор всего нашего детского дома! Что бы я с вами не делала, вы всё равно не можете вести себя как нормальные люди! Ведёте себя как будущие маргиналы, которые проведут всю свою жизнь за решёткой, потому что, очевидно, ни на что другое вы не годитесь! Аарон, ты же был таким хорошим мальчиком! Как так получилось, что после появления твоего брата всё, что мне остается, это вносить всё новые и новые замечания в твоё личное дело? Неужели тебя совсем не волнует твоё будущее? Эндрю, а ты? Портишь жизнь себе и брата на дно тянешь! Выглядите как ангелы, а по сути, самые настоящие демоны! Аарон стоял и думал, как долго ещё воспитательница будет распинаться перед ними, причитая и чуть ли не плача. Конечно, к вере принуждают их, а плохие они. Ничего нового. Всё случилось ровно так, как они и думали. Несколько грязных слов в сторону их «великого и неизменного Бога» в присутствии большого количества зрителей, и они вновь никому не нужны. Аарон бы расплакался от грусти, если бы его хоть как-то волновали эмоции совершенно чужих ему людей. Единственный, чье благополучие его волновало, — это Эндрю и менять этой установки в ближайшую вечность он точно не собирался. Как оказалось, для счастливой жизни было достаточно на своей стороне иметь всего одного человека. Скоро им должно было исполниться по четырнадцать лет. Они смогут пойти работать и хоть изредка сбегать из постоянного контроля, от которого уже тошнило. Хотелось уйти в общий зал, сесть в излюбленное кресло с книгой и уйти из реального мира в грёзы триллеров Стивена Кинга или в захватывающий детектив Агаты Кристи. Увы, Клариса не была так благосклонна, чтобы избавить их от своих оров. В прошлый раз она так распиналась около получаса. В этот раз, возможно, побьёт все свои рекорды и будет отчитывать их до тех пор, пока не появится более важное дело, чем попытки доказать двум подросткам в начале пубертата то, что они неправы и не имеют права иметь своё мнение. Интересные, однако, люди, эти взрослые. Всё им вечно не так. Всё им вечно не нравится. Аарон бы с радостью попытался изолировать своё сознание от этого шума, но такой суперспособностью из них двоих обладал только Эндрю, которому большую часть времени было всё равно на окружающую обстановку и любые шумы, издаваемые детьми или взрослыми. Аарон так не мог. Он всегда слушал, что говорят вокруг него, и даже при всём желании не мог погрузиться в свои мысли, при этом не теряя связи с реальностью. Единственным способом, с помощью которого Аарон мог справиться с нарастающим раздражением, было сосредоточивание на каких-то предметах вокруг него. В кабинете главного воспитателя было не так ухожено, как в кабинете директрисы: стол завален ворохом бумаг и личных дел воспитанников, в углу стоит корзина с никем не используемыми детскими игрушками, в застекленных шкафах папки с надписями на корешках, которые понятны только тому, кто их написал. Каждый раз оказываясь в этом кабинете, Аарон подмечал что-то новое. Появлялись новые стопки, вещи меняли своё местоположение, но неизменной оставалась атмосфера. Для Аарона это место сквозило отчаянием, слезами и ненавистью. Сколько детей стояло здесь, прощаясь с родными? Сколько из них потеряли веру в лучшую жизнь после того, как их возвращали безответственные взрослые, решившие, что смогут взять на себя ответственность за маленького человека? Аарон не решился бы даже сказать примерное число, боясь преуменьшить. Он сам когда-то стоял так. Не в этом кабинете, не перед этой женщиной, но было не менее грустно и больно. Сложно было сказать, какие мысли блуждали в голове Эндрю. Тот всё также слишком мало рассказывал о том, что чувствует, но Аарон надеялся, что то, что они вместе, делает бремя Эндрю хоть на толику легче. В это хотелось верить. Иначе почему тогда Эндрю всё еще держится рядом и не уходит? Кларисса грузно упала в своё кресло, прикладывая ладонь ко лбу в очень драматичном жесте. Она всегда так делала, пытаясь вызвать в детях чувство вины, и даже спустя столько лет всё ещё пыталась проделать этот трюк на Аароне и Эндрю, упорно не понимая, что на них это не сработает. Не теперь. Может раньше Аарон бы и повелся, начав извиняться, но после появления в его жизни Эндрю он научился читать взрослых. Было сложно не научиться, когда твой брат буквально тыкал тебя носом во всё то типичное, что делали абсолютно все взрослые. От того примерного мальчика, прятавшегося за юбкой матери, не осталось и следа, и теперь все взгляды Аарона были полны презрения, в то время как Эндрю сканировал мир совершенно непроницаемыми глазами. — Ладно, опустим это. Так или иначе, сейчас в департамент поступил запрос от предположительно вашего дяди. Он хочет получить над вами полную опеку, — Клариса ненадолго замолчала, пропуская очередной, до смешного трагичный, вздох. — Я вам не должна этого говорить, но, зная ваши характеры, лучше уж так, чем получить новую головную боль. Пока ничего точно не ясно, Лютера будут проверять органы опеки, но по опыту скажу, что у него есть все шансы забрать вас отсюда с концами без права на возвращение. Он пастор, примерный семьянин и имеет крайне положительную характеристику. В ближайшие полгода этот вопрос решится окончательно, а до этого момента побудьте приличными мальчиками. Мне проблемы не нужны, а вы моя главная проблема, от которой я была бы не против избавиться. Эндрю рядом с Аароном хмыкнул, словно слова этой женщины были для него ничем большим, кроме забавной шутки. А сам Аарон упал в пучину неверия. Пять лет. Пять гребаных лет потребовалось дяде на то, чтобы вспомнить, что у него есть племянник. Два племянника. Лютера Аарон видел лишь однажды. Когда он был совсем маленьким, а Тильда, видимо, совсем отчаявшись и потеряв веру в свои материнские навыки, решила попросить помощи у брата. В воспоминаниях сохранился образ этого мужчины — размытый, неясный, но с плотно сжатыми губами и нахмуренными бровями. Грубый голос с нескрываемым в нём презрением. Их с мамой даже за порог тогда не пустили, прогнав взашей. И только этой толики хватало для того, чтобы понять — ничего хорошего их в этом доме ждать не будет. Но у них всё ещё не было права голоса. У них не было права на свои собственные жизни, которые были полностью во владении взрослых, которые никогда не были чем-то хорошим. Они были детьми, которые мотались, как осенние листья на ветру, прогнивая из центра и со временем становясь всё менее привлекательными. Золотая осень была красива только до тех пор, пока все эти переливы оранжевого, желтого и красного не окажутся втоптанными в грязь и лужи невнимательными ботинками прохожих. — Идите с глаз моих долой, — махнула на них рукой Кларисса, и близнецы тут же покинули кабинет, в котором и так не было большого желания находиться. Слава богу эта пытка закончилась, и теперь Аарон мог сбежать в мир очередной книги с молчаливым, но надежным присутствием Эндрю рядом. В общей комнате уже по обыкновению было шумно и многолюдно, но за годы жизни в системе Аарон, а Эндрю тем более, научились абстрагироваться от всего, что выходило за пределы их маленького мирка только для них двоих. Аарон вытащил с полки толстую и довольно тяжелую книгу про эволюцию человека, которой он увлекся совершенно недавно, а Эндрю взял очередной детектив Агаты Кристи, чьи книги составляли уже приличный список прочитанного в чужой коллекции. Они редко обсуждали прочитанные книги между собой, потому что в основном их вкусы в литературе сильно разнились, но бывали моменты, когда Аарону или Эндрю безумно сильно хотелось поделиться впечатлениями или теориями, и тогда они тихим шепотом, так, чтобы никто другой их не услышал, по очереди рассказывали каждый о своем. Один говорил, а второй слушал, и в этом симбиозе не было потребности или обязанности поддерживать рассуждения, лишь слушать. Еще в самом начале Аарон не понимал, почему Эндрю никак не комментировал приключения Гарри Поттера в Запретном лесу или почему семейка Адамс вызывала столько скептицизма во взгляде, но со временем Аарон понял. Понял после того, когда Эндрю начал с упоением рассказывать про смысл книги «Портрет Дориана Грея», а Аарон просто не понимал смысла и целей написания этой до безумия странной книги. Ну серьезно, почему Дориан, оставаясь вечно молодым и красивым, в итоге возненавидел свой портрет? Это же так здорово — вечно оставаться молодым и успешным! Теперь же, когда их увлечения пошли в диаметрально противоположных направлениях, они просто вслух рассуждали на темы, которые второму, по сути, интересны не были, но и Аарон, и Эндрю были внимательны друг к другу, к увлечениям это тоже относилось. Что-то обсуждать сейчас смысла не было. Эндрю и так уже знал абсолютно все про жизнь Аарона с Тильдой и о семействе Хэммиков. Конечно, о вторых Аарон и сам знал мало что, но даже тех толик информации было достаточно для того, чтобы Эндрю что-то для себя решил. Аарон не вдавался в подробности этих выводов, просто знал, что в данный момент они оба были не то, чтобы сильно рады складывающимся перспективам жизни в семье очередных религиозных фанатиков. Однако, с другой стороны, это могло дать им больше возможностей. Как минимум, они смогут без ограничений находиться вне дома и работать. Им вот-вот должно было исполниться по четырнадцать лет, а значит, что, когда Лютер заберет их, они смогут спокойно зарабатывать свои собственные деньги, становясь менее зависимыми от взрослых.***
Работать мальчиком на побегушках в небольшой второсортной забегаловке было не так увлекательно, как изначально казалось Аарону. Да, благодаря чаевым он по итогу зарабатывал хорошо, но и стоило это многих нервов и срывов, в то время как Эндрю тихо сидел в своей районной библиотеке и покрывался пылью во время прочтения очередной криминальной серии или изучал что-то из сферы права. Несмотря на все трудности, Аарон не унывал, понимая, что это пойдет ему лишь на пользу в будущем. Будучи более общительным чем Эндрю, Аарон в подавляющем большинстве случаев брал на себя роль переговорщика со всеми людьми, которым от них было что-то нужно. Они не были вместе разве что в моменты, когда работали, и то они часто заглядывали к друг другу. Кто-то мог назвать это нездоровым проявлением привязанности и чрезмерным контролем, но для них было просто важно знать, что со вторым всё хорошо, что всё в порядке. Это спасало их несколько раз, когда кому-то становилось плохо (не важно, как именно) и они незаметно подменяли друг друга, давая возможность отдохнуть и прийти в себя. Лютер был терпим, тем более близнецы уже давно научились подстраиваться под взрослых. Всего лишь надо было строить из себя примерных и послушных детишек, получать хорошие оценки и ходить на воскресные молитвы, показывая себя добропорядочными членами католического сообщества. Это была минимальная плата за то, чтобы во всем остальном не иметь хоть каких-то ограничений. Мнимое послушание развязывало руки, а говорить то, что взрослые хотели услышать, было проще простого. За ширмой уже молодых парней, якобы осознавших смысл жизни и превратившихся из отпетых хулиганов в отличников, скрывался холодный расчёт и стремления к лучшей жизни. И, если говорить честно, Аарону нравилось получать одобрение от взрослого человека, даже если умом он понимал, что любят не его самого, а эту идеальную оболочку приёмного сына пастора. За последний год, который они прожили у Хэммиков, им пришлось повзрослеть еще сильнее, потому что хоть Мария и относилась к ним, как к родным детям, Лютер все еще был церковным пастором и наседал на них с этой отвратительной и бесполезной религией, от которой вреда, по итогу, было больше, чем пользы. Чего только стоил их сын, Ники, который, чуть ли не сверкая пятками сбежал в Германию из конверсионного лагеря, куда его с силой запихнули после того, как парень признался родителям, что ему нравится мальчик из параллели. Было страшно наблюдать за тем, как до этого любимый и обожаемый единственный сын семейства становится в глазах родителей позором и отродьем. Хотя Марии можно было добавить несколько очков за то, что она все же пыталась как-то успокоить мужа и не допустить «профилактического» рукоприкладства. Очень показательный случай, в котором прекрасно можно было увидеть, что для некоторых метафорическое нечто с непонятной волей было важнее родного сына. Ники был хорошим, по-настоящему хорошим братом для него и Эндрю. Аарону нравилось играть с ним в настольные игры или просто болтать ни о чем, пока Эндрю молчаливо сидел рядом с очередной книгой на коленях. Но сейчас, когда в ближайший год они не увидят кузена, находиться дома просто не было смысла, и они оба ударились в работу, делая все возможное, чтобы уйти из-под покровительства взрослых. Тем более, что у Эндрю был план того, как уже в шестнадцать полностью стать самостоятельными и строить свою жизнь без оглядки на «решающее слово» Лютера, который, как казалось, упивался своей властью над детьми и всем верующим сообществом их района. Благодаря тому, что Лютера любили его прихожане и всячески спонсировали его деятельность, Аарон и Эндрю не нуждались в чем-либо и старательно откладывали деньги, чтобы воплотить план, придуманный Эндрю, в реальность. Идея об эмансипации все еще по странному будоражила. Эндрю объяснил ему всю суть этой процедуры, но в глубокие подробности не вдавался, а Аарону были просто не интересны все эти юридические моменты, и он уже, за целых три года до выпуска из школы, начал готовиться к поступлению в университет, уже представляя себя самым настоящим врачом. Страсть к медицине, казалось, была с Аароном всю его жизнь, любовно взращённая сначала на детских энциклопедиях, а потом уже на более серьезной литературе и медицинских исследованиях, которые удавалось отыскать на самых дальних полках библиотеки. Эндрю, в свою очередь, из детективных романов вырос и теперь с увлечением и дотошностью изучал право, смотрел много документальной хроники и всячески пытался искать реальные дела, которые затягивали его на многие часы так, что он не обратил бы внимания, если бы на улице начался зомби апокалипсис. В чем-то они оставались до невозможности похожими и, если увлекались чем-то, то стремились изучить тему вдоль и поперек. Раньше ни у одного из них не было каких-либо перспектив в будущем, но сейчас у них были все шансы получить грант на степень бакалавра, а потом поступить на степень магистра в какой-нибудь Стэнфорд или Йель. У Эндрю амбиции, надо заметить, были не меньше, но они оба понимали, что шанс поступить сразу же в университет Лиги Плюща у них невелик, поэтому они рассматривали колледжи в пределах их штата и где получить грант не так сложно. Все-таки степень бакалавра останется ею в любом из случаев, а за время учебы в колледже будет возможность накопить на обучение в магистратуре. В любом случае, до поступления в колледж было еще два с половиной года, а пока надо было думать об учебе и о том, как провернуть план с эмансипацией. Конечно, им будет достаточно легко доказать судье, что они способны себя содержать и являются самостоятельными и вполне разумными личностями, но все упиралось в то, что их зарплаты не смогли бы покрыть даже аренду самой дешевой студии на окраине Колумбии. У них были кое-какие сбережения, накопленные за последние несколько лет с зарплат и карманных денег, но если все-таки придется снимать жилье, тогда им будет просто необходимо войти в режим жесткой экономии, чтобы не остаться без крыши над головой. Они обсуждали это, но разумного решения так и не могли найти. Если только не случится чудо, и на них в одночасье свалятся деньги. В чудеса они оба не верили, так что вариантов особо не оставалось.***
Чудо случилось. Тильда умерла, и на них, всего за несколько месяцев до шестнадцатилетия, свалились деньги от страховки за её жизнь. Эндрю тогда сказал, что это самый лучший прощальный подарок от неё, а Аарон лишь рассмеялся, давно отпустив страх и горечь того восьмилетнего себя, который тосковал по маме. Как оказалось, они были единственными наследниками первой очереди у этой женщины и, несмотря на то, что она разорвала последние контакты с Аароном семь лет назад, они все еще оставались ее наследниками, потому что эта женщина додумалась написать завещание и, не понятно с какой целью, ее единственными наследниками согласно нему были именно Аарон и Эндрю. Возможно, у женщины проснулась совесть, или это была последняя попытка восстановиться в глазах сыновей — гадать было бессмысленно, но факт остается фактом. Когда печень Тильды начала отказывать из-за постоянных пьянок, а денег на срочную операцию не было, она практически на смертном одре решила написать завещание, почему-то все еще помня имена ненужных ей до этого детей. Лютер, как опекун, смог открыть на их имена банковские счета, и теперь у близнецов была внушительная сумма, а план по получению эмансипации стал более чем реальным. На эти деньги они смогли бы купить небольшой домик, и еще бы осталась часть суммы, которую они могли оставить неприкосновенным финансовым запасом на будущее. Впервые удача им благоволила, и они собирались хвататься за этот шанс железной хваткой. У них оставалось еще чуть меньше двух месяцев, чтобы собрать все необходимые документы, получить выписки о заработных платах, рекомендации с мест работы и школы. И когда все это будет готово, они смогут по-настоящему вступить в борьбу за свою свободу, даже если Лютер будет негодовать, а Мария начнет плакать. Аарону не было их жалко так же, как им не было жалко своего сына, которого они погнали взашей сразу же, как он перестал их устраивать. Сейчас же они готовились к похоронам, которые от «доброй души и чистых помыслов» оплатил Лютер, говоря, что Тильда может и была нечестивой, но бог милосерден и обязательно отпустит ей все грехи. Что за отвратительная формулировка. Ну, Аарону не особо хотелось рыться в голове Лютера и вдаваться во все эти подробности. Похороны этой женщины были просто еще одним днем, который останется в прошлом, как и сотни других. Не было скорби или грусти, только лишь горечь на языке, подпитываемая блеклыми детскими воспоминаниями об истлевшем в мгновение ока счастье. Эндрю держался, как всегда, отстраненно, впервые в жизни видя женщину, родившую его, лежащую в деревянном гробу, обитом изнутри бархатом. Тильда была очень похожа на Лютера, а близнецы, очевидно, были точными копиями своего неизвестного отца. Может, когда-то этот мужчина был сильной любовью для этой жизни, а может исчез в ночи мимолетной интригой. Раньше Аарон гадал, кто же мог быть его отцом, но сейчас он был рад, что этот человек не появился в его жизни ни тогда, ни сейчас. На похоронах было мало людей. Он с Эндрю, Лютер с Марией и, срочно вернувшийся из Германии, Ники, который за год учебы за границей превратился в практически настоящего мужчину, а в его глазах больше не было той тоски и боли, с которыми он покидал родной дом. Тем более, недавно переступивший порог совершеннолетия Ники теперь был независим от родителей и мог помочь Миньярдам, написав поручительское письмо, которое могло увеличить шансы на получение полной эмансипации. Тяжело вздохнув, Аарон отбросил в сторону мысли о грядущем и бросил взгляд на брата. Тот немигающим взглядом смотрел на бледное лицо женщины, лежащей в гробу, пока Лютер читал молитву. Его брови были нахмурены, а губы плотно сжаты, и Аарону хотелось знать, о чем именно думал сейчас Эндрю. Хоронить мать, которая не была по-настоящему для него матерью ни единого дня, казалось чем-то абсурдным, но стоило давно привыкнуть к тому, что в их жизни мало чего-то обыденного. Может Эндрю поделится с ним позже, а может похоронит эти мысли глубоко на задворках сознания. Как бы Аарон ни волновался за брата, он все также предпочитал не лезть в чужую душу, насильно вытягивая переживания. Если Эндрю посчитает важным рассказать это Аарону, он расскажет. И как бы Аарону временами не было грустно, он не хотел портить отношения с единственным по-настоящему родным человеком своими эгоистичными желаниями или переживаниями.***
— Мистер Хэммик, вы, как опекун, считаете, что Аарона и Эндрю можно эмансипировать? — спросила судья Джонсон, расслабленно сидя за своим столом. — Они, безусловно очень умные и целеустремленные мальчики, крайне трудолюбивые, но я бы не хотел, чтобы они в столь юном возрасте принимали на себя бремя взрослой жизни, — елейным голосом произнес Лютер, понимая, что смысла отрицать очевидное нет. Эндрю очень хорошо поработал с документами и всеми деталями для того, чтобы у них был практически стопроцентный шанс выиграть суд. По меркам общества они были идеальными детьми, ответственными и самостоятельными, которые не хотели нагружать «своего бедного дядюшку, который недавно потерял свою сестру и нашу маму» и все прочее, что было сказано и написано лишь для того, чтобы все шансы были на их стороне. — То есть, вы не отрицаете того, что они вполне способны самостоятельно обеспечивать свою жизнь и быть полноценными личностями со всеми сопутствующими правами? — судья давила, желая получить конкретный и четко определенный ответ. — Не отрицаю, но, как волнующийся об их благополучии взрослый, одобряю такое решение не в полной мере, — с тяжелым вздохом ответил Лютер, бросая быстрый взгляд в их с Эндрю сторону. Еще бы. Эндрю просто поставил дядю перед фактом того, что они идут в суд на слушание по делу об их полной эмансипации, а тот от этого заявления был переполнен гневом и несколько дней плевался ядом, порицая их за то, что они, получив от него все блага этого мира, теперь вонзили нож ему в спину. — Что же, тогда я не вижу причин отказать Эндрю Джозефу Миньярду и Аарону Майклу Миньярду в эмансипации, — судья сделала какие-то пометки в бумагах, замолкая на несколько секунд. — Решением Окружного суда штата Колумбия объявляю Аарона Майкла Миньярда и Эндрю Джозефа Миньярда эмансипированными в полном объеме, что влечет за собой возникновение у них всех гражданских прав и обязанностей в полном объеме. Слушание объявляется законченным. Только после этих слов Аарон смог вздохнуть полной грудью, бросая на брата взгляд, полный счастья. Они смогли. Они сделали это. Все наконец закончилось, и теперь можно строить свою жизнь только так, как им самим захочется, не оглядываясь на слова и мнения взрослых, не думая, что их в любой момент могут ограничить в чем бы то ни было. После новости о смерти их матери, они вместе долго думали над тем, что делать дальше с теми деньгами, которые у них теперь были. Самым разумным вариантом по-прежнему оставался тот, в котором на часть денег они покупают дом, а остальные остаются в банке, на накопительном счету. А еще, когда у них появилась поддержка от Ники, они решили, что предложат ему остаться с ними. Все-таки его письмо в суде оказалось не менее полезным, чем все остальное, что подготовили близнецы. Несмотря на позднюю осень на улице было все еще тепло. Сейчас надо было забрать вещи из дома Хэммиков, которые они собрали заранее, надеясь на благополучный для них исход, и они не прогадали, сделав это. Теперь, когда у Лютера больше не было власти над ними, они не планировали оставаться дольше необходимого в месте, которое так и не смогло стать для них домом. — Лютер, — позвал дядю Эндрю. — Мы с Аароном сейчас забираем свои вещи и уходим. — Катитесь к черту, сукины дети, — зло выплюнул Лютер, наконец имея возможность не сдерживать всю свою злость на детей. — Что еще могло вырасти у моей дрянной сестры, как два неблагодарных ублюдка. Аарону захотелось ударить мужчину за то, как он отзывался о женщине, что хоть и не была по-настоящему хорошим человеком, но всё же оставалась его сестрой, которую он прогнал с порога с маленьким ребенком на руках. Идеальный благодетель, которому было противно даже общаться со своей семьей, которая не вписывалась в его религиозные убеждения. Сжав челюсть, Аарон бросил злобный взгляд на мужчину и, схватив Эндрю за длинный рукав, пошёл в сторону автобусной остановки, потому что находится рядом с этим мужчиной больше необходимого не хотелось от слова совсем. Эндрю молча следовал за ним, понимая, что у Аарона есть свои причины ненавидеть Лютера, и не пытался освободить свою руку. Для них обоих такой контакт стал более чем приемлемым, давая понять, что они не одни в этом мире. Их ждали Ники, оплаченный номер в небольшом хостеле на несколько дней и встреча с женщиной, готовой продать им дом, который они успели выбрать. Дорога до уже бывшего дома прошла быстро. Машина Лютера уже стояла на подъездной дорожке. Этого стоило ожидать, но Аарон опять поморщился, понимая, что ждавшему их Ники могло достаться от родителей за то, что тот способствовал «побегу» кузенов. Войдя внутрь, они сразу же услышали чужие крики из гостиной. Поймав взгляд Эндрю, Аарон кивнул на молчаливую просьбу и быстрым шагом пошел на второй этаж, пропуская ступеньки. Все вещи были готовы, как их, так и Ники, и оставалось только вынести их на улицу, пока Эндрю будет осаждать Лютера, защищая Ники. Сердце клокотало в ушах от нахлынувшего волнения — еще чуть-чуть, и они навсегда покинут тех, кто лишь притворялся хорошими взрослыми. Крики снизу лишь усиливались: грубый голос Лютера смешивался с высоким голосом плачущего Ники, который все еще не смог отпустить свое детское счастье, веря, что родители смогут его принять. Как бы печально это ни было, но все надежды Ники были напрасны, и, если он хотел жить и любить того, кого хочет, ему было необходимо оставить Лютера и Марию в прошлом. Вещей было не так много, как могло показаться, но все равно за их количеством Аарона было практически не видно. Четыре спортивные сумки, пять рюкзаков — всё, что они втроём решили забрать из этого дома. Тяжесть вещей ощутимо давила, но Аарон был достаточно упертым, чтобы сначала вытащить всё на улицу, потом подняться наверх, ещё раз проверив их комнаты и собирая в ещё один рюкзак всякую мелочевку, которую они забыли, а после уже спустился в гостиную. Лютер от криков раскраснелся, за столом сидела плачущая в салфетку Мария, Ники притих, стоя у стены, а Эндрю был необычайно холоден и серьёзен сейчас. Брат редко показывал эту свою сторону, обычно оставаясь спокойным и равнодушным, но, видимо, какие-то слова Лютера смогли его вывести из себя достаточно сильно, чтобы пропало желание скрывать эмоции. — Мы можем ехать, — прервал кратковременную тишину Аарон, осматривая всех собравшихся. Подойдя к Ники, он приобнял его за плечи, утягивая в прихожую. Было бессмысленно оставаться здесь, а сам Ники был разбит и опустошен, чтобы быстро осознавать происходящее. У них будет время, когда они в тишине смогут всё обдумать и, если будет надо, поговорить, а сейчас на это не было времени. Аарон знал, что Эндрю последует за ними, прикрывая спину от Лютера, поэтому даже не оглядывался, пока они шли в прихожую. Забрав свою верхнюю одежду и надев ботинки, они вышли на улицу, и только Ники обернулся, всматриваясь в искореженное гневом лицо Лютера и в заплаканные глаза Марии. Аарон понимал чувства кузена и старался быть рядом, а Эндрю был их молчаливой тенью, потому что, когда один из них не мог быть достаточно сильным, второй всегда вставал на защиту. Теперь, на какое-то время, их было трое, а двоим надо было быть сильными ради того, кого жизнь еще не успела разить и лишить привязанности к счастливому прошлому.***
Остаток дня и ночь проходили тревожно. Только заселившись, они первое время провели в молчании. Ники продолжал время от времени всхлипывать, но близнецы не спешили лезть к нему в душу и ждали, пока он сам решится на разговор. Они не знали, что собирался делать дальше Ники, у которого теперь было школьное образование в двенадцать классов, первая и очень сильная любовь в Штутгарте и разбитое родителями сердце. Все, что они знали, — что ближайшие несколько недель он будет им помогать по мелочам с домом, по своей воле оказывая всю посильную ему поддержку, от которой в начале был большой соблазн отказаться. Что у Аарона, что у Эндрю, было очень настороженное отношение к малознакомым им взрослым, но за те два месяца, прошедшие между похоронами Тильды и судом, они смогли сблизиться достаточно, чтобы Аарон мог и хотел называть Ники своим братом так же, как и Эндрю. За те несколько часов, в течение которых Ники пытался собрать себя по кусочкам, а Эндрю занимался какими-то бумагами, Аарон успел сходить в магазин за едой и приготовить небольшой, но сытный обед на них троих. Как показала жизнь — лучше быть сытым, но грустным, чем голодным и грустным. Отчасти, это звучало смешно, но было истиной в самом прямом её проявлении. Ники уже успел слегка успокоиться, и теперь его подвешенное состояние выдавали опухшие красные глаза и слегка распухшее лицо. Бросив на него вопросительный взгляд, Аарон поставил тарелки на пол. Ели они все в той же тишине, которая на удивление ни капли не давила звоном на уши, а наоборот была какой-то спасительной, позволяющей разобраться со своими мыслями и эмоциями. — Я вчера разговаривал с Эриком, — осипшим голосом сказал Ники, отставляя тарелку. — Если вы согласитесь, то я останусь в Колумбии до вашего выпуска из школы, а потом поступлю в Германию. Аарон бросил взгляд на Эндрю, пытаясь понять по первичной реакции мнение по поводу этого предложения. У брата были нахмурены брови и поджаты губы, но Аарон бы не назвал эту реакцию плохой, это скорее была задумчивость и сомнения, но, в целом, Аарон понял, что Эндрю захочется получить более подробные объяснения. — Почему не поступишь сейчас? — спросил Эндрю, садясь в более расслабленную позу. — Нет необходимости жертвовать своим счастьем ради нас двоих. — Я знаю, но все же, — Ники сделал паузу, вытирая сопливый после нескольких часов слез нос. — Мне, возможно, и самому необходимо быть полезным для кого-то? Не уверен, но могу объяснить это только так. К тому же, мне нужно подучить немецкий и подготовиться к вступительным. К тому же, чтобы потом окончательно переехать в Германию, нужна куча всяких бумажек, сделать которые на данный момент у меня нет возможности. Да и Эрик сейчас только начал работать, и у него слишком загруженный график. Так что это будет лучшим исходом для нас обоих. — Ты можешь оставаться с нами столько, сколько тебе будет необходимо, — тихо сказал Эндрю, тепло смотря на Ники одним из своих мягких взглядов, который когда-либо видел Аарон. — Мы не будем против твоего присутствия в наших жизнях, да, Аарон? — Эндрю прав, — согласился Аарон, пододвигаясь ближе к Ники и сжимая его ладонь своей. — Ты нам очень помог, и то, что ты пошел против родителей ради нас, многое значит. Ты первый, кто сделал это, не ища какой-то выгоды. Ники снова расплакался, произнося слова благодарности и сжимая Аарона в объятьях. Эндрю же просто молча сидел рядом с ними, лишь слегка придвинувшись ближе. Теперь, когда все почти закончилось, Аарон мог сказать, что начал чувствовать себя по-настоящему счастливым.