Колыбельная семи морей

— Интересное у нас с тобой получилось знакомство. Чан потирал горло уже больше неосознанно, чем проверяя ранения. Хёнджин оставил ему несерьёзную царапину, которая исчезла бы уже на следующий день, но в мыслях капитан всё прокручивал прошедшие минуты раз за разом. Боцман-то оказался и вправду необычным. Спасал ли он свою шкуру? Или на «Лахезис» ему успели промыть мозги, что он так рьяно кинулся их защищать? Загадка, решение которой ещё предстояло узнать. А пока «Гидра» наслаждалась вожделенными минутами спокойствия после целых суток напряженных погонь. Начало темнеть. Одноногий кок уже позвал команду к раннему ужину. Он специально старался приготовить всё пораньше, чтобы пираты скорее смогли расслабиться и продолжили приготовления к вечеру отдыха и распития рома. Уже с полчаса как на палубу навалилось меланхоличное марево, защитная реакция – сказали бы знающие люди. И никто из команды не смел нарушать это настроение. Хёнджин так и не смог притронуться к еде, хотя ему дружелюбно оставили целую порцию, какая полагалась каждому члену команды. Он забился к лестнице на шканцы, силясь раствориться в воздухе, мрачно глядел в море и прокручивал в голове последний день. Пустота, граничащая с извержением вулкана, разрывала душу. Он всю жизнь старался быть сильным, но именно сейчас ему хотелось хоть на миг позволить себе быть слабым и беззащитным, попросить помощи, которую он безусловно заслуживал. Но он не… Тягучий, словно дёготь, поток мыслей прервала чья-то тень, упавшая на Хёнджина. Шея затекла, и он не сдержал гримасы боли, поворачивая голову в направление к чужой фигуре. Подняв наконец взгляд, дыхание боцмана на мгновение прервалось. Перед ним стоял Чонин. Лицо его оставалось серьёзным, как и часы назад, но маска уже дала трещины. Хёнджин, не выдержав тяжести долгожданной встречи, резко встал и попытался покинуть своё убежище, но у Чонина были иные планы. Он рывком сократил между ними расстояние ещё больше и заключил Хёнджина в крепкие, пропитанные отчаянием, объятия. Разгоряченное дыхание опалило шею, боцман не ощущал реальности происходящего, даже тяжесть от прочно обвитых вокруг плечей чужих рук почти не чувствовалась. — Я так скучал. Чонин медленно отстранился, стыдливо отведя взгляд, чтобы в следующий миг впиться изучающими карими глазами в каждую черту пирата. Горячие ладони всё ещё придерживали за плечи, несознательно вырисовывая большими пальцами узоры на плотной ткани камзола. — Прости, что встретил так холодно, – сожаление Чонина грозилось вот-вот излиться из его глаз, – если бы они увидели мою слабость, так легко бы не позволили тебе уйти. «Мою слабость». Хёнджин прокручивал незамысловатые, на первый взгляд, два слова раз за разом. Так он однажды сказал ещё совсем несмышленому мальчишке. Кончики пальцев кололо от желания прикоснуться в ответ, убедить себя в том, что это был не сон. Ладони сами нашли мягкие пушистые волосы, зарываясь пальцами к самой коже головы, легко массируя. Хёнджин наконец выдохнул. — Я и не надеялся тебя когда-либо снова встретить, – Чонин говорил за них двоих, понимая мысли старого друга и ту тяжесть, с которой тот не мог озвучить их. События трёхлетней давности снова болезненными всполохами затмили сознание. Взгляд посуровел, и Чонин поспешно убрал ладони с чужих плеч. Легкая прохлада на месте, где мгновение назад были тёплые ладони, теперь ощущалась неправильно. Вздохнув, Хёнджин и сам убрал руку, силясь сохранить ощущение от касания мягкости чужих волос подольше. Чонин неосознанно потянулся обратно за ладонью. — Как же ты тогда… – слова давались слишком тяжело, Хёнджин тогда мысленно похоронил Чонина, и целый год жил с невосполнимой утратой. — Чудом, не иначе, – горько усмехнулся лоцман. Откуда-то сверху раздался оглушительный свист. Пираты, до того момента не спеша сновавшие по палубе, замельтешили активнее в последних приготовлениях. Большой парус фок-мачты растянули наподобие огромного полотна, поместив за ним несколько ярких фонарей, тёплый свет растворялся в ранних сумерках. Шкафут почти полностью заполонили свёрнутые на манер больших подушек спальные гамаки, на некоторых уже расслабленно развалились пираты. Со шканцев спустился капитан. Хёнджин вздрогнул и хотел было уйти, но цепкая хватка Чонина не позволила. — Ты им не враг, – успел прошептать Чонин, прежде чем капитан заговорил с ними. — Вот-вот начнётся представление, – казалось, вправду искренне доброжелательная улыбка расплылась по губам Кристофера. – Раз в месяц мы устраиваем что-то наподобие самодельного театра. Традиция, можно сказать. Доводилось уже такое видеть? — Нет, сэр, – от напряжения во всем теле Хёнджин едва разжимал челюсть. — Ай, да перестань, – на второе плечо легла увесистая рука капитана, – друг Чонина – мой друг. Тем более, с твоей неординарной помощью мы ушли от «Лахезис» целыми, а это надо отметить! Со стороны перед Хёнджином возникла объемная деревянная кружка, внутри которой, судя по аромату, плескался грог. Следом за кружкой материализовался мягко улыбавшийся квартирмейстер. — Толковые боцманы нынче редкость, – Феликс подмигнул и отошёл к остальным пиратам, готовившим представление за парусом. — Пойдём, – капитан мягко подтолкнул Хёнджина к зрительским местам, – и зови меня просто Чан. Понемногу Хёнджин начал привыкать к такому радушному приему, смелость всё больше брала верх. Усевшись перед импровизированной сценой между капитаном и Чонином, Хёнджин нервно поёрзал перед тем, как решиться завалить капитана вопросами. Пираты мельтешили в последних приготовлениях, зрительный зал постепенно заполнялся пиратами с выпивкой, палуба погружалась в уютный гомон. Хёнджин осмотрелся. Ещё не все старшие офицеры заняли свои места. Вот из-за паруса, служившего основной декорацией, вышел старпом, он едва успел подавить ребячески искреннюю улыбку, прежде чем присоединился к команде. Улыбка ему шла больше угрюмой гримасы, подумал Хёнджин. Где же пропадал квартирмейстер? — Феликс участвует в представлении, – словно в очередной раз прочитав мысли, ответил Кристофер, – он у нас просто обожает театр и сам режиссирует большую часть постановок. — Тем более, – к разговору подключился Минхо, – артистизма ему не занимать. — Я слышал, – спустя пару мгновений Хёнджин всё же решился задать свой вопрос, – вы год провели в рабстве. Как же вы сбежали? — То было чудо, не иначе, – капитан посуровел, на лбу образовались морщины. – Практически с первого дня мы вынашивали план побега, но удобной возможности всё не было, да и слишком много примеров неудач было перед глазами. — За месяц до нас другие рабы предприняли попытку к бегству, – зазвучал голос Минхо, больше походивший на звучание металла, – но их быстро поймали и высекли до полусмерти. Мы ухаживали за ними, как могли, но за помощь сами получали наказание. — Один из тех бедняг всё же не выдержал и умер через четыре дня в агонии, – Кристофер перекрестился и тоскливо взглянул на импровизированную сцену. – Феликса это потрясло сильнее всех. Он стал чаще пропадать в лесах, которые росли рядом с плантациями, мы едва успевали прикрывать его. — И когда же настал ваш день? Хёнджин с замиранием сердца слушал капитана. Он не понаслышке знал, каково это – быть лишенным свободы, но рабство он всегда считал самым адским из его проявлений. — Тогда на Барбадос решили напасть испанцы. Воцарился полнейший хаос, – капитан глубоко задумался, тот день в мельчайших подробностях отпечатался в памяти на долгие годы, – губернатор и вся его стража, включая большую часть наших надсмотрщиков были заняты дачей отпора. К концу дня остров был захвачен, испанцы бросили свои корабли и сошли на берег пьянствовать, ну а мы с Минхо, Феликсом и ещё семью осмелившимися парнями под покровом ночи пробрались на самый дальний корабль, выкинули за борт охрану и уплыли. — Представляешь, – позади с энтузиазмом подключился Чонин, он слышал эту историю сотни раз, но до сих пор оставался под впечатлением, как в первый раз, – они полгода делали плот, достаточный, чтобы уместилось десять человек, и прятали его от надсмотрщиков! — Ты так говоришь, и можно подумать, что мы построили целый шлюп, – по-доброму усмехнулся Минхо, – но на самом деле мы едва доплыли до корабля. Это недоразумение, названное плотом, разваливалось и тонуло под нашими ногами. — Да-а-а, – зычный хохот капитана заполонил палубу, перекрыв гвалт пиратов, – помню, как ты, словно кот, боявшийся воды, чуть ли не на шеи нам запрыгивал, лишь бы в море не свалиться. Старпом и не подал виду, продолжив мягко улыбаться, но под отросшими волосами проглядывали покрасневшие кончики ушей. — Невероятно, — Хёнджин с искренним восхищением представлял, каково это всё было, – и вы знали, как управлять кораблём? — Знали, конечно, – гордо приосанился Чан, – зря мы что ли втроём с Минхо и Феликсом служили в морском флоте до рабства?! — Это он так сейчас считает, наученный опытом, – добродушно, но с язвинкой в голосе говорил Минхо, – а тогда мы столько шишек себе набили, прежде чем смогли сдвинуть эту колымагу хоть на миллиметр по нужному курсу. Мы хоть и служили на флоте, но выполняли только часть из всего огромного массива задач. — Это точно, – усмехнулся Чонин, – до меня они так паршиво ориентировались в море, я до сих пор удивляюсь, как они за год не вспороли себе киль о дно. В следующий момент на затылки старпома и лоцмана обрушились две несерьезные оплеухи. В воспитательных целях. — А вы, – спустя пару минут приятного молчания под аккомпанемент полупьяных разговоров позади заговорил Хёнджин, – не жалеете, что стали пиратами? Если бы вы тогда не попали в рабство, а могли остаться законопослушными моряками и гражданами своей страны. — Нет, не жалею, – подумав всего мгновение, ответил капитан. – И не променял был пиратскую жизнь, даже если бы по ту сторону меня могло ожидать богатое существование примерного гражданина. Кристофер обвёл корабль взглядом, с нежностью всматриваясь в каждую мачту и парус, обернулся на расслабившихся пьянчуг, ждавших представление. Лицо его в тот момент выражало спокойствие и умиротворение, а за тёмными глазами, Хёнджин мог поклясться, словно можно было разглядеть тихую гладь моря в штиль. — Здесь я обрёл настоящую семью. Да, из ободранцев и законченных пьянчуг, но каждый душой и телом стоял и будет стоять за наш дом, за «Гидру», и я доверяю им, как себе. Раздалась высокая трель свистка. За парусом, подсвечиваемые фонарями, замельтешили фигуры, а на импровизированную сцену вышел сам квартирмейстер. Под нестройный шум аплодисментов он в пояс поклонился и кивнул импровизированному оркестру из слегка расстроенной скрипки и флейты. По палубе растеклась веселая музыка, и представление началось. — Эта песня и для нищих, и для святых, и для богатых мужчин, связанных цепями! Наше сокровище не в золоте, и не в благочестии. Наше богатство в ответном призыве, в зове моря! Низкий голос Феликса поднимал табун мурашек, а душа сама просилась в пляс. Вскоре к голосу рассказчика присоединились и другие персонажи, карикатурными тенями плясавшими за парусом. — Бурные океаны переносят нас на земли, которых мы никогда не знали, к тайнам и зарытым загадкам из сказок старых. Так что ставьте парус и поднимайте флаг, мы не остановимся на ночь. Мы будем ездить на диких ветрах и волнах до самого утра! Фигуры отступили, и на парусе возникла тень корабля, резво оседлавшего бурные морские воды. Перед фигуркой корабля то и дело возникали молнии и огромные волны, но он с уверенностью продолжил плыть дальше. — Один человек однажды шел по берегу и позвал меня, – Феликс отошёл в сторону, из-за паруса вышли два пирата. — Вижу, ты моряк, любимец моря, – заговорил одноногий кок. – Знаю, этот мир – убогое место, но если ты последуешь за мной, я возьму всё твоё бремя... и пиратами мы будем! Пираты весело пожали друг другу руки, и за парусом вновь возникли тени плясавших пиратских фигур. Флейта заходилась веселой трелью, и пираты пустились в пляс. Захмелевшая публика в меру своих возможностей подвывала в такт песням, кто-то хлопал что есть мочи. — Пусть воющие ветры летают по палубе и захватывают мачты. Оставьте сомнения в прошлом, как и все ваши грехи, ибо вы наконец свободны! – Феликс в танце с другими пиратами перешёл на другую сторону импровизированной сцены, и из-за паруса вышло ещё несколько пиратов. — Залейте всё водой и драйте палубу, мои смышленые друзья, – задорно продолжил одноногий кок, пока четверо пиратов взялись за щетки и швабры, – и прислушайтесь ко мне. Следуйте моим путям, и скоро вы станете капитанами! Пираты подняли на кока воодушевленные взгляды и один за другим вскочили на ноги, отдавая старшему честь. — Взберитесь по такелажу, заберитесь в гнездо и скажите, что вы видите? Пираты один за другим забежали за парус, их тени карабкались по импровизированной мачте. — Флот по правый борт! – прокричал один. — В бою мы встретимся! — скандировал второй. — Так зарядите пушки, поднимите флаг и соберите всю свою храбрость! – одноногий кок вышагивал по сцене, достав из ножен саблю. – Мужественный человек не бежит перед самым началом. Не бойтесь, когда смерть окажется близка, когда смерть задышит в затылок. Ваш конец знаменует начало жизни в мирных землях! Кок удалился за парус, его место заняли несколько пиратов, изображавших самое сердце битвы. За парусом плясали тени сабель, раненых и побеждённых, доблестных и торжествующих. Музыка сменилась на напряжённо захватывающую. — Весь день бушует битва и продолжается всю ночь, – нестройным хором пели пираты, – с боевыми клинками и выстрелами из мушкетов мы сражаемся на палубах! Мы сравниваем наши умы и пушечные ядра с лучшими из их флота. Но вот их адмирал идёт по доске, облачённый в позор своего поражения. Разодетые в ярко-синюю материю подстать испанским солдатам пираты хватались за ненастоящие раны и картинно падали на палубу, извиваясь в предсмертных муках, пока другие в торжестве вздымали клинки к небу. — Поэтому поднимите тост за нашу удачу, подбодрите нас – в храбрости наше спасение! Один за другим пираты из числа зрителей поднимали имевшиеся ёмкости с алкоголем и дружно скандировали артистам. Кое-где ослабевшие руки не сдерживали кружек, и грог с ромом, перемешиваясь, лился по одежде и брызгами летел на сидевших рядом. Тени за парусом постепенно успокаивались, на первый план снова вышла фигурка корабля, бороздившего спокойные морские воды. Один за другим пираты, исполнявшие роли в представлении, выходили на сцену. — В пещерах контрабандистов и трактирных залах мы живем по ничьим правилам, – голоса понемногу стихали, лирично и кое-где фальшиво тянув ноты. – Мы отправились в синее море, чтобы избежать тирании, и мы сохраним наши сердца и души живыми, пока бороздим морские просторы. Музыка стихла, и зрительный зал взорвался бурными овациями. Кто-то свистел, откуда-то раздавались крики поддержки и восхищения, с задних рядов летели мелкие монетки, и весь этот гвалт тонул в жарких аплодисментах. Пираты из числа артистов взялись за руки и на театральный манер вышли к краю импровизированной сцены на поклон. — Браво Феликс! Браво маэстро! Минхо вскочил со своего места и завопил во всё горло, перекрикивая остальных пиратов. К нему присоединились и остальные, а артисты расступились, дав своему главному вдохновителю минуту собственной славы. Хёнджин смотрел на неописуемое душевное единение огромной команды с восхищением. Уважение, поддержка и дружба, царившие среди пиратов «Гидры», поражали воображение. Боцман даже в самых смелых мыслях не мог представить, что команда не самых чистых в своих помыслах оборванцев могла бы стать подобно настоящей любящей семье. Спустя час бурных оваций и чествования актеров под громкие тосты и крепкий ром импровизированная сцена уже была убрана, как и парус, служивший занавесом. Небо отливало синим бархатом, и палуба погрузилась в уютную тишину, разбавляемую лишь приглушенными переговорами оставшихся на палубе пиратов, разбившихся по парам. Хёнджин тихо наблюдал за чужими неспешными разговорами, смазанными движениями и ленивыми смешками. Кто-то так и остался валяться на свёрнутом в подобии гнезда спальном гамаке, запрокинув взгляд к звёздам, кто-то привалился к фальшборту, а кто-то использовал собутыльника в качестве опоры. Пираты знали друг друга целую вечность по меркам морских разбойников, а потому доверяли друг другу и не боялись показывать себя со слабых сторон. И именно сейчас они были меньше всего защищены: в благоговейной неге наслаждаясь приятной компанией, чужим теплом снаружи и теплом внутри от выпитого алкоголя. Ночь была ясная. Точки-звёздочки мерцали на синем бархате небосвода, словно расшитая маленькими бриллиантами парча. Тёплый ветер трепал спущенные паруса, извиваясь в полёте вокруг мачт, и в конце пути путался в волосах сидевшего под шканцами боцмана. Хёнджин смотрел на длинные реи, высокие мачты, воронье гнездо и сам чувствовал себя ветром, летавшим меж снастей. Рядом послышались аккуратные шаги, позади боцмана кто-то присел. — Это желание подняться высоко-высоко, на самый верх мачты, – тихо проговорил Хёнджин, но так, чтобы его услышали, – откуда оно? — Инстинкт горгульи? Юношеский голос сочился насмешкой. Хёнджин рывком сорвал ботинок и бросил его в Чонина, даже не оборачиваясь, а обладатель голоса, едва сдерживавший смех, теперь заливисто хохотал. Хёнджин и сам не мог сдержать улыбку. С того момента, как Чонин обнял его, как боцман смог поверить не только глазам, но и кончикам пальцев, что Чонин жив и стоит здесь перед ним, всё нутро от груди и до живота наполнялось чувством всеобъемлющего тепла. Практически необъяснимая щенячья радость затапливала душу, и сердце готово было в любую секунду лопнуть от неисчислимой частоты биения. Чонин присел перед старым другом. Лицо его выражало глубокое спокойствие и умиротворение, какое бывает на море в особенно ясные дни. Не поднимая глаз, лоцман аккуратно обхватил пальцами лодыжку Хёнджина и надел обратно башмак, минутой ранее прилетевший в него, обратно на законного владельца. Длинные пальцы ещё с мгновение застыли на чужой щиколотке, и от внимания Хёнджина ускользнуло последнее нежное прикосновение, неосторожно сорвавшееся с кончиков пальцев. Чонин наконец посмотрел на застывшего Хёнджина, подмигнул тому, довольный произведённым эффектом и поспешил удалиться с палубы. Со шкафута на вторую палубу к спальным гамакам сорвался и Хёнджин. Чонин летел наверх к полуюту с маниакальным рвением. Прохладный ветер хлестал разгоряченные щеки лоцмана, извергнувшего целую мысленную тираду на самого себя. Оттолкнувшись от дощатой палубы, Чонин ловко вскарабкался к самым кормовым огням. Лоцман удобно устроился у дышавшего теплом бортового фонаря, свесив ноги за борт, и зацепился за его крепление. Эта привычка, оставшаяся ещё с юношеских лет, когда Чонин только начинал свою морскую службу, редким свидетелям казалась ребяческим бунтарством. Для самого лоцмана же была отдушиной и единственным действенным способом справиться с эмоциями. — Э как ты его, а? Чонин вздрогнул, едва не сорвавшись в море. Обернувшись, лоцман узнал в нарушителе спокойствия их старпома. Минхо с ехидной улыбкой и слишком хитрым многозначительным взглядом вальяжно стоял, оперевшись о фальшборт. Всего пара слов и невнятных междометий, приправленных взглядом а-ля «я застукал тебя за нечто непристойным», и Чонин готов был безоговорочно капитулировать. Но вместо этого лоцман лишь глубоко вздохнул и вылез из своего укрытия, подойдя ближе к старпому и присев рядом с ним. — Даже наш ловелас капитан так ножки девушкам в порту не держит, как ты этому парнише, – Минхо присел к Чонину, навалившись на того и вороша ему волосы. — Я не… Не держал ему… Да и вообще, почему ножки?! Он мужик, и у него ноги! – бессвязно лепетал Чонин, делая только хуже, старпом уже готовился перейти к нападению. — Значит, тебе по вкусу брутальные мужики? — Да! – и только выпалив это, Чонин осознал обрушившийся на него армагеддон в лице старпома, который теперь точно не даст этого забыть. Лицо Чонина перекосило, и он попытался спешно ретироваться, но придавивший его своим весом Минхо только усилил хватку. — Это здорово, правда, – но вместо издёвок прозвучало это, и лоцман с неверием уставился на Минхо. – Здорово, что ты четко осознаёшь и принимаешь свои чувства. Горжусь тобой. Старпом напоследок взъерошил вьющиеся волосы Чонина и покинул полуют, оставив лоцмана на съедение собственным мыслям. *** Джисон молча всматривался в линию горизонта, даже когда та слилась с потемневшим бархатом неба после захода солнца. Несмотря на ноющую боль и ломоту во всём теле после дуэли капитан «Лахезис» так и не прилёг за весь день. Выедавшее изнутри чувство собственного ущемлённого достоинства было намного сильнее. — Ты так и не сказал, куда мы плывем. Чанбин всё это время не покидал своего капитана. Он верным псом последовал сначала в личную каюту, где смог на несколько минут усадить бесновавшегося Джисона, чтобы обработать немногочисленные раны. А после безропотно наблюдал за не находившим себе места капитаном, безмолвным призраком сновавшим по всему кораблю. Все на «Лахезис» знали: молчание их капитана — к беде. — Команда начинает волноваться, – Чанбин сидел на фальшборте у штурвала и обеспокоенно пытался уловить даже малейшую смену настроения Джисона. – Сначала мы отдали им боцмана, из-за которого сменили курс. Теперь идём, невесть куда, но ровно противоположно нахождению жемчуга. — Вот видишь, – наконец сказал капитан спустя несколько часов молчания, – сам понял, в каком направлении идём, зачем тогда спрашиваешь. — Я не могу тебя понять, – лоцман спрыгнул с фальшборта, Хан обернулся на резкий звук. – Сколько лет тебя знаю, а до сих пор иногда теряюсь. Джисон нахмурился. К горлу подступила горькая желчь. Пиратская жизнь не оставила в нем почти ничего святого, и то, что он собирался совершить в ближайшие часы, точно не приближало его к небесным вратам. Однако далеко-далеко на самой глубине души Джисон схоронил крупицу чего-то чистого, восторженного, что было с ним ещё до восхождения на борт пиратского судна. Отчасти именно наставничество Чанбина помогло не растерять человечность среди беспричинной жестокости. Но законы существования, добровольно выбранного ими годами ранее, не позволяли пустить страшное оскорбление на самотёк. Или ты, или тебя. — Земля по правый борт! На полуют поднялся Сынмин. Он тоже не спал всю ночь, пока «Лахезис» пробирался через предштормовое море от Кубы. — Это ведь Тортуга? Голос квартирмейстера заглушила поднявшаяся на борту суета. Пираты готовили судно к швартовке, меняли направление парусов. Небо постепенно светлело. — Ты внезапно вспомнил о назначенной там встрече? – истерично усмехнулся Сынмин, не услышав ответ на первый вопрос. — Проспитесь, пока я решу одно дело, – Джисон бросил холодные взгляды на подчиненных и, больше ничего не сказав, заперся в своей каюте до самой остановки в порте Тортуги. — Тоже не спал? — Я редко сплю. Чанбин машинально ответил и, протерев глаза, заторможенно оглянулся. Взлохмаченный Сынмин стоял, привалившись к мачте, и начищал кинжалы, оставшиеся у него единственным холодным оружием с момента дуэли, когда сабля их капитана безвозвратно потонула в карибских водах. Как ответственный за оснащение команды, квартирмейстер отдал Джисону свою саблю, пока не найдёт подходящую замену. Утро выдалось прохладным. Откуда-то со стороны камбуза, поёжившись, вышел Каузак. Старпом широко зевал и сильнее кутался в легкий камзол. Смазано махнув коллегам в качестве приветствия, он подошёл к фальшборту и заглянул за борт. Тонкая веревочная лестница слегка развевалась на ветру, концы её, играючи, облизывали бившиеся о борт корабля волны. — Он ушёл, ещё и восьми склянок не было, – Каузак тёр лицо грубыми руками, стараясь стереть с себя сон, отчего слова было ещё сложнее разобрать, а к акценту давно все привыкли. — Да, – протянул Чанбин, всматриваясь в ещё сонную Тортугу, пиратский оплот только начинал просыпаться, – и какой только черт его дёрнул. — Я ещё в Нассау слышал, что на Тортуге остановились французские корсары, – задумчиво протянул Сынмин, кинжалы были начищены до блеска, но квартирмейстер машинально продолжал дальше. Солнце наконец показалось над кромкой воды, а вместе с первыми лучами на узкие улочки высыпались сонные жители пиратского оплота. Хозяева трактиров открывали ставни, оживляя солнечными лучами и прохладным воздухом душные помещения, шаткой походкой из питейных лавок выходили заядлые выпивохи. Среди ленных движений чьи-то уверенные быстрые шаги контрастировали слишком резко. Обогнув столы первых торговцев, капитан «Лахезис» ловко лавировал меж медлительных пиратов. Джисон резво вскарабкался по веревочной лесенке и спрыгнул на борт. — Я же сказал вам выспаться, – недовольно вздохнул капитан и уверенным шагом под аккомпанемент удивленных взглядов направился к шкафуту. Присев перед люком, ведущим на вторую палубу, Джисон с характерным грохотом распахнул его и громогласно гаркнул в ещё сонное царство: — Рота подъем! Через полчаса отплываем! Внизу послышалась мешанина из проклятий на разных языках, возни и топота ещё босых ног. Не прошло и минуты, как палубу заводнили переполошенные пираты, чье пробуждение было словно их окатили ледяной водой. Трое старших офицеров «Лахезис» кучнее сбились рядом друг с другом, наблюдая за охватившем корабль хаосом. Капитан уже стоял у штурвала, готовый отдавать команды к отплытию, пираты шустро лезли по выбленкам расправлять паруса, другие же поднимали якорь. — Эй, вы, – донеслось где-то совсем рядом сверху, – долго торчать там будете? По голосу капитана было не различить его настроения. Прошедшие сутки были перенасыщены странными событиями и переплетениями совершенно не похожих судеб, что явно отразилось на состоянии Джисона. Сейчас капитан пребывал в истерично гиперактивном настроении, вернувшись после непонятного дела с Тортуги. — Может, – первым на шканцы поднялся Чанбин, – расскажешь, на кой дьявол нам понадобилась такая судорожная остановка здесь? — Ты мне доверяешь? – Джисон сверкнул глазами в сторону лоцмана. — Всей своей жизнью. Капитан на мгновение задумался, как всеобщее внимание привлекла похожая суета на корабле в другом конце порта. Французский корабль в спешке отходил от Тортуги в сторону английских вод. Туда, где недавно произошла дуэль капитанов. — Ты что, – Сынмин внимательно всмотрелся в горизонт, сверившись с курсом корабля, – сдал корсарам «Гидру»? Джисон молчал. Черты его лица вмиг приобрели непоколебимую жесткость, брови были нахмурены, а губы сжались в тонкую линию. — Впредь не посмеют и вякнуть в нашу сторону. Чан проснулся самым первым почти что с рассветом. Дурное предчувствие не дало пирату провалиться обратно в сон, и он как можно тише вышел на палубу. «Гидра» шёл курсом бакштаг правого галса мимо Кубы прямо к Порт-Ройалу. Капитану и команде как никогда нужен был отдых, и хотя последняя стоянка была всего сутки назад, необходимость в снятии мгновенно накопившегося сызнова стресса стояла поперёк горла. У штурвала неизменно стоял Чонин. Взбудораживший ему давеча мысли старпом помог остаться бодрым на протяжении всей ночи, спокойно ведя корабль через переменчивые карибские воды. Лоцман вёл «Гидру» за несколько миль от берега, как только звёзды скрылись из вида за мглистыми, окрашенными в бледно-розовый облаками. — Неужто шторм идёт? Чонин обернулся на тихий голос капитана. Подняв глаза к небу, лоцман на мгновение замер, а затем покачал головой и мягко улыбнулся. — Если небо красно с вечера – моряку бояться нечего. Кристофер отчетливо осознавал свою слабость в лоции и не раз признавал её в потугах верно предугадать направление ветра или развитие погодных условий. И в этот раз промах. Капитан вопросительно посмотрел на лоцмана, требуя объяснений. — Если небо при солнечном закате чисто, пылает золотом и пурпуром, а при восходе погружено в дымку и имеет бледно-розовый цвет – стоит ждать ясного и тихого дня. Голос Чонина шелестел вместе с легким ветерком, трепавшим паруса. В навигации ему не было равных, и слушать его наставления или поправки каждый раз было только в удовольствие. — Вот если бы воздух по утру был прозрачно чист, а небо ярко-алым, то ухудшение погоды бы не миновало. Капитан вдумчиво всматривался в легкую дымку, из которой выныривало солнце. Силиться запомнить все премудрости лоции было без толку, как и понять её логику, потому Кристофер лишь размял плечи и просто молча стал наблюдать за горизонтом. К четырём склянкам команда уже сновала по палубе, следя за направлением ветра и сменой рей и парусов. Спустившись раз под ветер, корабль стал резвее идти, рассекая волны веером брызг. Порт-Ройал был всего в половине дня пути, небо, как и предсказал Чонин, сияло безоблачностью, в глаза били яркие краски всех оттенков голубого и синего. Кто-то даже заметил дельфинов. Кристофер выдохнул. Глубокая рана, оставшаяся на ладони после дуэли капитанов, саднила и неприятно зудела, хотелось сорвать к чертям все заботливо намотанные Феликсом бинты и расчесать руку в мясо. А в остальном день даже обещал быть наполненным тишиной и безмятежной рутиной. Однако, на горизонте позади «Гидры» капитану всё не давала покоя чёрная точка, словно ложка дёгтя появившаяся в их бочке мёда спокойного дня. Оказавшуюся английским кораблём точку приметил и Минхо. Он координировал действия Чонина, ведя корабль разными курсами, чтобы проверить, что англичане увязались действительно за ними. И после двух часов смен курсов в прямо противоположные стороны, английский корабль стал стремительнее нагонять «Гидру». — Друзья мои, – маска спокойствия лоцмана трещала по швам, Чонин до побелевших костяшек цеплялся за штурвал, – даже не предлагаю, настаиваю сменить курс и зайти в воды близ Порт-о-Пренс. — К французам они не сунутся, согласен, – на шканцы уже забрался Хёнджин. – В былые годы капитан «Шторма» облюбовал Испаньолу, и англичан мы порой не видели целыми месяцами. — Тогда отдохнём чуть по-другому и в другом месте, – заключил капитан, подходя к фальшборту и обращаясь к команде. – Приготовиться на бакштаг! Пираты стягивали снасти, меняя положение рей. Паруса зашлись волнами, чтобы затем снова запузыриться, поймав порывы ветра. — Поворот! Корма свободно пересекла линию ветра, и корабль лёг на новый галс. Сверившись с курсом, Чонин внёс небольшие коррективы, выровняв судно и убрав крен. На палубу опустилось затишье, пираты сосредоточенно следили за английским кораблём, продолжавшим приближаться к «Гидре». Полчаса спустя Минхо даже отдал команду заряжать кормовые пушки и держать наготове бочки с порохом, но сменившийся ветер унёс английский бриг дальше от «Гидры», как только по левый борт в поле зрения появились вершины Испаньолы. Команда дружно выдохнула. Оторвались. В гробовом молчании, разбавляемом криками чаек и шелестом парусов и снастей, «Гидра» зашёл в Порт-о-Пренс, бросив якорь у самого края бухты. То были окраины порта, и людей на узких улочках было совсем мало, в отличие от главной пристани, кишевшей пиратами и торговцами всех мастей. Кипевшая на главных улицах, в популярных питейных и просторных рынках жизнь, казалось, обходила стороной небольшой квартал, скрытый за подножием горы, что отвесной скалистой стеной возвышалась над мелкими домишками, с одной стороны и дремучим тропическим лесом – с другой. Часть команды осталась на корабле, другие же вместе со старшими офицерами растворились среди местных. Французы хотя и держали под контролем обширную территорию Испаньолы, но западное побережье вместе с укромной бухтой, в самом сердце которой и обосновался Порт-о-Пренс, то и дело оставались бесконтрольными. Тенистые тропические леса, отвесные скалы, что, казалось, обнимали огромными руками городок, заботливо закрывали Порт-о-Пренс от зорких французских взглядов, а потому пиратам находиться там с минимальным количеством королевских солдат, давным-давно продавшихся местным пиратским авторитетам, было вполне себе комфортно. Каждое открытое местечко было облюбовано ушлыми торговцами, с которыми договориться о приемлемой цене можно было, лишь обхитрив их самих, что представлялось нелегкой задачей даже для самых острых умов, либо по старому знакомству. Чан по памяти проходил мимо потрепанных шатров одного из многочисленных рынков, что расположился у самой кромки Порт-о-Пренс, деля границы с лесом. Отовсюду слышались окрики зазывал, нахваливавших свои товары, с разных сторон по обонянию ударяли десятки ароматов самых разных специй и одеколонов, что было диковинкой на Карибах, обветшалые прилавки пестрили буйством красочных шалей и платков, другие изобиловали различавшихся размером баночками с лекарственными травами и настойками. Капитан «Гидры» всё пробирался сквозь лабиринты накрытых грубыми тканями шатров, пока не остановился у одного небольшого столика, доверху забитого разной утварью. — Кристофер! За прилавком стоял сухонький мужичок невысокого роста с причесанной седой бородой. Загорелое лицо зашлось морщинками, стоило губам растянуться в широкой улыбке, а глаза исчезли, превратившись в хитро изогнутые щелочки. Торговец подался вперёд, наклоняясь над всем своим добром, и крепко сжал руки капитана. — Наконец пришёл навестить старика! Ещё не передумал оставить морские разбои и стать моим компаньоном? — Алоис, – Чан мягко улыбнулся, глядя на приближавшегося к почтенной старости мужчину, – а ты всё не меняешься, старый друг. Всё заманиваешься меня в свои сети заядлого торгаша. — Сам подумай, – мужчина обвёл взглядом богато заставленный прилавок, задумчиво закручивая усы, – я не молодею, и пока дождусь тебя из твоих кошмарных, полных страха и отчаяния плаваний, уж и некому будет втюхивать всякую ересь втридорога! — Дело не в кошмарах и страхе, Алоис, – капитан оперся о прилавок и наклонился к торговцу, из-за рубашки выскользнул, покачиваясь, кулон с золотой восьмиконечной звездой, – дело в любви. — Любви, – хмуро повторил торговец, поправляя чалму на голове, – великое дело – любовь к морю. — Я умру в нём, – спокойно проговорил Чан и перевёл внимание на богато заставленный прилавок. – Ну, хвались, старый обманщик, что у тебя есть интересное для меня? Глаза Алоиса мгновенно загорелись азартом, торгаш с поразительной для его возраста ловкостью выудил из разных концов и глубин своего прилавка пестрые безделушки от колец и иных украшений до курительных трубок и небольших кинжалов. — Неужели это тот самый Алоис? – прошептал Хёнджин, наклонившись к Чонину. – Величайший мошенник и крупнейший делец всех Кариб?! — Он самый, – гордо заверил Чонин, смотря, как их капитан и тот самый торгаш уже рассорились в пух и прах, чтобы в следующее мгновение пожать друг другу руки и сойтись в подходящей обеим сторонам цене. — Невероятно, – Хёнджин уже не контролировал свою громкость, чем вызвал смешок у стоявшего рядом Феликса. Самые невероятные байки ореолом загадочности окружали старого французского пройдоху, сколотившего баснословное состояние на перекупках разносортного барахла, – но почему его шатёр здесь, на окраине, а не на центральном рынке? — Как он говорил год назад, – к разговору подключился Феликс, – ему наскучила суета и гомон центральных рынков. Его слава и репутация позволяют ему нырнуть чуть ли не в клоаку последнюю, постоянные клиенты найдут его везде. — Невероятно, – повторил Хёнджин, разглядывая то самого торгаша, то его прилавок. В это время Минхо несколько отделился от своей команды, разглядывая противоположный конец шатра Алоиса там, где висело оружие. Сабли, рапиры, шпаги, кинжалы самых разных мастей, размеров и украшений играли редкими лучиками света, сумевшими пробиться сквозь лесной покров и матерчатый шатёр. Задумчиво старпом «Гидры» проводил мимолетным касанием от одной сабли к другой, будто желал почувствовать ту самую. Рука непроизвольно остановилась на одной. То была сабля из потемневшей с годами стали с витиеватым рисунком на клинке, эфес её сплетался двумя металлическими косами, а рукоять была обвязана кожаными ремешками, свободными концами спускавшимися на эфес к лезвию. Минхо провёл пальцами от замысловато изогнутого эфеса к холодной стали клинка, повторяя кончиками пальцев узор. В следующий момент сабля сама осторожно легла в руку старпома. Она была легкой и удобной в использовании, ею было комфортно управлять, словно сабля была продолжением руки. — О, это чудесная сабля, – рядом послышался вкрадчивый голос Алоиса. – Режет, словно нож масло, прочная, как наковальня, и притом легкая. Великолепный выбор. Минхо аккуратно взмахнул саблей несколько раз. Да, это действительно была та самая. — Отдам за полцены, – торгаш уже нырнул под прилавок, доставая замшевый мешочек для сабли, – по старому знакомству. Оставшийся день прошёл за ленивым потягиванием грога в тихой таверне неподалёку от рынка, где совсем недавно отоварились Минхо и Чан. — И всё же ты не ответил, – захмелело проговорил капитан, – на кой черт тебе вторая сабля? — А тебе зачем благовония в какой-то дряхлой стекляшке? За такими нескончаемыми препираниями команда не заметила чересчур знакомые четыре тени, проскользнувшие в таверну с заходом солнца. Феликс почуял изменение в общей атмосфере, ловя ощущение дежавю. На улицах стало неспокойно. — Святой Нептун, – тихо простонал квартирмейстер, – скажите, что я сплю. — Что такое? – спросил капитан, но тут же замолк, проследив за направлением взгляда Феликса. – Дьявол мне в глотку, «Лахезис». Вечер для «Гидры» был окончательно испорчен, а упомянутая команда, казалось, даже не видела своих давних приятелей. — Неспокойный сегодня Порт-о-Пренс, заметили? – Чанбин тремя большими глотками прикончил пинту грога, щурясь от жгучего тепла, раскалённым металлом разлившегося по глотке. — Конечно, – после пары глотков алкоголя акцент Каузака становился невыносимым, – наш капитан поставил на уши всех французов в округе Испаньолы, не удивительно, что даже Порт-о-Пренс гудит, как улей. Сынмин задумчиво крутил оставшийся нетронутым бокал. Он сразу заметил белобрысую макушку квартирмейстера «Гидры», но оставил это без привлечения внимания их и без того потерявшего покой капитана. Вместо этого он сказал: — Окраины суета не так затронула, тут хотя бы можно услышать шум моря, а не гомон толпы. — Кстати, о гомоне, – заговорил Джисон, сверливший до этого момента взглядом распахнутые двери таверны, – что там за шум? С улиц всё отчетливее доносилась французская ругань, чеканный топот десятков идущих нога в ногу солдат и редкие окрики. Как вдруг мимо окон таверны прошло несколько французских солдат, заставив пиратов вжаться в стулья, побледнев и сливаясь с общим интерьером. — Что-то мне подсказывает, – не успел договорить Чанбин, как в таверну с громкими манифестациями зашли французы. В таверне воцарился хаос. Кто-то недовольно кричал, возмущённый прерванным отдыхом, с другой стороны на пол беспорядочности летели столы, наполненные грогом кружки и пьяные тела, французские солдаты пробирались вглубь, всматриваясь в заплывшие и загорелые лица пиратов, словно искали кого-то определенного. — Уходим, – тихо скомандовал Кристофер, как можно незаметнее пробираясь сквозь беспорядочную толпу. И чем ближе к выходу пробирались пираты, тем труднее им было держать друг друга в поле зрения. Уже на улице они смогли лицезреть весь масштаб обрушившегося на Порт-о-Пренс бедствия. Отовсюду выбегали местные жители, в страхе спасая самое необходимое от возможных конфискации и разграбления, за ними следовали солдаты, без разбору выламывая двери домов и размахивая рапирами, закалывая оказывающих сопротивление. И вся картина больше напоминала один из кругов ада, смесь человеческих криков отчаяния, криков боли, оглушавшего шума от выстрелов мушкетов и скрежета металла сабель. Команда «Гидры» так и не зашла далеко в город, и до пристани от таверны было всего несколько минут легким бегом, но всё осложняли неконтролируемые толпы людей, хаотично разбегавшиеся в разные стороны и оттеснявшие пиратов дальше от цели. Ряды их стремительно редели. Вскоре на улице оказались и пираты с «Лахезис». Чанбин угрожающе выставил вперёд саблю, стараясь освободить дорогу, но застлавший глаза людей страх делал их слепыми ко всему. Сынмин и Джисон шли чуть позади лоцмана, успевая лишь уклоняться от резких атак французов и отталкивая местных с дороги. В суете редкие члены команды «Лахезис» не заметили, как кого-то стало не хватать. — Где Сынмин?! Каузак! — Феликс, Чонин! Где вы? Хёнджин! Два отчаянных крика слились в один. Капитаны на мгновение встретились удивлёнными взглядами, но тут же судорожно заозирались по сторонам, силясь отыскать в людском море своих, но знакомых фигур и след простыл. Джисон рывком поднялся на бортик фонтана, всматриваясь в тёкшую по улице толпу, но и чуть более высокое положение не помогало высмотреть пропавших. Сновавший рядом Чанбин хотел было нырнуть в толпу, но Хан в последний момент дёрнул того за ворот камзола, притягивая обратно к себе. Чан одёрнул Минхо, указав на лестницу на крышу прилегавшего к фонтану дома. С высоты стало видно, что большая часть Порт-о-Пренс заполонили стройные ряды солдат, рыскавших, словно ищейки, по узким грязным улочкам. — Вот они! Вижу их всех, — наконец, выкрикнул Минхо, однако увиденное ни его, ни подоспевшего капитана «Лахезис» ни чуть не обрадовало. — Проклятье медузы, – обречённо выругался Джисон, сжав металлические прутья, – не так должен был закончиться этот день. Вниз по улице, прямо по направлению к ждавшим на причале французским бригам, во всеоружии готовых к отплытию, ярко-красные мундиры тащили за собой пятерых рьяно сопротивлявшихся пиратов.