30 декабря 1904 года. Царское Село. Каэнрийская Империя.
Наконец дети со Вдовствующей Императрицей вернулись в родное Царское Село, произошло это ещё осенью, опасность вроде спала да вроде бы намека на новую и нет. Ну, в чем проблема вернуться в место где детям намного лучше, где люди все знакомые, обстановка и особенности? Проблемы нет... Вроде бы. В Царское Село на пару часов вернулся и Государь. По факту он должен был спраздновать Новый Год с семьёй и он бы с радостью это сделал, да вот только ему не позволяет его обязанность Главнокомандующего. На фронте начинается «жара». Натланцы стали бежать за имперской армией и кажется они даже объединились. Пришлось конечно в связи с этим планы пересмотреть и значительно отступить, к огромному сожалению, но трудно было назвать это каким-то поражением. Людей не потеряли и узнали много нового, наверное даже наоборот всё в плюс, силы то можно собрать с собой те, что прибывали со всех уголков родного Отечества из-за мобилизации. Но даже такие позитивные и не очень настроения не давали отлучиться Императору от своих обязанностей. Не заметил кое-чего и всё! Фронт посыпался! Потому даже такая маленькая встреча с семьёй перед праздником стоила очень многого. При встрече Императрица сына конечно расцеловала. Та за него переживала так, что вот-вот и могла даже поседеть не на радость себе же. Та конечно того провела к столу на завтраке, где уже сидела Принцесса Виктория и Принц Эрен. Дети тоже были рады встретить родителя, они то тоже очень переживали и скучали! Не было вот только Принца Натаниэля и Цесаревича Ларса. Один был опять на фронте с отцом, юный Принц выезжал туда теперь не очень часто, западный фронт стал тоже более таким ожесточённым да и отцу как назло назначили командование элитными войсками, собственно следить за таким любопытным ребёнком как Натаниэль, было безумно трудно. Что же касается Цесаревича.. Во дворце он был, но мальчик опять захворал. И нет, это не было очередным приступом страшного недуга. Совершенно нет. Просто мальчишка погулял в зимнюю пору без шапки и шарфа. В общем, семья была очень поделена. Что не есть конечно хорошо, для такой семьи. И вот за столом, Императрица конечно же стала расспрашивать сына о том да о сëм. А в рассказах о быте семейном ей помогали внуки, добавляли что-то к истории, дополняя картину. — Ну, Ники, скажи, в пользу нашу дела идут иль нет, неужели ты позволишь войне так сильно затянуться... — Обеспокоенно попросила Фрэнсис-Дагмара, держа руку на сердце. — Я сам желаю поскорее всё закончить, да видимо сами враги и не хотят этого. С радостью я бы вернулся домой, но видимо нужно подождать ещё полгода. — Произнёс Кэйа, тянясь к хлебу с маслом и икрой. — Полгода?! — Удивлённо воскликнула Принцесса Виктория. — Милая, войны порой идут и десятилетиями. Были даже и столетние. Годовая война уже счастье... Ох... Ники, ты бы задержался, вечером же Натаниэль с Дилюком приезжает на празднества. С детьми бы время провёл хоть, столько не видят тебя! Ну, молю тебя попроси чуток времени да и вообще ты же там главный, а не они! — Не могу, мамá. Каждая минута на фронте важна. Будь моя воля, я хоть на неделю остался. — Ники-Ники... Дилюк говорил ты с ним общаться меньше стал, что у вас случилось то опять? —... — Долго Кэйа не отвечал на вопрос матери, но после вздохнув, достал из внутреннего кармана тужурки то самое письмо от Короля Мондштадтского и сунул матери. Та читать вслух не стала, видно всё плохо уже даже по лицу Кэйи, да и при детях такое зачитывать нельзя. Бедные страдать будут от этого потом! Прочитав, Вдовствующая Императрица перекрестилась и вернула письмо сыну: — Ох, Господи помилуй... Не верь ты оболдую этому старому, сам знаешь же его! На старость лет героем заделался и лезет куда-то... — А вдруг правда всё, мама. Может допрос устроить... Этой. — Дурью не майся, не дай Боже по всему этому убивался. Никто тебя не бросит, тебя все любят, недолюбленный ты мой. — Может ты и права. — Краткое ответил Государь, отпивая остывший чай. Пора действительно перестать слушать этого проклятого старика и быть верным сердцу. Врёт эта гниль и других подставляет, на радость Королю Кэйа оказался человеком просто хранящим всё такое в себе. Сколько человек этот творил пакостей на сердце Кэйе, а тот всё верил, что Крепус просто недопонят многими. Кэйа прощал ему многое, но оказалось это сделало только хуже. — Права я всегда, мой дорогой. Всех и вся насквозь вижу. — А... А вы про кого? — Спросила удивлённо Виктория, уплетая любимую кашу. — Да так про дураков эдаких, милая моя. Не слушай нас, ешь спокойно и не мучай голову свою. — После просьб бабушки, Виктория вздохнула и продолжила есть. Ей конечно было безумно интересно что там за бумага и о чëм именно говорят взрослые, но раз нельзя так нельзя. Может быть потом узнает? — А ты нам приготовил подарки на Новый Год, просто раз ты уезжаешь и не проведешь с нами праздник, то получается и подарков нам не будет от тебя даже если мы хорошо себя вели весь год? — Поинтересовалась всё та же всеми любимая Вики, посмотрев на такого усталого родителя. — Почему это? Я приготовил и обязательно передам ваши подарки Деду Морозу, он ночью вам и подложит подарки под ëлку. Стыдно мне будет вас оставить без заслуженных подарков и так с вами практически не вижусь. Ладно, сидите пока тут, а я пожалуй схожу к нашему больному. Я обязательно вернусь ещё к вам, не переживайте раньше времени. — Государь покинул стол под вздохи Императрицы и хлопки в ладоши от Эрена, тот видно был очень рад подаркам, но показать на лице свою неотразимую улыбку не мог. Он запихал в рот кусок хлеба с икрой и маслом. Ну, таков наш весельчак. Пройдясь чуть по родному дворцу и не заметив всяких изменений, Кэйа тут же услышал у двери Наследника Цесаревича звуки игрищ. А что же там было? Больной простудой Наследник игрался с любимым боцманом Деревенько, прыгал, бегал тренировал удары на «дядьке». Так и был слышен хохот юного Цесаревича. Но тут, когда оба услышали, что кто-то приблизился к двери, сразу вернули всё на место, Ларс улёгся в постель свою, Деревенько уселся на стул у кровати Наследника. В комнату как раз зашёл Кэйа. Император, зайдя в комнату, увидел перья на полу, видно от подушки. И был бы рад он тому, что ребёнок забавляется, ну, Кэйа сам в детстве был не прочь пошалить, да вот только Ларс гемофилик. И сердце у Государя прихватывало при любой внезапной активности сына. Решив не портить настроение, Кэйа сделал вид что ничего не заметил, после он попросил боцмана уйти, а сам сел рядом с постелью сына на то же место, где и сидел раннее «дядька» Цесаревича. — Ма-а-ам.. — Мальчик чуть приподнялся на локтях в сторону родителя, смотря на того радостным взглядом, но Кэйа не дал тому полноценно даже сесть. — Лежи-лежи... Как ты себя чувствуешь, сынок? — Взяв руку сына, спросил Кэйа. — Хорошо, только глаза режет и... Горло малость болит, ну, совсем чуть-чуть! — Видишь, что бывает, когда бабушку не слушаешься. Если бы послушал, может я бы тебя уж ладно и показал у границы великие пустыни и твоих любимых казаков. — Ласково произнёс Кэйа, поправив сыну волосы — Я всё равно не смогу приехать, я болею и ещё долго буду болеть, так-же всегда. Ты знаешь и папа знает с бабушкой. Я инвалид — Ну, кто тебе сказал, что ты инвалид? — Никто, я сам знаю. — Не думай о таком. Ты не инвалид, просто у тебя болезнь, которая носит за собой большую ответственность. Ты обязательно поправишься, вот увидишь. — Сказал Кэйа это конечно дабы конечно в первую очередь утешить сына, а во вторую.. Самого себя. До чего же трудно объяснить ребёнку почему, ему не следует делать что-то, пытаться его ограничить да и просто доказать ему, что его всё так же любят и этот недостаток не играет роли в отношении. —... Мам, останься, пожалуйста. Прошу тебя. — Тихо просил Ларс, смотря родителю своему в глаза. Видно, мальчик за такое время совсем соскучился. Будучи одним, он видно и пришёл к мысли о том, что он какой-то не такой. Кэйа бы с радостью остался и продолжил утешать Ларса, но монарший долг этого не позволит. Кэйа тоже отходит от темы и снимает со своей левой руки часы. Их он протягивает своему сыну и тот конечно их взял. — Это часы такие? — Спросил удивлённо Цесаревич, с интересом рассматривая подарок. — Да, такие мне подарил мой отец, твой дедушка. Теперь они будут твоими и в память обо мне. — Спасибо, мама... — Мальчишка взял руку родителя и притянул к своему лику, дабы ещё больше почувствовать это родное тепло. Кэйа пытался сдержать слëзы, он и сам невероятно соскучился по всем, а в особенности по собственным детям. ***7 января 1905 года. Фонтейн. Королевство Фонтейн.
Син Цю в потертой шинели, да в шапке ушанке умотанной вокруг лица, ходил меж рядами своих товарищей с серьёзным лицом, при этом внутри умирая от холода. Не шибко была тепла его одежда, а все деньги что были, ушли на организацию революции. Смотря в глаза каждому, Цю видел как они жаждут некой мести и он их прекрасно понимал. Сложив руки за спину, он остановился посередине и произнёс восторженно: — Товарищи! К Великой революции в которой свергнем мы буржуйский строй, я объявляю, что мы полностью готовы! — С этими словами, он резко поднял руки к верху, к небу и тут же посыпались эти всеми знакомые возгласы «Ура! » Революционер не улыбался. Конечно он был рад такому настрою и такой новости, но нужно было показать свою твёрдость и холодность. Никому не нужен лидер весельчак. — Товарищи! Завтра вечером мы отправимся тайно на подготовленном бронированном поезде в Каэнсбург! Каждый из вас проинструктирован, в чëм, кто обязан, что нужно делать! Не будьте мягки, будьте сильны, тверды и чутки! Не жалейте буржуев и подвластных им людишек! Мы спасаем жертв этого тиранического строя — рабочих! Не думайте о глупых крестьянах, переубедить их не трудно, но время на них не тратьте! Тратьте время своё на совершение нашего великого дела! И вновь пресловутое «Ура!», Чун Юнь стоял крича со всеми остальными и постепенно стал сомневаться в том, что им хоть что-то удастся, царская армия явно церемониться не будет, расстреляет и пойдёт по своим делам. И не запомнишься ты, как герой, а как дурак, который умер за невозможные для этого мира бредни. Но... Син Цю оставить Юнь тоже не мог. — Товарищи! — Вновь возгласил Син Цю. — Агенты наши уже давно засели в Каэнсбурге и совсем скоро они начнут действовать. Один начнёт террор, второй и не буду скрывать имени его — Кавех, вот-вот сейчас общается с рабочими, наставляя их против буржуазной власти! Он народ этот поведёт к дворцу и покажет им истинное лико Царское! Некоторые же будут действовать в портах, других городах и в армии! Они остановят гнёт против нашего дружеского народа натланцев! Они остановят дороги железные, дабы не убежали эти ублюдки! Армия к нам перейдёт и начнётся по истине казнь великая! Совсем скоро рабочая революция вот-вот и свершится! — И опять эти возгласы радостные и хлопки бесконечные. С таким планом стало тем ясно, что за неделю нынешняя власть Каэнри'ах легко падёт. А там уже чрез время и другие. Скоро все станут равными, Великий Красный Вождь наставит народ и поведёт за собой к светлому будущему и наверняка же приведёт. Не будет богатых и бедных, наступит интернационал и никто не вздумает угнетать какой-либо народ. Красные флаги будут везде, в каждом уголке мира, в домах и на площадях. Мир станет красным и родится истинное социалистическое общество. Идеи Пульчинеллы наконец станут реальными и сойдут с бумаг в Тейват. И никому это не казалось какой-то наивностью. — Ну, деятели революции, ай да, выполнять бравое дело и заканчивать подготовку к великому спасению мира! — С этими словами всё небольшое собрание и закончилось, все разошлись по своим делам. Главный деятель всего ужаса пошёл за сумкой, где уже лежало всё необходимое. Он шёл с полной уверенностью в себе, что всё обязательно получится и никуда в бега не нужно будет отправляться в случае поражения. Син Цю был эдаким дураком и скорее был, как и все остальные в этой истории... Очень наивным человеком. Хотя быть может, этот дурак и вовсе не таков. ***8 января 1905 года. Каэнсбург. Каэнрийская Империя.
— Аякс Аркадьевич, ситуация в стране накаляется. Пока Государя нет, вы, как министр внутренних дел обязаны сменить обстановку. Дело быть может идёт о самой настоящей революции! — Докладывал глава Царской Охранки Аяксу, который сидел за своим столом в собственном кабинете, заполняя бумаги. — Подавить небольшой бунт будет не так уж и трудно, даже в условии трудной войны. Если что-то кому-то не нравятся, пусть пишут письма на моё имя, я обязательно всё прочту и попытаюсь как-нибудь решить. Говорил же неоднократно. — Вздыхая и довольно-таки раздражённо ответил рыжий министр, не отвлекаясь от бумаг. — Нет! Вы не понимаете! Рабочие судя по всему начинают бунтовать, они устали от условий труда и судя по всему хотят устроить в стране крупнейшую стачку, от неё же фронт поломается! Дороги встанут, куда провизию свозить и раненных принимать? Да и в другие губернии в случае чего, доступа никакого будет! Аякс Аркадьевич, да жены солдат да рабочих тоже все недовольные, угрюмые ходят, говорят, что-то про буржуев и надобность равенства в обществе! Да и по слухам, в страну выехали революционеры. Всё это надо срочно остановить! А вы читали манифесты их? Они же начало террора объявили! А пропагандисткие листовки видели? — Возмущался всё тот же глава Охранки. — М-м, знаете, Павел Сергеевич, ловить революционеров работа не моя, а ваша. Видите придурка, ловите и фью в суд, а потом и на каторгу. Отправьте людей своих на фабрики, не будьте вы то дураком, пообещайте, что всё Царю доложили и он тот час же всё изменит. Да война затянулась, много кто недоволен, так вы свою пропаганду распространите, позакрывайте оппозиционные типографии. Почему я должен раздавать указы вам, когда вы можете сделать это сами? На что деньги то тратим из бюджета? — Отпив чаю, министр продолжил. — Знаете ли, террора совершить они тоже не смогут, рука дрогнет. Да и... Если уж всё и случиться такое страшное... Кровь придётся пролить в любом случае. — А что насчёт бунта крестьян, вы до сих пор им земли не выдали, хотя это же вы обещали на собрании непременно это сделать! Представляете что будет, если они то восстанут! — Ох, Павел Анатольевич, всё вам объяснять нужно... Я вас уверяю девяносто девять и девять десятых процента крестьян – монархисты. Против Царя батюшки они не пойдут. А земельный вопрос я вот сейчас и решаю, мешаете мне сейчас исключительно вы. — Знаете... Вы редкостный гад. Я вам в лицо плюну, когда случится страшное. — Тогда я вам, в случае обратного. По рукам, Павел Анатольевич? — Ухмыльнувшись, Аякс протянул руку свою, но глава Охранки её хлестнул и, топая как слон, покинул кабинет. Вдоволь посмеявшись, министр поглядел на величественную картину нынешнего Царя, в эти туманные глаза... И перекрестился. — Ах, Государь... Если б только вы знали что творится... Я думаю вы бы вышли из ума. Хотя, я думаю вы уже... В любом случае, я вас никогда не брошу. — Хитрые лисьи глаза сузились, улыбка расплылась во всëй той же хитрице. Рука потянулась к дорогому шампанскому и раскрыв его, да налив немало в бокал, министр отпил, закуря попутно сумерскую сигару. Он думал, что именно он сейчас находится в выигрышном положении, но когда готовится огромный бунт против бессчинства, в войну, когда Царя, который так нужен народу, нет... Ситуация явно не идёт в твою пользу. Но самоуверенность Аякса, такую мысль блокировала. Кто знает, к счастью ль это. ***9 января 1905 года. Каэнрийская Империя.
В ночь с восьмого по девятое января всё того же года в поезде, движущимся по иную сторону фронта творились весьма странные вещи. Государь был неприлично пьян, хотя ехал новые войска встречать, сторожевой у вагона Императора, всё странно на время поглядывал, то на часы, на своей руке, то на настенные, то вообще просто спрашивал, то у Государя, то у помощника. Зачем ему это всё? Поезд ехал весьма неторопливо, хотя почему? Они же не отдыхать всем составом едут, а на фронт... Генералы метались то туда, то сюда, что делать не знали, вот будто случилось что-то, а вот что... Говорить страшно Его Величеству. Ну, странная атмосфера. Кэйа лежал на диване, смотря на портрет своего маленького солнышка и хватаясь за сердце, лежал так с глазами, полными слëз и болезненной красноты. Усталость и полнейшее одиночество его кажется совсем добивали. Голова раскалывалась от болей, мыслей и спиртного. Тело было вялым, неприлично бледным и жарким, руки же дрожали и явно не могли что-либо хоть как-то да удержать. Ноги порой дергались при очередном потоке болей к голове. И спать совсем не хотелось организму, Кэйа пытался, но закрывая глаза становилось страшно. Он живёт в неведении. Его раздражают эти шаги туда сюда каждые минут так пять. От него будто что-то скрывают, но боятся сказать. Что-то случилось явно... Альберих хочет встать, но сил нет никаких абсолютно. Раздражëнно вздыхая, он прислушивается к разговорам за стенкой... Судя по обращениям, какой-то полковник обращается к личному охраннику Царя, поручение серьёзное. Император ждёт охранника с новостями, но того всё нет и нет. Орать и звать сюда своего подчинённого было бессмысленно. Кажется, голос совсем охрип и даже, кажется, осип. Государь хрипит, понимая это, он не предпринимает больше попыток зова. И вновь это ужасное, напряженное ожидание. Император пытается представить возможную катастрофу... Быть может, войска стали отступать без указа или их внезапно разбили. Быть может, что-то случилось на западном, может Король Мондштадтский струсил и всё резко закончил? Быть может, что-то случилось в Царском Селе? Не дай Бог, чтобы что-то случилось с детьми и матерью. Иль может случилось что у старшего сына и супруга...? Кэйа ненавидел себя за бездействие и вечную запоздалость. От скуки, он достаёт то самое письмо от Крепуса из внутреннего кармана тужурки. Это письмо он даже не читает, просто желает от злости и безысходности уже наконец порвать. Дорогая мамá права. Кэйе пора перестать верить этому старому идиоту. Это он всю жизнь прожил будучи лживым подонком, пытаясь поставить себя в лучшее положение любыми способами, включая разрушения собственной семьи. А Кэйа не позволит тому разбивать собственную. Он не хочет быть больше дураком, который просто поверил в ту самую глупую вероятность того, что Дилюк мог действительно так поступить. Дилюк предать того, чего сам столь долго добивался не мог, в любом состоянии... Гон или будучи пьяным, он не мог предать Кэйю. Даже будучи настолько эмоциональным, он умел держаться. А тем более, когда с ним рядом любимый старший сын, который так хотел походить на отца. Разве он может предать и собственного ребёнка, которого растил, пытаясь быть с ним всегда искренним? Дилюк не мог. Он насмотрелся на всё подобное в детстве. Он устал от вечного обмана, измен, предательств и лжи. Он жил мыслью, что семью которую он построит не будет такова, как его ранняя. И потому Кэйа Крепусу не верит. И не хочет больше. И вот бумага разорвана на пополам, пртом ещё и ещё. Император рвёт прилагая усилия и кидает всё небрежно на пол около сапог и бутылки выпитого давно спиртного. Слова перестают быть понятливыми и слаженными, измельчилось всё и осталось лишь одно, имя от кого пришло. С трудом найдя свои спички, он одной сжёг это проклятое имя. Это имя сгорает и пусть сгорит к чертям. Этот человек лишь для самого себя пытается исправить что-то и его попытки исправления делают только хуже другим. Этого полного лгуна не жалко. Теперь не он обязан рулить Кэйей на свою пользу, а теперь Кэйа обязан рулить им. Крепус сгорел. Его остатки кидают в бокал с недопитым спиртным. Этот же бокал кидается вниз и ударом разбивается о пол на множество мелких частиц. Недопитое спиртное разливается и по ковру, остатки Короля теряются, впитываясь в Императорскую комнату вагона. Кэйа еле как достаёт коробок с сигаретами и закуривает уже одну из них. Курит он с трудом. Рука всё также дрожит, организм не может уже больше не может принимать эту гадость, он только выталкивает. Организм устал. Государь закуривает каждый день по несколько пачек от стресса. Он курит везде и всегда. После сна, при завтраке, работе, встречах, обедах, увеселениях, опять на работе, на ужине, и снова на работе, а потом перед сном. Альберих прекрасно понимает, что ему пора бросить, но не может. Даже сейчас, он не может перестать курить, хотя уже задыхается и кашляет как при страшных приступах. Он всё равно курит. Он закрывает единственный глаз, будто засыпая, но ему вновь становится страшно и он открывает глаза. Очухивается от топота своего охранника, видимо тот вдоволь наговорился с одним из верноподданных. Кэйа вновь того ждёт. Охранник даже не заглядывает, чтобы время узнать. Быть может, образумился и стал верен времени на часах. Да кто ж его знает. После курения, Кэйа не собирается его звать. Голос стал ещё хуже, ни единый звук не различим. Опять эта сиплость. Кажется, совсем скоро он станет ловить реальные галлюцинации. Он чувствовать стал, что вокруг всё постепенно меняется. Всё становится более темнее и даже... Тяжелее. Всё затухает, как в ночи и даже сигарета не освещает хоть что-то. *** Всё возвращается вновь, но перед собой Кэйа не видит уже так давящий душу вагон. Всё светло, взору предстоит родные виды, родной комнаты из Царского Села, вокруг него собралась вся семья. Дети дорогие, мамá, супруг... Все вокруг него собрались. Видимо этот кошмар был именно кошмаром. Сном. Видимо, стресс от работы и вся усталость вызвала жуткую мигрень и температуру. Нет никакой войны, кризиса, шатких настроений... Всё хорошо. Звучит знакомый детский голос: — Да ты проснулся! А мы так переживали! — Голос явно принадлежащий Ларсу. Мальчик сидел на стуле у постели и на руках у него были те самые часы. — Бабушка говорит ты очень сильно заболел и мы так переживали, что ты не проснёшься. Целый день спал! — ... Целый... День? — Кэйа переспрашивает, а после он рассмеялся.. — Ха-ха... Боже, это всё сон был. Всё хорошо... Всё... Реально хорошо. Господи... — Хорошо? Но бабушка говорила война и революция это ужасно плохо! Разве в таком есть что-то хорошее? — Ре... Революция...? Н-нет... Какая ещё революция? — Дышать становится труднее, а сердце всё больше и больше с каждой секундой начинает давить. — Этого быть не может, Санни не шути так... Прошу. — Но я ведь никогда не посмею подшутить так над тобой, особенно после твоего отречения.... — Отре.... Что? Мысли с не мысленным бешенством бьют в голову, все вокруг смотрят на него опять как на сумасшедшего... Как в детстве. Нет... Это кошмар, пусть он проснётся и ничего из этого не будет! *** И он проснулся вновь от шума за комнатой. — Ты передал уже Государю о крупной стачке рабочих? Это вопрос Государственной важности, чëрт тебя побрал! Он решает что делать?! — Возмущался полковник на охранника. — Сказал. Ступай по добру да поздорову. Гремишь тут, Царю мешаешь. — Холодно ответил охранник, сжимая записку, которую он давно должен был отдать Его Величеству. — Голову с плеч тебе, если узнаю, что нихера ты не доложил. — Раздражённый полковник покинул вагон. Охранник же направился к телефонному аппарату в соседней комнате. Он как раз звенел, требуя внимания и поднятия трубки. Охранник её и поднял, а после произнёс посмотря на время. — Часы пробивают четыре, Товарищи. Я выполняю план подрыва поезда. Царь ничего не узнал. ***9 января 1905 года. Каэнсбург. Каэнрийская Империя.
Всё о том, что докладывал глава Охранки министру внутренних дел Аяксу Аркадьевичу, действительно случилось. Началось всё с того, что рабочие устроили забастовку, потому что во-первых, они устали пахать по тринадцать-пятнадцать часов в грязи, пыли и в принципе скотских условиях за гроши, во-вторых, некоторых рабочих незаконно уволили прямо с рабочих мест и это прямо стало последней каплей. Наученные учениями священника Кавеха, они начали бунт. Производства резко остановились, а в военное время это просто катастрофа ибо всё с заводов идёт на фронт, а чем будет воевать армия без всего? Рабочие в гневе опрокидывали трамваи, окна разбивали везде и вся, они город громили проще говоря. Не вытерпели и супруги рабочих и солдат, омежеской рабочей силы в Каэнри'ах, потому кормилец в семье альфа... А где альфы сейчас? Половина на фронте, вторая на заводах пашет и ниоткуда денег никаких не видно. Как семью прикармливать? А в Каэнрийской Империи большой прирост населения, практически в каждой семье по нескольку детей. Этих оглоедов кормить надо да и себя тоже, а на что? Вышли и студенты. Они считали, что стране уже необходима демократия, Каэнри'ах – единственная страна в мире, имеющая абсолютную монархию. То-есть Царь может делать что хочет без всяких ограничений, а молодежи импонируют идеи Конституции и свободы как в Фонтейне, нужны реформы и свобода слова. За лозунги, студентов могли легко отчислить, а большинство из них в принципе состояли в революционных кружках. Против нынешнего порядка вышел люд огромной толпой, с яркими лозунгами, который направился прямо ко Зимнему Дворцу. Но люд простой не знает, что Царя там нет, никто на иконы Государя не посмотрит и не умилится. Царь на фронте туда сюда едет и в принципе уже несколько лет в Зимнем из-за каэнсбургской интеллигенции не живёт. Но как может это знать простой люд? В Каэнсбург прибывают вооружённые революционеры, каждый из них считал, что их встретит, но главный вокзал был пуст, даже привычных офицеров не было. Часть из них направляется в Царское Село. Они то знают, что семья Императора там. Там Наследник, там и Вдовствующая Императрица. Охрану там можно переубедить и легко настроить против венценосной семьи. А там уже и недалеко до расправы. Другая часть начала жестокий террор, некоторых министров расстреливали, а то и подрывали. Досталось тому самому главе Охранки, благо пока он остался живым. Не повезло было Великому Князю Пьеро и Великому Князю Дайнслейфу. Те после воскресной службы в храме, отправились в Гатчину к семье Дайна и параллельно обсуждали незаконнорожденную дочь Пьеро от самой Снежинской Царицы. У них было очень много планов на эту жизнь. Один террорист подорвал себя и их, старшего Великого Князя разнесло по всей округе, с Дайнслейфом всё стало не понятно. Одно только понятно... Раз убивают и членов Царской фамилии, значит недалеко и до самого Царя. Начался парад бессмысленной крови и мести. Шествие Кавеха всё шло и шло ко Дворцу с лозунгами о правах рабочим и крестьянам. Земли и тем и тем, и нормального рабочего труда. Простого равенства и милости Царя. Народ шёл увидеть венценосный лик и связаться с ним, попросить о помощи Божьей... Но... На площадь у Зимнего Дворца стали собираться оставшиеся царские войска. Собирать их так мог только Император и отдавать указ об огне тоже, исключительно он... Но, его нет. Царя больше нет. Указы отдаёт не он, а Великий Князь Клотар Альберих, который разбираться с шествующими не собирался. Ему было проще пустить ядра в народ, нежели слышать о каких-то проблемах. Он свою присягу нарушил. Он всё решил за Царя.А Царя нет.
Ситуация кровавая и сам Царь тоже Кровавый.
Что сгорит в ней и кто сгорит... Вот он вопрос.