Ежедневник

      Мимолётная обманчивая тишина зависает над полем недавней брани. Очередная война несёт лишь усталость и немой вопрос «зачем». Кто начал её на этот раз? — впрочем, едва ли это имеет значение для того, чтобы умирать и уходить в землю, в заботливые объятия Матери. Но разве она не ждёт их, чтобы их жизни обрывались мирно и спокойно?       Вертен устало закрывает глаза. Он стар и опытен, ветеран множества столкновений, и когда война приходит, его без раздумий забирают снова. Не то чтобы он действительно был против или мог что-нибудь решать, чтобы отказаться. Однако...       Тягостные мысли давят будто камни. Они не плывут спокойно, но тяжёлыми цепями сковывают душу. Эта война станет для него последней — он чувствует это. Но старому воину почётно умереть на поле битвы, разве нет? Почему же тогда ему так тоскливо? Почему он вообще позволяет каким-то эмоциям пробиваться наружу, если должен делать всё, чтобы подавлять и отрицать их?       Но он возвращается домой — мысленно, разумеется. И он видит перед собой спокойные мудрые глаза каменщика. Здесь и сейчас, стоя на пороге смерти, Вертен может себе признаться, что симпатия и привязанность давно стали большим, тем, что низинные народы звали любовью. Ведь Цалсар стал так важен, и без него душа и сердце Вертена томились, снова и снова стремясь к храму, где ждал его возлюбленный, странным образом не отвергнувший его.       Вертен не сомневался, что Цалсар давно всё разгадал и понял. Увидел запретное и недостойное в сердце сурового кузнеца. Любовь — глупость и выдумка, настоящий дверг должен отрицать её и гнать слабость, но Вертен... Как мог и как умел, стараясь не навредить, отдавал Цалсару то единственное, что имел сам. И почему-то каменщик принимал его, и сейчас, стоя на пороге смерти, Вертен думал, что мудрый могущественный жрец отвечал ему зеркальным, совершенно искренним чувством. Как удивительно и в то же время горько.       Он прожил хорошую жизнь. Вместе с Цалсаром разделил множество тёплых моментов, которые теперь надёжно хранил в своём сердце. Перебирал, будто драгоценные чётки, и тоска накатывала волнами. Почему же его народ решил, что любовь это слабость? Почему отрицает её и запрещает? Если она на самом деле сила. Надежда и что-то, что наполняет теплом и пробуждает лучшее, что есть в душе. Впрочем, кто Вертен, старый вояка, чьи дни сочтены, такой, чтобы ставить под сомнения многовековой устав?       Но стоя на пороге смерти, он чувствует, что скучает. Чувствует, что сожалеет. Цалсар подарил ему четырёх сыновей, множество мгновений вместе, когда они, прячась и скрываясь ото всех, встречались в тайном месте. Но могли ли они стать настоящей семьёй? Так, как принято у низинных народов, или всё было обречено с самого начала? Впрочем, теперь это было совершенно неважно. И Вертен долгим взглядом всматривается в темнеющий горизонт.       Над полем битвы медленно опускается ночь. Последняя и самая длинная ночь в его жизни. И Цалсар больше никогда не узнает, как сильно старый, глупый кузнец любит его.