Ежедневник

      Болезненное шипение и всхлипы привлекают внимание Рига. Он хмурится, входя вглубь своего чертога, и взгляд его цепляется за съёжившуюся фигуру. Болезненно худое тело Хведрунга напряжённо сжалось в беспомощный комок на скромной жёсткой постели Стража; худая ладонь накрыла выступающий живот, а второй рукой он слабо сжимал шкуру. На бледном лбу выступили крупные капли пота, и он тяжело дышал, морщась. Рожать ему ещё было рано, а оттого тень беспокойства отразилась на всегда бесстрастном лице третьего сына Игга.       Его связывали странные отношения с безумцем. Тогда, когда все насмехались над ним и жестоко оскорбляли, Риг принимал его. Тогда, когда другие смели брать его силой, осеменять и унижать, Риг не посмел притронуться до тех пор, пока Хведрунг сам первым не оседлал его бёдра. И едва ли Отец Гномов мог сказать, что любил безумца, на которого все взирали с опаской и презрением как на прокажённого, но странная привязанность притягивала к покалеченной, надломленной во многих местах личности. Желание позаботиться и успокоить, хотя бы просто быть рядом.       Хведрунг чувствовал это. Поэтому сам снова и снова возвращался к Ригу, побитый и униженный пёс. Шипел и злился, плевался ядом, но бесстрастная скала была способна выдержать удар, тем более что запал безумца всегда иссякал слишком быстро. И он оставался, находя в тени Рига безопасное место.       А потом, чувствуя стыд и веру в необходимость заплатить за чужую доброту, он отдал своё тело. И возможно, Ригу не стоило принимать этот дар, но он не был искушён в отношениях с другими и распознании знаков, а потому понимание пришло к нему гораздо позже. А вместе с ним к Хведрунгу пришло осознание, что он в очередной раз понёс. Однако в этот раз всё же всё было совсем не так, как во все разы предыдущие. И Риг попросил его сохранить дитя, а Хведрунг не захотел ему отказывать.       И вот теперь они были здесь. И Риг осторожно приблизился, остановившись у кровати, неловко коснувшись рыжих взмокших прядей, окликая страдальца. — Что с тобой? — в грубоватом низком голосе послышалось беспокойство, и Хведрунг трогательно нахмурился, а затем прерывисто вздохнул. — Больно… — пробормотал едва разборчиво, шевеля пересохшими губами. — Никогда такого не было.       Растерянность мелькнула в тёмных глазах Рига, и он беспомощно посмотрел на любовника. А затем свёл брови на переносице, и уверенно, но аккуратно подхватил его на руки. Хведрунг пришёл в нужде в его дом, ведь это было безопасное место, но Риг не мог просто взять и бросить его в таком состоянии. Ему нужна была помощь, и могучему Стражу никто не откажет в ней. — Что… что ты делаешь? — Хведрунг всхлипнул, обнимая живот, обессиленно уперевшись виском в его плечо. — Мать сведуща в травах и отварах, и в целебных рунах. Она поможет тебе, — коротко ответил Риг, решительно выходя из дома. — Она не посмеет навредить, пока я буду рядом, — опередив возможные сомнения, добавил он, и оставив скупой поцелуй на рыжей макушке, твёрдо и решительно пообещал: — А я буду рядом.       Хведрунг болезненно, устало и уязвимо всхлипнул. Его тело задрожало, и он прижался ближе к твёрдой груди Отца Гномов. Никто не был с ним так осторожен и внимателен, но ему хотелось верить, что за все свои страдания он всё-таки заслужил хотя бы немного покоя в чужих руках.       Благородный непоколебимый Страж не обманул его, и под его суровым взглядом Фрия не посмела отказать побратиму мужа. Осмотрела его и написала целительные руны. Напоила успокаивающим отваром, и боль отступила. И пришёл такой редкий и недостижимый покой, и Хведрунг уснул, а Риг остался сторожить его покой. Хаотичная природа хримтурсена вступала в конфликт с упорядоченной энергией благородного аэсира, и из неё проистекала боль. Ведь Хведрунг и Риг были совершенными противоположностями — и ни один из случайных любовников и любовниц не отличался от безумца так сильно, как Страж. Оттого и было его страдание, способное вернуться и повториться опять. Не то чтобы, впрочем, Хведрунга это пугало.       Риг был единственным, с кем всё было совсем иначе, чем с другими. А потому безумец тянулся к нему. И ради него готов был стерпеть любую боль.