Лазарет

      — Я вообще позволяю Порту влезть во все это только потому, что оказался тебе должен, — продолжает ворчать на том конце провода Анго.       Чуя вздыхает, всерьез не понимая, как он оказался в такой ситуации. Переговоры никогда не были его сильной стороной, если не являлись запугиванием. Решать вопросы кулаками — вот его сильная сторона. И вот, он здесь. Главный исполнитель Портовой мафии, которого отправили к черту на куличики (это Йокогама — куличики, противно подкинуло подсознание, а не Европа) в поисках предполагаемого эспера.       — «Позволяешь», — тянет он с усмешкой и все-таки продевает руки в рукава пальто. Телефон держится около уха прямо в воздухе, и, спасибо за столпотворение, никто не обращает на это внимания, — громкое заявление, шестерка.       Анго, очевидно, поджимает губы. Чуя с удовольствием был бы любезен с сотрудником спецотдела МВД, если бы тот не был такой хитрожопой крысой.       Чуя перехватывает парящий телефон ладонью в перчатке и рычит уже в трубку:       — Если увижу, что сюда влез Орден часовой башни, пока я не закончу расследование, тебе крышка!       Анго ничего не отвечает просто потому, что Чуя успевает сбросить звонок. Он пытается успокоиться и выдохнуть. Не хватало еще разнести половину здания аэропорта из-за того, что Анго — скользкий жук, и все время делает вид, что может хоть что-то контролировать.       М-да уж, думает Чуя, окружение себе Дазай подбирал под стать.       Впрочем, эта тема для раздумий была закрыта раз и навсегда.       Он вышел из аэропорта Эдинбурга в зимний снегопад и огляделся в поисках такси. Поправил шляпу на голове, чтобы снег не сыпался в лицо, и двинулся в сторону парковки с черными кэбами.        Уже сидя в теплом салоне, он думал о том, что эта командировка оказалась как нельзя кстати. Чуе, определенно, стоило проветрить мозги и перестать носиться с горящей жопой по Порту после той заварушки, что устроил чертов русский террорист. Чуя считал, что заслужил отпуск. Командировка вполне могла бы сойти за него, учитывая, что четкий приказ Мори звучал как «Просто погляди, что там происходит». Погляди, как же.       Читать между строк то, что было произнесено боссом, за последние восемь лет Чуя научился почти идеально. Поэтому знал гораздо больше: в Эдинбурге местный спецотдел МВД зафиксировал некоторую вспышку активности силы. Эспер это был или нет — непонятно. Из достоверного знают только, что было повышение температуры и землетрясение. Ни лица одаренного, ни сведений о произошедшем — ничего. Полный штиль. Такое чувство, что Орден (который взял на себя обязанности сверхъестественного ООН) в лице Агаты решил просиживать свою жопу поближе к Букингемскому дворцу, а что там происходит на севере Шотландии, их вообще не касается. Правильно, лучше ведь совать нос в дела других стран!       Дебилы.       Открытым оставалось пару вопросов.       Почему босс заинтересовался именно этим предполагаемым эспером, исходя из всего двух примет?       Почему МВД обеих стран позволило Портовой мафии Йокогамы сделать ход?       Почему Мори отправил именно Чую?       Нет, Чуя никогда не поставил бы под сомнение решения босса (это даже не обсуждалось), ему просто нравилось действовать, когда он владел чуть большим количеством информации.       Таксист молча вел машину, даже не косясь на пассажира. Чуя умел делать вид, что он хреново говорит по-английски, когда это было выгодно.       Первым делом нужно зайти в банк и купить местную валюту, потом снять номер в отеле и отправиться к точке, где МВД распознали вспышку силы одаренного. Расследование он планировал начать именно оттуда. Чуя сверился с картой на телефоне, находя ближайшее заведение. Приблизил экран большим и указательным пальцем, зажав перчатку в зубах.       На карте значилась отметкой кофейня на туристической прогулочной улочке.       «Лазарет».       Ну и что за дурацкое название?       Чуя любил простых людей. Гражданских — как называли их в Портовой мафии. Сам он к таковым не относился никогда. А недоступное и человечное всегда манило больше всего. Поэтому-то Чуя и старался держаться подальше. Это Дазай всегда игрался простыми смертными (и эсперами), словно шахматными фигурами, раскидывая одну за другой без жалости и сожаления. А Чуя старался никогда не втягивать гражданских в разборки Порта.       Послевкусие Рождества заставляло Эдинбург сиять гирляндами, а снег хлопьями ложился на плечи пальто и полы шляпы. Радостные возгласы туристов разносились со всех сторон — Чуя обогнул толпу немцев, что издалека пытались запечатлеть Эдинбург Касл. Прошел, наклоняя голову и пряча лицо в тени своей любимой черной трибли. Не хватало еще попасть на чьи-нибудь снимки. Это в Йокогаме он не особо парился — все СМИ давно были подкуплены Портом. А кому не терпелось выложить скандальные новости, связанные с мафией, с теми общались уже МВД. Вряд ли у местного спецотдела по делам эсперов есть такая же чудесная девица со способностью стирать неугодную правительству информацию, как у Анго под крылом.       Он находит нужное здание, поглядывая косо на темноту переулка, где стояла кучка подростков, куря сигареты. Чуя и сам бы сейчас не отказался затянуться, но хотелось все-таки в тепло.       Дверь кофейни отозвалась перезвоном колокольчика, а теплый воздух ударил в лицо, когда из-за барной стоки раздалось приветливое:       — Добро пожаловать в «Лазарет»!       Чуя обвел помещение взглядом, отмечая лучший угол для обзора, если бы ему потребовалось отслеживать всех входящих — в самой глубине, с глухими стенами. Зато не перед самым окном, где расположились лучшие мишени для потенциальных снайперских атак.       Боже.       Он мысленно дал себе оплеуху.       Профдеформация была на лицо. С другой стороны, это в родном городе или Токио никто не посмел бы и глянуть косо в его сторону, а здесь он был совершенным ноунеймом.       Он отряхнул снег с челси на ковре у входа и нырнул в теплоту пространства. Пальто привычно легло на плечи мертвым грузом — утяжелять его с помощью гравитации вошло в чертову привычку. Когда в момент даже самого спокойного ланча может появиться необходимость вступить в бой, потерять его по пути было бы неимоверно тупо. Бариста улыбнулся южной белоснежной улыбкой, а никто из посетителей даже не обратил на Чую внимания. Обстановка и атмосфера была по душе: все это английское дерево, звуки музыки из старого радиоприемника… Нет, больше всего Чуя ценил минимализм в интерьере, но эта кофейня почему-то напомнила ему тот самый бар в Сибуе. Владелец ведь как раз пытался создать атмосферу английского паба. От воспоминаний захотелось поморщиться.       «Хомру» он всегда вспоминал с болезненным сочувствием.       Чуя надеялся, что, умирая, Богам тоже было, куда идти.       Что у них тоже есть свой собственный Рай.       Чуя вообще любил обманывать самого себя.       — Что будете заказывать? — улыбнулся бариста с именем «Тики» на бейдже. И уточнил растерянно: — Вы говорите по-английски?       — Иначе пришлось бы изъясняться на языке жестов, — ответил Чуя, присаживаясь на барный стул. Кончиками пальцев в перчатках приподнял поля шляпы, чтобы не скрывать глаз.       Бариста кивнул.       — Уж простите, здесь много туристов. А вы…       — Японец наполовину, и это заметно, — закончил за него Чуя.       Тики усмехнулся и поправил копну кудрей, убирая их с глаз.       — Откуда ваша вторая половина?       Из самых глубин Ада, думает Чуя.       Но отвечает:       — Вторая половина отдала сердце Франции. Тем обиднее, что я никогда там не бывал, — он улыбнулся искренне, потому что любил приятных людей. — Можно для начала эспрессо?       Тики присвистнул и уважительно, словно заправский японец, сложился в поклоне.       — Мое почтение ценителю. Пара минут.       Чуя проводил его взглядом в спину, когда тот начал колдовать с кофейными зернами, и в блаженстве прикрыл глаза. Стоило, наверное, все-таки выйти на перекур и осмотреть тот самый тупик. Область, которую спецотдел зафиксировал как место использования незарегистрированной силы, центром сходилась именно сюда. Практически за стенами кофейни все и произошло.       Гостей было немного, оттого тишина казалась почти уютной. Пара девчонок разместилась за диванчиком в самой глубине кофейни. Одинокий студент скорбел над ноутбуком, болезненно изломив брови. Чуя даже фыркнул. Его воспитанием и образованием занималась наставница Кое после того, как он примкнул к мафии. Но это, наверное, прикольно — учиться в институте.       — Ваш эспрессо.       Миниатюрная чашка с густым темным кофе осторожно опустилась на столешницу прямо перед Чуей. Сногсшибательный аромат свежемолотых зерен ударил в нос. С ума сойти. А он ведь ни на что не рассчитывал, заходя сюда.       Чуя всегда с уважением относился к людям, которые делают свою работу хорошо. Бариста при этом еще и выглядел обворожительным джентльменом. Хорошие манеры Чуя любил вдвойне. Сам себя для этого выдрессировал, а потому и у остальных замечал едва ли не первым пунктом.       Стакан воды Тики передал ему прямо в руки.       — Что привело вас сюда?       Чуя надеялся на продолжение разговора. Потому что никто не обладал таким количеством информации, как официанты и бармены. Окинув Тики внимательным взглядом, Чуя гадал, какую линию поведения ему выбрать. Он вполне мог продолжить флирт — тот был симпатичным мужчиной, кажется, даже лет на пять постарше него самого.       Но почему-то, разморенный теплом, он вздохнул.       — Честно? Командировка.       — Хм, — Тики привалился бедром к стойке, протирая чистые кружки белоснежным полотенцем. — На вас идеальный костюм-тройка и рубашка от Тома Форда, но вы носите чокер на шее и портупею под жилетом. А еще пиджак по-модному укорочен до болеро и рукава в три четверти. Слишком вульгарно для офисного сотрудника или полицейского. Глядя на нуарную шляпу прямиком из детективных фильмов 60-х годов, я бы сказал, что вы мафиози. Но это было бы слишком хорошо.       Чуя расхохотался.       С ума сойти.       — А если я правда мафиози?       Тики вытаращил глаза и театрально схватился за сердце.       — Никогда не встречал таких симпатичных.       В итоге смеялись уже вдвоем. Это все, конечно, было похоже на флирт, но Чуя умел отличать откровенные подкаты и просто приятную болтовню. Сейчас это было второе, и он даже был благодарен судьбе, что мог просто поговорить. Чуя прекрасно знал себе цену. Себе и своей внешности. Стилю, который привила ему Кое. Манерам, которые он долго впитывал от Мори и других старших наставников.       Чуя слепил себя из бродячей собаки, приложив немало сил.       И ему было приятно, когда другие это по-человечески ценили.       — Слышал в новостях, что недавно в Эдинбурге было землетрясение.       Тики кивнул.       — Да, в начале декабря. Но это был единичный случай.       — Были здесь?       — Нет, — тот убрал кружки на кофемашину и забрал пустую чашку из-под эспрессо. — Это было после моей смены, я в это время обычно езжу за продуктами в Саунсбар. Там и тряхнуло. Прилетело консервной банкой по голове, еще неделю с шишкой ходил.       Чуя фыркнул.       Тики добавил:       — Мой коллега сказал, что здесь тоже было ощутимо. Разбилось пару бокалов, но не более того.       Какая сила могла вызвать землетрясение?       Черт, да почти любая.       Чуя и сам мог содрогнуть землю так, что… Ладно, объективно говоря, Чуя мог поглотить всю планету в черную дыру, если бы было желание. Внутри от этой мысли восторженно шевельнулось. Он запил ощущение парой глотков воды и мысленно попросил его успокоиться. Дошло ли сообщение до адресата — не ясно, потому что колокольчик оповестил о новых гостях, отвлекая.       Чуя скосил глаза. Вошли двое подростков, и на душе потеплело — такие же мелкие ростом, как и он сам. Чуя не хотел признавать, что даже они были повыше. Ростом его природа не наградила. Он в свои пятнадцать так раскидывался угрозами, что еще вырастет, что в нынешние двадцать три становилось почти стыдно.       Один из них должен был, по мнению Чуи, мимикрировать под заснеженный Эдинбург со своими белыми волосами и белой курткой-косухой. Где заканчивался мех на воротнике и где начинались волосы, падающие почти до плеч, не разобрать. Второй же занимал собой все пространство — не размерами, а энергетикой. Он был ярким и непозволительно симпатичным. С черной куртки вызывающе смотрел, открыв пасть, вышитый тигр.       Двое вошедших остановились, глядя на него.       — Да быть, нахуй, не может. Блядство, — на идеальном русском прошептал тот, с тигром.       Второй покосился и на ломаном ответил:       — Ты сказать мат, я уверен.       Чуя смотрел в светло-зеленые глаза и пытался понять, что именно происходит. Он чувствовал — внутри все рвалось к этому подростку.       Звякнула керамика кружек, и Тики громко осведомился, разрушая момент:       — Не помню, чтобы разрешал устраивать в моей кофейне социалистическую революцию. Эй, вы двое!       Белоснежный парень расхохотался.       — Не бузи, Тики, Юра учит меня русскому.       — Коммунизм запрещен, — ткнул он пальцем в обоих. — Давай, малыш, шевели булками, и за стойку. Я хочу на перерыв.       — А Эмили где?       — Наверху.       Чуя все смотрел на парня. Того, с зелеными глазами и невозможной энергетикой. Привлек внимание не столько он сам или его реакция на Чую, сколько заплатка на рукаве куртки.       Чуя слитым движением скатился с барного стула, оставил бариста наличные и вышел вон.       Переулок был похож на надгробия этими каменными стенами, возвышающимися до самого неба. Наверное, что-то такое видел бы покойник, лежащий в могиле. Чуя глядел на серый прямоугольник вверху и, воспользовавшись одиночеством, активировал способность — падающий снег огибал его, словно вода валуны.       Эдинбург был, несомненно, красив. Наверное, Чуе не помешает выдохнуть и расслабиться. Просто насладиться командировкой. Но из головы все не шла мысль, какой же силой обладает неизвестный местному спецотделу эспер, если при ее использовании дрожать начинает даже земля.       Сигарета легла между губ.       Переулок молчал спокойствием и тишиной.       И, конечно же, никаких видимых следов использования силы уже не осталось. Дорога припорошена снегом, стены как стены — зияют серостью, как и весь город. Даже граффити не было. Сплошная история.       На шаги Чуя обернулся готовым к бою, как и всегда. Но сразу узнал бариста из «Лазарета», поэтому лишь затянулся и перехватил сигарету пальцами, убирая способность вообще. Снег начал ложиться на плечи. Тики приветливо улыбнулся.       — Не найдется сигареты?       Дым при выдохе развеялся над головой.       Чуя усмехнулся и протянул свою пачку. Против чужой компании он совершенно ничего не имел.       Тики удивленно поглядел на сигареты в своей ладони.       — «Летучая мышь», серьезно? Никогда не пробовал. Надеюсь, это те, что с опиумом.       Забавный был мужик. Не злой. Обычно остроты Чуе доводилось слышать от людей, которые пытались нанести словами удар. И наносили. До кровавых ран и душевной боли.       — Проверь и узнаешь, — ответил максимально загадочно Чуя, убирая пачку Голдэн Бата в карман пальто.       — Эдинбург для этого подходит. Для всех этих историй про викторианскую эпоху и засилье опиумных борделей.       — Я почти уверен, что они существуют до сих пор, — соглашается Чуя.       Как же, черт подери, сейчас не помешал бы гребаный Анго со своей способностью. Он бы просто прикоснулся к этим стенам и прочел всю историю с предметов. Вот для кого у стен есть уши и глаза. Но этот очкастый придурок остался протирать задницей стул в своем кабинете в Йокогаме, и помощи от него было ноль.       — У нас есть поверье, — заговорил Тики между затяжками, — что моя кофейня притягивает униженных и оскорбленных.       — Достоевский, — с крайней степенью неприязни поморщился Чуя, конечно же, вспоминая псевдоним русского террориста, едва не разрушившего половину Японии. — Меня от него тошнит.       — Я его тоже не жалую. Но поверье есть.       Чуя угрожающе щурится.       — Повторил аж дважды. Заканчивай с прелюдией и говори, что хотел.       Тики смотрит на него своими южными черными глазами, и Чуя вспоминает Дазая. Внутри клокочет боль, обида и ненависть.       — Я к тому, что если тебе будет некуда идти, то здесь тебе точно будут рады.       Чуя давит остатки сигареты пальцами, не жалея перчаток. Бычок точным броском отправляется в мусорку.       — Я не унижен и не оскорблен, — говорит он.       А самому хочется взорваться.       Тики улыбается мягко, и морок воспоминаний развеивается. Перед ним вовсе не Дазай. Перед ним просто бариста, который затеял весьма сомнительную пиар-кампанию своей кофейне. А Чуе пора научиться не так серьезно относиться ко всему на свете.       Он выдыхает и, надев пальто по-человечески, улыбается Тики.       — Обязательно зайду еще раз.       Тики провожает его взглядом, продолжая курить, а Чуя уходит из переулка, только сейчас замечая остатки белого мела на самом углу дома.       — И какой у вас дальше план, Накахара-сан?       Чуя искренне надеялся, что когда-нибудь Рюноске Акутагава научится обращаться к нему на «ты», но чуда так и не случилось.       — Проверю полицейские сводки. Хулиганство, убийства, разбой. Найду все сведения за последние месяца четыре и отслежу корреляцию.       — Нужна помощь? — можно подумать, Чуя просто так не мог позвонить.       — Я бы скорее не отказался от компании.       На той стороне провода повисло молчание.       Рюноске отмирает спустя пару секунд, прервавшись на кашель:       — Моей?       Чуя фыркает и открывает окно в номере под самым потолком, сделав свой вес настолько неощутимым, что буквально вспарил вверх. Выходить в такой снегопад, чтобы покурить, было чертовски лень.       — Акутагава, — говорит Чуя, — напомни мне поработать над твоей самооценкой.       — Я не думаю, что это… — он снова кашляет, — как-то влияет на мою работу.       — А ты знал, что жизнь существует и вне работы?       — Это мне вы говорите?       Вау, а вот это была уже дерзость. Чуя собой гордился. Он рассмеялся.       — Туше.       Собирать по кусочкам Рюноске, которого когда-то сломал Дазай, было чертовски сложно. Акутагава был идеальным сотрудником и потрясающим убийцей. Вот только живым человеком уже не был. Сейчас он подавал хоть какие-то признаки жизни. Чуя гордился собой так, словно заслужил место главного врача в центральной больнице.       Униженные и оскорбленные, так сказал тот бариста, а?       Чуя курит в окно и, устав просто висеть в воздухе, садится на потолок, опираясь спиной на стену. Комната вверх тормашками казалась даже просторнее.       — Я могу приехать, если Мори-доно разрешит, — говорит, наконец, Акутагава в трубке.       Чуя позволяет телефону зависнуть в воздухе и прикрывает глаза.       — Да нет, это же, считай, отпуск. Благодарность за разборки с Достоевским.       — За то, что всекли дракону небоскребом?       Чуя хохочет. Что ж, он был собой доволен.       Да, конечно, разбираться с самим Достоевским ему не пришлось — для общения с гениальным психопатом нужен был такой же гениальный психопат в лице Дазая. А вот когда из-за действий террориста все силы эсперов Йокогамы и других районов Токио покинули тела носителей и из-за превышенной сингулярности буквально превратились в огромного смертоносного дракона, он вступил в игру.       В этой ситуации Чуя мог только по одной причине ценить спецотдел — они так подчистили всю информацию о случившемся, что в мире не произошел вселенский коллапс от новостей.       — Ты же знаешь, что я ничего не помню.       — Вам достаточно поверить, что это было очень эпично. Особенно момент, когда вы высотку запихали тварюге в глотку, и ее просто разорвало пополам. У Тигра отвалилась челюсть. Жаль, что не в буквальном смысле, — заканчивает он ворчливо. Когда Акутагава уже смирится с наличием нового напарника?       — Да у него и отпавшая челюсть бы приросла обратно.       — Это уж точно, — Рюноске даже кашляет как-то обиженно.       Чуя молчит.       Заговаривает он, когда бычок от сигареты летит в окно.       — Я загуглил, тут начали продажу новых таблеток от плеврита. Привезу тебе пачку.       Рюноске выдыхает так, словно начинает злиться. Чуя же считает, что строить из себя бессмертного попросту глупо.       — Спасибо, Накахара-сан, — выдыхает, наконец, он.       Чуя не находит, что еще сказать, и вешает трубку.

***

      — Добро пожаловать в «Лазарет»! — помимо Тики за барной стойкой стоит тот белоснежный паренек, приветливо улыбаясь. Вот только улыбка не касается глаз.       Чуя думает — у Тики получалось лучше.       Сидящие на барных стульях косятся, когда он опускается на свободное место рядом.       Но отвлечься на них Чуя не успевает, потому что Тики уже протягивает стакан воды.       — Скажи, что вновь закажешь эспрессо, и я сдвину тебя на первое место в списке любимых гостей.       Чуя фыркает, когда от сидящего рядом парня раздается возмущенное бормотание:       — Эй! Ты афигел? Я думал, что я твоя сладкая булочка!       — О, не переживай, Стайлз, — второй бариста выглядит почти кровожадно, — мы убьем Тики за флирт с другими гостями и закопаем его труп у помойки.       Вышеупомянутый Стайлз давится кофе и едва не захлебывается. Чуя, закатив глаза, из чистой жалости хлопает парня по спине. А сам мысленно думает, что убить его может только то, что сидит в нем самом.       Чуя говорит Тики:       — Не хочу стать камнем преткновения. Сделай мне что-нибудь из альтернативы.       Тики тут же оживляется.       — Если ты закажешь V60, то я отдамся тебе в туалете.       Чуя трет переносицу пальцами. Это какие-то локальные шутки среди барист или что? Что-то в стиле байкерского «села — дала, уронил — женился»?       — Пожалуйста, просто сделай мне кофе.       Тот смеется и подмигивает.       Второй бариста же оценивающе скользит по нему взглядом, слишком внимательным, чтобы Чуя его проигнорировал. На бейдже значится «Аллен». Он так молчит, что вывод напрашивается лишь один.       — Не ревнуй, — улыбается Чуя, поправляя перчатки на ладонях. — У меня аллергия на высоких, кареглазых и болтливых.       Аллен хмыкает и даже не скрывает своего напряжения.       Чуя задумывается — а верно ли он угадал?       Но тот натягивает маску лицемерного дружелюбия почти идеально. Чуя бы обязательно повелся, если бы не проработал бок о бок с главным из лицемеров несколько лет.       — Я Аллен. И, раз уж Тики уже признался вам в самых пылких чувствах, давайте знакомиться.       Он протягивает ладонь, которую Чуя пожимает.       — Чуя Накахара. Обещаю не раздражать слишком долго, я в Эдинбурге проездом.       — По работе приехали?       Аллен так улыбается, что Чуя хмыкает.       Он лучше других знает, что такое допрос.       Смотрит на милое личико пацана и думает о том, что у него отличный потенциал для преступника. Сидящий рядом Стайлз молчит и просто косится в их сторону.       Чуя не маленький ребенок и прекрасно понимает две вещи: эти двое его знают или он внезапно стал для них триггером о каком-то событии. Они думают, что Чуя не видит их переглядок.       Это было почти весело.       — Да, по работе, — честно отвечает Чуя.       — И чем занимаетесь?       О, вы только посмотрите.       — Я из полиции, — говорит он.       Аллен и сидящий рядом гость каменеют, но всего на долю секунды. Аллен бросает быстрый взгляд Чуе за спину.       А вот это уже интересно.       Аллен очаровательно улыбается.       — Давно полицейским стали платить так много?       Чуя приподнимает бровь. Намек на его брендовые шмотки очевиден.       — С тех пор, как в моду вошли взятки.       Тики пихает Аллена бедром и протягивает кружку с восхитительным ароматом цитруса.       — Уганда? — интересуется Чуя.       Тики вытаращивает глаза и от всего сердца говорит:       — Выходи за меня.       За что тут же получает затрещину от Аллена: пацан готов коллегу (коллегу ли?) задушить. Чуя, пользуясь моментом, косится на Стайлза. Тот что-то нервно строчит в телефоне. Ответ ему приходит капслоком.       Чуя наблюдает за перепалкой за барной стойкой и отпивает отменный V60. Он никогда не был силен в допросах, но и идиотом тоже не был. Поэтому поднимается, чтобы выйти на перекур, и смотрит, наконец, что же такого важного было за его спиной, что Аллен аж дернулся.       Позади него синяя стена и белое полотно с упоминанием Достоевского.       Чуя вглядывается повнимательнее.       Ну, надо же…       Он хмыкает и говорит через плечо:       — Потрясная картина.       И выходит на улицу, чувствуя ошеломленный взгляд в след.       Аллен выходит в переулок следом за ним буквально через пару минут.       Чуя весело фыркает и продолжает смолить, сбрасывая пепел под ноги.       Он смотрит на бариста, накинувшего свою белую косуху — классная была куртка, Чуя бы такое вне работы тоже с удовольствием носил. И какая же великолепная перемена. На лице пацана нет клоунской маски добряка, зато есть холодные серые глаза. Он почти готов нападать, и Чуе это нравится.       Ему вообще нравится честность.       — Расскажете, что это было? — спрашивает Аллен ледяным тоном.       Чуя жмет плечами.       — Ты решил меня допросить, а я просто ответил тем же. Никогда не видел в живую Эверетта Милле. Классная идея отвода глаз. Хочешь спрятать хорошо — прячь у всех на виду.       И это очень забавно, что во взломанных полицейских базах нашлась информация о краже картины из Национального музея этой осенью. На самом деле, это никаким образом не касалась расследования Чуи. Он и подумать не мог, что найдет драгоценную пропажу быстрее местной полиции.       У Аллена тяжелеет взгляд и желваки на лице дергаются.       — Если собрались на меня охотиться, то говорите прямо. Я начну просчитывать пути отступления.       Чуя устало вздыхает. Ну, что за молодежь пошла.       — Да успокойся уже, а. Меня вообще не волнует оборот черного рынка в Эдинбурге, — с чувством говорит он, вытаскивая из пачки новую сигарету. — Так что хорош паниковать. Мне контрабандистов в Японии хватает.       — Тогда зачем вы… — Аллен выглядит совершенно сбитым с толку.       — Пацан, слушай, вы слишком активно переглядывались и косились на меня. Мне нужно было узнать, почему. С картиной вопрос решен. Но есть ведь еще что-то, верно? Тот, у барной стойки, не похож на твоего подельника. Для краж нужно уметь наебывать людей. А у него глаза как у Бемби в свете фар. И вряд ли ты настолько туп, чтобы посвящать его в детали своего преступления.       Аллен вдруг фыркает и разом становится, кажется, самим собой: дерзкой высокомерной сукой.       — Стайлз ни при чем. Он даже не знает про картину.       — Тогда почему он так среагировал?       — Серьезно? — Аллен нахально выгибает бровь и складывает руки на груди. — Слыхал я что-то про «не свидетельствовать против себя».       Ах, точно.       Чуя расстегивает жилет и поправляет портупею поверх рубашки, перетягивающую весь торс. Аллен распахивает глаза, когда видит прицепленные к ней три ножа и пистолет. Один из ремней на талии заменен на полоску патронов.       Так же спокойно Чуя запахивается, застегиваясь на каждую пуговичку.       — Вы не полицейский.       — Нет, пацан, не полицейский.       Аллен нервно облизывает губы и хочет дать деру. Чуя успевает быстрее — касается его плеча, как только тот срывается с места, и командует:       — Стоять.       Аллен прирастает к земле, охает, осознавая, что даже шевельнуться не в состоянии. А Чуя вздыхает. Он ненавидит втягивать гражданских. К тому же детей.       — Что вы…       — Если решишь закричать, то и челюсть утяжелю вслед за телом, — тут же предупреждает Чуя. Глаза у Аллена перепуганные.       Ну, твою ж мать.       — А теперь успокойся и прекрати играть со мной в кошки-мышки. Я просто ищу информацию, поэтому и запросил полицейские сводки. О картине, считай, ты сам рассказал. И, повторюсь, она меня совершенно не волнует. Что еще вы с этим Стайлзом сделали?       Аллен шипит и изгибает рот в оскале.       — Кошки-мышки, говорите?..       Чуя слышит шаги, а следом чувствует жар. Когда волна огня пролетает мимо Аллена по тому месту, где он стоял, Чуя уже сидит на стене и смотрит, как в переулок вбегает тот самый парень. В кожанке с тигром.       — Так вот оно что, — усмехается Чуя и докуривает сигарету в одну длинную затяжку.       — Аллен! — кричит подросток и бросается к другу, но замечает Чую на стене дома и распахивает глаза. — Это все-таки ты…       Эспер.       Нашелся.       Чуя, наверное, идиот.       И переговоры никогда не были его сильной стороной. Он возвращает телу Аллена его первоначальный вес и спрыгивает со стены на землю, надеясь на конструктивный диалог. Новая волна огня едва не касается его шляпы.       — Да чтоб тебя! — ругается он, прикрываясь и отскакивая подальше.       Когда жар спадает, в переулке он остается один.       — Поговори со мной.       В трубке молчание длится буквально несколько секунд, но Чую и это слегка раздражает. Он начинает мерить шагами комнату с бокалом вина в ладони.       Акутагава отвечает, когда Чуя доходит до потолка.       — Я разговариваю.       Чуя рычит и усаживается, поморщившись из-за слоя пыли на лампе.       — Рюноске, давай договоримся. Разговор — это когда вовлечены оба. Так что переставай считать, что я чокнулся. Мне нужен совет.       Он определенно займется его тараканами в голове по возвращению в Йокогаму.       — Хорошо, — вздыхает Акутагава, — как прошел ваш день?       Он точно никогда не найдет себе друзей.       Чуя отвинчивает датчик дыма и придавливает утяжелением веса к полу, а сам закуривает, забив на окно.       — Он прошел так, что сейчас я сижу на потолке с сигаретой и отстойным вином из мини-бара, — пальцы зарываются в копну волос, прореживая пряди от лака. — Меня обставили две малолетки. И я даже не бешусь, что они в своем сопляческом возрасте выше меня!       Рюноске фыркает.       — Вы беситесь, Накахара-сан.       — Иди в жопу, — резонно отвечает тот. — Один из них эспер, а второй спиздил картину из Национального музея! И, что самое забавное, это к моему расследованию не имеет никакого отношения. А еще у меня мог бы быть шанс переспать с симпотным бариста, но он выше ста восьмидесяти, у него карие глаза и темные волосы.       — Так вы из-за вьетнамских флешбэков психуете?       Чуя морщится и заставляет пепел зависнуть в воздухе — бардак его всегда жутко раздражал.       — Перестань общаться с Тигром, он на тебя плохо влияет, — ворчит он, а потом вздыхает. — Да они бы и у тебя были, умник. И нет, я не стану с ним трахаться не потому, что он похож на Дазая, а потому что тот мелкий воришка оторвет мне яйца. У него точно хватит гонору.       Рюноске молчит и явно думает, что Чуя сходит с ума. Они достаточно резко скакнули от молчаливого нейтралитета по отношению к друг другу во время работы до дружеской болтовни посреди ночи. Ну, это у Чуи была ночь. Акутагава явно был зарыт по нос в работу. Все-таки именно на него перекладывались обязанности Чуи во время немногочисленных командировок.       А Чуя вел себя, как идиот, и отвлекал парня от обязанностей.       — Значит, вы нашли эспера?       — Скорее всего. Я видел-то его пару мгновений.       — Разве этого не хватило бы вам, чтобы определить его способность?       Чуя делает глоток и падает спиной на потолок. Футболку точно придется стирать.       — Он манипулирует огнем.       Наверное, Рюноске понял бы сомнения Чуи, если бы тот рассказал все честно. Но пока он и сам не очень понимал, что именно его цепляет.       Акутагава прокашливается так, словно скоро начнет захлебываться кровью. У Чуи сердце сжимается каждый раз.       Акутагава не заслужил ни плеврит, ни толики всего того дерьма, что с ним произошла в жизни.       — Рюноске, — зовет Чуя, прерывая тишину, — дай совет. Этому парню лет четырнадцать-пятнадцать, я почти уверен, что он тот самый незарегистрированный эспер. Как мне…       Он запинается.       Он сейчас либо переведет их отношения в дружбу окончательно, или разрушит все к чертовой матери.       Чуя никогда не был силен в переговорах.       Он вздыхает и, закрыв глаза, спрашивает:       — Как мне его не сломать?       Как мне не сломать его при первой встрече так, как это случилось с тобой когда-то?       Рюноске в трубке, кажется, даже не дышит.       Чуя добивает вино в пару больших глотков, испытывая от самого себя омерзение.       Акутагава отвечает:       — Просто не начинайте ваше знакомство с запугивания и шантажа.       Внутри разливается волна ненависти к Дазаю.       Ярость клокочет внутри и, чтобы ее сдержать, Чуя мысленно считает до десяти. Это, конечно же, нихуя не помогает.       Рюноске он говорит:       — Спасибо.

***

      Чуя заходит в «Лазарет» и тут же натыкается на взгляд Аллена. Тот весь подбирается и сжимает швабру, которой мыл пол. Кофейня пуста и тонет в полумраке — он специально пришел после закрытия. Из проигрывателя играет старенький линди-хоп, и Чуя думает, что ему, в самом деле, тут нравится.       Спиной Аллен закрывает молоденькую совсем девчушку. Она в том самом возрасте, когда работать еще рановато, но старательно протирает пыль на барной стойке. У нее цветочное легкое платье и шерстяные носки.       Аллен выглядит так, словно ринется драться. Словно не был перепуганной мышью, когда Чуя придавил его гравитацией.       — Эмили, — зовет он девочку.       Та оглядывает Чую с ног до головы и напугано подходит ближе к Аллену.       — Я закрывала входную дверь, — шепчет она.       — Я знаю, — ласково отзывается Аллен и как-то совершенно по-братски целует ее в растрепанную светловолосую макушку. — Иди наверх. Этот гость ко мне.       Чуя, позволяя ребятишкам наболтаться, аккуратно обходит помытую часть пола, и присаживается прямо на столик у стены с картиной. Имя Достоевского на ней заставляет скривиться. Малышка, семеня тонкими ножками в широких кожаных ботинках, скрывается за дверью с надписью «стафф».       Аллен оборачивается и откладывает швабру в сторону.       — Если вы сломали замок, Тики надерет вам уши.       Чуя фыркает.       — Да ты бы и сам справился, — отмахивается он и старается выглядеть дружелюбно.       Но дело в том, что Чуя не умеет общаться с детьми. Для наставничества он еще не дорос, а все дети, которых воспитывал кто-то другой, превращались… в Акутагаву. Может, Дазай тоже просто не сумел найти подход и прибег к запугиванию, манипуляциям и избиениям?       Нет.       Дазай был просто психопатом, у которого сочувствия даже в младенчестве не водилось. Он притащил Акутагаву в мафию шантажом, черт возьми. Возможно, для мафиози Чуя просто был слишком наивным.       Он так неожиданно падает в свои мысли, что даже не замечает приближения Аллена. Дергается и зависает в воздухе, скатываясь со стола. Мальчишка напротив, кажется, к чему-то подобному уже готов.       Чуя успокаивается.       — Не хочу чистый пол топтать.       Аллен хмурится и выдыхает, словно призывает себя смириться. Странно, что он вообще удивляется, учитывая, что его друг — манипулятор огня, и Аллен об этом в курсе.       — Очень любезно с вашей стороны, — цедит ядом он. — Такие манеры. Трость и дворецкого на улице оставили?       Чуя фыркает.       — Ты так пестришь сарказмом, что почти похож на клоуна. Нравится развлекать публику?       Аллен не выглядит оскорбленным. Лишь складывает руки на груди и смотрит дерзким взглядом.       — Да. Практикую карточные фокусы. И немножко жонглирую.       Чуе он почти нравится. Он весело смеется и говорит, отбросив все эти игры:       — Я не собираюсь никому из вас причинять зла, просто помоги мне найти информацию.       — А вы еще не прогуглили обо мне все?       Ах, ну да, Чуя же сам говорил про полицейские базы.       — Я не стал, — честно говорит он. — Во-первых, умные воры никогда не светят настоящими документами. И ты так смело предлагаешь эту идею, что уверен — я бы ничего и не нашел. А во-вторых, я не лгу. Будет куда лучше, если мы просто поговорим.       Их разборки прерываются открывшейся дверью «стаффа». Тики входит в зал вальяжно и почти весело.       — Добро пожаловать? — спрашивает он, а потом замечает, что Чуя все еще парит в воздухе.       Приплыли.       Он опускается все-таки на высохший пол.       Тики вздыхает и устало смотрит на угрожающее выражение лица своего юного коллеги.       — Рабочий день окончен. Если хотите чинно побеседовать, малыш, то давайте поднимемся и хотя бы выпьем чаю.       Чую не особо удивляет квартира над самим «Лазаретом», которая принадлежит Тики. Этот парень, кажется, работает без выходных. При таких условиях близость к рабочему месту необходима как никогда. Чуя вот мотался до офиса мафии через полгорода. Но он и не хотел буквально жить на работе.       Квартира оказывается просторной и на удивление светлой.       Для Эдинбурга-то.       И, что удивительно, та малышка тоже здесь. Выглядывает из-за косяка комнаты. Чуя старается ей улыбнуться. В конце концов, она единственная здесь физически смотрела на него снизу вверх. То, что ей лет четырнадцать от силы, Чуя во внимание не брал. Она тоже вымахает когда-нибудь, а он так и останется коротышкой.       Тики провожает их в зону кухни, за уютный круглый стол с четырьмя стульями. Сам садится рядом с Чуей после того, как делает всем чай. Аллен остается в стороне — около гарнитура. Смотрит волком и чем-то напоминает Чуе нового напарника Акутагавы — Тигра. У того тоже были светлые волосы и вагон гонора, которые он любезно прятал за милым личиком. Спасибо, что Аллен хоть сейчас не строит из себя ангелочка.       Чуя искренне ценит человеческую честность, потому что сам никогда эмоций скрывать не умел.       Тики вот улыбается легко и весело, как будто не чувствует повисшего напряжения. И все это, конечно же, просто маска.       — Может, объясните мне, что не поделили? — спрашивает он и ставит пепельницу на стол между собой и Чуей. Тот благодарно кивает и достает сигареты.       Аллен фыркает и утыкается носом в кружку с чаем.       Понятно. Чуя затягивается и говорит:       — Меня зовут Накахара Чуя. Я сотрудник мафии в Йокогаме.       Тики даже рта открыть не успевает, как Аллен шипит:       — А не хотите ничего сказать о том, что ползаете по стенам как Человек-паук? Для Питера Паркера вы слишком богаты.       Тики закатывает глаза.       — Хватит общаться со Стайлзом, малыш, я не хочу жить с гиком.       Чуя вздыхает. Это, определенно, будет долго.       — Я не ползаю по стенам, я по ним хожу. — На пытливые взгляды он вынужден пояснить: — В мире есть тысячи людей с разными способностями. Официально правительство называет их эсперами. Я один из них. Могу управлять гравитацией. Своей собственной и всего, к чему прикасаюсь.       В ответ он отпускает сигарету и позволяет ей парить рядом с собой. В прочем, он уже не в том возрасте, когда этим выпендривался. Поэтому перехватывает ее обратно пальцами в перчатках и обхватывает кончик губами.       Тики выглядит так, словно этого объяснения ему достаточно. Аллен же фыркает.       — Пиздеж. Юра сказал, что вы Бог.       Чуя замирает.       Ах, вот оно что.       Это уже было интереснее.       Он хмурится, пытаясь понять, откуда у мальчонки может быть такая информация.       Ладно.       — Технически, я все еще эспер. Нет в законах отдельного пункта для Богов, парень.       — Законах? — Тики вот молодец, улавливает важное.       — Да, в каждой прогрессивной стране в Министерстве внутренних дел есть Специальный отдел по делам одаренных. Эсперов не так уж много, и главная задача спецотдела — не вмешивать во все гражданских. Оберегать их по максимуму от внутренних разборок. В Британии такой отдел тоже есть. От них и поступила информация о незарегистрированном эспере здесь, — он переводит взгляд на Аллена. — Боги тоже попадают под категорию людей со сверхспособностями. Их никто не записывает и не классифицирует отдельно. А мы не любим об этом особо распространяться.       — Почему? — хмурится тот.       Чуе становится тесно в чокере — тот сдавливает горло и мешает дышать.       — Потому что ни одному Богу не захочется сидеть на поводке у властей.       Он запивает неприятное клокотание в грудной клетке горячим чаем и чувствует, что у него начинает болеть голова.       Тики тушит сигарету в пепельнице и раздумывает.       Потом поворачивается к Аллену.       — Откуда Юра узнал про Чую? — удивительно было, что Тики вроде как встал на его сторону. То ли возраст прибавлял ему мудрости, то ли Аллен со своим дружком ему и так достаточно попортили нервы своими выходками. Тики ведь должен быть в курсе о том, что живет с вором?       Аллен сопит, но все-таки отвечает:       — Когда у Юры начался экзистенциальный кризис, Магнус нашел ему в интернете фотографии разных Богов. И вот он, — кивает подбородком на Чую, — был среди этих фото. Сложно не узнать даже по дерьмовой фотографии. Костюм с иголочки, рыжие волосы и шляпа мафиози из 60-х. Блин, серьезно? Мафиозная шляпа у мафиози? Вы в каком веке застряли?       Чуя цокает.       — Еще мне не рассказывал про стиль сопляк в драных джинсах.       Аллен не сдерживается и показывает фак.       Тики на правах самого разумного миролюбиво просит:       — Брейк, парни. Малыш, у тебя чудесные коленки, и я рад наблюдать их через дырки в джинсах. Чуя, тебе вообще не следует реагировать, если кто-то пытается поддеть твой вкус.       Чуя согласился.       — Что за фотография? — спросил он у Аллена.       Тот дернул плечом.       — Откуда я знаю, когда вы попались? Нашли в интернете. Там всякого дерьма навалом. Теории заговоров и все такое.       Надо будет прогуглить и отправить Анго с вопросом, какого хуя его сотрудница еще не избавилась от этой фотки в сети. Мало ему было печали, еще и с этой идиотской ситуацией разбираться…       Тики спрашивает:       — Так ты Бог?       — Предпочитаю считать себя человеком, — говорит он честно, глядя в карие глаза напротив. — И буду рад, если другие станут воспринимать меня также.       — Это лицемерие, — бросает Аллен. — Вы не человек. Вы ходите по стенам и носите с собой маленький арсенал оружия под жилеткой.       — Для преступника у тебя сильно вульгарное белое пальто, парень.       Тот поджимает губы. Он смотрит, не мигая, на Чую, а потом длинно выдыхает.       — Я не стал бы обвинять вас в роде деятельности, если бы вы не устроили охоту на меня и моего друга.       — А я не стал бы сомневаться в твоих умственных способностях, если бы ты хоть раз услышал фразу, что я не собираюсь причинять вам вреда!       Подраться им не дал Тики.       — Так, сядь, пожалуйста, — попросил он Чую, а потом перевел взгляд на своего несносного пацана. — Малыш, почему МВД заинтересовалось Юрой?       Тот тушуется и устает, кажется, лицемерить.       В кухне повисает молчание, а потом он все же говорит:       — Мы кое-что сделали. Юре пришлось использовать огонь. Из-за него произошло то землетрясение.       Тики вздыхает как человек, которого все это безбожно достало.       — Вы все сведете меня в могилу!

***

      — Ну, и какого хрена ты на меня наезжаешь?       Чуя с самого утра был не в духе. Прошло уже несколько дней, а из отдыха и отпуска у него только попойки на потолке и толпы туристов на улице. Все остальное время он цапается с несносными подростками и внезапно начинает подумывать о том, что запугать и шантажировать было бы легче.       Но он не станет этого делать. Потому что он — не Дазай.       И из уважения хотя бы к Акутагаве, будет действовать нормальными методами.       Он с самого начала решил не давить на детей.       Не ожидал просто, что дети могут быть такими противными засранцами!       Аллен надевает фартук, готовясь к открытию «Лазарета». Эмили бегает рядом с ним, как маленький хвостик. Чуя до сих пор не был в курсе, что это за девчонка и почему вообще живет у Тики в квартире. Про Аллена ему многое было плюс-минус ясно. Беспризорник, воришка, идеальный обманщик. Который либо сел на шею богатенькому папику, либо, и правда, в него втюрился.       А вот малышка внешне не была похожа ни на Аллена, ни на Тики, чтобы быть хоть кому-то из них родственницей. В документах, которые он любезно взломал, в «Лазарете» вообще никто, кроме Тики, официально не работал.       Чуя вновь вспоминает Акутагаву и его младшую сестру.       Те тоже не отлипали друг от друга, когда Дазай притащил их в мафию.       Аллен упирает руки в боки и смотрит на него.       — Вы похожи на старшего брата Тики, и это бесит.       Чуя недоуменно хмурится.       — Вообще не понял претензии.       Эмили чмокает Аллена в щеку и убегает через дверь «стаффа». Они остаются вдвоем, и это либо приведет к драке, где Чуя подвесит нахала под потолком, чтоб не выебывался, либо все-таки к откровенному разговору.       Аллен, кажется, выбирает второе.       — Ладно, слушайте. Он главный прокурор Британии и выглядит так, словно собирается на прием к королеве каждый раз, когда я его вижу. У меня, как у нищего малолетки, неприязнь к высокомерным типам с золотой ложкой в жопе.       А он бесстрашный, раз, будучи преступником, рискнул спать с Тики в такой ситуации.       — И ты решил, что я из числа этих богачей, которым в наследство достались семейные связи и состояние. Ну, ясно.       — Я просто не люблю, когда кто-то начинает давить авторитетом лишь потому, что у него есть деньги.       Чуя на людей давил обычно гравитацией.       Может, он и выглядит, как богатей с иголочки, вот только ему никто этого на блюдечке не преподносил. Но Аллен тоже не виноват в том, что сделал свои выводы и решил из-за них взбелениться.       — Я с восьми лет был таким же беспризорником, как и ты, — говорит он. — Сколотил свою банду и пытался выжить.       — Вы вступили в мафию, когда вам было восемь? — Аллен даже присаживается на подоконник, заинтересованно оборачиваясь.       — Нет, но в моей банде меня попытались убить, а мафия обманом затащила к себе. — На невысказанный вопрос отвечает: — Я остался, потому что в мафии оказалось не так страшно, как принято считать. Все это, — он ладонью указал на всего себя, — я заработал упорным трудом и кулаками.       Аллен поджимает губы и выглядит так, словно хочет извиниться. В итоге он не успевает решиться — его телефон пиликает входящим сообщением.       Он поднимает серые глаза и говорит:       — Юра ждет вас у входа.       Юра действительно оказывается совсем уж мальчишкой. Подросток со злобным взглядом и ненавистью ко всему миру. Красивый, зараза. Ох уж эти славяне. Глаза тоже светлые, как и у самого Чуи, но больше зеленые, чем голубые. Чуя в который раз думает о том, что у редкого числа эсперов внешность сопоставляется со способностью.       Для того, кто управляет огнем, Юра выглядел слишком светлым и обманчиво хрупким.       Внутри все рвется штормом вперед, ближе, а Чуя не может понять природу такого поведения. Он привык к ярости и жажде разрушения, но никак не к этому чувству… жажды? Он ведь чувствовал такое лишь однажды.       Чуя почти с восторгом отмечает узкие черные джинсы, леопардовые вансы и кожаную куртку с тигром поверх красной худи. У него тоже такая кофта была в его собственные пятнадцать. Когда тоже был необузданной шпаной и считал себя умнее всех.       Чуя быстро понял, насколько он не прав.       Нож-бабочка в боку в качестве подарка от соклановца — вообще хороший аргумент для тех, кто считает себя самым правым. Оставалось лишь надеяться, что Юре повезет с друзьями гораздо больше.       Чуя делает шаг вперед и протягивает руку в перчатке. Юра смотрит на нее с сомнением.       — Я Чуя Накахара. И ты знаешь меня как Бога предотвращения бедствий и проклятий. Я Арахабаки.       Юра делает долгий выдох, а потом все-таки вытаскивает ладонь из кармана, чтобы ответить на рукопожатие.       — Я Эзус, Бог огня. Но вообще меня зовут Юра.       Чуя удивленно приподнимает брови, потому что Аллен, сучка такая, ни словом не обмолвился о том, что его дружок тоже Бог, а не просто эспер.       Он улыбается:       — Приятно познакомиться.       Юра выглядит настороженным и слегка испуганным, когда оглядывает его с ног до головы. А потом вновь прячет руку в карман, и это так напоминает Чуе его самого в прошлом. Юра перекатывается с носка на пятку, не щадя свои кеды, а потом спрашивает:       — И что теперь?       Они сидят на крыше Холирудского дворца, пользуясь снегопадом: туристы их точно с этой части здания не увидят, а британские монархи, видимо, перекочевали зимовать в Лондон или теплые страны. Охрана Чую волновала мало, они поднялись по стене, когда Чуя коснулся Плисецкого и затащил его гравитацией на самый верх. Юра в благодарность расщедрился на тепло — снег таял задолго до подхода к их макушкам.       С этой точки обзора Эдинбург выглядел совсем маленьким.       Чуя тоскливо вспоминал порт в Йокогаме и воды токийского залива.       Он любил свой город всем сердцем, а потому ужасно скучал.       — Как ты узнал, что ты Арахабаки? — спрашивает Юра.       Чуе не очень хотелось вспоминать эту историю, но с Плисецким планировал быть честным.       — Мне было восемь, когда Арахабаки слился со мной. В отместку он забрал мою память.       Юра кивает, словно в чем-то убедился.       — Три года назад со мной случилось тоже самое. Я стою недалеко от Торнхилла, знаю, что я Бог Эзус, а что было до этого — нихрена. Пусто. Он все забрал.       Чуя никогда не задумывался о том, как это происходило с другими Богами. Просто больше ни с одним знаком и не был, чтобы поделиться опытом.       — Значит, именно так это и происходит. Я бы не отказался тебя встретить в ту пору, — он улыбается и вытаскивает сигареты.       Плисецкий вдруг тянется к нему и поджигает кончик щелчком пальцев. Чуя почти веселится.       — Привычка, — оправдывается Юра. — Мой парень перестал покупать зажигалки.       Неожиданно.       Юра тушуется, словно не хочет на эту тему говорить. А, может, принял Чую за гомофоба. Что весьма странно, учитывая, что он буквально, ну, носит понтовый чокер и портупею. Чую за двадцать три года жизни принимали за кого угодно, но только не за гомофоба.       Плисецкий откашливается и смотрит на Чую.       — Почему? Ну, встретиться со мной почему хотел бы?       — Вот ты сейчас сказал мне о том, что тоже остался без памяти, когда стал Богом. Значит, это система. А тогда мне казалось, что это доказательство, что… я вообще не человек. Сложно верить в собственную человечность, когда не помнишь своего прошлого.       Юра смотрит на него воинственными глазами и кивает.       Он точно знает, о чем Чуя говорит.       Чуя рассказал ему об эсперах. Не только Богах, которые владеют силой, но и про простых смертных. О том, что все они по возможности проходят регистрацию в спецотделе МВД. О том, что правительство старается всех держать под контролем. О том, что есть организации из эсперов. О том, что для мирных жителей от этого не меняется ничего. С Плисецким было легко разговаривать — в силу возраста тот совершенно не фильтровал базар и не тратил драгоценные молодые годы на церемонии. Он очень был похож на Чую в том же самом сопляческом возрасте. Был взрывным и эмоциональным, несдержанным и очень честным. Просто не умеющим лгать, да и не желающим этого делать.       Он с жадностью голодающего задавал вопросы и поглощал ответы, получая, наконец, драгоценную информацию о силе. Расспрашивал о предназначении Богов. И признался тоже со всей честностью:       — Я из-за тебя думал, что мне придется уничтожить все живое.       Чуя даже брови вздергивает в недоумении. То есть он просто бегал где-то в Йокогаме, занимаясь своими делами, а тут маленький Божок себя из-за этого накручивал?       Юра поясняет:       — Нашел скан старой газеты на японском и перевод. Про разборки твоей мафии как раз. Меня немного напрягло, что ты можешь пару десятков суден разрушить за раз.       — Ха, — Чуя веселится, — это были не наши судна. Контрабандисты из соседнего региона. Нужно было их чутка напугать, чтобы не зарывались.       Юра выглядит впечатленным, но все равно хмурится.       — Ты из-за Арахабаки работаешь на мафию?       Ах, вот оно что. Чуя смог, наконец, уловить взаимосвязь.       — Нет, не из-за него. Думаю, для меня изначально не существовало другого пути. Арахабаки просто повезло попасть ко мне.       — Клево он устроился.       Юра расслабляется, но Чуя вынужден задать вопрос, разрушая их маленькую идиллию:       — Как ты спалил свою силу? Почему МВД тебя вычислило?       Юра мнется и откидывается головой на башню позади себя. Вокруг него ореолом сосредоточено тепло — снег растаял, превратившись в лужи.       — Я… кое-что сжег, — отвечает он.       Чуя понимает, что правды он все равно сегодня не услышит. Что ж, кажется, эти двое пацанов — Юра и Аллен — стоили друг друга. Чуя лишь надеется, что тут не замешано убийство, иначе маленькому Богу огня светит плотное знакомство и общение с местным спецотделом.       Ладно. Ничего, у него еще есть время.       Юра принимается играться с пламенем в своих руках. И Чуя замирает. В прошлую встречу он скорее чувствовал жар, чем видел сам огонь. Сейчас же он может рассмотреть языки пламени, и у него внутри все застывает.       Алые всполохи едва заметно отдают малиновым оттенком. Искры переливаются розовым цветом, который рассмотреть можно, лишь зная, на что обратить внимание.       Быть не может.       — Когда ты сказал появился Эзус? — спрашивает Чуя.       Арахабаки внутри рвется ближе к огню. Как в тот раз.       Юра отвечает, гася ладони:       — Три года назад.       Чуя едва не задыхается и хлопает его по плечу, активируя гравитацию. Он подхватывает Плисецкого под локоть, сделав его почти невесомым, и тянет вниз, к спуску по стене.       — Мне нужно в отель, а с тобой мы встретимся завтра.       — Рюноске.       — Накахара-сан?       Чуя смотрит на то, как вино стекает по прозрачным стенкам стекла, когда он кружит бокал в пальцах. Он разлегся на потолке рядом с окном, смотря на ночной снегопад.       — Мне нужен совет.       Акутагава вздыхает, кажется, окончательно смиряясь с тем, что у Чуи больше нет никого на роль друга и шансы избежать этой участи нулевые.       — Не стреляйте в него боевыми патронами, если не уверены, что способность его защитит.       Чуя переваривает информацию, пока не вспоминает их предыдущий разговор. Он взбеленивается за секунду, превращаясь в маленькую ядерную бомбу, готовую разнести все в радиусе километра.       — Дазай в тебя стрелял?!       Акутагава молчит так, что ответ становится очевиден.       — Он учил меня контролировать силу. Чтобы она могла меня защитить.       — То есть он не просто так наставил на тебя пистолет? Хочешь сказать, что у вас был запасной план, а?!       Рюноске кашляет в трубку, и это немного отрезвляет. Чуя перестает полыхать и вздыхает.       — Я не Дазай. И я не собирался стрелять в мальчишку. Дело не в этом.       Акутагава отвечает:       — Я знаю, что вы не Дазай. Давайте закроем тему. Что случилось?       — Ты в офисе?       Потому что Чуя не уверен, что вести такие разговоры в стенах Портовой мафии на данный момент было бы безопасно.       — Нет, был на выездном задании. Сейчас уже двигаюсь… по своим делам.       Чуя пытается прочесть между строк.       — Ты что, на свиданку собрался?       Акутагава молчит.       Чуя аж садится.       — На свиданку с Тигром?!       Тот не выдерживает и возмущенно хрипит:       — Это не свидание!       Чуя счастливо гогочет. Кошмар, эти дети!..       — Хорошо, не свидание. Только гандоны не забудь.       Ему очень хочется ввернуть шутку про зоофилию, учитывая, что новый напарник Акутагавы умеет превращаться в настоящего тигра, но он не чертов сукин сын. Поэтому молчит и генерирует миллион подколов лишь мысленно.       — Так что у вас с этим эспером? — Рюноске ловко переводит тему и заканчивает вопрос новым приступом кашля.       Чуя вздыхает, что вновь приходится говорить о делах. Но он укладывается обратно, расстроенный, что не догадался перетащить на потолок еще и плед с кровати. От окна немного поддувало.       — Ты знаешь что-нибудь о Хомре?       Рюноске отвечает незамедлительно, словно рапорт читает:       — Бандитская группировка в Сибуе. Ее главарем был Суо Микото. Он был единственным зарегистрированным в спецотделе эспером, который мог делиться способностью с другими людьми. Так, собственно, и собрал свой клан.       — Знаешь, какая у него была способность?       — Нет, я не был вовлечен в расследование.       Да, потому что его вел Чуя.       — Босс переживал, что Хомра может стать проблемой. Микото быстро собирал вокруг себя разного рода шпану, но тогда мы не знали, что им нет дела до криминального мира. По факту они скорее запугивали хулиганов на своей территории, не более того. Суть в том, что я во время расследования познакомился с Микото. Его ребята звали его Красным королем. Он был манипулятором огня.       Рюноске сначала ошеломленно молчит, а потом все-таки делает самое логичное предположение:       — Мы уже знаем о случаях идентичных способностей.       Чуя кивает, словно Акутагава может его видеть.       — Да. А еще Микото погиб три года назад. Угадай, когда мой эспер получил свою силу?

***

      Самым важным, на самом-то деле, оставалось только одно.       Чего собирался добиться босс Портовой мафии?       Мори четко озвучил, что Чуя должен лишь посмотреть, что произошло в Эдинбурге.       Мори знал про землетрясение. Возможно, Мори был в курсе про огонь, если датчики спецотдела зафиксировали повышение температуры, когда Юрий сделал что-то, что заставило силу разрастись. Насколько разрушительными могут быть Боги, Чуя знал не понаслышке.       Значит, Мори тоже провел параллель? Он ведь отправил именно Чую. Сотрудника, который вел дело Хомры. Который был лично знаком с Суо Микото.       Вывод напрашивался один: Мори раньше него сделал вывод, что сила Микото возродилась в другом человеке.       Но в чем тогда задача Чуи? Убедиться? Устранить? Перетянуть на службу в мафию? У Чуи болела голова от всего этого. Мори ведь отлично знает, что Чуя не стал бы ставить под сомнение ни один из приказов. Босс был чертовски умным мужиком и первоклассным руководителем — именно поэтому Чуя был так предан. Мори не приходилось прибегать к манипуляциям по отношению к нему, он просто говорил: устранить.       И Чуя устранял.       Без лишних вопросов и сожалений.       Но даже если сила Микото перешла к этому русскому мальчишке, он не был угрозой для Йокогамы. Ведь все, чем занималась мафия, было направлено лишь на поддержание мира в родном городе. Юра находился здесь, в Эдинбурге. И переживать из-за него следовало местному МВД и Ордену часовой башни.       Вот Дазай — гениальный мудила — точно бы распознал все подводные камни. Только он и умел обставлять Мори в этих играх разума. Потому и остался жив, будучи гребаным предателем.       Чуя чертыхается и дергает дверь кофейни, сбрасывая способность. Остатки снега, что не успели скатиться по гравитационному полю, ложатся на плечи пальто. Он снимает его, оставляя на вешалке у входа. Подумав, шляпу снимает тоже. Она находит пристанище на гипсовой голове Прометея, что украшала одну из полок рядом с проигрывателем.       — Добро пожаловать в «Лазарет», — говорит Тики из-за барной стойки. Потом давит лыбу. — Вау, без шляпы тебе лучше. Никогда не испытывал тяги к рыженьким, но готов пересмотреть свои вкусы.       Чуя вздыхает и поправляет хвост непослушных рыжих локонов, лежащий на плече.       — Давай договоримся, — улыбается он оскалом, когда присаживается за барный стул, — ты перестаешь делать вид, что хочешь затащить меня в койку. Потому что: А — твой маленький пацан с драными коленками прирежет тебя во сне; Бэ — когда ты строишь из себя ловеласа, у меня чешутся руки зарезать тебя первым. Ты очень похож на одного человека, которого мне запрещено убивать. А я из-за этого факта очень расстроен.       Тики поднимает ладони в «сдаюсь» жесте.       — Ничего личного, ты просто слишком красив, а я не умею делать комплименты.       Чуя оттаивает и откидывается на спинку стула.       — Просто скажи, что у меня отличный вкус, это поднимет мне настроение.       — У тебя отличный вкус, — говорит он спокойно с легкой улыбкой, и это, наконец-то, выглядит искренне.       Чуя улыбается.       — Спасибо. И давай V60, ты делаешь превосходный кофе.       Тики принимается готовить, а Чуя раздумывает, с чего вообще решил, что у них с Дазаем есть хоть что-то общее? Тики был болтуном, но не злобным. Подшучивал и флиртовал, не пытаясь оскорбить. Он и с Алленом вел себя так же — переругивался с широкой улыбкой, и все это было совершенно не зло. Дазай был иного поля ягодой. Психопат, который затягивает на твоей шее поводок, желая сделать своей пешкой…       За его упокой Чуя молился каждое утро. И каждый день приносил ему новое разочарование.       — Твой кофе.       От голоса Тики Чуя вздрагивает.       — Прости, — собирается он с мыслями, пододвигая к себе чашку. — Не выспался, и голова с самого утра раскалывается.       Тики оглядывает его с макушки до ремня брюк и говорит, указывая пальцем на ладони.       — Ты никогда не снимаешь перчаток. Мизофобия?       Чуя смотрит на свои тонкие, сидящие как вторая кожа, черные перчатки.       — Нет. Просто так у меня больше шансов никому не навредить.       — Но ведь ты используешь гравитацию все равно? — говорит он тише. — Ты всегда в перчатках.       Если бы все было так просто.       — Кожа касается перчаток, и они становятся частью манипуляции, переносят силу на другой объект. Они не мешают и не помогают. Просто гравитация — это не все, что я могу.       В кофейне тишина, не смотря на обеденное время. Рождественские праздники кончились, и туристы сами собой растворились, оставляя Эдинбург одиноким и тихим. Студенты, видимо, вышли грызть гранит науки после каникул.       Единственный, помимо Чуи, посетитель, попрощался и покинул «Лазарет», теряясь в хлопьях снега за окном.       Чуя провожает его взглядом и, подперев подбородок кулаком, отпивает кофе.       — Ты ведь в курсе, что твой пацан преступник?       Тики жмет плечами совершенно безразлично.       — Он и меня случайно соучастником сделал, — и улыбается так, словно это веселая ситуация. — Я нашел картину на помойке, где он ее оставил после кражи. Так и познакомились.       — М-да уж, — вздыхает Чуя, и запускает пальцы в волосы, массируя голову в надежде, что боль отпустит. — Вы та еще парочка.       — Самое веселое то, что расследование о краже картины ведет мой старший брат.       Умопомрачительно. Чуя смеется. Столешница манит положить на нее голову и подремать, но Чуя держится из последних сил и вливает в себя кофе. Немного помогает, когда вкус на остывании становится кислее и бодрит чуточку лучше.       — Ты ведь не знаешь, что Аллен с Юрой и Стайлзом сделали?       Тики поджимает губы.       — Нет. Они так и не рассказали, — и по лицу видно, что он злится из-за этого. — Я почти уверен, что замешан еще один их дружок — Алек. Они быстро скооперировались в шумную разношерстную компашку и отравляют лично мне жизнь. После знакомства с Алеком и началась вся эта сверхъестественная хрень. До твоего появления я и подумать не мог, что они причастны к тому землетрясению.       — Есть догадки? — спрашивает Чуя.       Тики выглядит сомневающимся, и его можно понять. В конце концов, Чуя появился из ниоткуда, озвучил, что он из мафии, вывалил на них информацию об эсперах и спецотделе МВД, попытался поймать их друга…       Чуя добавляет:       — Тики, я в любом случае буду вынужден докопаться до правды. Это мое задание. Пойми, я бы выполнил его, даже если бы мне приказали Юрия Плисецкого устранить.       Тики кивает.       — «Никогда не рассказывай посторонним, что у тебя на уме. Никогда не раскрывай перед чужими свои карты», — цитирует он. — Пьюзо вроде так завещал, а ты выкладываешь все под чистую.       — Итальянцы, — отмахивается Чуя, — это их загадочный менталитет. Мы хоть и зовем себя мафией, ориентируясь на Европу, все еще просто якудза. Мой босс не использует «Крестного отца» в качестве карманной Библии. Скорее «Искусство войны».       — Ты бы, и правда, убил Юру?       Это честный вопрос, требующий честного ответа.       — Если бы приказали. И если бы смог, — жмет Чуя плечами. — Эспер, который не знает до конца своей силы, всегда самый опасный. Эспер, который не контролирует своих эмоций, опасней вдвойне. А Плисецкий похож именно на такого человека.       Кто бы мог подумать, что под маской весельчака и разгильдяя скрывается, на самом-то деле, весьма проницательный человек.       Тики спрашивает:       — И что сделал ты, когда потерял контроль?       — Говоришь так, словно это было единожды. Мой ответ — попытался уничтожить все то, что успел бы, пока не погиб бы сам. Вот, почему я в перчатках, Тики. Это моя иллюзия контроля собственной силы.       — Бог тебя убивает?       Чуя водит кончиком пальца по краю кружки и отвечает:       — Богу просто очень-очень тесно внутри человека.       Их разговор прерывает звон колокольчика, когда Юрий Плисецкий заходит в «Лазарет».       Тики салютует ему двумя пальцами у лба, а потом говорит Чуе:       — Я вас оставлю, хочу подремать в подсобке. Если кто зайдет — свистни.       Потом он, подумав, склоняется через стойку и тихо добавляет:       — Я подумаю о твоем вопросе. Тоже не люблю, когда от меня что-то скрывают.       Чуя благодарно кивает и скатывается со стула, указывая Юре на диванчик в глубине кофейни. Самый прекрасный обзор на окна и вход.       Гребаная профдеформация.       Юра ворчит, провожая Тики взглядом:       — Хоть бы кофе предложил.       Чуя жмет плечами и подхватывает со стойки свою кружку с остывшим кофе. Делает глоток и присаживается на мягкие подушки дивана.       — Удивлен, что он злится?       Плисецкий кривится и падает на стул напротив — спиной и к окну, и ко входу. Чуя ему немного завидует. Этой беззаботности, когда не ждешь снайперского выстрела в спину. Юра бычит и злится.       Арахабаки внутри Чуи в полном восторге.       — Не удивлен. Аллен ему рассказал или ты? — у него такие яростные глаза, что Чуя вздыхает.       Кажется, зря он надеется, что это не убийство.       — Нет, твой Аллен хлеще партизана. — И добавляет: — У тебя хороший друг.       Юра согласно кивает.       Чуя не отказался бы сейчас таких найти.       — Ты хочешь знать о силе?       — Ты вчера рассказал.       — О своей, а не в целом.       Плисецкий подбирается весь, подаваясь вперед, словно так ему будет лучше слышно. Он жует щеку изнутри и волнуется.       — Я искал о ней информацию три года. Тебе-то про нее откуда знать?       Арахабаки рвется к этому пацану, как к родному сыну. Чуя привык игнорировать поползновения и ощущения Бога внутри себя. Потому что чаще всего там клокотала ярость. Арахабаки ненавидел почти всех, принимая за соперников или жертву. Или вторя ощущениям своего сосуда.       Чуя привык всю жизнь ощущать желание уничтожить мир. Он ведь свято верил, что Арахабаки — Бог разрушения. Иного и не подумаешь, когда хочешь разрушить мир. Поглотить его в черную дыру полностью, всю планету.       Потом понял: жажда разрушения основана на иной божественной идее.       Если я разрушу мир первым, его никто не сможет разрушить до меня.       Арахабаки был способом избавиться от самых глобальных катаклизмов.       Запасным планом человечества, когда все полетит в Тартарары.       — Я не сказал, что знаю Эзуса. Я сказал, что знаю о силе, — отвечает Чуя. — Четыре года назад я вел одно расследование. В Сибуе, в Токио, открылся новый бар в истинно британском стиле, — говорит он с дюжей долей ностальгии и обводит глазами темное дерево кофейни. — Он назывался «Хомра». И про него стали говорить. С опаской и благоговением. Потом мы поняли, что это название не только самого бара, но и группировки, которая ей владела. Эспер по имени Микото Суо был манипулятором огня.       Юра оживляется и даже перебивает:       — Как я?       Чуя кивает.       Да, пацан, как ты.       — Он получил свою силу едва ли не в старшей школе. Двое его лучших друзей от него не отказались и стали его помощниками. Один, что был поумнее, стал заниматься организационными вопросами. Он был мозгом. И он открыл тот бар. Второй стал сердцем группировки, вассалом. Я шутил, что он мамочка, потому что он… он просто оберегал каждого из соклановцев, что пошли за Микото. Мафия зовет себя Семьей, но не является ею в привычном понимании. Хомра ею была. Микото был уникальным эспером — он единственный из всех зарегистрированных мог своей силой делиться. Каждый из его клана мог владеть огнем. Те, кого огонь принял.       У Юры расширяются его огромные зеленые глазищи.       — Делиться?..       Чуя вспоминает все это с теплотой и болезненно сжимающимся сердцем.       — Да. У них был ритуал. Микото протягивал горящую ладонь желающему вступить и предлагал пожать ему руку.       Юра лелеет свои ладони, прижимая к груди так, словно его пугает сама мысль.       — А если бы он кого-то сжег? — в ужасе спрашивает он, и Чуя в своем предположении уже сомневается. Плисецкий не был похож на того, кто хотел бы кому-то причинить вред.       — Он и сжигал, — отвечает Чуя спокойно. — Те, кто оставались живы, получали метку клана и силу. Те, чьи помыслы касательно силы были кровавы и лицемерны, сгорали дотла. Не оставалось ничего.       Юра шепчет скороговоркой одновременно с Чуей:       — Ни крови, ни костей, ни праха.       Чуя кивает.       — Это девиз клана Хомра.       — Я не понимаю…       — Тогда не перебивай и дослушай.       Юра затыкается и смотрит извиняющимся взглядом. Чуя очень хочет покурить, поэтому достает сигареты и, не позволяя Плисецкому помочь, пользуется зажигалкой. Сразу применяет силу и ловит дым в капкан гравитации, опуская его в полупустую чашку с кофе. Даже запаха не остается.       — Мое расследование заключалось в том, чтобы понять, помешает ли Хомра деятельности мафии. Все группировки так или иначе пытаются отхватить себе наш кусок: занимаются контрабандой, покупкой незаконного оружия и все такое. Грабежи, мародерство… Мафия создана для того, чтобы взять криминальный мир Йокогамы и Токио под контроль. Если не можешь искоренить преступность, то просто возглавь ее. Все зарвавшиеся группировки рано или поздно либо примыкают к нам, либо уничтожаются на корню. Хомра оказалась не опасна, потому что занималась той же работой, что и Порт, но на своей территории в Сибуе. Мы не стали их трогать, просто подписали пакт о взаимном ненападении.       — Мафия забрала бы их к себе?       Чуя даже фыркает, выдыхая дым.       — Ох, ты просто не представляешь, кто такой Суо Микото, — хотелось бы говорить с меньшим восхищением, но не выходило. — Такого не возьмешь под контроль, и не укажешь, что ему делать. Он был высок, ленив, словно лев. И похож на него тоже. Вечно взъерошенный, спокойный. Настоящий лидер прайда. С необузданной силой ярости и гнева, но с совершенно холодной головой. Там, где он не справлялся с силой, на помощь приходил его вассал. Ему достаточно было только заикнуться, что ему жарко, и его Король успокаивался. Потому что жизнь соклановцев для него была важнее. Микото не был хитрым или ушлым. Он был простым и честным на эмоции, прямо как ты. Но молчаливым. Одного взгляда было достаточно, чтобы все вокруг заткнулись. Его подопечные его обожали.       Они не были с Юрой похожи в привычном понимании слова.       Суо был высоченный, гибкий и сильный, словно дикий зверь.       Юра был пока просто ребенком — львенком, который на любую опасность показывает клыки. Микото так не распылялся, но ему и больше тридцати было.       Юра, наверное, когда-нибудь тоже станет таким.       Если успеет.       — Три года назад вассала Хомры убили, — Арахабаки отзывается болью. — Его мягкость и распахнутое окружающим сердце сыграло с ним злую шутку. Его просто застрелили ночью, а клан не успел его спасти. Тот, кто был укротителем дикого зверя, погиб. И Суо больше не смог контролировать ярость.       Юра вздыхает с каким-то судорожным всхлипом, словно по себе знает эти ощущения. Словно представил, что будет, если человек, который сейчас его успокаивает и гасит, когда-нибудь исчезнет.       Плисецкий ведь такого нашел, да?       — Что с ним стало?       Чуя не отводит взгляда и говорит:       — Его разрушительной силы хватило бы, чтобы уничтожить несколько городов с лица земли. Когда датчики специального отдела, отслеживающего всполохи силы, зашкалили, в Токио и всех близлежащих городах объявили военное положение.       — Чуя?..       — Я его убил.       Плисецкий вскакивает и хочет, словно кошка, начать мерить шагами кофейню, но замирает и каменеет весь. Только плечи дрожат, и температура вокруг повышается. Чуя снимает жилет и остается в рубашке с портупеей поверх. В кобуре нет пистолета. Он ведь знал, что дойдет до этой части рассказа. Не хотелось Юру пугать. Взлохмачивает влажные от тепла волосы и смотрит на ребенка — напуганного и тронутого опасностью.       Чуя решает продолжить.       — Понимаешь, у эсперов использование силы имеет свои рамки. Если человек может видеть будущее на шесть секунд вперед в критической ситуации, угрожающей его жизни, это не спасет, если она проявилась, когда он вошел в контакт с сильнодействующим смертельным ядом. Он не может повернуть время вспять. Все эсперы поддаются законам мира, в котором существуют. Все, кроме Богов.       — Суо Микото был Богом? — понимает, наконец, Плисецкий.       Чуя кивает и топит истлевшую сигарету в кружке.       — Да. Мы никогда не говорили с ним о Богах, он умолчал об этом даже перед самой смертью.       — Но как ты смог убить его?       Чуя помнит безлюдную местность. Пламя огня, не контролируемое больше. Печальный взгляд Суо, который не был другом, но стал объектом восхищения Чуи и в какой-то мере все же хорошим знакомым.       — Он сам позволил. Он просто не защищался, когда я выстрелил ему в голову. Он хотел умереть и был благодарен за помощь.       — Почему?       — Потому что даже Богам нужен человек, который стоит всей жизни. У него был вассал. Отомстить за его смерть стало для Суо важнее жизни. — А потом добавляет: — Арахабаки рвался к нему. Ты ведь тоже чувствуешь Эзуса? У Бога есть свои мысли и желания, он живое существо. Арахабаки обожал Микото, такого же разрушительного и смертоносного, как он сам. С тобой я чувствую тоже самое.       — Почему, если ты Бог предотвращения разрушений?       — Потому что причины у желания уничтожить мир могут быть разными. А способ один и тот же. Я всегда думал, что Микото — Кагуцути. Древний японский Бог огня. Теперь вот раздумываю, есть ли разница между Богами одной способности в разных культурах. Или он один, а мы просто называем их по-иному?       Чуя поднимается и чувствует, что жар от Юры не успокаивается. Он поправляет портупею, чтобы не липла к коже через рубашку.       — Суть в том, — говорит он, — что я убил Микото три года назад. Как раз в тот момент, когда ты стал сосудом. Думаю, Бог просто нашел новое пристанище после смерти Суо.       Плисецкий пытается переварить. Чуя видит все его мысли на лице.       О том, что если кто-то не смог контролировать всю мощь, то не сможет и он.       О том, что он зависим от простого смертного.       О том, что смерть любимого может уничтожить мир.       Плисецкий пугается настолько, что извиняется и убегает прочь. За ним звенит колокольчик и хлопает дверь, когда становится совсем уж жарко. Чуя остается в «Лазарете» один. Он оглядывает кофейню и вспоминает «Хомру». Мягкие диваны и высокие барные стулья, лакированную поверхность барной стойки, старый радиоприемник, гитару вассала в углу, звон бокалов с коктейлями, согревающую и трепетную силу Микото.       Он заходит за стойку и находит виски на одной из полок.       Достает бокал.       Лед звенит по стенкам, а крепкий алкоголь обжигает горло, когда Чуя делает маленький глоток.       Он поднимает бокал и говорит в пустоту, все еще видя перед глазами Красного короля и его вассала:       — Покойтесь с миром, ваше высочество.       И выпивает до дна.       Тики выходит почти бесшумно. А Чуя не выдерживает — сгибается над стойкой. Стакан звенит стуком о дерево, а расплакаться не дает только тупое упрямство. Арахабаки себя не сдерживает и воет рыданиями внутри.       Чуя просто устал терять тех, кто ему нравится.       Тики обнимает его, не притягивая к себе, просто гладя по плечу. Позволяет успокоиться и выровнять дыхание. Касается пальцами ткани рубашки, жесткой кожи портупеи-ножен.       И говорит тихо:       — Спаси его, если можешь.       Чуя очень… очень этого хочет.       Но отвечает, сдаваясь и приваливаясь к торсу Тики своим плечом:       — Я не знаю, как.       Ночь окутывает комнату в синеву. Палец Чуи замирает над контактом Акутагавы. Он так и не решается позвонить.       Грозит ли вообще Плисецкому участь Суо?       Микото всегда казался максимально сдержанным мужиком при всей своей необузданной ярости. Юра же — спичка, которая начинает гореть от любого неловкого слова. У Плисецкого пока нет такого контроля. А сила все та же…       Сдержать ее может только человек.       Тот, кто заземляет.       У Микото это был его вассал.       У Чуи… У Чуи когда-то был Дазай, ставший тумблером не по воле сердца или Арахабаки. Дазая они ненавидели оба. Но у того была способность отменять силу любого эспера, а потому выходить из-под контроля и использовать силу на полную мощность Чуя мог только в его присутствии.       Микото добровольно сдавался под контроль вассала, потому что любил и ценил.       Чуя тоже был бы рад любить, но Дазай делать этого попросту не умел.       Плисецкого, Чуя уверен, заземлял его парень. Богам свойственно втюриваться в тех, кто им помогает.       Чуя вот тоже…       Да что ж за блядство!       Мозг еще не успевает обдумать, а пальцы уже хватаются за мобильник. Длинные гудки звучат всего два раза, пока не раздается веселое:       — Вау, вешалка для шляп, какая честь. А я надеялся, что ты уже умер.       А чего еще он ждал? Чуя поднимается и идет на потолок, прихватив в этот раз плед и подушку с собой.       — А я надеялся, что хоть когда-нибудь ты перестанешь валять дурака.       — Какие глупости. Так было бы неинтересно.       Чуя молчит, потому что не понимает, что вообще хотел сказать. Да у них каждый разговор с Дазаем заканчивается тем, что Чуя неизменно психует и обещает ублюдка убить.       Дазай молчит тоже, и это так непривычно.       Чуя вздыхает и щелкает зажигалкой, развалившись звездочкой на потолке. Молчание прерывается не сразу.       — Ты редко куришь.       Надо же, какие мелочи помнит.       — За последнюю неделю скурил уже пять пачек.       — И что же тебя так взволновало в Эдинбурге?       Кто бы сомневался…       Этот прохвост всегда все знает на пятнадцать шагов вперед. Анго тоже был из числа людей, на кого у Дазая есть свои рычаги давления.       — Этот город заставляет меня молиться о спасении моей души, — тянет Чуя, словно пьяный. Хотя сегодня даже не притронулся к мини-бару перед сном.       Дазай фыркает.       — Да нахуй твои молитвы, мини-мафия. Тебе нужно хорошенько поплакать, пройти курс психотерапии, взять длительный отпуск и заняться сексом не с собственной рукой. Не обязательно в этой последовательности, кстати.       Чуя хохочет, и ему почти спокойно.       — Как хорошо ты меня знаешь.       Возможно, он не хотел этого признавать, но Дазай после ухода из мафии стал чуточку лучше. Словно на него перестала давить вся та чернота, что поглощала его и тянула на дно. Словно, даже будучи психопатом, он мог стремиться к свету.       Было бы куда легче, признайся Чуя, наконец, самому себе, что Дазай никогда не станет его близким человеком. Простить, отпустить, смириться — вот, что нужно было сделать.       Чуя пытался и у него не получилось. Возможно, ему просто нужно чуть больше времени.       — Я знаю тебя наизусть, — отвечает Дазай совершенно не злобно. — Ты маленький глупый коротышка, которому нужно не Исполнителем Порта работать, а устроиться на подтанцовку в Дисней. Ты любишь людей, хотя почти каждый из них всаживал тебе нож в спину. Ты боишься общаться с детьми, даже не понимая, как сильно ты им нравишься, потому что они принимают тебя за своего. Ты влюбляешься исключительно в тех, кто никогда не ответит тебе взаимностью. Ты коллекционируешь дорогущее вино, но совершенно не умеешь пить. Ты покупаешь самые дорогие шмотки и машины только для того, чтобы скрыть от других, какой подзаборной псиной был до вступления в мафию. Тебя тошнит от трущоб, но и богатых чинуш ты ненавидишь всем сердцем. У тебя разгон от веселья до шквальной ярости, как у хорошей гоночной тачки — секунды три, не больше. Ты ненавидишь меня за то, как я поступаю с окружающими, но Мори уважаешь именно за это. Ты заморачиваешься по глупостям и никогда не научишься относиться к другим, как к расходному материалу. Для Бога ты слишком привязан к миру людей. И человечнее многих из них. А сейчас, я уверен, ты сидишь на потолке, потому что тебя что-то напугало.       Чуя пораженно моргает, а потом смеется заливисто, словно ребенок.       Он чувствует себя почти довольным.       — Эй, Дазай, — зовет он, когда снова повисает молчание.       — Чего тебе, мини-мафия?       — Ты счастлив?       На том конце провода звенит оглушительное молчание.       — Ты прекрасно знаешь, что я понятия не имею, что такое чувства.       Да.       Психопат.       Социофоб.       А все равно играет в хорошего парня, чтобы защитить Йокогаму, как и все остальные. Но шагает для этого по головам с королевским величием. Понять его мог только Достоевский.       Униженные и оскорбленные, да?       Чуя говорит:       — Знаешь, я думаю, что тебе идет не быть мафиози.       Дазай спрашивает:       — Так что у тебя случилось? Кризис среднего роста?       Нет, на самом деле не случилось ничего.       Чуя отвечает честно, распахивая всю грудную клетку этому человеку, как и всегда:       — Просто когда ты сам армия и заменяешь собой целый легион, то одиночество чувствуется особенно остро.       Вот и зачем, спрашивается? Чтобы вновь нарваться на насмешки?       А Дазай отвечает:       — Упавший духом, как говорил Мори, гибнет раньше срока. А ты вроде любишь прислушиваться к его словам. Спустись с потолка и ложись спать, мини-мафия.       Он слушается и ложится в кровать, выкинув бычок в окно.       Чуя улыбается, укрываясь и подминая подушку под себя.       — Постарайся не помереть до моего возвращения, скотина. Хочу набить тебе морду.       — Даже наклонюсь ради этого, чтоб тебе удобнее было. — А потом добавляет тише: — Спокойной ночи, Чуя.       — Хорошего дня, Дазай, — отзывается Чуя и вещает трубку.       Засыпает он словно по щелчку пальцев.

***

      — Привет, Чуя, — вместо классического приветствия говорит Тики и салютует ему рукой.       Колокольчик звенит над головой, а чужие взгляды ощущаются почти физически.       — Какой ты смелый, — скалится Чуя весело. — Вызвал по телефону, как доставку пиццы.       Он снимает шляпу, стряхивая с нее белые хлопья снега, и проходит в кофейню, оборачиваясь на всех находящихся там.       Тики выходит из-за стойки, и Чуя очень надеется, что он не полезет обниматься, потому что Аллен, сидящий на барном стуле, от этого явно не будет в восторге. Когда этот пацан подрастет, он поймет, что флирт не всегда связан с сексом, секс с любовью, а любовь с исключительно плотским интересом. Сейчас же его просто съедала детская ревность.       — Не хотел обидеть, ты же понимаешь.       Чуя цыкает на его зубоскальство и слегла шлепает ладонью по груди, вручая свою шляпу и внутренне радуясь от его спертого от удара дыхания.       — В следующий раз голову отгрызу, — мило улыбается он Тики. — Мне как всегда.       — Что угодно для гостя с самыми щедрыми чаевыми, — продолжает балагурить тот и склоняется в поклоне.       Аллен, будь он эспером, точно мог бы замораживать до смерти одним только взглядом.       Чуя оставляет пальто на вешалке и проходит в кофейню, осматривая собравшихся. Юра салютует ему как-то вяло, сидя рядом с парнем в байкерском прикиде. От одного взгляда на его берцы, кожанку и черный шлем позади, Чуя скучает по своему мотоциклу.       Невольно вспоминает, как собирал из-за быстрой или вертикальной езды по зданиям все штрафы, которые приходилось оплачивать Мори. Кошмар, в свои шестнадцать Чуя был чертовым засранцем. Он понятия не имеет, почему босс его терпел.       Здесь же тот самый Стайлз, который точно втянут в мутную историю силы Плисецкого.       И еще двое: взрослый эпатажный мужчина, одетый с иголочки, и молодой юноша рядом с ним. Высокий, симпатичный и слегка перепуганный.       Чуя делает вывод, что это и есть тот самый Алек из компашки этих чертовых «отчаянных домохозяек».       Мистер Эпатаж приподнимает палец.       — Тики, дорогуша, когда ты упомянул злого японского якудзу, ты забыл сказать о том, что он буквально ходячая секс-икона на грани фола.       Аллен вздыхает.       — Я вас всех ненавижу.       Чуе лестно, но вместе с тем он не любит переводить тему. А собрались они тут явно не ради парочки комплиментов друг другу. В конце концов, Тики написал ему с приглашением прийти в «Лазарет», потому что прикинул, что могло произойти.       — Мое имя Чуя Накахара, — говорит он. — С Тики, Алленом, Юрой и Стайлзом я уже знаком. Остальные желают представиться?       Он выдвигает стул и садится так, чтобы было видно каждого. Забрасывает ногу на ногу и поправляет перчатки.       Тики ставит на столик рядом с ним чашку с V60 и отходит, чтобы повесить на двери табличку «закрыто».       Первым подает голос парень Юры:       — Я Отабек, — и поворачивается к Плисецкому, чтобы добавить по-русски: — Ты уверен, что он не хочет причинить тебе вреда?       — Я уже заколебался доказывать вам всем, что не трону Юрия, — на том же русском отчеканивает Чуя, а потом возвращается к английскому: — И попрошу не думать, что, говоря на другом языке, вы сумеете скрыть правду.       Алек присвистывает.       — Сколько языков ты знаешь?       — Достаточно, чтобы вас впечатлить. Ты Александр?       — Да, — отвечает тот, поняв, видимо, что карты пора выкладывать на стол.       — Я Магнус, милый, и очень надеюсь, что ты не врешь. Потому что Отабек — мой сын, а я не хочу, чтобы его первая любовь закончилась кровавой драмой.       — Да хватит вам, заебало уже, — встревает Юра. — Мы говорили один на один. Если бы Чуя хотел меня убить, он бы уже это сделал.       — Вопрос не в этом, — отвечает Чуя. — Вопрос в том, кого убили вы.       И тут же присматривается к каждому из лиц, потому что в кофейне повисает напряженная тишина. Магнус непонимающе хмурится, оглядываясь по сторонам. Находит взглядом Тики и приподнимает бровь. Тики не ведется — молчит, не меняясь в лице. Александр бледнеет. Юра поджимает губы. Стайлз каменеет плечами. Отабек в точности повторяет выражение лица отца, становясь безумно на него похожим.       Аллен замирает с совершенно непроницаемым лицом.       Но он из них всех был самым потрясающим лицемером.       Значит, Тики был прав. Плисецкий, Стайлз, Аллен и Александр.       Чуя улыбается.       — Алек, первым мне задать вопрос тебе? Аллен и Юра прекрасно справляются с тем, чтобы скрывать правду. А еще им повезло, что на них не накопать информацию в интернете. А вот твоя личная почта прекрасно взламывается. Про двойную аутентификацию вы в институте не проходите?       Алек хватается за руку Магнуса.       Тот злится.       — Это личное!..       Чуя перебивает спокойно:       — Тебе же Тики написал. Злой якудза. Все еще хочешь, чтобы первым делом он скинул тебе мои параметры талии и количество кубиков на прессе, милый?       Чуя почти уверен, что в любой другой ситуации они с этим Магнусом нашли бы общий язык. Но он здесь был не для этого.       — Так что, Алек, расскажешь, что ты рисовал мелом в этом переулке? — и кивает на стену напротив. — Я не читал твои личные переписки. Но кое-что из твоих сохраненных картотек посмотрел. «Изгнание души сожженных заживо» и все такое. Интересное и поучительное чтиво. Больше всего мне понравилась тема «Сокрытие от лишних глаз».       И до Магнуса, наконец, доходит, что зверем смотреть нужно вовсе не на Чую. Он разворачивается к Александру и шипит:       — Когда ты это использовал?!       Алек раскрывает рот, хочет что-то ответить, возможно, соврать, но не выдерживает допроса первым все-таки Стайлз. Чуя даже не сомневался: этот парень точно ринулся бы спасать друзей, если бы угроза надвигалась именно на них.       Он выкрикивает, распахивая свои карие Бемби-глаза:       — Это я! Они ни при чем! И Юра ни в чем не виноват! Я… — он задыхается. — Я… я убил одного человека.       Тики роняет кружку, разбивая на мелкие осколки, а Чуя вспоминает про свой кофе и делает глоток.       Отабек хмурится.       — Какого черта, Стайлз? Ты же хотел защищаться.       — А ты учил меня бить! — повышает голос тот. — В первую очередь, это многое говорит о тебе! Ты знал о моей ситуации!       — Никого не смутило, что мою личную почту взломали? — встревает Алек.       Стайлз от него отмахивается.       — Уж в этом ты сам виноват. Взломать почту легко, это может сделать даже ребенок.       — Не может!       — Поздравляю, — Стайлз тянет губы в улыбке. — Значит, вы все были просто отсталыми детьми.       Чуя продолжает наблюдать за их перепалкой и слышит, как матерится по-испански Тики. Аллен шепчет о том, что Чуя их всех развел. Да, у Аллена определенно был потенциал для плохого парня. В кофейне поднимается гомон жарких споров: скандал назревал прямо здесь и сейчас, а Чуе жаль, что из-за его расследования в этой дружной компании теперь все трещит по швам.       Он чувствует, что становится жарче, и понимает, что это нихуя не метафора.       — Юрий! — орет он во весь голос.       Плисецкий уже горит. Огонь ползет по его рукам, подбираясь выше в жажде окутать все тело.        Твою мать! Чуя соскакивает с места, активируя способность, но даже не понимая, как ему останавливать пламя. Гравитация не поможет в такой ситуации!       — Юр.       Отабек просто кладет ладонь Плисецкому на макушку.       Тот в секунду остывает и хлопает своими светлыми ресницами. Все таращатся в ужасе, только Отабек спокойно улыбается.       — Жарковато стало просто.       — Простите, — шокировано шепчет Юра. — Я испугался.       Чуя пораженно смотрит на них двоих. Отабек откидывается на спинку стула, словно вообще нихрена не случилось.       У Чуи перед глазами Красный король и его вассал.       — Я точно запишу Плисецкого на курсы медитации, — вздыхает Магнус.       Юра неловко подбирает ноги, садясь в кресле по-турецки. Он косится на Чую почти виновато.       Тот же просто падает обратно на свой стул и массирует виски пальцами.       — Итак, — говорит он во вновь повисшей тишине. — Стайлз убил человека. Это хорошо.       На него выпяливается несколько пар шокированных глаз.       — Извини? — уточняет Аллен. — Я все верно услышал?       — То, что мне совершенно насрать, кто кого замочил, если это не Юрий?       — Вы не понимаете, — оправдывается Стайлз, — тот человек…       — Мне плевать, — обрывает его Чуя, — или мне повторить еще пару раз?       — Тогда к чему, — Алек ладонью указывает на все их сборище, — все это?       Юра вздыхает, чем привлекает к себе всеобщее внимание.       — Чую интересует только моя способность поджаривать все вокруг. Верно? — уточняет он.       — В точку, — соглашается Чуя. — А на все остальные ваши игры мне совершенно плевать.       — Даже на убийство? — не верит Стайлз и заламывает взволнованно пальцы.       Ну, что за дети.       Наверное, это нормальная реакция среди простых смертных. Любой другой бы ужаснулся, закатил скандал, побоялся находиться с этими людьми в одном помещении.       Но Чуя не был простым или нормальным человеком.       Под его жилетом три ножа и связка патронов.       В его груди грохочуще хохочет Арахабаки.       На его руках литры крови, которую он никогда уже не отмоет.       Под его перчатками кроется возможность создавать черные дыры, чтобы уничтожить всю планету в одно мгновение.       — А теперь давайте начистоту, — говорит Чуя в итоге. — Я сотрудник мафии, которая занимается контролем криминального мира. И вся моя деятельность вертится вокруг опасных эсперов. Черт возьми, все спецотделы МВД по всему миру приходят с утра на работу лишь для того, чтобы защитить простых смертных от сверхсил. Тысячи людей, включая меня, работают для того, чтобы сохранить мир гражданских! И убийство одного единственного человека меня интересует только в том случае, если совершил это Плисецкий. Потому что эспер, убивший человека, заточается в тюрьму особо строгого режима, где давят его силы. Так как Юра Бог, у них не получится этого сделать. Его разумнее сразу отправить на эшафот. Он может совершать преступления только в том случае, если состоит в сертифицированной организации одаренных и это часть его работы. Поэтому отвечай уже, Юрий, — выходит он из себя, — какова твоя роль во всей этой истории? Алек может молчать, я уже сложил два и два. Поэтому просто подтверди мою догадку.       Плисецкий прикрывает глаза, кажется, лишь для того, чтобы избежать взгляда Отабека. А потом говорит:       — Я сжег труп, чтобы Стайлз не сел в тюрьму. И, даже если тебе по хуям, то всем нам нет. Тот мудила избивал его несколько лет. И пришел тогда в переулок, чтобы убить. Я избавился от тела.       Да. Все именно так, как Чуя и предполагал.       Он облегченно вздыхает и шепчет в потолок:       — Ни крови, ни костей…       — …ни праха, — заканчивает Юра за него.       Чуя не слушает дальше, что там говорит Магнус, как вступается за Юру Аллен, как Стайлз вновь перебивает своими оправданиями.       Плисецкий не убивал гражданского.       Вот, что самое главное в этой истории.       При сожжении трупа он активировал силу до такой степени, что его засекли радары спецотдела, но он не совершал преступления в привычном понимании слова.       Шестеренки в голове пытаются решить задачку, чтобы определить дальнейшие шаги.       Плисецкий, очевидно, совершенно не контролирует свою силу, но он уже нашел собственного вассала. Микото со своей силой продержался больше пятнадцати лет, потому что его тумблер был рядом. Если Отабек останется жив и продолжит гасить пламя Бога огня, то из Юры может вырасти сильный и способный эспер. А, самое главное, справедливый и мудрый Бог.       Что теперь Чуя должен делать?       Ехать обратно и дать отчет боссу?       Забрать Плисецкого с собой? Это не поможет, он забастует, как подросток, и разнесет все вокруг.       Привлекать Орден часовой башни? Чтобы они забрали к себе?       Агата в ситуации с Достоевским едва не скинула на Йокогаму ядерную бомбу.       Нет шансов, что Юру устроит такое место работы.       Спецотдел?       Они не берут эсперов с силой устранения.       Из бешеных раздумий его вырывает звук сообщения на телефоне.       Чуя тут же стягивает перчатку с ладони зубами и открывает уведомление.       Он замирает.       От кого: гадкий ублюдочный сукин сын чтоб ты сдох       «Орден делает свой ход, мини-мафия. Прямо сейчас.»       Чуя соскакивает, лишь успевая натянуть перчатку обратно, и орет во все горло:       — На пол! Быстро все на пол!       Самым медленным оказывается Стайлз, сидящий ближе всех к окну. Снайперская мишень. Когда раздаются выстрелы, Чуя закрывает его собой и вспыхивает гравитационным полем. Окно звенит осколками, осыпая все вокруг. Пули застревают в стенах напротив, разбиваются декоративные статуэтки и кружки на кофемашине. Парни лежат на полу, прикрывая друг друга от града стекла и деревянных щепок.       Чуя видит пулю в десяти сантиметрах от собственного сердца, пойманную в ловушку гравитации. Один единственный раздраженный фырк, и она парит в невесомости.       Чуя командует:       — Отабек, не дай Юре разозлиться.       — Почему? — тут же дергается на полу Плисецкий, потому что хочет помочь.       Чуя достает патроны из-под жилета и отпускает из пальцев, заставляя кольями замереть в сторону окна.       — Потому что сейчас моя очередь.       В зубастом стеклянном проеме появляется отряд спецотдела с автоматами.       — Поиграем? — расплывается в улыбке Чуя и запускает патроны гравитацией им по ногам. Спецназ оседает, как подкошенный, а снаружи раздаются звуки сирен. Чуя касается самого большого стола и запускает его в окно, сбивая с ног еще несколько человек в черной форме, чтобы отвести подальше. На улице раздаются крики и гомон. Топот ног, перезарядка автоматов.       — Прости, Тики, — говорит Чуя, — я оплачу.       — Что именно, блять?! — орет тот, затаскивая парней за барную стойку.       — Все, что сломаю, — жмет плечами Чуя и молниеносно рвется вперед через окно с парой стульев, которые сбивают чертов спецназ до того, как они снова начнут стрелять.       Он выпрыгивает на улицу и приземляется на дорогу, оставляя после себя глубокие трещины и грохот земли. Ударяет ступней по каменной кладке и поднимает расколотые обломки в воздух, готовясь к атаке, когда люди с автоматами начинают его окружать.       — О, международный скандал, — лыбится он. — Какая прелесть.       Его держит на мушке десяток огнестрелов.       Чуя держит сотни обломков в воздухе, готовый посоревноваться, кто будет быстрее и стреляет более метко.       Но к нему выходит человек в костюме. И он так внешне напоминает Анго во всем, кроме национальности на морде, что Чуя почти кривится.       — Я секретарь Специального отдела по делам одаренных Министерства внутренних дел Британии. Вы препятствуете задержанию незарегистрированного эспера.       — Я препятствую третьей мировой войне, — отвечает ему Чуя. — Я старший Исполнитель Портовой мафии Йокогамы. Мы официальная сертифицированная организация одаренных, а значит находимся в рамках юрисдикции общего мира. Нападение на меня — это объявление войны Японской стороне договора. Более того, мое нахождение здесь курируется спецотделом МВД Йокогамы. Мне нравится быть дипломатом только в том случае, когда меня не пытаются пристрелить во время расследования.       Бриташка поджимает губы.       И шипит:       — Документы.       — Для начала вы, — отвечает Чуя и за секунду пытается разгадать загадку Дазая в одном коротком сообщении.       «Орден делает свой ход».       Ему удается.       Орден. Не спецотдел.       — Покажите разрешение на захват эспера, его личное дело, подписанное главой вашего МВД, или я сделаю предположение, что Орден часовой башни решил сделать это в обход международного соглашения, — говорит Чуя и замечает перемену в лице напротив. — Вряд ли верхушка МВД будет рада новости, что их секретариат подчиняется сторонней организации.       Мужчина смотрит на него холодным непроницаемым взглядом сквозь стекла очков. Или пан, или пропал.       Дазай мог соврать, чтобы повеселиться.       Чуя никогда не умел хорошо блефовать.       Секретарь спецотдела командует спецназу:       — Опустить оружие.       Обломки дороги опускаются вниз вслед за ними.       — Портовая мафия свяжется с Орденом. Вопрос будет решаться на уровне руководства. Передавайте Агате привет от человека, который не дал ей сравнять Йокогаму с землей.       Потому что самолет с бомбой во время теракта Достоевского развернули только после того, как Чуя собственными руками запихал огромному дракону небоскреб в глотку. С Агатой ему очень хотелось поступить так же.       Но он же сейчас дипломат. Приехал просто, мать его, посмотреть, что тут происходит.       Он улыбается и смотрит, как раздраженный секретарь садится в бронированную машину. Уезжающему автомобилю Чуя машет ладонью. Перекрытые улицы пустеют, когда броники исчезают из поля зрения. Под ногами обломки дороги, осколки стекла от окна «Лазарета», тень от самого Чуи на снегу, разбитая мебель и капли крови.       Чуя вдыхает морозный воздух и достает сигареты.       С глотком дыма все становится как-то получше.       Он стягивает перчатку с руки и набирает сообщение.       Кому: гадкий ублюдочный сукин сын чтоб ты сдох       «Я не буду тебе должен, даже не надейся, скотина.»       От кого: гадкий ублюдочный сукин сын чтоб ты сдох       «О, не переживай, вешалка для шляп, тебе будет за что оказаться мне должным. Или ты во мне сомневаешься?»       В кофейню Чуя возвращается через дверь, игнорируя табличку «закрыто» и разбитое к херам окно.       — Надеюсь, у вас найдется выпить, — вздыхает он, оглядывая полную разруху внутри и перепуганных до смерти парней.       Первым, на удивление, подает голос Магнус. Он поднимается, отряхивая свой блестящий пиджак от пыли с таким видом, словно ничего смертельного не случилось.       — Сейчас организую. Вино, джин или виски?       Чуя смотрит на картину на синей стене. Он все еще ненавидит Достоевского, но отвечает со смешком:       — Водки. Очень много водки.       Магнус сияет улыбкой.       — О, мы определенно подружимся, дорогуша. Тики, доставай уцелевшие бокалы! Сегодня у нас будет небольшая алкогольная пати. Те, кому меньше восемнадцати, не пьют.       В ответ раздается возмущенный вопль Плисецкого.

***

      — Это можно считать за незаконный детский труд? — спрашивает Юра.       — Это как минимум наглость, — вторит ему Чуя. — Я мог бы заказать бригаду ремонтников.       — Нет уж, драгоценные Боги, я ценю только то, что сделано своими руками, — мило улыбается Тики из-за барной стойки. — Кстати, Аллен, у тебя пятно не докрашено справа.       Уолкер рядом разражается бранью.       — Я вообще тише всех себя вел, — ворчит он.       Рядом вздыхает Алек.       — Почему человека убил Стайлз, а ремонт делают все, кроме него?       — Потому что он нравится нашим парням больше, чем мы.       — Мальчики, — орет Тики, — не отвлекаемся на разговоры! У нас всего три дня, чтобы навести тут порядок! Вы никуда не опоздаете, уверяю, Рождество прошло, и эльфы Санте еще год не понадобятся.       Магнус добавляет:       — Александр, можешь не зубоскалить. Рождественские олени тоже сейчас не пользуются спросом.       Чуя вздыхает и косит глазами на барную стойку, где Тики, Отабек и Магнус чинно попивают кофе и наслаждаются взглядами на их слаженную командную работу.       Чуя искренне считает, что Тики имел право ему отомстить. Ну, и компашке друзей своего драгоценного Аллена за то, что они долбоебы и решили, что могут сокрыть преступление. Но это не означало, что он, стоя в строительной робе, не будет ворчать. Она на нем, между прочим, даже не держится! Тики пакостно сообщил ему, Аллену и Юре, что размера ИксЭс для униформы просто не существует. Пидор кудрявый. Тики не был похож на Дазая, но был той еще сукой. Чуя им почти восхищался.       Он натянул поверх футболки спадающую лямку комбинезона и продолжил красить стену.       Окно поставили сегодня утром, а потому половина стены пришла в полную негодность. Плюс следы от пуль.       Вечером приедет оплаченная Чуей мебель и новая посуда.       От запаха краски хотелось чихать.       Не выдержал в итоге Юра.       — Будь здоров, — отвечает Чуя.       Плисецкий чихает еще раз.       — Будь умнее и не сжигай больше трупы, — говорит ему Аллен.       На очередной чих реагирует Алек:       — Будь милосерден к рабам твоим смиренным.       — Да вы заебали! — Юра так раздраженно взмахивает рукой, что синяя краска с кисточки попадает на всех разом.       Чуя чувствует мокрое пятно на своей щеке и делает глубокий вдох. Не разразиться матом ему мешает вновь сползающая с бедер ремонтная роба.       — Мог прийти в своем, — замечает Аллен.       — Точно, — кивает Чуя и продолжает красить стену. — Костюмы на заказ шьют именно для таких ситуаций.       — Мне кажется, ты можешь проработать свои комплексы по поводу бедности в детстве с психотерапевтом, — миролюбиво говорит Алек. У него на носу пятна синей краски, и на нем единственном комбинезон сидит нормально, потому что он чертова шпала.       Аллен ржет, как свинья последняя, а Чуя прикидывает, почему Дазай решил, что он нравится детям. Пока что все дети, с которыми он знаком, отравляли ему жизнь и портили настроение.       — Готов поспорить, что у тебя есть отдельный этаж для дорогущих тачек. Как в Форсаже.       Они сговорились против него, что ли?       — У меня нет отдельного этажа для тачек! — ворчит Чуя. — Только гараж! Я что, по-вашему, Хью Хеффнер?       — Сколько у тебя автомобилей? — мило интересуется Юра.       Чуя сопит.       — Три гоночные машины, один бронированный внедорожник и спортивный мотоцикл.       — Ты хуже Хью Хеффнера, — резюмирует Алек, а Чуя радуется тому, что умолчал о ярко-малиновом цвете своего Кавасаки Ниндзя.       Ладно. Может быть, у него действительно было несколько комплексов.       Но это не значит, что малолетки имеют право над ним насмехаться!       И все же… Чуя оглядел их компанию и вздохнул.       И все же ему нравились эти ребята, стоящие друг за друга горой.       Юра подает голос, когда они осторожно снимают картину и начинают красить стену. Кажется, Тики специально купил другой оттенок синего, чтобы продлить их наказание как можно дольше.       — Так я, получается, вне опасности? Спецотдел не станет за мной гоняться?       Аллен и Алек тоже навостряют уши.       Чуя кивает.       — Верно. Дело в том, что один мой не очень хороший знакомый очень любит совать нос в мои дела. А еще помыкать людьми.       — И как это связано со мной? — не догоняет Плисецкий.       Напрямую, думает Чуя.       — В спецотделе Йокогамы работает эспер, чья способность позволяет стирать улики совершенных преступлений.       — Серьезно? — Аллен присвистывает. — Какое наглое читерство. Такого даже в покере бы не простили.       — Погоди, — Алек единственный, кто улавливает суть, — ты попросил этого эспера стереть улики преступления Стайлза?       Вообще-то, Чуя ничего не просил. Попросить успел Дазай, который, наверняка, придумал, как поинтереснее можно испортить Чуе жизнь. Дазай, как и всегда, надавил на Анго, а тот отдал распоряжение.       — Да, улик преступления для полиции, спецотдела, Ордена и всех остальных попросту нет, а, значит, нет и улики в виде проявления силы Плисецкого. У спецотдела больше нет доказательств, что хоть что-то вообще произошло несмотря на то, что все об этом помнят. Им нечем крыть. Для задержания больше нет мотивов, имени Юры они так и не узнали. Они и пришли на задержание-то лишь потому, что отследили меня.       И, Чуя подозревает, наводки им тоже дал Дазай. Просто чтоб вывернуть все в свою пользу — теперь Чуя ублюдку должен. И должен по-крупному.       Но злиться из-за этого почему-то не хотелось. Возможно, он просто потихоньку начал смиряться с тем, кем является Дазай.       — Так и Стайлза никто ни в чем не обвинит, даже если кто-то объявит его бывшего в розыск?       — Да, — кивает Чуя. — Расследование могут завести, но с вами не соотнесут, потому что улики стерты. Вы все в полной безопасности.       Юра и Алек выглядят шокированными и благодарными одновременно. Аллен драматично хватается за сердце.       — Можно я тебя обниму?       — Тронь меня, и умрешь.       В ответ Чуе раздается многоголосый хохот. А он старается не улыбаться. Ну, просто чтобы не выдать, что вообще-то эти дети ему немного нравятся. Они дурные и дикие, творят положенную им по возрасту ебанину. Учатся дружить и строить отношения.       Чуя в их возрасте ломал самого себя, чтобы вылепить то, над чем они так нагло смеют насмехаться. Он учил языки, стрельбу, боевые искусства, ножевой бой, стратегии и тактики, науки, этикет… У него не было время на дружбу. И теперь он пытается сблизиться хотя бы с Акутагавой, решив, что, будучи оба сломанными и преданными Дазаем, они найдут хотя бы что-то общее.       Чую когда-то притащили в мафию силой, удерживая в кандалах.       Акутагаву — манипуляцией, где разменной монетой стала его младшая сестра.       И вот они здесь — Исполнитель и Чистильщик Портовой мафии. Преданные, поломанные, довольные своей жизнью почти полностью. Вырвавшиеся из трущоб и проложившие себе путь трупами и упрямством.       Чуя активирует способность и докрашивает стену под самым потолком, уже не обращая внимания на глупые шуточки.       А потом раздается звонок, которого он так ждал.       Поэтому выходит на улицу как был: в строительной робе, с нелепым пучком на голове. Без портупеи-ножен и чокера. В старой футболке, которую после бесконечных лежаний на пыльном потолке уже не спасти.       Он отвечает на звонок.       — Босс.       — Здравствуй, Чуя. Ты закончил расследование?       Чуя присаживается прямо на тротуар, зияющий разломами, и смотрит на то, как рабочие пытаются привести старинную плитку в порядок. Спасибо специальному отделу, которые взяли ремонт улицы в свои руки.       — Да, я закончил.       И отчитывается обо всем.       О Юрии Плисецком, который стал перерождением силы Суо Микото.       О человеческой жертве, которая совершена гражданскими.       О том, что секретариат местного спецотдела совершил ход, нарушив пакт о ненападении.       О том, что причастен Орден часовой башни.       Мори усмехается после.       — Почти уверен, что один наш общий знакомый приложил к этому руку.       Чуя не имел привычки врать боссу.       — Да, у Дазая есть один безумный план. И я… — он прикуривает и делает глубокую затяжку. — Я почти уверен, что мы должны его рассмотреть. Сами мы с силой Плисецкого не справимся, если она начнет выходить из-под контроля.       Босс молчит.       Ждет продолжения, объяснений или просто раздумывает — Чуя не знает. У Мори и Дазая были свои терки. В конце концов, они оба были чертовски похожи в своей манере. Пока Дазай был его правой рукой, они с Мори все никак не могли смириться, что не выходит у них обставить друг друга в «шахматных партиях».       Чуя же всегда считал, что невозможно выявить победителя, когда оба играют черными фигурами.       Теперь, когда Дазай предал и сбежал на «светлую» сторону, им с Мори стало куда легче находиться на игровой доске.       — Отличная работа, — говорит в итоге босс.       Чуя отвесил бы свой привычный поклон на одном колене, стой Мори перед ним.       — Спасибо. Завтра же вылетаю обратно в Йокогаму.       — Хорошо, работа тебя заждалась.       Чуя, боясь услышать короткие гудки, все-таки не выдерживает:       — Босс!..       — Да, Чуя?       Черт, что он вообще себе позволяет?       — Простите. Могу я задать вопрос?       — Спрашивай, конечно, — спокойно отвечает тот.       Чуя выдыхает дым и смотрит на серое небо Эдинбурга, на его могильные шпили и чертовски скучает по родному городу.       — Почему вы все-таки отправили на это задание меня? Вы ведь куда раньше догадались о силе Плисецкого.       Мори, судя по голосу, улыбается.       А Чуя ждет какой угодно ответ, но не тот, что дает ему босс.       — Мне показалось, что ты захочешь еще раз встретиться с Красным королем.       И так тяжело сдержать эмоции в себе. Арахабаки искрится в груди счастьем. Ощущается это легкой щекоткой.       Чуя искренне произносит:       — Спасибо.       — Через два дня жду тебя в офисе, Чуя.       И он отключается, оставляя Чую с пустой головой, ощущением полноты в сердце и пониманием того, что Мори все еще тот самый человек, которому он присягнул на верность восемь лет назад. Через два дня его вновь ждут бумаги, контрабандисты, зарвавшиеся эсперы. И точно вернется гребаный Достоевский с очередным планом по уничтожению всех одаренных.       Снова будут терки между «белыми» и «черными», где мафия и детективное агентство будут совать друг другу палки в колеса, потому что так заведено. И закроют глаза на то, что все они по факту следуют одной единственной цели — позволить мирным жителям спать спокойно.       Но это будет лишь через два дня.       А пока он поднимается, смотрит на сверкающее новизной окно.       И возвращается в «Лазарет».

***

      Чуя накидывает пальто на плечи, когда заходит в аэропорт.       У него в кармане документы, последняя сигарета в пачке Голдэн Бата, упаковка нового лекарства от плеврита и бесконечные сообщения в чате «Униженных и оскорбленных».       А потом замирает, потому что видит недалеко от стойки регистрации двоих.       Ха. Приехали все же.       Юра оборачивается и замечает его первым, поэтому машет рукой. Тики вторит ему следом. Чуя подходит к ним с улыбкой. На нем снова рубашка от Тома Форда, костюм-тройка, сшитый на заказ, портупея, чокер, идеально начищенные челси и любимая черная шляпа-трилби.       Он ставит дорожную кожаную сумку на пол, чтобы отбить Плисецкому пять. Тот искрится ухмылками и яркими зелеными глазами сквозь падающие на лицо светлые пряди волос.       — Уезжать, не попрощавшись — это плохой тон, а ты вроде пиздел, что весь такой соблюдаешь этикет, — ворчит он.       Чуя натягивает ему на голову леопардовый капюшон от худи и слушает возмущенные вопли.       — Куда я от вас денусь, ебанаты? — почти нежно интересуется он, когда Плисецкий выпутывается из плена собственной одежды. — Каждый раз, когда я удаляюсь из вашего общего чата, вы добавляете меня обратно.       Юра фыркает, довольный своей авантюрой.       Чуя же вытаскивает из сумки свое портмоне.       — Слушай. Я знаю, что справляться с Богом сложно. И силу контролировать тоже…       — Я справлюсь, — тянет Юра. — Не надо меня опекать.       А ведь Чуя именно этим все время и занимался. Искреннее уважение к Микото перекинулось на бедного Плисецкого со всей мощью заботы, на которую Чуя только мог быть способен.       — Только обещай не делиться силой со своими дружками. Серьезно, пацан, добром дело не кончится. Вы и без того та еще криминальная тусовка. Не хочу оказаться в ситуации, когда буду вынужден останавливать вашу кровожадную банду.       Юра фырчит, словно кот.       И говорит:       — Спасибо за все. Я долго пытался найти ответы на свои вопросы, а ты…       — А я просто следовал приказу босса, не обольщайся.       Плисецкий в его холодный тон, конечно же, нихуя не верит. Он подпихивает Чую бедром. Приходится положить ладонь в перчатке на его лохматую макушку.       — Только запомни одно, — говорит Чуя и вытаскивает, наконец, из портмоне то, что искал. — Ты, и правда, можешь справиться самостоятельно. Но жизнь есть жизнь. Отабека когда-нибудь может не оказаться рядом. Или тебе снова захочется кого-нибудь защитить. Когда сила перестанет становиться контролируемой или тебя прижмет спецотдел, вспомни о запасном плане.       — О чем ты? — не понимает Юра, а Чуя протягивает ему визитку.       — В мафию звать тебя бесполезно, — вздыхает он, — а вот сюда — легко.       Он тыкает пальцем в визитку, где значится: «Вооруженное Детективное Агентство».       И контакт директора — Юкичи Фукудзава.       Ведь не было ни единого шанса, что план Дазая не сработает.       — Если Портовая мафия отвечает за мир в Йокогаме ночью, то ВДА — днем. Это две стороны монеты. Но директор агентства эспер, чья способность позволяет всем его сотрудникам контролировать собственную силу в идеале.       Возможно, это тоже повлияло на Дазая, который попал именно под их крыло после побега из мафии.       Юра пораженно таращит свои глазищи и с придыханием спрашивает:       — Погоди, почему тогда ты не там?       Чуя улыбается.       — Поверь, я на своем месте. Там, где и хочу быть. Даже с вытекающими рисками.       Плисецкий раздумывает, а потом кивает и прячет визитку в карман. Он отходит в сторону, просто потому, что Тики, галантно дав переговорить им с глазу на глаз, подходит ближе.       Чуя растягивает губы в ухмылке, глядя на мужчину напротив. И не бесят его почему-то ни рост, ни цвет глаз, ничего.       Тики спрашивает:       — О тебе есть, кому позаботиться?       О, ну, серьезно?       — Это звучит слишком драматично даже для тебя.       Вместо ответа Тики притягивает его к себе. А Чуе не хочется сопротивляться. Он позволяет себя обнять, прижимаясь к широкой груди лучшего бариста в его жизни.       И отвечает тихо:       — Я научился заботиться о себе сам. И, знаешь, я буду скучать по твоему кофе.       — Двери «Лазарета» для тебя всегда будут открыты.       — Конечно, я ведь умею взламывать замки.       Отстраняются они оба с легкой неохотой. Рука Тики так и остается греть его бок. И в этом настолько нет подтекста, что Чуя чувствует себя счастливым. Это очень похоже на то, что обычно называют дружбой.       — Присмотри за ними, — просит Чуя, глядя в карие глаза снизу вверх.       Тики серьезно кивает, а потом подхватывает его ладонь и оставляет джентльменский поцелуй поверх черной кожи перчаток на тыльной стороне его ладони.       — Только при условии, что ты никогда не станешь слушать никого, кто посмеет упрекнуть твой вкус.       Чуе лестно. Он все-таки делает шаг назад.       — Разберитесь с картиной. Этот вопрос силы эспера спецотдела не решили.       — Я помню. Мы с малышом придумаем что-нибудь.       Чуя ищет глазами Юру, но тот уже испаряется. Возможно, он пока слишком мал, чтобы научиться прощаться.       Тики тоже делает шаг спиной назад. А потом и вовсе разворачивается, чтобы уйти. Его скрывает толпа пассажиров, а Чуя смотрит ему вслед, выхватывая взглядом, когда тот приобнимает за плечи Плисецкого у самого выхода.       Оператор объявляет начало посадки на его рейс.       Чуя мысленно прощается с Эдинбургом и, подхватив свою сумку, движется в сторону стойки регистрации.       Они все еще увидятся, Чуя уверен.       Потому что Тики готовит потрясный кофе.       Потому что Аллен обязан не ступить на кривую дорожку.       Потому что Отабеку нужно научиться быть вассалом.       Потому что Стайлз может оказаться перспективным хакером при его складе ума.       Потому что Алек и Магнус, определенно, занимаются контрабандой раритетных книг и владеют навыками, которые лично Чуе могут оказаться полезными.       Потому что Юре Плисецкому предстоит из маленького принца вырасти в могущественного Красного короля.       А Чуя Накахара очень хочет стать этому свидетелем.       Уже проходя на досмотр, он звонит Акутагаве.       Тот берет трубку сразу, как и всегда.       — Накахара-сан?       — Рюноске, раз уж работа у меня начинается только завтра, как смотришь на идею составить мне компанию и сходить в один бар сегодня вечером? Можешь даже Тигра прихватить, если он обещает не оставить шерсть на моем пальто.       Акутагава сражен наповал, а Чуе очень хочется видеть его выражение лица.       Он прокашливается в трубку, а потом все же отвечает:       — Есть какое-то конкретное место?       Да. Есть.       — Я давно не заглядывал в «Хомру».