— Ну конопатая, ну ебаный рот.
Регина, прикладывая неимоверные усилия, с трудом приоткрывает один глаз и тут же зажмуривает, когда прямо в зрачок упирается настырный луч солнца. Потерев пострадавшее место, она отчаянно пытается сфокусироваться на взъерошенной фигуре заспанного Славы, который каким-то образом оказался сидящим на полу и поглаживал, очевидно, ушибленную от падения спину. А ведь она ему говорила, что на этом подобии тюремной шконки, — хотя Чернова была уверена, что и там места было вдвое больше — гордо именуемом диваном, места критически мало для двоих персон, и было бы куда разумнее устроиться спать на полу, если уж Кащенко так не хотелось засыпать без новой любимой игрушки под боком.
Так нет же, козёл упрямый! На полу ему не то, видите ли. Вот и пришлось всю ночь с трудом мять бока на продавленном захудалом диванчике, — в регининой сгоревшей хате её койко-место и то на порядок лучше было — и задыхаться в чужих медвежьих объятиях да невольно вдавливаться в спинку, чтобы ни одна задница не пострадала при не самом мягком падении.
По всей видимости, не сильно-то и помогло.
Прошло от силы около трёх-четырёх часов с того момента, когда чернокнижница сгибалась напополам, усиленно давя в себе рвущийся наружу смех от представшей перед ней картины: злой и страшный универсамовский авторитет стоял на полусогнутых, невольно оттопырив задницу, и подглядывал в небольшую щель дверного замка, без конца матеря и проклиная так невовремя выползшую из своей норы старушку-соседку, для которой разнести свежую сплетню о том, что нинкин сыночек с какой-то рыжей потаскухой в общей ванной развлекался, все равно что два пальца об асфальт — дело буквально пары часов и то, только потому что на дворе ночь и все уже давно спят. Ему-то, на самом деле, целиком и полностью насрать на всю эту еботню: любое случайное пересечение в коридоре, и каждый сосед считал своим долгом презрительно скривиться при виде него, подозрительно, пристально оглядеть с головы до ног и искренне помолиться, чтобы районный автор сгинул в ближайшей же канаве.
Пусть бы шептались, ему не привыкать. В какой-то период жизни это даже начинало забавлять, и он начинал строить догадки, какой будет новая невероятная история.
Но конопатая прежде всего баба, дурная немного, пугающая до дрожи в коленях и абсолютно лишенная всяких, даже куриных, мозгов в голове, но все-таки
баба. Девушка даже, чего уж там. А в нынешних реалиях девичья честь стоила чернокнижнице спокойной жизни, и только из-за этого факта он был готов стоять враскоряку, слушая задыхающийся приглушенный смех позади себя, внимательно следя за действиями старой ублюдины.
Да, Регина ему явно дорого обходится.
Вся суть заключалась в извечной проблеме «отцов и детей», которая делала разрыв между поколениями таких масштабов, что казалось, будто заделать трещину вообще невозможно. Хотя, почему казалось? Так и есть: старшее поколение всегда отказывалось понимать и принимать мотивы и действия молодёжи, продвергая их жёсткой критике, отказывалось воспринимать их чересчур «вульгарное — на их, разумеется, взгляд — поведение», как нечто само собой разумеющееся. Вечно норовило плюнуть под ноги молодым парням, которым свойственно принимать неверные решения и пожинать плоды своих ошибок. Старались посильнее уколоть вот таких вот, так называемых, вертихвосток.
«А вот в наше время такого не было!»
Да не пизди-ка ты гвоздика, что ты розою была! Среди вас порой такие экземпляры попадались, что представить страшно, просто вы, удачливые ублюдки, вовремя сумевшие увести концы в воду и нацепить на себя лживые лицемерные маски, строя из себя истинных святош.
Кащею, признаться честно, ничего бы не стоило один раз хлопнуть по столу — так, что прибежали бы даже тараканы с другого конца этажа, и заткнуть раз и навсегда, чтобы даже пискнуть без позволения универсамовского не подумали, да вот только проблема в том, что Чернову это все равно хрен убережет. Продолжат ведь, падальщики, косится исподтишка и кидать в спину разные гадости. А когда разузнают, что их отношения перешли в
совершенно другую плоскость, и невинными прогулками под ручку по парку там больше и не пахнет, так вообще загнобят его бабу, что той и останется только отсиживаться дома, а по ночам на кладбище бегать, бесов своих задабривать и натравливать на весь честной казанский народ.
А ни у него, ни у неё столько денег на водку не найдётся — это Кащенко может со стопроцентной уверенностью заявить.
А если и найдётся, то стоит ли это таких расточительств?
За такие деньги чернокнижнице можно столько одежки этой её бабской сообразить, что мама не горюй.
И ладно, бог бы с ним, если бы рыжая гоняла бы с самым обычным рядовым группировщиком — на такое могли бы и закрыть глаза, надеясь, что рано или поздно паренёк остепенится и возьмёт порченную деваху замуж, прикрыв позор. А вот
отношения с целым авторитетом, у которого за спиной развевается шлейф так и не выветрившихся за годы на свободе зоновских замашек, вены на руках сплошь в маленьких шрамиках от иголок и насквозь пропитый организм — уже совсем другое дело. Девчонке житья не дадут, тут и к бабке ходить не надо. Особо идейные представители рода людского на расплюснуть перечеркнут её будущее, как довольно перспективного медика. Всё, что ей тогда останется, это работать жалкой санитаркой, полы сутками напролёт драить и успевать утки из-под лежачих выносить.
Такой жизни Кащей своей конопатой уж точно не желал.
Потому и шикал, практически безостановочно, на слишком уж развеселившуюся девчонку, чтоб замолкла, наконец-то, и дала ему спокойно наблюдать за ситуацией, при этом не привлекая к ним излишнего внимания. Заботливо-небрежно одергивал края своего задирающейся от каждого шага свитера пониже, чтобы прикрыть оголенные привлекательные бедра конопатой, — джинсы оказались безвозвратно промокшими, когда им выпала незавидная участь оказаться в ванной, непонятно каким идиотом заполненной водой — легонько подталкивая девушку в спину, чтобы та быстрее двигала к единственному убежищу в этом доме, пока чрезмерно глазастая бабка-Нюрка от души гремела кастрюлями на кухне и до поры до времени не обращала внимания на шаги в коридоре и приглушённый смех молодой особы.
Слава, признавая поражение в отношении собственной лени, не перестал сам на себя чертыхаться, поливая свою любименькую персону такими словами, что у сонной Регины уши в трубочку были готовы свернуться. Диван был слишком мал для них двоих, сама Чернова с большим трудом могла с комфортом разместиться на нем в одиночку, что уж говорить о его туше? А вот если бы приложил немного больше усилий в неравной борьбе с поломанной мебелью, все пытаясь разложить треклятую, не пришлось бы теперь страдать из-за не самого приятного пробуждения: конечно, он мог бы целиком и полностью уступить новоявленной конопатой соседке свое законное место, а самому развалиться на полу, да только у него было ни матраса, — даже не обязательно удобного, как у чернокнижницы на хате — ни печальной раскладушки, а щели в полу прямым текстом говорили, что даже одна такая ночка может обернуться для него сильнейшей невралгией.
Стоит заметить, что последний довод был приведён непосредственно самой чернокнижницей, покрывшейся розовой краской смущения до самых корней волос, когда та услужливо вдавила свое тщедушное тельце в спинку дивана, давая ему возможность насладиться не только мимолетным, быстротечным ощущением тепла чужого тела.
Ещё некоторое время постонав о своей тяжёлой и несправедливой судьбе, Кащей кряхтя, и параллельно с тем продолжая разбрасываться матами направо и налево, вытянулся на холодном дощатом полу. Хруст встающих на место позвонков слился с непонятными, неизвестными рыжей звуками сомнительного удовольствия, издаваемые сладко потягивающимся мужчиной. Даже жалко, что такой хороший сон прервался — даже пушистые полукудрявые волосы, то и дело норовящие залезть ему то в рот, то в нос, нисколько не мешали наслаждаться своими фантазиями и греться о горячее юное тело под боком. Откровенно говоря, просыпаться не хотелось, настолько ему было хорошо в этом моменте. Но кому есть дело до кащеевых желаний, верно?
Чернова, очевидно, решила устроить ему «доброе утро» бытовых, более безобидных, масштабов, подумав, что он несколько подахуел, заняв больше половины выделенного им спального места на жалком клочке старого дивана, совсем потеснив и без того маленькую худосочную чернокнижницу, и решила самым наглым, истинно бабским, способом ему отомстить, спихнув неожидающего такой подляны мужчину на пол. От такого предательства, — кажется, у него даже под сердцем начало колоть от осознания её жестокости — от девчонки он совсем не ожидал, от кого-кого, но от неё… Теперь перед Кащенко стоял невеликий выбор: либо в срочном порядке искать дедовы инструменты и собственноручно чинить складной механизм, и во всю наслаждаться привилегией касаться девичьего во всех доступных и не очень ему местах, — хотя есть вероятность, что даже при таком раскладе, конопатой все равно окажется слишком мало места и следующим утром он опять проснётся на полу — либо смириться с судьбой и спать валетом, грея холодные ступни у своей груди.
Кащей не был бы Кащеем, если бы добровольно отказался от такого заманчивого первого варианта, а значит, придётся переворачивать свою комнатушку в поисках ящика инструментов.
Кто бы мог подумать…
— Я случайно, — вот ведь коза, даже ресничками не может похлопать, чтобы придать себе хоть мало-мальски невинный или виноватый вид. Вместо этого девица сверкает своими ведьминскими глазищами, на дне которых происходит всякое мракобесие, и кривит губы в усмешке, выглядя неприлично довольной.
Так странно: в один момент все перевернулось с ног на голову, и стало так просто и вдвойне сложно одновременно, что хоть хватайся, хоть не хватайся за голову, а все равно ни черта не поймёшь. Кащей, вон, как не старался, а все равно не понимает, хотя в тупости его обвинить никак нельзя.
Регина понимает по глубоко озадаченному, задумчивому взгляду болотистых глаз, что в кудрявой дурной голове начался очередной мозговой процесс, извилины зашевелились, и в целом мужчина был целиком и полностью поглощен своими мыслями. Она его не винила — понимала, что стала очередной проблемой, грузом ответственности, повисшей на его плечах, чего он сто процентов не хотел и даже не думал, а оно вон как вышло. Внезапно её имя далеко откинулось от корзины мимолетных интрижек, там стало не хватать места для неё, и появилась новая корзина, название которой ещё не было придуманно.
И дело было отнюдь не в чистоте его, или её, намерений, вовсе нет. Если так посудить, то вся эта псевдо-романтическая хуетень была придумана не для них — ни одному из них оно все в хуй не дышало, честное слово. Не то тесто было использовано, когда их лепили, не та печь была использована для придачи твёрдости. Не так они были сделаны, чтобы иметь возможность свободно показывать свои чувства, эмоции, чтобы открываться человеку, к которому за этот недолгий месяц успели всей душой и телом прикипеть. Выслушавшая все жалкие регинины попытки сформировать свои мысли, — Зепюр тогда, помнится, имел наглость сказать, что монолог подопечной больше похож на мявканье брошенного под дождь котёнка — Базыкина, имеющая чуйку на такие штучки, все тщательно проанализировала и аккуратно подтолкнула новую рыжую подружку к мыслям о той самой всамделишной влюблённости, высказав просто невероятный аргумент —
«Весна ж на улице! Вот все чувства и проснулись из глубокой спячки».
Фу ты, блять.
Аж блевать потянуло от всех этих романтично-сладких мыслей.
Её бедная головушка продолжает назойливо гудеть от недостатка мелатонина — все же трехчасовой сон был очень плохой идеей, лучше бы вообще спать не ложилась, а походила по комнате и повспоминала материал на сегодняшнюю лекцию. И это крупно повезло, что Чернова все-таки соизволила проснуться, пусть и от громких матов, теперь уже, своего мужика: если бы не он, как пить дать, в очередной раз проспала бы пары, опоздав на треклятую лекцию по интенсивной терапии, дав Семенычу очередной повод придраться и смешать горячо любимого сыночка с дерьмом — после горячего монолога Черновой позавчера в его кабинете, ректор весь мозг ложечкой ей выел вчера на занятиях.
Это ведь из-за него, алкоголика, хулигана и тунеядца, лучшая студентка жизнь свою губит. Занятия уже прогуливает, а так и до трассы не далеко — слова не её, всего лишь дословное цитирование.
— Слав, во сколько автобус до университета?
Кащенко не реагирует на её слова, тихо-мирно посапывая и изредка всхрапывая, а Регина невольно в голове перебирает запись к их хирургу — надо бы мужчину ко врачу сводить, нос-то ломанный переломный, наверняка ведь и дышит через раз.
— Кащей, блять, подъем! В тюрьме сейчас ужин. Макароны, — небольшая, но тяжелая подушка прилетает прямо в кащеево лицо, вытолкнув из особо крупной дырки комья перьев.
— В задницу засунь себе эти макароны. Я о них даже думать не могу, — продолжая сладко посапывать, не забыв подпихнуть под кудрявую голову услужливо кинутую ему подушку, едва разборчиво бухтит Кащенко.
Чернова в своём мысленном списке «как
не довести Славу до нервного срыва» ставит очередную галочку и для уверенности кивает, хотя никто, кроме развалившегося на мужской спине демона, покрутившего пальцем у виска, этого не видит. Ладно, хорошо, поняли-приняли-обработали, да только этот мыслительный процесс мало что дал — жрать все ещё хочется. Авторитет может сколько его поганной душеньке угодно мотаться по задрипанным казанским забегаловкам, в поисках дрянного перекуса, но её молодой и пока относительно здоровый организм такого издевательства не выдержит, да и что говорить, привыкла конопатая более-менее прилично питаться, опять же, с подачи лёгкой кащеевой руки. Она нуждается в нормальной пище, домашней и наверняка проверенной на вшивость — хотя кто выделываться будет, если в фарше вместо курицы, голубь окажется? И ей полезно, и вечно голодающему мужчине, можно сказать, полноценный отпуск устроится, прям как в каком-нибудь санатории — не зажиточном, но вполне себе ничего таком.
«Интересно, а Семеныч вообще с семьей отдыхал? Сам-то, не стесняясь, в профкоме раза три в год путевки берет, и ладно сын, с этим все понятно, а жена? Неужто в квартире на три оборота и тяжёлый сарайный замок запирает?»
— Тогда тем более вставай. У меня сегодня нет смены, будешь хорошо себя вести — будет тебе борщ.
Что на самом деле есть «борщ»? Борщ — это, можно сказать, самый обычный, наиболее распространённый и один из самых простых в приготовлении супов, готовить который умеет каждый. Борщ — это набор овощей и воды с солью, а кого посетит удача, так ещё и куска мяса какого. Таково мышление обычного человека, а для голодного мужика, борщ является основой всего живущего. Этакое волшебное слово, которое стоит только услышать, как все жизненно важные процессы моментально активизируются и запускают работу организма. Учёными не доказано, но на практике работает безошибочно: Слава в ту же секунду, как прозвучало знакомое заветное словечко, открывает глаза и требовательно смотрит на конопатую, и Регина убеждается в незамысловатой поговорке — путь к сердцу мужика лежит через его желудок.
В особенности если этот самый
мужик ничего слаще редьки в своей жизни никогда не видал. Хотя, в случае с Кащенко, тут больше будут уместны тюремные мучные изделия.
— Список напишу, деньги выдам.
— Ебать, деловая. Себе оставь свои копейки. Докину до площади, а вечером самой придется — у меня дела.
— Знаем мы ваши дела.
Демонстративно закатывая глаза, Регина перешагивает через валяющееся на полу тело, не обращая на абсолютно детский бубнеж Славы на счёт того, что теперь он не вырастет, и стягивает с батареи высохнувшие, но все ещё порядком грязные джинсы. Вот же гадство, что ей вчера мешало хотя бы разочек пройтись по пятнам куском валяющегося на раковине хозяйственного мыла? Все равно ведь в ванной не меньше получаса проторчали, пока мужчина играл в Шерлока Холмса и все ждал, когда пожилая соседка скроется в своей вонючей дыре. Внимательно приглядевшись к особенно ярким пятнам, она мученически стонет — кровь. Вот, нате, распишитесь. Шлялись вчера всю ночь хрен знает где и теперь придётся опять соглашаться на всякие сомнительные шабашки на пару с Кащеем на рынке, чтобы на новые джинсы рубликов насобирать, хотя целая сотня все равно ей не светит в ближайшие два месяца как минимум. Придётся опять в морг проситься, да мясо на кладбище таскать.
Ну а пока придётся выглядеть как какая-то чухня подзаборная, просто потому что других вариантов нет. И чего она тогда вместе с документами не захватила юбку? Хоть какая-то смена бы была, а то её терзают смутные сомнения, что штаны продержатся минимальные пару месяцев — шов на бёдрах успел хорошо так протереться, и теперь было лишь вопросом времени, когда она останется совсем без штанов. Чернова уже представляла смазливую самодовольную рожу Олеси, когда она переступит порог университета в своём откровенном рванье. Но в самом деле, не в славкиных же вещах ей по коридорам щеголять! Ректора же точно удар хватит, хоть вызывайте, хоть не вызывайте скорую, все равно помрёт Семеныч, как пить дать.
— Сразу говори, сколько метров бинта и литров перекиси запасти.
Чернокнижница оказывается лишённой всякого ответа, даже в виде бессмысленного мычания: мужчина, как молчал, так и продолжал отказываться шевелить ртом. Зато, похоже, внял её словам и начал подниматься с хоть и чистого, но все-таки, пола, попутно отряхивая замызганные брюки, на которых, к её большому негодование, не осталось ни единого следочка их вчерашних злоключений. И вот как так этому черту кудрявому вечно так везёт? Покачав головой, девушка старается освободить голову, чтобы не думать об абсурдности всей этой ситуации и продолжает собирать свои развешанные по чужой батарее шмотки. Хорошо хоть додумалась сполоснуть лифчик с носками, чтобы не так стыдно было топать на учёбу, где у особо внимательны нюх был острее, чем у ментовских овчарок. Под насмешливый взгляд искрящихся зелёных глаз, она тихо, словно мышь какая-то, проскальзывает в коридор и крадучись движется в направлении ванной, чтобы привести себя в порядок.
Не так уж и глубоко внутри, буквально на самой поверхности давно просраной души, начинает разрастаться самая настоящая «любовь» как к кащеевой, так и ко всем общагам в целом — Регина успела забыть, что такое очереди по утрам на водные процедуры, потому что живя в одной квартире с Лидой, таких проблем никогда не возникало — Николаева вставала буквально с первыми петухами, чтобы успеть сыну кашу сварить и мужа на смену проводить, а Чернова была из тех людей, кто любил валяться в постели до последней возможной секунды и как таковых конфликтов на этой почве у них не возникало. А тут, она оказалась аж третьей в очереди и буквально сразу же ощутила на себе два из трех особо любопытных взглядов. Её разглядывали, словно экспонат времен Великой Отечественной в музее, с головы до пальцев ног осматривали, проникая сквозь плоть до самых костей и даже не обращали внимания на мгновенно перекосившееся недовольно лицо юной членовредительницы.
Знали бы эти кумушки, сколько народу она успела в землю уложить и скольким ещё предстоит под её чутким руководством туда лечь, убежали бы с криками и орами за каким-нибудь батюшкой, чтобы избавил их от нечистой.
Зато, как бонус, ей бы пришлось меньше ждать, ещё и Славу успела бы в душ засунуть.
«С добрым утром, блять», — две женщины не особо солидного бальзаковского возраста молча переглянулись между собой и, сложив в своих не одарённых интеллектом головушках два и два, моментально осознали, из какой
конкретно комнаты вышло это рыжее потрепанное недоразумение. Вспомнили, кто обитает за закрытой за её спиной дверью, и тут же начали активно перешептываться, совсем неприлично тыкая в её сторону пальцами, — ну что за бескультурщина, и ещё на молодое поколение бочку чего-то катят — параллельно одаривая полными ледяного презрения взглядами. Ну, тут два варианта исхода событий: либо им очень сильно понравилась персона Кащенко, и тот, после весёлой ночки, не соизволил дать дамам надежду на что-то большее, и те теперь дуются на него, как мышь на крупу, то и дело обсуждая его новых пассий, либо универсамовский авторитет хорошо подпортил жизнь жильцам своими бесконечными выходками.
Наверняка, скотобаза, ещё и собутыльников своих сюда время от времени водит.
Неизвестный старичок оказывается довольно милым человеком, когда решает пропустить нервно поглядывающую на висящие на стене часы рыжую девицу вперёд себя. Ещё и заткнул тут же начавших возмущаться двух проигнорированных универсамовским старшим сорок, аргументировав свой порыв тем фактом, что ей надо на учёбу спешить, а эти клуши сутками напролет сидят в своей комнатушке в два квадратных метра и только и знают, как всем косточки перемывать и бегать на дискотеки, не обращая внимания на тот факт, что возрастной контенгент там совсем не для них. Регина позволяет себе лёгкую ухмылку — надо же, как мало ей нужно для того, чтобы проникнуться каплей уважения к абсолютно незнакомому ей человеку, всего-то немного добра. Но стоило ей проскользнуть мимо старика и обернуться, чтобы бросить тихое «спасибо» как все сразу же встаёт на свои места.
Как бы не изменились их отношения, он все ещё будет для неё кудрявым чертом.
Однозначно.
Слава стоял в шаге от того места, где полуминутой назад стояла она, и не заметить его мог только слепой — видимо, дедок его заметил как раз в тот момент, когда одна из женщин не сдержала эмоций и едва не выплюнула такое опасное «потаскуха» в сторону чернокнижницы и он обернулся, чтобы пристыдить негодницу, да заметив своего невольного соседа, решил от греха подальше перед универсамовским выебнуться. Кащей, подпирающий собой стенку, отрывисто кивнул мужчине и продолжил с неподдельным интересом вслушиваться в крайне информативный диалог о своей персоне и конопатой в частности.
Повезет сплетницам, если им окна ночью не побьют, как бы «случайно» перепутав их с другими жителями дома.
… Слава крайне любезно жертвует конопатой уже вторую свою верхнюю одежду, а Регина невольно задумывается над тем, как и почему она проебет этот плащ? У неё вообще входило в привычку проебывать или забывать про кащеевы подарки: пусть в ситуации с теми самыми ГДРовскими колготками она была не то чтобы виновата, но все же, она мужчину из себя вывела и тот их порвал. Шапку закинула от глаз подальше, приговорил красавицу пылиться и служить кормом для моли. Плащ оставила в горящей квартире, почему и потеряла все свои скромные, но все-таки, сбережения. Один лишь платок верно и преданно служил своей хозяйке, пока и тот вчера не пришлось у мужчины в колымаге запрятать, потому что это было единственное место, куда папаша бы не сунулся и не загнал красивую дорогую вещь за бесценок.
Кащенко, наблюдая за тем, как Регина, скача на одной ноге, пытается натянуть носок, бурчит о том, что завтра у неё уже будет парочка относительно новых шмоток и с недовольно харей вышел из комнаты на традиционный утренний перекур, — как будто не успел в комнате надымить, пока она себя в более менее божеский вид приводила — оставляя Чернову один на один с собой, с крайне озадаченным выражением лица. Не то чтобы она была против подобных подгонов. Нет, они были как никогда кстати в сложившейся ситуации, все-таки, у неё сейчас ни кола, ни двора, и такая удача в её ситуации, это один к сотням тысяч. Но все же, какое-то несуразное чувство стыда и толики вины успело без приглашения заявиться в гости — она и так была не сильно рада тому факту, что Кащенко решил приютить погорелицу на своём крохотном диванчике на неопределённый срок, доставляя себе существенные неудобства, так ещё и теперь с одеждой ему ебаться придётся. Просто замечательно.
Перед выходом мужчина успел махнуть рукой в сторону шкафа и любезно пояснить, что у него там валяются тетради с давно минувших университетских будней, которые дед берег, как зеницу ока, все надеясь, что когда внучок откинется, возьмётся за ум и пойдёт в университет восстанавливаться. Тяжело вздохнув, Регина открывает дверцы и сразу находит взглядом аккуратную стопочку, сплошь исписанную красивым, практически каллиграфическим почерком — и кто бы мог подумать, что разбитые, шитые-перешитые кащеевы руки способны на такую красоту? Сама-то она давно свой почерк угробила, ещё к концу первого семестра на первом году обучения, когда совсем перестала успевать за преподавателями. В понимании Черновой все группировщики, так или иначе, были группами неотесанных болванов, которые ни дня в жизни не учились и от полной безысходности решили в мотальщика податься, а оно вон как, со Славой вышла нихеровая такая осечка.
Она, конечно, уже в первые недели их спонтанного знакомства обратила внимание на тот факт, что речь у универсамовского старшего была чистая, без запинок и практически без небезызвестных слов-паразитов. Что в истории он шарит будь здоров, да и вообще, при желании может любой разговор поддержать. Слишком образованным, гад, оказался для обычного районного мотальщика, который по всем законам жанра должен уметь только с чушпанов деньги трясти и кабины своим мелким подчинённым портить. Подозрительным все это казалось, больно уж нереальным. Зато потом, когда выяснилось, что Слава имеет самую прямую и самую близкую родственную связь с её же ректором в университете, все начало потихоньку вставать на свои места. Понятно стало, почему уровень кащеева интеллекта оказался выше плинтуса и было все ещё непонятно, как такой человек, как Семеныч, мог позволить своему единственному сыночке со шпаной дворой связаться. Прошло ещё немного времени и пазл сошёлся.
Нина Кирилловна пахала на благо своей единственной надежды, Виктор Семенович плевал на семью в целом, а Слава пытался усидеть на двух стульях сразу, существуя и в криминальном мире Казани и в интеллигентном мире папаши.
Сказать, что вышло у него более чем хреново, ничего не сказать.
Увлекшись чтением, и чего уж там греха таить, любованием аккуратных прописных букв, Регина неспешно листала страницы многочисленных конспектов и все не перестала диву даваться — Кащей-то, как оказалось, далеко не идиот и не дебилом! Не такое потрясающее открытие, как, например, открытие Христофором Колумбом Америки, но тоже очень даже удивительно. Открыв следующую тетрадь, она обреченно прикрывает глаза. Нет, он точно какой-то уникум, особенно среди себе подобных группировщиков. Мало того, что связи строит по щелчку пальцев, — хотя скорее по щелчку вылетающей из бутылки пробки — так еще умудрился потребности особо пропащих в нужное ему русло повернуть. Это же надо было додуматься, такую опасную книгу рецептов хранить в шкафу рядом с носками! А если бы кто другой в шкаф залез, а не она, с его барского благословения? Неужто не понимает, что это очередная статья и очередной срок на зоне?
Она же ведь не дура, читать умеет, да и в медицинском не за красивые глазки учится: любому знающему человеку достаточно одного взгляда на этот четкий, даже строгий порядок действий, название и описание нужных препаратов и все эти расчёты с граммовками, как все сразу понятно становится. Будучи почти дипломированным врачом, её мозг моментально странные буквы и символы складывал в последовательные реакции и синтезы.
Да, ахуеть!
Нет, все-таки идиот.
Поджав от бессильной злобы губы, она закидывает в первый попавшийся пакет пару относительно чистых на первый взгляд тетрадей и находит у самой стенки практически пустую шариковую ручку. Уже хлеб, не придётся на парах сидеть и пальцем по парте водить, создавая видимость активной работы. Регина застегивает сапоги, закидывает на плечи плащ, — вроде точь в точь такой же, а все равно ощущается совсем по-другому, определённо не её вещь — и выглядывает в окно, тут же замечая несчастного пацаненка, сбрасывающего потрепанной временем и трудом метелкой снег с красного «ижа». Вот человек, не успел выйти, а уже нашёл, до кого доебаться. Наверняка бедному мальчишек весь мозг выел, а теперь стоит, довольный собой, спокойно курит и время от времени отвешивает подконтрольной ему скорлупе словестные пиздячки из-за чужой нерасторопности.
Он её когда нибудь доведёт, видит бог, доведёт.
…
«До вечера», — бумажка со списком нужных продуктов оказывается всунута в руку, а губы мимолетно прижимаются к колючей щеке, оставляя быстрый поцелуй.
Словно по установившейся традиции те самые любители опаздывать на пары открыто косятся в сторону заехавшего на территорию университета красного «ижа», перекидываются многозначительными взглядами со своими знакомыми и в уме перебирают всевозможные новые темы для обсуждения на сегодня в перерывах между лекциями. В любой другой день она бы наверняка мгновенно ощерилась, покрылась колючками, как дикобраз, и послала бы в парочку спин слова проклятий, но сегодня ей, отчего-то, было совершенно фиолетово на порождение новых слухов.
Всмотревшись в свое бледное отражение в зеркале заднего вида, Регина поправляет волосы, выпуская большую часть прядей вперёд, чтобы скрыть наличие особо приметных засосов на шее, успевших за ночь налиться отвратительным синюшно-красным цветом. М-да, мастер конспирации из неё, конечно, очень такой себе, но на то, чтобы относительно спокойно пройти мимо одногруппников достаточно. Правда, стоит ветру немного подуть, как все сразу увидят причину небольшой нервозности Черновой. Она спешит оказаться в общей аудитории на втором этаже раньше, чем туда заявится сегодняшний преподаватель, и надеется, что её новая домбытовская подружка Базыкина сегодня тоже будет присутствовать на занятиях и додумается занять им место на неудобных трибунах, желательно позади всех.
Девушка влетает в двери вместе со звонком, тут же натыкаясь на колкий взгляд слишком знакомых зеленых глаз, сверкающих из-под очков.
«Заебись», — подавить тяжёлый вздох оказалось практически непосильной задачей. Только, блять, она могла забыть, что сегодня в расписании, висящем в холле, напротив каждого предмета стоит знакомая ей фамилия и инициалы — «Кащенко В.С».
— Ну, что же вы застыли, Чернова. Проходим, усаживаемся, — Регина с трудом выдавливает из себя рассеяную улыбку и скользит взглядом по помещению, тут же находя машущую ей рукой Базыкину, призывающую идти на свободное место рядом с ней. Ну хоть в чем-то ей сегодня повезло и то хлеб.
— Воротник поправь, — блондинка прикрывает рот рукой, чтобы острый слух ректора не уловил едва слышимые перешептывания. — На обеде жду подробностей.
— Если я выживу сегодня, так и быть — утолю твое любопытство, — поджав губы, Регина вытаскивает первую попавшуюся славину тетрадку из пакета и открывает примерно на середине, где как раз и начинаются чистые листы. Нервно постукивая ручкой о деревянную поверхность длинного стола, она ждёт, когда ректор начнёт говорить, параллельно с тем раздумывая: рассказывать Наташке
все или, быть может, все же не стоит настолько близко подпускать к себе практически незнакомого человека.
Монотонность, с которой Семеныч ведёт обычную будничную лекцию, начинает потихоньку раздражать чернокнижницу, в то время как большая часть студентов кладет головы на руки и откровенно засыпает. Ректора, кажется, этот факт совершенно не заботит, когда он изредка отрывается от книжки и пробегается взглядом по заполненной студентами аудиторией. И раз за разом он обращает внимание на одно единственное яркое пятно, сидящее рядом с кудрявой отличницей, которая никогда внимания с его стороны к себе не привлекала. Он не понимает, что эта девочка вообще творит со своей жизнью: она учится на отлично, не ровен час, как через несколько месяцев получит диплом с красной обложкой, продолжает работать на выданной ей должности, ради которой мужчина столько хлопотал, полностью игнорирует социум, большую часть свободного времени находясь в своей коммуналке, и Наталья Базыкина, кажется, единственная её подружка. И то, для него остаётся большой загадкой, как она связалась с сестрой одного из этих уличной бандюганов.
Очевидно также, как с его собственным ублюдком, с которым все также продолжает водится, даже не смотря на их недавний разговор и кучу слухов, кружащихся вокруг его криминальной рожи — Семеныч даже не отрицает того факта, что последние пятнадцать минут перед парой стоял у окна и наконец дождался сыновий уродливый драндулет, из которого рыженькая девушка и выскочила, при этом не выглядя недовольной. Семеныч прекрасно знал, какой у него сын на самом деле — бандит, криминальный авторитет, наркоман, — добрые соседи подсказали, когда он решил выяснить, где жена в последнее время пропадать начала — запойный алкоголик, так ещё и дебошир. Ему искренне хотелось оградить Чернову от ошибок, хотя и понимал, что это практически невозможно. Если не сынок его проклятущий, так кто-нибудь другой наверняка задурит ей голову.
Так, может, пускай?
В конце концов, дело молодое, у девушки в голове только одни гормоны и играют, которые раньше выпустить не могла, кто его слушать-то станет? У неё со Славой наверняка любовь до гроба, семья и поголовье детишек — девочка живёт в своих розовых фантазия, отказываясь признавать незавидную горькую правду, а тут он, со своими никому не нужными советами и нравоучениями. Он глубоко удивится, если она его нахуй с ходу не пошлёт, все-таки, с целым зеком на машине катается, а в тюрьме такой лексикон, что уши в трубочку сворачиваются. Наверняка Регину парочке крепких словцов научил. Ему остаётся лишь надеяться, что лучшая студентка его курса вовремя одумается, разочаруется в этом урке и сбежит от него куда подальше. Слава же ей ничего кроме боли дать не может — такая у него натура, поганная, прогнившая. Уйдёт сыночка, а после себя оставит одну лишь только метку порченной девицы, которую сразу по так называемому кругу пустят. Всю жизнь девочке перечеркнет, а с него как с гуся вода.
Две девицы переглядываются друг с другом, хихикают, но упорно записывают все, что он говорит.
Может, все-таки, не поздно ещё наставить Чернову на путь истинный?
— И что, прям в ванной? — Регина раздраженно закатывает глаза. Базыкиной не в медицину нужно было идти, а в милицию, такого следователя потеряли. Да она мертвого разговорит!
— Да, блять, Наташ, — девушка оставляет ручку на переплете тетрадки и складывает ладошки в замочек, практически полностью поворачиваясь в ее сторону, параллельно зыркая на подслушивающую Ксюшку.
— И как? В смысле больно? — рыжая пожимает плечами, черкая ручкой некое подобие чертёнка, пока Зюпик корчит рожицы, одновременно позируя для шавки и пародируя ректора.
— Не так страшен чёрт, как его малюют, — не самая подходящая фраза для ответа, но есть что есть. В самом деле, не говорить же ей, что Слава сам по себе является самым настоящим чертилой, который с одной стороны и все пути к отступление ей отрезал своей тушей, а с другой прямо говорил, что она все ещё в праве его остановить.
Регина его не послушала и ни капельки не жалеет — ну отдалась районном старшему, ну и отдалась, чего бухтеть. Тем более, не где-то это случилось, а на его собственной территории, на его условиях.
Весьма приятных, кстати, условиях.
— Базыкина! Чернова! Не поделитесь, о чём разговоры ведете? — Регина выгибает белёсую бровь, серьезно задумываясь о том, не рассказать ли отцу, где и в каких позах его сынок с девчонкой развлекался. — Регина, расскажи-ка нам последовательность реанимационных мероприятий при передозировке тяжелыми наркотиками.
Чернокнижница смотрит на своего ректора, как на самого настоящего идиота, и искренне недоумевает: он сейчас точно пальцем в небо тыкнул или что-то знает о славиной зависимости и теперь пытается так завуалированно предупредить об этом, прекрасно зная, что молодая девица рогами упрется, но к нему в кабинет пойти и не подумает? Если второй вариант окажется правдивым, то неужели она производит впечатление круглой дуры, которая в университете все это время просто штаны просиживала, а не усердно училась?
Что ж, ладно, хочешь услышать ответ, то так тому и быть. Конопатая студентка ему сейчас поминутно разъяснит, как, что, где и когда надо делать, чтобы не дать наркоману коней двинуть, пока скорая будет телиться на узких казанских дорогах. А ещё не поленится и отличительные признаки все как один перечислит, ссылаясь на собственный богатый опыт.
Кащей там, наверное, уже весь изикался, бедненький.
С тяжелым вздохом и под поддерживающим взглядом Наташи, девушка спускается с четвертого ряда, вставая рядом с преподавательским столом.
«Уебок», — как будто специально ждал, чтобы на всеобщее обозрение ее выставить. Зепюром клянётся, сил не пожалеет, но Семеныч завтра сляжет с каким-нибудь сильным расстройством желудка.
— Во-первых, необходимо держать человека в сознании, не позволяя уснуть, — Семеныч тянет руку, требуя тетрадку. Да пожалуйста, ей, что, жалко что ли. Пусть посмотрит, может осознает, что сынок способен не только кабины своим малолетним подопечным пробивать днями напролёт, но ещё и на общем курсе медицины шпарит, как на одном родном. Пусть поймёт, какую ошибку совершил, когда и пальцем не пошевелил, пока в университете славины документы на отчисление подавали.
Мужчина с крайней задумчивостью и практически неподдельной заинтересованностью скользит взглядом по исписанным строчкам, перелистывает страницу за страницей и сводит брови к переносице. Что-то тут не сходится: это когда он в последний раз рассказывал студентам о тетраборате натрия и обо всех его чудесных свойствах? Кащенко-старший что-то бормочет себе под нос, кидает косой взгляд на соловьём заливающуюся рыжеволосую девицу и открывает титульный лист. Понятливо хмыкает, когда замечает слишком хорошо знакомую ему фамилию и инициалы — ну вот, знал, он знал, что тут что-то не чисто. На секунду ему даже стало любопытно, чего тут такого непутевый последыш мог понаписать, и Семеныч себе в удовольствии не отказывает, с маниакальным интересом головой зарываясь в записи, откровенно прослушивая все то, о чем вещает ему сейчас Чернова.
Да и зачем ему слушать, если он все это уже сорок лет как наизусть знает?
Он прекрасно знал, хотя особо и не хотел, что Вячеслав являлся достаточно добросовестным учеником на своём потоке, радовал мать своими успехами, когда преподаватели предлагали поднять свою оценку, задавая различные рефераты и вообще являлся таким ясным солнышком для всего педагогического состава своей шарашки, да только сам Виктор ко всему этому относился с явным скептизом — какой из него ученик? Сын с самого детства раздражал его своей излишней активностью, будучи не в состоянии и пяти минут спокойно на заднице просидеть, не говоря уже о том, чтобы изучать что-то новое и полезное для своего будущего, из-за чего он неоднократно задумывался — а точно ли сынок его деньги проедает, а не пасынок, о статусе которого Семеныч ни сном, ни духом? Только морда, точь в точь похожая на его, удерживала от грандиозного скандала.
Когда мелкий засранец — слишком быстро превратившийся из мелкого тощего воробья в высокого жилистого парня, которому стоит только по лбу щёлкнуть, как оппонент сразу на спину упадёт — заявил, что хочет пойти по стопам семьи и начать после учёбы преподавать мелким охламонам химию в школе, Кащенко-старший даже не трудился сдерживать эмоций. Расхохотался сыну прямо в лицо, сразу заявив, что такой как он, группировщик без стыда и совести, никогда в жизни ни в одно приличное заведение не пройдёт, со своими-то знаниями. Слава тогда, помнится, покраснел от злости, кулачищи свои сжал и Семеныч впервые в жизни осознал, что ему вполне себе могут дать реальный отпор. Благо, ублюдку хватило совести этого не делать, но за то, что дверью хлопнул, все равно получил по своей дурной никчёмной голове.
Потом, застав сына корпящего над учебниками, испугался — если его последыш и в правду сможет поступить, это же какой позор! В таких местах сразу узнают, если студент в группировки какой-нибудь состоит, и тогда уже к нему начнут с бесконечными проверками в университет заявляться, а ему этого не надо. Он же приличный человек. Потому и решил, что лишение Славы всякой материальной поддержки сможет помочь. Нет денег — нет высококвалифицированным репетиторам, которые делают из тугодумов настоящих гениев, ни дополнительных занятий с преподавателями из выбранного университета, ни книжек, на которые стало уходить втрое больше денег, чем когда-либо за всю жизнь. Искренне считал, что его место возле параши в тюрьме, на одной шконке с такими же уличными пацанами и убийцами в соседних камерах.
Но сынок и тут удивил, когда сам к учительнице пошел, нашёл со старой, — с его слов — грымзой общий язык и договорился о воскресных уроках в городской библиотеке. Более того, сам, без какой-либо посторонней помощи и шпаргалок сдал все необходимые экзамены, ещё и на максималку. Сразу после объявления результатов стало ясно — место он точно получит.
Да только на радость Кащенко-старшему, не долго музыка играла и он оказался целиком и полностью прав — загребли Славку по весне в тюрьму за кражу на целых пять лет без возможности условно досрочного освобождения. Ох и хохотал он в тот день, когда сидел напротив ректора соседнего учебного заведения, являющегося по совместительству его хорошим другом, и весь чесался в ожидании приказа об отчисления отпрыска. Даже не побрезговал документ в руки взять и жену свою носом в него ткнуть. Мол, на, смотри, кого ты воспитала. Всё случилось ровно так, как и должно было быть. Нинка не выдержала такого предательства от любимого и ненаглядного Славы и слегла практически на год, — больно с сердцем у нее плохо в последнее время было — и он уж надеялся, что вот-вот ноги протянет, а он получит титул скоромного вдовца вместо клейма разрушителя семейного счастья.
Да только выкарабкалась, стерва.
Говорить было уже нечего, а заходить на второй круг нет никакого желания, все равно не для кого распинаться. Из одногруппников её слушала одна только Наташка, которая в конце тихонько похлопала подружке и показала большой палец в ответ на её содержательный и весьма долгий монолог. Прошло около пяти минут, а она все ещё стоит, как идиотка и ждёт, когда на неё свое драгоценное внимание обратят и отправят обратно на место. Чернова, не стесняясь, рассматривает задумавшегося мужчину и в очередной раз отмечает поразительное внешнее сходство отца и сына: такое чувство возникло, будто второго с первого буквально срисовывали. Даже не верилось, что между ними около тридцати лет разницы в возрасте, и они вовсе не однояйцевые близнецы.
Причем девичьей части разума очень хотелось, чтобы Кащей, дожив до тех же лет, что и его папаша, не превратился в это несуразное нечто: от Семеныча на километр вперёд несло ядреным одеколоном, и если тот же Слава старательно заглушал им запах перегара, то ректор пытался перебить уже въевшийся в кожу запах пота, который не брало ни одно народное средство. Первый всегда гладко выбрит, отчего покрытая испариной красная рожа противно блестела и вызывала отвращение, когда второй иногда пренебрегал ежедневным ритуалом, щекоча Регину при каждом поцелуе отросшей щетиной. Ну и чисто как женщину, Чернову абсолютно не привлекали низкорослые пузатые мужички, которые скорее спрячутся за её тщедушной тушкой, чем скроют за своей широкой жилистой спиной.
— Виктор Семенович, я могу садиться? — колкий и липкий взгляд скользит по лицу сыновьей девушки, прекрасно понимая, что ублюдка привлекло. В своё время и Нина была собой недурна, тоже рыжая, тоже худенькая и невысокая, начитанная.
Чернокнижница едва-едва позволяет брови изогнуться в удивлении, когда бесовщина по-звериному зарычала, на дыбы встала и со всего размаху приземлились аккурат на преподавательский стол, отчего все бумаги свалились на пол, расценив мысли ректора не совсем так, как изначально задумывал сам мужчина. Избавляться от этого урода нужно, да поскорее, пока он до чего попротивнее не додумался.
Демонье долго терпело присутствие в жизни подопечной этого человека, но терпение на исходе. С недавних пор в окружении верной шавки только одну особь мужского пола признавало, от которой не ощущало настоящей угрозы и вполне себе благосклонно относилось, даже не скрывая.
— Присаживайся, Регина. Теория — это, конечно, хорошо, но будем надеяться, что на практике
ты с этим никогда не столкнешься.
«Вот ведь, падаль».
…Кащей не успевает перешагнуть порог качалки, как сразу же натыкается на несколько десятков глаз, чей взгляд устремлен прямо на его скромную персону. На мгновение застыв от неожиданности, он внимательно осматривает помещение, чтобы убедиться, что наглые мальчишки ничего не сломали и изображают из себя полудохлых опоссумов по какой-нибудь другой причине. Что удивительно, причина быстро находится, являясь Фантиком с разрисованным лицом. Весело, ничего не скажешь. Мужчина прикрывает глаза, прикасаясь ладонью ко лбу, и безмолвно спрашивает у кого-то там свыше — за что ему все это блядство? Так хорошо ведь день начинался, но нет, надо было обязательно всем все испортить. Он тяжело вздыхает и складывает руки на груди, всем корпусом поворачивается прямо к пострадавшей скорлупе. Зелёные глаза начинают гореть огнем, давая понять, что если универсамовский старший через две минуты не получит краткое изложение о боевых заслугах скорлупы, тот получит ещё, причём в три раза больнее.
В сказку о том, что его отмудохали свои же за очередной мелкий проеб в виде курения или не вовремя сорвавшегося с губ мата не прокатит, не они это. Ахуевшее, все ещё мало понимающие происходящее лицо Турбо говорит само за себя, не вызывая и капли сомнения. Будь на его месте Зима, Кащей бы ещё мог заподозрить пиздеж от супера, но из Валеры актёр, откровенно говоря хреновый. Значит, два неразлучных друга, Ералаш и Фантик нарвались на залетных соседей и не додумались отключить мозги, да просто сбежать с места происшествия — а в том, что эти черти малолетние бегают похлеще, чем он, Слава даже не сомневался. Кстати, Биба тут, а где, собственно говоря, Боба потерялся?
— Вы, блять, хоть один день без приключений можете прожить? — подросток резко устремляет взгляд в пол, бессмысленно пялясь на свои ботинки. Врать в лицо суперам — это одно, а вот врать в лицо старшему — совсем другое. Кащей ведь, как собака, сразу все чувствует и все узнает самым первым. Если только заподозрит, что Кирилл ему нагло пиздит, размажет по стенам качалки и не задумается. Причём авторитет сегодня трезвый заявился, значит, у него нет никаких шансов — удар точно не смажется.
Как он все это будет родителям объяснять? Порезанный лоб, сбитые костяшки пальцев, скоро ещё получит фингал под глазом от старшего. Они его на целый год, как минимум, дома запрут!
— Кащей, тут ситуация… — Адидас было подает голос, но злобный колкий взгляд заставляет варежку захлопнуть и проглотить фразу на середине. — Нашего пацана вчера на тот свет отправили.
Кащенко прикрывает глаза, недовольно поджимает губы и раздражённо дёргает носом.
«Ситуация, блять. Ситуация у него!» — Вова на войне совсем ебу дал? Это не ситуация, это… Да даже, блять, слов таких не существует, чтобы описать, что «это».
Первый.
Ералаш стал первой потерей Универсама, впервые за четыре года затишья, наступившего в тот день, когда заочно Князь назначил его правой рукой, а потом и вовсе передал все бразды правления, и сразу показал кузькину мать, введя тысячу и один запрет, вместо этого заставив носиться по дворам как угорелым и сутками пропадать в отжатой у одного псевдо-собственника качалки. Для относительно старичков, таких как, например, он сам и Адидас, Миша был семнадцатым пацаном, на чьи похороны придётся скидываться, чей гроб придётся нести на своём горбу через все кладбище прямо к могиле, но это
для них. А новички? Турбо с Зимой наверняка уже забыли, как шесть лет назад хадишевские оставили на пороге их прошлой коробки подарок в виде переломанного девятнадцатилетнего Вадима, и именно они его и нашли. Марат и Лампа вообще никогда вживую трупы не видели!
Кащенко, в глазах собственных пацанов, являлся этаким пьяницей, который за пузырь готов мать родную продать, и только Юрец, с которым они когда-то вместе за одной партой в школе сидели, прекрасно знал, что Слава пытался избегать никому не нужных потерь. Что только узнав о возникшей проблеме, тут же сломя голову бежал её решать, пока не появились последствия, ну а то, что на этих переговорах водка присутствовала, так это же само собой разумеющееся! Так вопросы решаются в три раза быстрее, а претензии буквально растворяются в воздухе. Он не допускал, чтобы конфликты выходили за пределы разговоров между старшими, не допускал бойни, и Юрец ему в этом полностью помогал, наравне с ним печень уничтожая.
Жалко Юрку. В армию призвали за год до Вовы, там и помер под завалами.
— Я уже всё порешал, — Адидас довольно выпячивает грудь, а Слава даже слюной от вполне логичной, но все-таки неожиданной, наглости давится.
«Я» не «мы». Суворов всё, блять, порешал. Специально сделал этот ебаный акцент, подчеркнул свою роль в ещё неизвестном Кащенко конфликте. При всех намекнул, что Кащей уже не тот, что был раньше, раз не в курсе всего происходящего на территории группировщиков.
Да он, блять, там наверняка все так порешал, что Универсаму придётся не один год отмываться от вот-вот польющейся на них грязи, а у Славы, к большому сожалению, нет запасной печени, чтобы опять тратить столько времени на налаживание отношений с другими авторитетами.
Смотрит своими до безобразия наглыми тёмными глазами Кащею прямо в душу, выворачивая ту наизнанку, выглядит при этом как самодовольный индюк. Знает, сучий потрох, что если старший начнёт предъявлять за самоуправство, то в целом, будет даже прав, но пацаны все равно воспримут это как откровенную слабость, может быть, даже какой-то страх перед серьёзным вопросом. Они же не знают, что Слава на своём веку столько мертвецов успел повидать, сколько им и не снилось. А молодёжь будет на него смотреть и думать, что это вот так в Универсаме дела делаются — ты за своего пацана впрягаешься, мстишь за него, а потом ещё и по ебальничку за это получаешь. Молча развернуться и уйти, оставив этих долбоебов самостоятельно разрешать возникшую проблему не получится, а времени на подумать, осознать и разложить все по полочками катастрофически мало, можно сказать, нет в принципе.
А он ведь и правда не знает, что произошло. Из всего сказанного он только одно дельное вычленил — Ералаша забили до смерти. Вопросы: где, кто и за какой такой хрен все ещё остаются открытыми, и судя по мерзкой роже Адидаса-старшего ответы на них он если и получит, то очень не скоро.
— Что ты сделал?! — Адидас тут же в лице меняется, когда друг юности ощетинился, оскалился и чуть ли ядом на пол не начал капать. — Ты, блять, амеба одноклеточная. У вас априори мозга нет, чтобы что-то порешать. Вовочка, здесь не Афган, здесь у
тебя есть
старший, без которого ты и обосраться не можешь. Решалка еще не выросла, маленький.
Слава чувствует, как уровень его гнева подскочил на запредельную высоту и совсем скоро им будет двигать одно единственное желание — убивать. Первой жертвой со стопроцентной вероятностью окажется Суворов, который не успел мачехе свои носки грязные на старику спихнуть, а уже тут стоит и командует
его пацанами. Мститель, блять. Стараясь хоть немного придти в себя, он обводит разъяренным, с капелькой безумия на дне зрачков взглядом, подолгу останавливаясь на каждом из мотальщиков, отчего температура в помещении будто стала на несколько градусов выше — дело либо в исходящем от старшего жаре гнева, либо мелкие так сильно испугались перекошенного лица Кащея, что сами не заметили, как начали активно потеть.
Отметив наличие Черепа, с удобством расположившегося на самом заднем ряду, он практически не реагирует на подмигивание с его стороны. Все, что сейчас в голове крутится, так это понимание, что эти двое из ларца в курсе всего произошедшего и скоро доложат обо всех геройствах Адидаса, а учитывая присущую Демиду эмоциональность, то рассказ выйдет очень красочным и изложенным во всех подробностях.
Ладно, быть может, не все так плохо. В конце концов, импульсивность этого идиота, которого он совсем недавно звал своим лучшим другом и был готов пойти за ним и в огонь, и в воду, хорошо сыграет ему на руку. Можно будет, наконец, показать зарвавшемуся щенку, кто в этом блядском доме хозяин. Турбо с Зимой, вон, уже, очевидно, допетрили, что были глубоко не правы, когда решили встать под знамя Адидаса и всей стройной колонной идти изображать из себя красноармейцев. Поняли, идиоты, что натворили и что их всех за это сейчас отшить могут и ведь предьявить будет нечего — Кащей будет целиком и полностью прав. Скорлупу трогать не будет, понимает, что им могли такую историю наплести, что с ушей лапшу снять было бы просто невозможно, а вот суперов всех поганной метлой погонят. Всё-таки, не по понятиям поступили. Выше головы прыгнули, какой бы тварью эта голова не была.
Если кто на улице, не дай бог, узнает, что универсамовский старший потерял свой авторитет, причём в кругу своих же подчинённых, поднимут на смех, совсем переставая уважать. А потом, вместе с ним, и всю группировку сожрут, ничего после себя не оставив.
— Что за нашего отомстили — хвалю. Но пиздуй-ка ты сюда, рожа автоматная. Молодые тебе всем возрастом напомнят.
Никто из присутствующих даже не подумал о том, чтобы выразить свое недовольство, потому что как таковых недовольных среди них не было, за исключением Маратика, чьего братца сейчас будут пиздить и недавно пришитого Пальто, который целиком и полностью перенял политику и убеждения своего нового дружка. Все молча выстроились в очередь по возрасту, от старшего к меньшему, оставив Лампу в самом конце, в качестве завершающего шествие по лицу Адидаса. Не было произнесено ни единого слова сочувствия, только кидались взгляды, полные соболезнования. Вовы застыл перед десятками своих товарищей, так до конца и не успев осознать, что только что произошло. В себя его привёл только кулак Валеры, впечатавшийся ему в подбородок.
Кащей, пару минут понаблюдавший за сценой унижения Суворова, почувствовал, как гнев медленно утекает сквозь пальцы и, наконец, смог вздохнуть спокойнее. Уму-разуму, это, конечно, Вову не научит, но пусть хотя-бы вспомнит, что он тут — не пуп земли и за каждым проебом следует наказание. Слава поворачивается к привалившемуся к стене Черепу и манит его за собой к двери небольшой каморки. Он вытаскивает из-за дивана почти нетронутую бутылку водки и, подняв с пола граненый грязный стакан, наливает себе на два пальца.
Увидит конопатая, из какой посуды он собирается водку хлестать, убила бы. Но её сейчас нет, да и похуй — спирт все продезинфицирует.
— Турбо! — темноволосая голова просовывается в каморку, и Кащей даже прощает суперу даже недовольный взгляд, которым он одаривает застывшего со стаканом в руках автора, хотя на самом деле, ему больше поебать на этот факт. — Метнись кабанчиком до Разъезда, нужно с уважаемыми людьми об этой, блять, ситуации перетереть.
Накрылся его сытный ужин медным тазом. Ну пиздец, а в носу ведь целый день запах регининой стряпни стоял, отчего желудок, время от времени, отзывался грустным воем, будучи не в силах ждать вечера.
— Мне нужно, чтобы ты доехал до медицинского, — Череп ловит брошенные ему ключи. — Заберешь рыжую девчонку и сюда привезешь.
— Да без базара, конечно, зовут-то хоть как? Там этих рыжих навалом.
— Вот у которой ебало недовольнее всех, ту и забирай, — продавленный сотней уличных пацанов диван громко верещит от рухнувшего на него тела нынешнего старшего. — Региной зовут. Учти, я могу и яйца отстрелить.
— Кащей, обижаешь.
… Сигарета неизменной «Явы» прижимается к пухлым кащеевым губам. Он внимательно наблюдает за сдвинувшимися ближе к своему старшими разъездовскими, пока те пытаются как можно тише обсудить сложившиеся обстоятельства и стараются не косится в сторону сидящей прямо под боком у универсамовского девушки. Неправильно это, конечно, что баба на таких разговорах серьёзных присутвует, но она, все-таки, не абы кто, а женщина самого старшего. Может, у них тут это в порядке вещей, что женщина всегда со своим мужчиной находится? В любом случае, они на чужой территории находятся, а со своими порядками в чужой монастырь никто не имеет право лезть, потому что зная Кащенко, им с лёгкостью могут по ебалу зарядить. Ну, или сама рыженькая симпатичная девица — слух о том, как та отделала хадишевского Чеснока на одной из недавних дискотек все ещё был свеж в памяти, да и недовольный вид её, теперь уже, пожизненного сопровождающего лишь подкреплял этот слушок и распространялся его дальше, буквально со скоростью света.
Зная, что сейчас творится в чужих головах, Чернова демонстрировала яркое, практически оскорбительно-наплевательское похуистичное отношение ко всему происходящему, старательно делает вид, что она здесь оказалась чисто случайно и вообще не планировала встречаться с этими людьми. Хотя, честно говоря, все, чего ей хотелось, это только орать на Славу по ряду причин, которых за последние несколько часов появилось более чем достаточно. Стоит принять во внимание хотя бы тот факт, что он послал за ней одну из своих шестерок, чем напугал до полусмерти, потому что изначально этого
Турбо она приняла за дружка Суворова, — кем он, в принципе, и являлся, но указов старшего избежать не мог, как бы не старался — вместо того, чтобы оторвать свою задницу от дивана и самому забрать девушку с университета, раз уж она ему так сильно понадобилась.
Один лишь тот факт, что взгляд Кащея был больно уж зверским, предупреждающим соблюдать субординацию, заставил девушку послушно заткнуться и внимательно слушать каждое сказанное им слово и со всем соглашаться, чтобы и самой пиздюлей не отхватить. Она мгновенно сложила два плюс два, поняв, что дома — она может не стесняться в выражениях и орать на него столько, сколько позволит ее глотка, но здесь, на улице, при пацанах, он царь и бог. Спасибо хоть за то, что все-таки пояснил ничегошеньки не понимающей девице, за какие такие грехи решил продемонстрировать своим вражеским коллегам ее миленькое личико.
Трупы среди вот таких вот мотальщиков никогда не были редкостью — Регина пару раз видела их собственными глазами, а один довелось даже вскрыть под бдительным оком своего непосредственного начальника, из-за чего конопатая долго дулась. Ну оно и понятно: здоровое молодое мясо, на котором можно столько полезных ритуалов провести, что голова кружилась от моментально открывшихся перспектив и даже селезенку скоммуниздить не вышло. Обида была чуть ли не кровная, и спасло Виктора Семеныча только то, что следующий труп был целиком и полностью в ее, Регины, распоряжении. Но те трупы привозили только после, так называемых, дележек асфальта, все покореженные и синие от многочисленных гематом.
Тут же…
Она не признается, но на секунду ей стало жаль родителей этого мальчика, хотя ее мелкая мстительная душонка ненадолго возликовала, ведь парниша у нее с месяц этак назад хотел сумку с товаром свистнуть. Вот и получил по заслугам.
Кащей не признает, но вопрос о единоличном хождении конопатой по улицам города был уже решен и обжалованию не подлежал.
— И что, ты будешь заминать эту ситуацию? — короткостриженный мужчина переводит взгляд на напряженного оппонента. — Ситуация-то стрёмная.
— Хватит мне одного трупа на улице, — Регина вздрагивает от жесткого голоса.
М-да, сколько не пытайся, сколько не привыкай и не забивай себе голову разной степени эффективности убеждениями, а Чернова все еще никак не может привыкнуть видеть Славу таким — холодным, грубым, эгоистичным и в чем-то даже цинично настроенным человеком. Она его видела совсем другим и подозревала, что была вторым человеком, после Нины Кирилловны, кто знал его настоящего. А может и не настоящего — откуда ей знать? Людская душа потемки, в которых и черт ногу сломит, а мужчине никогда не доставляло неудобства сменить одну маску на другую. Да и впрочем, быть единственной девушкой в компании четырех группировщиков было весьма напряжным делом, даже если один из них и являлся ее собственным, который судя по взгляду не мог дождаться того момента, когда они смогут вернуться к нему домой и она начнет готовить ему обещанный борщ.
Все таки она была права — борщ, это единственное, что держит разум Кащенко на плаву, не позволяя укатиться в тартарары.
Голова начинала потихоньку доставлять дискомфорт, отзываясь пока легкой пульсирующей болью в височной области от разрушающих ее спокойствие размышлений. Давно ей не приходилось настолько жестко контролировать себя, особенно в обществе Славы, который давно привык, что конопатая сначала скажет и только в исключительных случаях может задуматься. Тут же надо следить и взвешивать каждое слово, сотню раз подумав, а точно ли стоит говорить именно его? Вдруг мужчину своего случайно подставит и унизит в глазах соседей всего одним неверным движением?
Играть роль тупорылой, но симпатичной курицы было слишком для Регины, хотя это был далеко не первый раз, когда требовались ее актерские способности — стоит хотя-бы вспомнить ту очередь из идиотов на рынке, когда Кащенко ей шапку песцовую смог подогнать! Слава Зепюру, что Кащей не оставлял свою бабу одну даже на секунду, постоянно держа ту у себя под боком, в покровительственном жесте приобнимая тоненькие плечи, на которых все еще красовались результаты его обдолбанного состояния парой дней назад и в общем не сильно-то трогал. Разве что игрался с краем новенькой джинсовой юбки.
— Да берите-берите. Только вчера из Югославии зять привез, — девушка бросает взгляд в указанную сторону. Этой части рынка она всегда старалась избегать, пусть и желание увидеть последние новомодные вещички иногда и гнало рыжую в ряды спекулянтов. Чисто посмотреть, а то ведь ей и за год не накопить даже на пол штанины новеньких варёнок.
— Слав, да я после зарплаты сама схожу, — Кащенко раздраженно пытается поджечь размокшую спичку о коробок, подталкивая Регину в сторону зазывающей продавщицы. Чернова густо краснеет и уже было дергается в сторону от синей палатки, но мужские пальцы схватили девчонку за шкирку, словно маленького котенка, слегка потянули обратно, пока правая рука прижимала сопротивляющуюся тушку к крепкой груди.
— Не выебывайся, женщина. Нам сегодня с важными людьми встретиться нужно, — продавщица тут же берет в оборот молодую девушку, подсовывая за шторку то юбочку, то сарафанчик, то джинсики и игриво взглянув на раздраженного курящего мужчину, вытащила из огромного клетчатого баула несколько ярких комплектов новомодного импортного нижнего белья, заставляя и без того краснющую Чернову зардеться ещё больше.
Что за женщина: ни стыда, ни совести.
— Всё, конечно, лыком шито, Кащей. Мои видели хадишевских неподалеку, может они? — Бегун сбрасывает пепел на пол, старательно отводя взгляд от женских ножек, будто специально выставленных напоказ. Под возмущения кудрявого чернокнижница, буквально перед приходом соседей, подтянула юбку повыше, оголив самый краешек кружева новеньких чулков и привела логичный довод — разъездовские же такие же мужики, как и он. Так пусть слюной истекают, мысли путают — Кащею это на руку только сыграет. Не тронут же её в логове чужой группировки при самом же авторитете.
Тоненькая струйка крови, хлынувшая из прокушенной щеки, заставила Регину придти в себя и сдержать в себе стон боли. Щека начала болезненно реагировать на каждое прикосновение кончика языка к новой ранке. Нужно было быть сдержаннее, но как тут оставаться спокойной, когда на столе уже пятая бутылка успела появиться. Она искренне недоумевала — у них там что, какая-то бездонная сумка, в которую они целый магазин сложили? Как тогда иначе объяснить тот факт, что за полтора прошедших часа с момента появления разъездовских на территории универсама никто из них в магазин не бегал, а только и знал, что руку под стол опускать и новый бутыль доставать.
И как только в человека может столько поместиться, еще и практически без закуски.
Таким мастерством, она считала, мог похвастаться только ее ныне покойный папаша, который последние семь лет только так и пил — в одиночку, на кухне, с месячным запасом водки
нормального советского человека, с закуской в виде черного на половину задубевшего хлеба. А оно вон как.
Слава уже был порядком пьян, она это видела по мутной пленке, перекрывшей собой восхитительный зеленый цвет радужки мужчины, но какие речи продолжал толкать — только диву даваться и оставалось. Ей, как девушке, откуда-то притащили два здоровых красных яблока и даже по-джентельменски почистили, чтобы не сидела просто так и не мучилась от безделья. И вот, она сидела, переводила взгляд с одного мужчины на другого, медленно грызла дольки яблока и пыталась разгадать секрет Кащея. Несмотря на пять распитых на четверых человек бутылок водки и не одну выкуренную сигарету, язык даже не думал подводить своего хозяина, на глубине взгляда плескалась полная осознанность и точно такая же, как и у нее, осторожность.
Через час после начала переговоров, разъездовский старший решил, что одними яблоками даму баловать как-то не по мужски и всунул в руки практически не сопротивляющейся Регины чуть меньше чем наполовину полный водки стакан. Она сжала граненые стенки так сильно, что кожа побелела, а ей казалось, что еще немного и стакан просто треснет, рассыпавшись на сотню мелких осколков. Только сжавшая ее плечо ладонь Кащея заставила принять более расслабленный вид и время от времени подносить край стакана к в спешке намалеванным все тем же карандашом губам, прикрывая пальцами неизменяющийся уровень спирта.
Чернокнижница старалась не кривиться, когда стойки острый запах бил в нос, а наоборот, улыбаться, после каждого глотка.
Фу, блять.
Чернова усаживается глубже, когда в дверях качалки появляется толпа Универсама. Колючий глаз Суворова тут же ложится на рыжеволосую, но девушка всем телом прижимается ближе к Кащею, чуть ли на коленки ему не залазит, чтобы до Адидаса наконец-то дошло — она со Славой, пусть сейчас кудрявому и совершенно не до ее скромной персоны.
— Приведите мне этого пацана. Который знает, что там с Ералашем стряслось, — Слава вскидывает руку, подзывая возраста поближе к себе. Регина хмыкает, когда приторная сладость чужого страха заполняет пространство и трогает чувствительное обоняние чернокнижницы. Напиздел. Обоссался и напиздел. — Это старшие с Разъезда.
Парнишка изменился в лице, пока Адидас пожимал руки всем присутствующим. Фигура Вовы вырастает перед девушкой, а та только кивает в ответ на его же кивок и не обращает и малейшего внимания на его расквашенное, сине-красное лицо, с поплывшим правым глазом и разбитыми губами. Зачем, если она и без того прекрасно знает, что это Слава его так наказать за самоуправство решил и в целом был прав. Вояка стискивает челюсть — на кой хуй Кащей ее сюда притащил? Лишний раз перед Суворовым красной тряпкой потрясти?
«Врёт», — Регина прикрывает ярко накрашенные губы ладошкой, чтобы никто не заметил легкой ухмылки, скользнувшей по ее лицу, только Кащенко ее прекрасно видит и прекрасно понимает, что она означает. А когда конопатая чуть притягивает кудрявую голову к себе поближе, он лишь удостоверяется в своих домыслах. Слава скользит вновь налившимся гневом взглядом по собравшейся толпе, моментально выхватывая едва-едва бредущего к нему Фантика, чьи колени бессовестно-испуганно дрожат. Уже не видя смысла скрываться, он с удовольствием размещает ладонь на оголившемся девичьем бедре, слегка сжимая и резко притягивая девицу к себе, чтобы Регина могла спокойно ему шептать все то, что ей бесятина ее передает.
Пацанам знать необязательно, что мысли её отнюдь не интимные, как у большинства бывших кащеевых баб.
— Расскажи, пожалуйста, кто Ералаша ушатал, — кадык дергается, особо внимательные бы заметили, что несмотря на явное опьянение, автор прекрасно осознает происходящее и даже успевает анализировать накаляющуюся обстановку.
Тонкий указательный палец успокаивающе проводит по линии роста волос на загривке.
Вот оно для чего, значит, на самом деле Кащенко ее сюда буквально за шкирку приволок — не для того, чтобы перед пацанами покрасоваться, мол смотрите, какая у меня баба красивая, дабы те развесили слюни на ее оголоенные колени и потеряли над собой контроль, она выступала еще и в роли этакой валерьянки для прибухнувшего мужчины. А учитывая всю сложившуюся ситуацию, он не мог отказать себе в удовольствии и не выпить, но он все еще нуждался в сдерживающем факторе, которые не позволил бы ему совершить ошибку, если бы мозг окончательно отключился, и Слава прибил Адидаса и всю честную компанию за сотворенное ими дерьмо.
Пацаны не только ногами не бьют, но еще и не позволяют себе устраивать махач до первой смерти рядом с представительницами прекрасного пола, а значит, как минимум, никто больше сегодня не умрет. Так, максимум загремит в больничку на месяцок с проломленной черепушкой и сотрясением того, чего нет ни у одного. Конопатая и ее резкое отвращение к алкоголю тоже играют ему на руку: не пьет, значит остается трезвой, если трезвая, значит адекватная, если адекватная, значит соображает быстрее его. Да и в конце концов, она ведьма, етить ее. Пиздеж за километр чует, еще и пакостью какой наградить может. На своем опыте проверил и собственными глазами убедился, когда увидел харкающуюся кровью девчонку на кладбище.
— Я же говорил уже, — пацан заикается. — В петушке всё время у вас ходит.
— Лис? — Слава воздух сквозь зубы выпускает, когда женская лодыжка будто совершенно случайно на его коленке оказывается, лишний раз удерживая на месте, чтобы даже рыпнуться не сумел. Не скинет же он её с себя.
Девушка подмечает, что ровно так же на её действие реагирует и Вова. Не сводит глаз с открытых участков кожи, старательно запоминая каждый сантиметр желанного тела. Дело пахнет, блять, жаренным и, дай Бог, чтобы никто кроме нее этого его
неправильного внимания не заметил.
— Ну да, Лис. Я же не знаю, как его там, — Бегун хмыкает и смотрит на Кащея, что заметно расслабился в руках девушки. Взгляд затуманился, на шее вена вздулась — не до этого сейчас универсамовскому автору. Но что поделать, если его группировщики хуйню вытворили. Регина чувствует испытывающий взгляд разъездовского и слегка щипает мужчину за бок, чтобы привести мужчину в себя. Слава тут же хмурый вид себе возвращает и переносицу раздраженно потирает.
— Пацаны, это не красиво. Вы чё все вместе на дискаче были, когда вашего отпинали. Лис песню заказывал, не слышали? — разъездовский смотрит на девушку. Надеется, что она вспомнит. Бабы такую муть запоминают.
— Было дело, — Регина кивает Славе, они как раз с Наташкой под эту песню вторую бутылку допивали. Вова подпирает собой дверной косяк и закидывает в рот семечки, пока парочка ведет немой диалог.
Зюпик заинтересовано обвивается вокруг шеи Кащея, остужая горячую кожу. Пахнет пиздюлями, а где они, там и ненасытная бесовщина.
— Так. Ладно, пацаны, разберемся, — Кащей, пошатываясь, поднимается с дивана и с хлопком пожимает руку разъездовскому. Идет за ними, провожая до выхода, нервно размышляя о том, что сегодня обошлось без крови. Хотя бы огромной крови. — Ну, а если не правы — признаем.
Регине даже не нужно в срочном порядке анализировать кащеево состояние, она просто кожей чувствует, что еще немного давления и мужчина взорвется, совсем как переполненный до отказа газовый баллон. Взорвется, разлетится на тысячи атомов и сожжет всех, до кого успеет добраться, пока не приедут пожарные и не устранят. Пропитый мозг требовал немедленно получить дозу черняшки, чтобы все эти ебаные чувства, наконец, отпустили, перестали мучить своим наличием. Чтобы в голове стало привычно пусто, а все решения плавали буквально на поверхности. Плюсом, все его эмоции и желания обострялись из-за тупости собственных подчиненных, вследствие чего получилась просто термоядерная смесь.
Регине даже к силе прибегать не приходится, чтобы почувствовать, как от мужчины волнами исходит пропитанная гневом и ненавистью темная энергетика.
Она только кидает опасливый, предостерегающий взгляд на с удобством развалившуюся на славкиных плечах бесовщину, всем своим видом показывая, что если сейчас повторится тоже самое, что и ночью, она его месяц кормить не будет, посадив на очень скудную диету. Зепюр только лениво зевает ей в ответ и Регина едва удерживает себя от очередного закатывания глаз. Успевший вдоволь нажраться кащеевыми эмоциями и пролитой кровью Вовы, он лишь неспешно размахивал лысым хвостом из стороны в сторону и скалился, просто подпитывая жар в теле кудрявого.
Сегодня Кащей его не интересует, сегодня будет что-то послаще, так что шавка может расслабиться.
Стоило заткнуться и играть роль послушной девочки, чем собственно она и занималась. Пусть Кащей сам разбирается: хочет, пусть ебала ломает или опускает при всех — её это не касалось. Её задача на сегодня — играть роль типичной матрешки: радовать глаз соседям и бесить Суворова. Кудрявый не говорил в открытую, но его нос непроизвольно задирался, стоило Адидасу взглянуть на прижатую к его боку конопатую.
— Пацаны, разговор есть, — универсамовские поглядывают на девчонку, но всё равно собираются вокруг старшего.
Чернова вслушивается в шипящий голос мужчины, что нещадяще разносит Фантика и приказывает выкладывать всю правду. Всматривается в играющие на скулах желваки, когда Кащей опускается на снаряд и закуривает сигарету. Стоит только этому сыкуну начать вертеться ужом, которого на сковородку бросили и зажарить без масла пытались, как Слава подскакивает, а Регина резко поддается вперед и едва удерживает при себе ладонь, которой хотела зацепиться за мужскую рубашку и потянуть на себя. Сама не знает зачем — пиздаболов нужно наказывать, но казалось, что мужчина сейчас голыми руками печень пацанячью вырвет и в пасть ему запихнет.
«Отпускай-отпускай, в меня заходи!» — Зюпик почти что пальцем у виска ей крутит, она его за идиота считает? А сигарета так и останется зажатой в зубах, даже не поломавшись.
— То есть, пока наш универсамовский пацан будет в земле лежать, мерзнуть. Ты справедливости хочешь? — демон капает слюной на оголенную руку, что сжимает мальчишечью куртку. Жрать хочет тварь ненасытная.
— Простите, пацаны, — Фантик дрожит под испытывающим взглядом болотных глаз. Губы растягиваются в ухмылке.
— Пацаны не извиняются, — Регина хмыкает с этого самого тупого уличного понятия. Да откуда они знают, что каждый из них вдали от товарищей делает, и как ведет себя?
Кащенко вон колется — не по-пацански.
Суворов, зная, что она с другим ходит, все равно на нее засматривается — не по-пацански.
Фантик этот друга один на один с толпой отморозков бросил, да еще и своих же подставил по-крупному, это не то, что не по-пацански — это не по-мужски, не по-человечески.
Никакой информации этот пиздюк ему все равно не даст — не разглядел, не узнал, клички не слышал. Кащей кивает Адидасу, не замечая, как тот недовольно вскинулся и захватив с собой оставленную на снаряде пачку сигарет, направляется обратно к ожидающей его девице. Грузно падает на диван, попутно вливая в себя остатки водки, распитую в качестве примирительного подношения и тут же припадает к недовольно-искривленным регининым губам, обдавая ее шлейфом паленого спирта вперемешку с табачным запахом.
