Не смей

— Что ты делаешь?! — А я не ясно сказал тебе не оживлять его?! Как страшно лишаться последних поводьев в руках. Теперь она не способна управлять даже своим телом. Какая жалость. — Мы!.. Это же было частью договора! Ты не имеешь права мной управлять, пока я тебе не позволю! Странно, она не слышит своего собственного голоса. Он заперт в её голове. Мечется, будто случился пожар, стенает, рвётся наружу, но тщетно — кто такой колдун перед силами своего покровителя… — Второй пункт — могу! В случае крайней необходимости! — Её тело выпрямилось, встало в оборонительную стойку, как натянутая пружина. — Не сбивай, я с этим разберусь… Чёрная фигура плазмоида, как шарнирная кукла, опёрлась на руки и задрала голову, глядя прямо на врага. Воздух разорвал пронзительный крик, плазма взорвалась лучистым симбионтом, дико метнулась вперёд. — Ты не можешь! Ты не посмеешь его убить! — «Как наивно… Кричи, сколько хочешь. Всё предрешено». — НЕ УБИВАЙ ЕГО, ПОЖАЛУЙСТА! — Я сказал тебе заткнуться. — Руки в красных перчатках очертили круг, сцепились воедино, и из пальцев потоками вырвалась багровая энергия. Бесформенный вихрь захлебнулся и покатился по земле, визжа и скребясь. Крики скорчившейся на полу Мадеус перекрылись ещё одним воплем, родным, оттого полным едкой боли, полоснувшей по сердцу ножом. Так долго. Так долго она шла вперёд, терпела все лишения, держалась за команду, как могла, только ради того, чтобы в конце концов обнулить свои усилия в ничто. И вновь она бессильна. Тупое осознание конца. Он погибнет от её рук. Он погибнет от её рук. После всего, что произошло. Чёртово колесо мыслей всё вертится, вертится, вертится… Вопль затих, тело грузно шлёпнулось на пол. Монашеская ловкость и выучка позволяли Слайми перемещаться легко и тихо, как кошка, но сейчас… От Слайми тут едва хоть что-то осталось. Тело Элис вытянуло шею, тревожно сощурилось, на всякий случай не убирая с рук ограждающий знак. Чёрная масса ещё тихонько шевелилась, но в конце концов, бросив бездумный взгляд на победителя, припало к земле и испустило дух. — Мёртв. — без ликования констатировал Макаронный Монстр. Словно в подтверждение его слов, чёрный цвет исчез с плазменного тела, обнажая настоящий. Нежно-голубой. — Готовься. — глухо обратился он к Элис. — Тело снова твоё. Янтарный цвет в глазах стёрся, обнажив синеву. Элис, трясясь, упала на колени, едва не задыхаясь. После заклинания жертвенного воскрешения в ней едва теплилась жизнь. Ещё немного, и упадёт в обморок. Может быть, сдохнет, и тогда точно конец. Как в тумане, Элис нащупала на поясе склянку и залпом выпила её до дна. Стало чуть лучше. Правда, ненадолго. Всё ещё слышно, как неподалеку, свернувшись на земле и обхватив руками голову, воет Мадеус. Её обломанные рога саднят, горят адским пламенем. Элис на четвереньках подобралась к ней. — Выпей. Не упрямься. — со строгой заботой приказала она, приставляя горлышко другой склянки к её губам. Мадеус сначала долго и злобно мычала, пытаясь убрать зелье ото рта, но сколько она ни мотала головой, хватала Элис за руку и отнекивалась, наконец она сдалась. С трудом разжала челюсти и жадно выпила всё залпом. Морщины на её лице немного разгладились, дыхание восстановилось, а заплаканные глаза со страхом, но больше — с затаённой виной, поднялись на Элис. Как у ребёнка после погрома в доме. — Спасибо… — шёпотом ответила она, всё ещё держа Элис за запястье. Мелко дрожит. — Но… Это вообще незачем… Что значит «незачем»? Какая глупость, о чём ты говоришь? — Ох, Мадеус, не будь мы в нашем положении… Я б тебя треснула. — Элис беззлобно оскалилась и выудила из кармана амулет в форме солнца. Как только она одной рукой надела его на шею, эмоции тут же утихли. Чувства — неторопливые колебания души — ещё ощущались, но так всё равно было чуть лучше. «Просто ни о чём не думай…» — Ты не понимаешь, Элис… — Мадеус отползла чуть в сторону и в несколько болезненных рывков встала на ноги. — Л-лучше… Лучше отвернись. Пожалуйста. Тебе так будет проще. Слабый ветер раздувал её рубашку, как парус на мачте. Сколь она исхудала… Совершенно обессилела. Шея, острые плечи, руки — как иссохшее дерево, узловатое и болезненное. Она еле стоит на ногах, иногда переминается, чтобы удержать равновесие. — Что ты собираешься делать? Мадеус обернулась. Виновато улыбнулась. Вынула что-то из кармана и размашисто выдрала пробку. Улыбка невинная. Полная нежного предчувствия и радости. Такая улыбка была у почти замёрзшей насмерть девочки со спичками. С такой улыбкой встречает небо солдат с попавшей в сердце стрелой. Такая улыбка мелькала когда-то на лице у Слайми. Теперь она вновь расцвела здесь. На её угловатом, бледном лице. Сердце тоскливо заныло. — Не вини себя, Элис. Ты сама говорила. Не наша вина, что так случилось. А в том, что случится сейчас… — Она сжала плечи, скорчилась под немым вопросом в глазах колдуньи. — Виновата только я. Извини. Ты просто просишь прощения? Ты просто просишь прощения?! — Мадеус, не смей этого делать. — Элис попыталась встать, но тут же рухнула на землю — подкосились ноги. Мадеус продолжала улыбаться. — Извини, что тебе придётся это видеть. Что я оставляю тебя одну… — Мадеус! — Элис рванулась к ней. — …Что всё вышло так. — Содержимое маленького бутылька вмиг исчезло в её горле. Элис не успела бы ничего, даже если бы сразу попыталась ей помешать. Мадеус улыбнулась ещё шире, закрывая глаза. Пальцы, до крови сжавшие её плечи, напоминали ещё о том, что она поступила низко, что ей бы не стоило так опрометчиво идти на смерть, но разливающееся по груди онемение и вместе с ним — блаженное ожидание спокойствия, быстро оказались выше. Она уже ни о чём не жалела. Скоро она увидится с ним. Её не стало уже через несколько секунд. Всё было кончено. Руки Элис рефлекторно отшвырнули тело прочь. — Мадеус, чёрт возьми, блядь, какого хуя?! Мадеус… — Она схватилась за голову и зажмурилась, скаля зубы в дикой судороге. Не издала больше ни звука, только изредка подрагивала, пытаясь сделать бесполезный вдох. К горлу подступила тошнота, живот скрутило, ей едва удалось удержаться на ногах. В голове, на удивление, царила тишина. Режущая по ушам, сбивающая с толку, ужасающая тишина. Две смерти подряд, и на вторую сил практически не осталось. Хотелось просто лечь на землю и забыться. Уткнуться носом в колени, расцарапать ногтями плечи и уснуть. Надолго. Так надолго, чтобы потерять воспоминания обо всём. Начиная с Риверхолда и заканчивая культом Пустоты. Ничего этого не помнить и не вспоминать. Больше никогда. Нет, это малодушно. Ей непозволительно об этом забывать. Зато уснуть — вполне можно. На свою безопасность вдруг стало так всё равно, что Элис тут же сложила руки на груди и шёпотом, слизывая с губ кровь и слюну, проговорила: «Вещий сон.» //////////// Она явно почувствовала землю под ногами. Каждый вещий сон начинался одинаково. Снова одна посреди белоснежной пустоты (пустоты…), звон в ушах и больше ничего. Иногда эта идиллия тут же прерывалась вторжением второго лица — будь то наглый Макароныч или ещё кто посмелее, но сейчас было пусто. Или ей так казалось. Пора бы и открыть глаза, верно? Рано или поздно, так или иначе ей придётся столкнуться с одиночеством опять. Так почему бы просто не сделать это быстро? Нет, одному проще переживать темноту. Свет это больно, свет это противно, от света слезятся глаза, а ей сейчас далеко не до этого… Не сойти с ума — вот её задача, и вообще… — Элис? Ты ли это? — И немного погодя, с доброй насмешкой, мужской голос расхохотался: — И не надейся, из ума я выжил не настолько, чтобы тебя забыть! Просыпайся, колдунья, твой аспект луны явно решил побарахлить! Элис распахнула глаза скорее от неожиданности, чем из послушания. Но сияющему паладину поодаль и этого было достаточно: — Доброе утро! — Он замахал рукой, будто не видел Элис вечность. — О Мститель, боюсь спросить, что с тобой стряслось. — Твоя смерть. — Оу… — Марк сконфуженно почесал затылок. — Прости. Просто… Нет, знаешь, я так давно тебя не видел! И лицезреть такие разительные отличия, ну… Прискорбно. Правда. — Прощён, помилован и отпущен. Марк поклонился. — Благодарю покорно! — И поманил Элис рукой. — Иди-ка сюда, взгляни, что тут! Не знал, что ты способна придумывать что-то настолько красивое. Хотела бы Элис буркнуть, что это не её рук дело, но не стала. Тем более, что вид и правда открывался поистине захватывающий. Даже в таком мире, как их, с пьющим Богом, сумасшедшими идеалистами и безумными культами кажущийся маловероятным, стоящим на грани между истиной и выдумкой. Парящие острова дышали весной. Пряный воздух с ароматом цветов и палящего солнца уходил на километры вниз, в светлый туман, который медленно бурлил, как море. Между зелёными полянками на вершинах островов протянуты добротные висячие мосты — из-за них порой можно было уловить жаркий запах древесины, и вокруг не видно горизонта — лишь горы и туман, туман и горы, ползучие растения и утопающие в дымке очертания островов. И правда, красиво. — Хотел бы я с вами тут пройтись! — воскликнул с восторгом Марк, поглощая взглядом всё торжество жизни, какое удавалось. — Хотя… Смутное ощущение, что я всё это уже где-то видел. И будто бы… — Он потёр щетину. — Я знаю, куда нам идти! — Ты правда думаешь, что я позволю тебе себя вести? — На губах Элис впервые мелькнуло невзрачное подобие улыбки. Марк устало закатил глаза, но усмехнулся: — Я же обещал — больше такого не повторится. И вообще — новых шуток не найдёшь? Не надоела пластинка? — Он укоризненно зацыкал. — Сдаёшь позиции? — Поверь на слово. Мне никогда не надоест. — Деревня! — И закованный в латы, а оттого каждым шагом лязгающий паладин гордо замаршировал прочь, не оглядываясь. Мол, выбирай, либо идёшь за мной, либо остаёшься здесь. Элис, побеждённо пожав плечами, поплелась следом. Мост приветливо хрустел под ногами. Марк, изредка останавливаясь, аккуратно свешивался вниз и восхищëнно наблюдал, как вдали на мелкие осколки, с мерным шумом, рассыпаются водопады. Уаджет на его левом глазу (Элис это немного забавляло) то и дело сжимался и разжимался, когда живая мимика на его лице менялась с удивления на прищур, а оттуда — в ещё большее изумление. Элис не хотелось ему мешать. Напротив, вновь получить возможность наблюдать за ним… Истинно дорогого стоит. Во всей этой суматохе она почти забыла, как он двигается, как ходит и говорит, как отвечает на её подколы ещё большим количеством шуток, как он сочетает степенность и невероятную живость движений даже полностью облачённым в доспехи и оружие. А забыть всё это — значит предать его. Это недопустимо. Она шла за ним, как утёнок за матерью, а он вёл её всё дальше и дальше по мостам и островам, словно действительно жил когда-то за одним из этих холмиков и знал эти горы, как свои пять пальцев. И не замолкал на время дольше, чем несколько секунд. Почти сразу же находил новую тему для разговора и, подхватив её, развивал и вёл вперёд до следующего затишья. Так было всегда, когда им приходилось расставаться — хотелось поскорее всем поделиться, найти пару новых подколов в копилку, подумать, как вести команду дальше, какие последствия настигли их уже и настигнут потом, об их собственных чувствах… И сейчас это было как нельзя кстати. Элис и при желании не выдавила бы из себя ни звука, так что роль слушателя пришлась ей по вкусу. Тем более, болтающий паладин (который между прочим нёс вполне себе не бред) держал её мысли на поверхности и не позволял утонуть. Не будь его, наверное, колдунья всё это время оставалась бы там, у первого острова, задыхаясь в плаче и проклиная каждый малейший проблеск этого мира, так и не найдя в себе сил сдвинуться с места. Ещё несколько поворотов, и Марк завороженно застыл. Элис подошла ближе и нехотя остановилась. — Я же говорил, что дойдём! — Сказать, что паладин светился от гордости — ничего не сказать. — Ну что, я жду извинений! — О, прости, Марк, ты был прав, я всегда в тебя верила. — безэмоционально протянула Элис, слабо улыбаясь. — Ладно, я понял, не буду тебя мучить. Однако ты знаешь, что это за место? Элис, прищурив один глаз, оглядела высеченное в скалах здание с фундамента до крыш. Монолитное, из жёлтого то ли песчаника, то ли какой-то более грубой породы — сказать было сложно. Тени высекали на его округлых цилиндрических боках — коих было много — кирпичную сетку, и темнели высоко жерла окошек-бойниц. — Ни единой идеи. — Тогда пройдём поближе. — Марк отправился вперёд по мосту, ведущему к главному входу крепости. — Ты пока подумай. Вдруг догадаешься! — Мне больше интересно, откуда ты знаешь, что это за птица… Удивительно, но на этот выпад ответа так и не прозвучало. Зато вблизи стали чётко видны новые детали. Кое-где на кирпичах, как палочкой на воске, выведены письмена и символы, верхушки скрыты плющом, кое-где по стенам прошлись небольшие трещины. Не похоже на военную крепость. Марк встал у начала каменной лестницы. Та поднималась чуть выше и исчезала в темноте высокого дверного проёма. — Вот мы и на месте. Элис, знакомься! — Точно он и правда знакомил с ней своего нового друга, он указал рукой на здание. — Это монастырь. Слайми точно много тебе о нём рассказывал. — Слайми?.. — Элис взглянула на монастырь снова. Но уже так, как смотрят люди на только вчера полный народу, а сегодня пустующий, замерший в траурной тишине дом. — Это… Здесь… Ты не шутишь?.. — Стал бы я так глупо шутить? Я, конечно, идиот, как ты говоришь, но не дурак. У неё не было оснований ему не верить. Кроме одного обстоятельства, но об этом… Наверное, стоит чуть позже. Элис подошла к Марку, еле переставляя ноги. Встала у стёртых жёлтых ступеней, глядя вниз. — Марк… Я должна войти внутрь, верно? — Без меня, я думаю… Да. — Без тебя? — Я не думаю, что должен тебе мешать. — с горечью отозвался тот, положив руку на эфес меча. — Это… То, что ты должна сделать сама. Наверное, это… — Он сглотнул, — дело чести. Элис молчала какое-то время. А потом посмотрела прямо в его карие глаза и сорванно, с плачем, тихо выдавила: — Марк… Как же я без тебя? Как же я без вас? Не пойми меня неправильно, прошу, но… Я больше не могу. Я… Снова говорю это тебе. Раз за разом возвращаюсь к тому, что не могу двигаться дальше. Пусть я должна. Пусть… Мне стыдно перед вами. Но снова стою как вкопанная. Марк. — По её щеке сбежала и сорвалась первая слезинка. Её затрясло. — Марк, я… И больше ни слова. Она отвела взгляд. Марк глубоко и медленно вздохнул. Вовсе не от усталости или отвращения. Помолчал немного, и вдруг начал говорить. Тихо, но твёрдо. — Ты знаешь, перед смертью я думал о многом. Правда о многом. И в первую очередь — о вас. В конце концов, вместе мы прошли… Слишком многое. Я переживал и никак не мог от этого отделаться. И потом… В последние, в самые последние мгновения, я внезапно испугался. Я подумал: может быть, я правда совершаю ошибку, пытаясь таким образом защитить вас от опасности, и на самом деле мне стоило поступить иначе? Однако уже было слишком поздно. И тогда… Меня обуял ужас. Клянусь, самый настоящий. Я будто бы резко разочаровался во всём, что сделал, будто бы резко пал на колени перед смертью, умоляя её подождать, а она не стала слушать — лезвие косы уже снесло мне голову. — Он остановился. Собрался с мыслями, нахмурившись, как от боли, и продолжил. — И в самый, самый последний момент я вновь остановился. И понял: нет, они не пропадут. Они не пропадут! — Элис почувствовала — теперь его глаза смотрели на неё. Как не смотрели уже очень давно. С непоколебимой уверенностью и надеждой. — У них ведь есть ты. Такая, как ты. Та, которая стояла со мной всё это время, отчаянно желала доказать, что она лучше, чем я, но в конечном счёте работала со мной вместе. Шумел в кронах деревьев свободный ветер, журчала в ручьях ледяная вода, и продолжал звенеть уверенный голос: — Раньше я много думал об этом. О том, что ты мудрее и хитрее меня, но тебе порой не хватает… Идеи. Может быть, того, за что ты способна сражаться. Прямо как не хватает и сейчас. Но ты правда способна продолжать. И это не только мои мысли. Мы все так думаем. Даже если говорю один лишь я, я уверен… Он сказал бы тебе то же самое. Не послушаешь меня — может быть, прислушаешься к нему. — Крепкая паладинская рука, тёплая и весомая, совсем как настоящая, легла ей на плечо. — Я не знаю, правда ли ты сумеешь. Я не могу знать. Никто не может. Даже ты. Однако… Если ты найдёшь в себе хоть что-то от паладина, — Он мягко усмехнулся, — я не обижусь. Тебе правда стоит попробовать. Хотя бы раз. Хотя бы один чёртов раз. Он одобряюще хлопнул её по плечу, предлагая ей пройти вперёд, и со вздохом отвернулся. Элис, сумев на прощание только закусить губу и рвано кивнуть, тяжело поднялась ко входу и, набрав воздуха в лёгкие (совершенно, кстати, бесполезно), ступила по шлифованному каменному полу внутрь, то и дело ёрзая от потоков холодного воздуха. Лучи солнца сюда практически не попадали, и весь весенний жар оставался снаружи. Редкие пятнышки света падали с окон на землю, их силами и был освещён весь просторный зал. Монастырь был островом, а остров — монастырëм. От центра в разные стороны расходились многочисленные коридоры с высокими потолками, из которых не переставая дул ветер. Холодный, несущий с каждой стороны свой собственный аромат, он постоянно задевал незримые колокольчики, висящие где-то высоко на сводах, и с гладких арок спускалась вечная ненавязчивая музыка. Элис ненадолго остановилась, подняла голову и блаженно закрыла глаза, прислушиваясь к симфонии. Она ведь и правда никогда не бывала в монастырях. В пустынях их встретишь нечасто, если вообще не встретишь, а в других местах почти недоступной монашеской обители она предпочла бы лишний поход до обычной библиотеки. Как оказалось, знатное упущение. Теперь она чувствовала себя не увереннее учёного-затворника на королевском балу. Сколько бы ещё деталей она сумела подметить, знай она хоть что-то ещё? Жаль, пробел восполнять придётся уже слишком поздно. Музыка, создаваемая ветром, не отличалась мерностью и постоянством. Скорее навевала ощущение прибоя — нарастающего и затухающего волнообразного движения, сначала бурного и шумного, а потом замирающего до следующего беспокойного порыва. Очарованный ею, разум стих. Теперь Элис отчетливо могла представить монахов и настоятелей, бесконечно постигающих самих себя в каменных кельях и залах под аккомпанемент вечного звона. Каково это — дышать вместе с ветром? Прошло ещё несколько минут, прежде чем Элис сумела заставить себя сойти с места. Ветер играючи следовал за ней, свистел в вышине и опускался вниз, подгоняя сухие листья вперёд, в следующий дверной проём. Вновь ведомая, колдунья ступила вслед за ним. Косые яркие лучи разрубали полумрак надвое: в самом центре потолка нового огромного зала зиял большой круглый провал, через который проглядывало небо и окружающая растительность. С высоты падали и разбивались о дно узорчатых желобов шестеро родников. Ветер завертелся, пойманный в округлую комнату, и взвился к солнцу, зашуршав тканевыми полотнищами на стенах. Посреди очерченного водой круга стоял небольшой то ли алтарь, то ли светильник, возле которого сидела, умиротворённо пощипывая струны лютни, знакомая тифлингша. Элис почувствовала, как от взгляда на неё боль перехватила ей горло и вцепилась в глаза; мир скрыла полупрозрачная пелена, и она едва удержалась, чтобы не всхлипнуть. — Мадеус. Это ты? Названная по имени, она вскочила на ноги. Сердце Элис ёкнуло — она была облачена в монашеские одежды того же кроя, что носил Слайми, только эта ткань на солнце переливалась золото-оранжевым. — Элис! Здравствуй! — Она хотела уже улыбнуться, но смутилась, растрепав рукой рыжую шевелюру. — Я… Пресвятые все и разом, мне… Прости меня. Элис смутно молчала.