Я люблю этого мужчину

      На висках Аньдинхоу проявилась седина. Она выделялась среди тёмных густых и смолистых волос, но нисколько не портила внешний вид мужчины. Всё чаще и чаще Чан Гэн путался в мыслях, засматриваясь на Аньдинхоу перед собой, который корпел над бумагами, будто писал не очередной отчёт, а всё ещё находился мыслями на передовой. Конечно, для Гу Юня важны мир и процветание в собственном государстве, но душу воина не удержать богатым убранством дворцов. Всё это для воина абсолютное ничто, которое в секунду возможно превратить в пепел, а былое величие затеряется в веках. Хотя и Чан Гэн выучил простую истину наизусть.       Он бы и сам отдал славу, богатства и спокойную жизнь на приключения. На очередную поездку с Гу Юнем на лошадях, на смазанные и мягкие поцелуи где-то в тёмных садах, на запах цветущей вишни, разделённый на двоих. Лишь бы вырваться, лишь бы вновь вкусить плод свободы. Рутина же стала губительным ядом, душащим изо дня в день, прижимающим к земле.       К сожалению, такова цена взросления и ответственности. Один день за другим. Бумага за бумагой. Казалось, что стопки даже не уменьшались. Перед глазами Чан Гэна стали плясать чёрные пятна, говоря о накопленной усталости. Мужчина устало потёр переносицу, пытаясь сосредоточиться. Мысли невольно ускользали в потайные уголки разума, где не было ни бумаг, ни чёртового письменного стола, ни этих обязанностей. Люди уязвимей Чёрной Железной Брони. Они быстрее устают, быстрее снашиваются и быстрее превращаются в груду хлама. Не более. Но всё-таки у жизни Чан Гэна было сокровище. Тот сапфир среди обычных булыжников. И Чан Гэн по-детски боялся, что эта драгоценность просто исчезнет, сбежит, растворится. В минуты таких мыслей тело подчинялось панике, а в глазах проступала грусть, смешанная с болью. Чан Гэн не мог допустить вновь исчезнуть чему-то настолько любимому.              В миг, когда мысли спутались окончательно, холодная рука игриво и легонько коснулась шеи, а после осторожно поймала непослушную прядь. Чан Гэн раскрывает глаза практически сразу, хмурясь и смотря на того, кто посмел опуститься до неслыханной дерзости. Гу Юнь, который сидел напротив всего пару секунд назад уже находился рядом. Оглушительная тишина сменилась шумом в ушах. — Цзыси, ты чего? — в ответ Гу Юнь только с широкой и кошачьей улыбкой закрутил прядь вокруг пальца и осторожно поднёс к губам. Так глупо и романтично. Так не похоже на Гу Юня. — Я звал тебя, — Цзыси делает паузу, играясь с несчастной прядью, — трижды. Что-то случилось? В последнее время будто подменили.       Голос Гу Юня хрипит, но обволакивает. Для Чан Гэна перестаёт существовать всё: комната, стол, бумаги, обязанности и тяжесть в груди. — Я в порядке, — заключает второй, говоря совершенно холодно и отстранённо. Гу Юнь усмехается, отпуская прядь и скользя к плечу. Точно играется. Чан Гэн хотел спросить, что же задумал Цзыси, но был опережён. Первым заговорил Гу Юнь: — Пошли прогуляемся? Лучше за стенами Дворца, к чёрту работу, — в персиково-мутных глазах пылает азарт, а улыбка становится заговорщической. Чан Гэн замирает на несколько мгновений, выдыхая, ведь не способен отказать. Только не сейчас. Потому что поток мыслей совпал. Видимо, их мучали одни и те же сомнения. — Идём, — наконец, оглашает Чан Гэн, пока чужие пальцы касаются его костяшек, заставляя кожу пылать. Гу Юнь всем видом показывает, что выбора и не было. Это всего лишь жест вежливости.       А за окном таял снег, предвещая скорый приход весны.