хочешь уйти, а некуда
хочешь блевать, а нечем
дзёси икита [02:50]
энджел — непунктуальный и тревожный. это больше похоже на шуточку от его жизни, чем на правду, но он сталкивается с последствиями своих опозданий чаще, чем хотелось бы. и это бесит/разочаровывает/пугает. последствия: волнение, скрип челюсти, дрожь под коленями. он поспешно заправляет шарф в воротник, зачёсывает волосы назад, глубже под шапку, чтобы точно не замёрзнуть в редкостный мороз города, натягивает пониже рукава свитера с котятами, прячущего сеточку нижней майки. у него и до побега было немного вещей, но после него остались только парадная майка и тревожный свитер (который он носит вместе с косметичкой и аптечкой как раз на такой случай). совсем печальный набор, но энджел радуется, что хотя бы такой имеет. в первый раз уходить пришлось только с телефоном и мелочью на проезд. наверное, поэтому продержался ангел недолго. сейчас понимает удивлённо, что минула грёбанная неделя. неделя, за которую он успел столкнуться лицом к лицу с собственными безответственностью, избеганием и недоеданием (вынужденным). вэгги и чарли едят отдельно, пусть зовут за стол — ангел не приходит, потому что нечто внутри запрещает ему разрушать их покой своим существованием. девочки говорят, что он может чувствовать себя спокойно, но энджел ищет пути побега и просыпается по ночам от воспоминаний чаще, чем кошмаров. его место не здесь. потому что у ангела оно одно — на небесах. и гнетущая суицидальность. или в рехабе, как верно подметил физзаролли в первые сутки их знакомства. или в баре, где он привык творить отчаянную дичь. энджел почти плачет в невозможности затянуть потуже пояс на яркой куртке, когда вэгги протягивает телефон и выражает недовольство: — опять твой пишет. кем бы он там ни был. — а, — настораживается ангел и отпускает пояс, — хорошо, спасибо. девушка кивает и уходит обратно на кухню. стучит ножом и что-то кашеварит. вся квартира пропахла ароматами домашней еды и специй только благодаря труду вэгги по предотвращению смертей домочадцев от язвы желудка. ангелу нравится кухонная вэгги, потому что спальная — слишком нежная к любимой, коридорная — вредная без сигарет, а кухонная — живая. она спорит с ним о вреде алкоголя, слушает музыку, тянет мармелад из пачки зубами, хамит мошенникам на проводе и просто не позволяет чему-либо мешать жить. ангел восхищается этим непоколебимым энтузиазмом. сам он морозит кости на балконе в пледе, с чаем, с книжкой из домашней библиотеки. делает вид, будто никогда не читал тургенева, а екатерининский век отождествляет с модой на золото. быть кем-то другим у него всегда отлично получалось — род деятельности приучил. с экрана на ангела глядит аватарка физзаролли — он, милая клоунская шляпка, макияж. ангелу нравится макияж, нравится краситься самому и рисовать на лицах чужих. физзаролли пишет кучу ненужной херни про рабочий день и тени для век из рив гош. ангел ненавидит рив гош. у его дома была только летуаль — и та за несколько километров. тревожащее содержание следующих смс (определённо точно не прочитанных вэгги — и это успокаивает уже через секунду) ангелу приходится поспешно подчищать. физзаролли пишет коротко и удивительно лаконично:не показывайся
на ёбанных
фотографиях.
и энджел даже не задумывается, на чьём аккаунте засветился на этот раз. просто обувается и мысленно обещает не выходить на связь со столасом достаточно долго, чтобы горячая рука валентино его не достала. он кладёт телефон на трельяж перед выходом и захлопывает за собой дверь. не прощается. мокрый снег бьёт в лицо и кусает морозом, но ангел к холоду давно выработал иммунитет — дни отрочества в холодной коммуналке сделали своё дело, а неделя на балконе добила, и энджел не чувствует, как крылья покрывает свидетельствами зимы и морозов. он держит путь на остановку и это — единственная цель и правда. сестра не будет рада опозданиям. она понимающая, но не слишком терпимая. ангелу ради сообщения о своём визите пришлось договариваться с вэгги о доступе к ещё одному контакту на общение в её телефонной книге, и это тоже мало обрадовало машу — отсутствие связи, ложь о сломанном телефоне и звонке с симки друга, потеря доступа ко всем аккаунтам… …зато сейчас энджел точно знает, что она его ждёт, но он не уверен, что сможет действительно дождаться. именно своего брата. не то переёбанное нечто, что от него осталось. молли видела его в самых паршивых состояниях, но ни разу до этого не заостряла на этом внимание — зато сегодня должна, ангел знает. ангел — переёбанный неделей. зато не толпой извращенцев, что уже, вроде как, достижение. поддатый, не отошедший от кайфа, невыспавшийся, голодный, бледный, ненакрашенный. бинго, не иначе. молли его знает слишком долго, чтобы не понять — у ангела снова какая-то дохуя эмоциональная хуйня. молли слишком хорошо читает между строк, чтобы понять — телефон его нихуя не сломан. сломан здесь только он сам. молли слишком не любит ангела, чтобы узнать в нём собственного брата. ведь антон давно задыхается в снегопадах. как и ма-шень-ка. они определённо семья. автобус до дома сестры можно ждать бесконечно долго, но энджел рассчитывает на то, что в метели их ждать приходится намного дольше — подходит к месту как раз когда родная двоечка решается несмело подъехать к заснеженной крыше. маленький мальчик в насквозь промокшей шапке жалуется маме на везение новоприбывшего парня, но энджел знает, что дело в уникальной синхронизации с мозгами водителей. и в многолетнем опыте поездок на этом транспорте тоже. но в магии, конечно, больше. он пытается понять, куда так бездумно тратит деньги, предназначенные для подарков всем, на кого не наплевать. усмехается. бездумно шагает в салон, потому что знает, что подарков в этом году не будет в любом из случаев — выживет ли ангел в чужой квартире или сдохнет на грязной студии. он старается затеряться в толпе и почти припадает лицом к большому окошку — где-то за спиной бабка бьёт молодую студентку сумкой из-за своего странного закидона, кондуктор засыпает на месте, а дети шепчутся о взрыве петарды — типичный день во втором автобусе, типичный пиздец. энджел в примерно таком катался когда учился в десятом классе. говоря о десятом — он даже в колледж не пошёл. говоря о десятом — не представляет, нахуя так тратил время. столас, во всяком случае, смог продвинуться вперёд в бизнесе. физзаролли — поступил в университет. даже веросика закончила техникум лёгкой промышленности перед тем, как притащиться на студию — один ангел ни к чему и ничему обучился и счастливо проебал два года в трубу. он хочет как столас — работать и радоваться. как физзаролли — учиться чему-то действительно близкому душе. не сидеть бездумно и бессмысленно. говоря о смысле — ангел его не находит. говоря о физзаролли — ангела тошнит. тошнит-тошнит-тошнит. очень больно крутит голову и желудок. наверное, надо было поесть, надо было привести себя в чувства, надо было отменить всё. тошнит-тошнит-тошнит-тошнит-тошнит. потому что ангел не может думать о физзаролли отдельно. больше не может. воображаемый маммон смотрит на лучшего друга из-за спины как на кусок мяса, как на куклу, как на ахуенную секс-игрушку. касается грубыми руками нежной обожжённой кожи, вырывает голос из груди, давит, душит, унижает — ангелу не надо воображать, потому что он знает на-вер-ня-ка. диа и саммер говорили. говорят. боль эту никогда не забудут. это искушение стать лучшей через койку и прямиком в рай (яму ангельскую). ей же не просто так дали название. мутит в углу автобуса, а блевать некуда, а блевать нечем. терпится. о блице слухи ходят самые разнообразные — эгоист, бревно, фрик, психопат, нарцисс. ни разу — лжец. и это плохо. и это хуёво. потому что ангелу было бы проще знать, что он говорил с редкостным подлецом, что ради выгоды обманет кого и на что угодно. так было бы правильно. но неестественно. искусственно. он понимает, что блиц не лжёт, что блиц не солгал, и это по-прежнему одна из ебучих неприятностей, преследующих их с физзаролли на жизненном пути. ангельский друг спит со своим боссом — не энджелу жаловаться, он тоже, — с маммоном, мать его. энджел ненавидит саму мысль о том, к чему жизнь привела физзаролли, ненавидит своё отчаянное понимание, потому что знает, что друг заслуживает всей вселенной и парочки звёзд за её пределами. чего угодно, но только, блять, не этого. только не жирного урода, старого фетишиста, наглого ублюдка. не маммона. физзаролли — не шлюха в чужих руках, не грёбанная игрушка, не раб, не ступенька бизнеса, не деталь системы. физзаролли — самородок, ещё живой и болезненно мотыльком в паутине бьющийся, экземпляр, достойный лучших ролей. ролей за талант. ролей за уникальность. не за проданную любовь. и ангел бьётся и бьётся в мысленной клетке о решётки, стучит зубами, стискивает руки, но говорит себе упрямо — я доверяю. доверяю. доверяю. но ни секунды больше не может. блиц разрушил его оборону, подорвал неживое доверие, расхуярил всё в голове в кашицу. физзаролли был нужен дом? ангел бы сделал всё, чтобы найти самую чистую квартиру из их борделя. физзаролли хотел признания? ангел навеки его главный фанат. физзаролли были нужны деньги? нужны. были. ангел ругается под нос, сжимает жёстче прежнего спинку чьего-то сиденья, снова выдыхает сквозь зубы. энджел всерьёз готов продать душу за все богатства вселенной, за выкуп того, кому в его мир шагать не положено. он пересчитывает мысленно все свои деньги, думает, что отдал бы всё, что отложил на подарки, скажи физзаролли раньше. но не сказал. не скажет. отрицает. энджел проебал этот момент. и это только его ответственность — не позволить физзаролли упасть, не оправдать надежд босса, не допустить его сокрушительного свержения до роли самого дешёвого актёра валентино. если физзаролли суждено проебаться — энджел поймает его ценой всего. это заключительная цель их дружбы и развязка всей истории, в которой кокаиновый ангел загибается от передоза в туалете «ви» и закрывает глаза навсегда, которое кончается в субботу судного дня. если кому-то из них и суждено выбраться, то точно тому, у кого есть какие-то перспективы, люди и города. не проституткам и дерьмовым поэтам. не ангелам. остановку у дома молли энджел едва не проёбывает в своём размышлении. она — воплощение слова эстетика, жертва веяний моды, королева драмы. молли — это энджел, но более живой, человечный и-не-проститутка. молли — всё-таки его двойняшка, пусть связь с семьёй сохранившая, пусть судьбу свою беспощадно отринувшая, но сестра. и ангел безоговорочно её любит всей душой и сердцем отбитым. даже с перечнем отличий и намерением этот список пополнять. — я купила вино, — с порога заявляет сестра. выглядит неважно, но потрясно. — спасибо, — улыбается ангел и проходит внутрь. в мир нетронутой женской красоты. в квартире молли обычно есть все, кроме самой молли, но сегодняшняя встреча потому и состоялась — день особенный. морозный, тяжёлый и сухой. в обители женской красоты — щемящий уют и живая эстетика, цветы, картины и рамочки. ангел обожает разглядывать пристанище молли каждый раз, потому что с переменой соседок меняется всё — даже обои, но не отношение молли, не легендарный патефон на столе в зале и ахуительно огромный гардероб в центре комнаты. главная проблема в том, что целиком бархатный. ангела передёргивает от одного воспоминания о гримёрке студии и её королеве с незатейливым именем, будто у одной из актрис украденным. вель-вет. хорошо, что не трэй — в корее так называют устриц. это ему трэйси из казани рассказала на съёмках. вельвет — круэлла мира самарской моды. — сорян за бардак, девочки очень-очень-очень торопились с моделями!.. икона местных шоурумов. — мне повезло, что я в срок всё закрыла, а то бы с ними бегала в поисках фурнитуры по всей шараге. звезда дизайнерского олимпа. — в этом проекте я снова вдохновлялась привычными вещами, мне не стыдно, надо было уложиться в адские сроки, а пример был только из области хорошо знакомого. — вроде творчества вельвет? лучшая подруга валентино. — вроде творчества вельвет, ага. кумир молли. у четы дьяченко есть определённый фетиш на уебанов. сессия мотает все нервы даже самым искушённым мазохистам — ангел знает, потому что дружит с физзаролли. молли довольна своими автоматами и слишком хорошо трудится, чтобы попасть на это мероприятие хоть раз. ей-то спать со своим боссом в перерывах от экзаменов не приходится!.. — уж не знаю, когда отпустят девочек, — грустно признаётся она, — нам давно угрожали просмотром, видимо, одна я отнеслась к этим словам серьёзно не в последнюю неделю. шёлковый халат щекочет бедро девушки, но она безразлично отмахивается от этого беспокойства. её мало волнует одежда и нездоровый вид собственного лица — коллекция в комнате сияет особенной безупречностью и старанием, так что полусонный дизайнер — меньшая из жертв за такую красоту. молли — с детства упорна и амбициозна. молли — с отрочества человек строгого выбора. молли — с недавних пор потенциальная работница казанского модного дома. энджел не рад этому сотрудничеству, но вверяет выбор в руки сестры. не думает о том, как проебался, дав такой физзаролли. молли — до сих пор право имеющая. на своё долго и счастливо. на свой идеал из тканей и блеска софитов. — это теперь неизбежное дерьмо, — сочувственно говорит ангел. — я надеюсь, они переживут его. не хотелось бы снова менять соседок и одногруппниц. — всё будет хорошо!.. микропиг трётся об ангельскую щиколотку. он улыбается, поднимая наггетса на руки: — здравствуй. не причинял тёте беспокойства? поросёнок моргает. — он очень послушный, — устало хихикает молли, — и ласковый. почему только хозяйка квартиры не разрешает тебе взять микропига, это же не маламут!.. в глазах её — невинная простота, искренняя вера, усталость и смешинки, которые в детстве блеском искр фейерверка на небе в тёмных радужках рассыпались. молли точно сестра энджела и точно — не его психолог. она всегда — любовь, но никогда — слив для дерьма. она ничего о жизни ангела не знает. и это бесконечно успокаивает, но не радует. когда-то они были ближе друг к подруге, чем их старый дом к разрушению. — видимо, боится последствий, — предполагает, следуя своей роли упорно, ангел. — каких? милого, доброго взгляда, полного любви? — обиженно бормочет молли, потирая висок, — она не знает, что теряет. посмотри, как он мил! толстый наггетс, эй! — зовёт сестра весело. поросёнок довольно оборачивается на молли, энджел совершенно не возражает. думает, если бы имел своё жильё, то точно забрал бы наггса с собой. обустроил бы всё так, чтобы ощущать себя не в бетонной клетке, не на ночлежке, а дома. у себя. в безопасности. но он не говорит этого. и всё ещё заботливо думает о сестре и её блаженном неведении. молли чешет микропига за ухом, щупает мордочку и смеётся глухо. не выспалась, думает ангел, касаясь её пальцев своими. синяки под глазами, усталый вид, открытое вино — сессия и одна полуживая студентка. — сфоткай, сфоткай нас! — просит молли. — не могу, — сочувственно напоминает ангел, — телефон… — ох, какой ужас, — фыркает девушка, — как только ты умудрился его сломать? да никак, хочет признаться ангел, но он лишь закусывает губу изнутри. во всяком случае, это не самый далёкий от правды вариант — без связи телефон действительно не выглядит дееспособным. — наверное, это время, — беззастенчиво врёт энджел. — какое, нахрен, время? — смеётся молли, — ему всего год, да? — спрашивает она у поросёнка, — его же тебе подарил второй папочка наггса? — всё-то ты помнишь, — кивает энджел. его тошнит от слащавости обращений. — конечно! — решительно заявляет сестра, — я должна знать что-то о твоей личной жизни, но не потому что мне «просто любопытно», а потому что я люблю тебя и истории о проёбах твоего благоверного. как там валя? — спрашивает она и склоняет голову к плечу. энджел выразительно смотрит на вино. он не развалится на кусочки блестящей бумаги прямо сейчас. не на глазах у сестры. молли понимающе достаёт фужеры. — порядок? — спрашивает она обеспокоено, когда энджел качает головой, — антон? — ага, — успокаивает он, — просто… дерьмово всё. даже не врёт. — как обычно, — вздыхает молли, — не очередную драму я ожидала под праздники услышать, но тоже пойдёт. поделишься? — продолжает она медленно, разглядывая вино. ангел хрипло усмехается. тоже смотрит на вино. он расскажет. о тяжести, о сложности, о пространной эзотерической хуйне, вроде отчаяния. но не о том, что произошло действительно. не о том, что его ломает. — прости, — шепчет ангел и прижимает к груди колени. кресло жмётся к спине, — поделюсь, конечно, просто это не самая увлекательная история. — и всё равно, — отмахивается молли, — это вопрос твоего благосостояния. оно всегда будет приоритетно. — хорошо, — нежно улыбается энджел, — как скажешь. — ну так?.. — торопит сестра. — просто валя — редкостный уёбок со стояком на контроль всего и вся. меня — в том числе, — удивительно просто сообщает ангел. молли передёргивает, — он отказался дать мне каплю свободы, поэтому мы немного повздорили. это даже не является ложью. — повздорили — теряется сестра, — вздорили, да? из-за, сука, базовой человеческой потребности?.. я никогда не пойму твои отношения, но это, бля, выглядит как пиздец даже для вашей санта-барбары. — возможно, — уклончиво отвечает брат, но молли не слушает. — с другой же стороны, — задумывается она, — вал кажется весьма педантичным и… стрёмным, временами… хотя это и вполне в стиле вашей хуйни, я никогда не представляла его в роли одержимого. просто не жила с ним под одной крышей пару лет — при подобном раскладе нет места одержимости. и даже психопатии. и даже проблемам с контролем гнева. — верно, — соглашается ангел и смакует вино, — потому что он не одержим, а зол. мне… нужна была пауза, чтобы всё решить и не попасть под горячую руку. уже уходит от истины, но не слишком далеко. молли морщится: — как омерзительно-то звучит. — ага, — бормочет ангел. — не, реально, — злится сестра, — это же хуйня какая-то! ох, гандонище… — шипит она в пустоту, — ты сам как?.. — жить буду, — обнадёживает энджел, — не привыкать. — ужасно! — строго противится молли, — это уже ни в какие ворота, антон. он отводит взгляд в пол. на плитку. на наггетса. на тридцать раз застиранные тапочки под креслом. может, зря рассказал. — знаешь, — непоколебимо развивает своё недовольство сестра, — когда я встретила его, то он показался мне… неоднозначным. я поверила в твой выбор и была очарована наггетсом, но сейчас, — тянет молли, — думаю, ему пора исчезнуть из твоей жизни. энджел против всякой воли вспоминает дни в квартире двух влюблённых девочек. вспоминает кофе. библиотеку. впервые сам себе признаётся, что тоже хочет валентино почти физически устранить целиком, а не только руки жестокие сломать и язык острый отрезать. — ты утрируешь, — бездумно перебивает ангел. от сутенёра, как и от спида, не избавиться. от репутации — тоже. даже если ангел спасёт и установит доброе мнение о себе, всё равно рано или поздно вернётся во времена пыток и власти валентино. потому что абсолютно от этой работы зависит. потому что абсолютно от него, валентино, зависит. — ох, да? — сердится молли, — сколько раз ваши вздоры должны заканчиваться мордобоем, чтобы ты понял, что валентино — ёбанная сучка? антон! очнись! часы тикают мерзко-мерзко. энджел не смотрит на сестру. у него болят колени, позвоночник и голова. особенно воспалённая голова. молли ничего не знает о жизни ангела, кроме его настоящего имени. молли ничего не знает о валентино, кроме той досадной неприятности февраля трёхлетней давности. три года — недолго. три года ангел не мог дочитать любимую книгу дедушки. три года молли искала свою сигнатурную форму стрелок. три года было на момент смерти их маленькому брату. три года ангел жил в коммуналке с пятью ёбнутыми фриками и их панк-тусовкой. три года валентино не был откровенным уебаном. три года — не так много. но для лишившейся брата сестры катастрофическими становятся даже тринадцать месяцев. когда ангел первый раз смешал свои транквилизаторы и мафедрон, то и подумать не мог, что так жестоко вляпается. вмазался по полной в туалете «авроры» и открыл глаза в скорой на полной скорости. снова закрыл. открыл в ебучей больничной палате. молли смотрела на него так отчаянно, словно не знала всех тех лет, когда он заигрывал с судьбой и мяу, словно не знала изнутри, словно была действительно болезненно заинтересована и опустошена. энджел не решался смотреть в ответ, но позволял сжимать свою руку. каждый из 392 дней до этого он старательно избегал любых контактов с семьёй не для того, чтобы так позорно попасться на глаза потерянной и невинной моллишке. не для того. ему не хватило привычной бережливости, — проявляемой обычно ко всем остальным, — к самому себе. он почти истерически признал поражение. почти неадекватно принял, что проебался, что попался, но сказал лишь бесстрастно: — прости. молли не ответила ничего. просто молча покачала белой головой, крепко сцепила пальцы и опустила взгляд ещё ниже. валентино прибыл уже через девять минут. с недовольным, но встревоженным видом. с растрёпанной причёской. с чем-то, похожим отдалённо на заботу, в глазах. ему не пришлось воображать из себя джентельмена, потому что автоматическая защитная галантность оказалась почти что формой его связи с миром. он не сказал молли ни единого слова, когда она доверчиво расплакалась. лицо ангела исказила боль. потому что ебучая доверчивость всегда была их семейной чертой. и потому что валентино стал им единой трагедией. ёбаной комедией. беспощадно убийственным фриком. за окном болтают довольные и сытые птицы — одна из соседок молли фанатка дикой природы и пернатых. энджел понимает её. оказывается, наблюдение за животным миром бывает весьма увлекательно. — я знаю, что он больной, — признаёт ангел, — но так нужно. он объясняет это себе, чтобы не забыть, чьей игрушкой до сих пор является. до сих пор, когда валентино далеко в городе, когда связь с ним прервана, когда ничего ангельскому благосостоянию не угрожает в этой бетонной коробке — он всё ещё жертва чужого сумасшествия и разврата. единолично в собственной участи повинная жертва. маньяк над самим собой. апрельский мальчик с январским сердцем. вздохом молли выражает всё непонимание. она обескураженно добивает бокал и добавляет ещё. энджел тянется следом, едва не опрокидывая миску с конфетами. наггетс что-то довольно рассказывает на своём языке. — хо-ро-шо, — решает молли, — потрещим о работе! — самое то, — улыбается снова ангел, понимая, что врать придётся ещё больше, — что у тебя? — у меня? — победоносно переспрашивает сестра, — место в ателье! — вау, — радуется энджел искренне, — поздравляю, действительно серьёзно. — ну, во всяком случае, — смеётся молли, — лучше, чем катать задания за копейки всей группе. — тоже верно, — ни к чему отвечает ангел. молли, по ощущениям, и разговор с самой собой устраивает. — правда, теперь я далековато от твоей кофейни, — сокрушается она, — и, к слову, где ты? — хе-хе, — не поспевает за мыслью сестры ангел, — здесь? — дурак, — фыркает молли, — я говорю, что не видела тебя за выдачей. уволился? тоже почти. молли ходит по опасному краю и как никогда приближается к разоблачению брата. — отгулы, — лжёт ангел, — всё равно скоро корпоратив, праздники, всё такое… дал молодёжи подзаработать. пытается всеми силами увести тему как можно дальше от себя. впервые так сильно хочет сместить вектор внимания. — а-а, — понимает сестра, — ты про тех малявок? — сеня и артём, — кивает энджел. — и вот им ты уступаешь? — а почему нет? — путается ангел. — они одни не справляются! — ругается сестра, — под присмотром физзаролли и черри ещё куда ни шло, но одни… только трещат и математику делают. я уверена, что девчонка даже не смешает мне латте. — будешь выёбываться — она тебе в стакан плюнет, — предостерегает ангел. — плюнет? — шарахается сестра, — эй!.. — прости, — едва сдерживая смех выдавливает энджел, — нет. она просто пожалуется вечером своим подругам и одна из них обеспечит тебя порчей на понос. — фу! — морщится сестра и трёт усталые веки, — ещё хуже. — да, — изрекает ангел с серьёзным видом, — ты бы не хотела с ней связываться. — никогда!.. — горячо соглашается молли. на душе у энджела всё ещё скребут кошки. ему на студии тоже говорили о валентино. и он тоже обещал не впадать в беспамятство раньше, чем сделает выбор. сестра заметно робеет, когда ложится на стол и начинает тихо: — а помнишь, как мама ходила на корпоративы?.. не в первый раз она пытается разговорить брата и довести до малейшего раскаяния или сочувствия. так заведено с самого детства, энджел помнит, поэтому все эти приёмы знает наизусть. — маша, — строго пресекает ангел, — не продолжай. сестру распирает натуралистично, а ангел не понимает причины внимания. морщится от громкого, но слабого голоса: — я не могу молчать!.. никогда, думает ангел, не могла. бунтарским духом славилась на весь советский район. — почему? — спрашивает он и сам себе петлю на шее затягивает. знает, что молли зацепится и не отпустит ни за что. любой ценой разовьёт безудержную мысль. — саша под следствием. говорит/отрезает/выбивает. ангел совсем напугано смотрит в ответ. смотрит на нежные глаза с блёстками и размазанной тоской. смотрит на волосы в уходовом масле. опять молчит, потому что слушать действительно не хотел, но не слышать — не может. и потому что привык к моральным срывам на свои открытые переломы жизненных трагедий. маша из них двоих всегда была категоричнее. радикальнее. всегда требовала ответов здесь и сейчас. — я правильно понимаю?.. — беспомощно уточняет ангел. — «два-два-восемь», — обречённо отвечает молли, потому что умеет читать чужие мысли и намерения. — ясно, — лаконично завершает энджел. каждая их встреча заканчивается этим разговором. каждая встреча — доказательство неидеальности того, что ангел когда-то считал эталоном. каждая встреча — соль на рану семейности. всё в их семье — давно рухнувшее домино. всё в их прошлом — обман. всё, что было — отрезано. потому что нет больше ни сказок, ни фейерверков, ни странностей и чудес — есть болезненное постоянство бытия и опороченные воспоминания, от которых ангела снова тошнит. он помнит сашу как арахнисса, как панка, как курящего хуже их деда мальчишку с косухой и очень недовольным лицом. энджел ни секунды не хочет вспоминать ни брата, ни отца, ни маму… но сталкивается с ними лицом к лицу. они с молли — копия матери. и если в зеркале ангел видит переёбанный пиздец, то в светлом лике сестры — знакомые черты заботы, нежности и любви сквозь первобытное насилие. он не хочет вспоминать в деталях. ему достаточно просто помнить отдалённо, чтобы болело как впервые — остальное мозг делает сам.саша — гитарист. саша — любимец отца. саша — старший сын и вредный до принципов брат, одержимый попытками доказать свою значимость, от которой каждый из четы дьяченко истинно далёк.
саша — жертва собственных стандартов и навязанного мнения. и заключённый в их крохотном сизо. энджел не удивлён, но обижен. — как… он? — выдавливает из себя ангел вперёд тошноты. — хуёво, — бормочет сестра. — ожидаемо, — хрипит энджел снова, — он всегда был на волоске от риска. молли обнимает себя руками. жмётся лицом к коленям бледным, как снег и жемчуг. ангел ведёт пальцами по её волосам. девушка ёжится. — блять, как обычно хуйня, — глухо ругается сестра, — почему только?.. — потому что он — дьяченко, — невозмутимо отвечает ангел, который тоже мысли читать умеет, но лишь через раз. этого объяснения им вполне хватает. молли поднимается с места и набирает себе воды. вид её ничуть не меняется, но ангел знает, что она о семье каждый раз хочет поговорить. сестра — перепутье и любовь. мост между ангельским и земным. шаг в другую жизнь в одежде из далёкого прошлого. ангел от такого бежит, но к сестре исключительно возвращается. — мы тоже дьяченко, — напоминает она в пустоту. — были когда-то, — бесстрастно уступает ангел. — звучит как проклятие, — морщится девушка. — ох, если бы, — сочувственно тянет энджел, — скорее как клеймо. молли хихикает: — как у ведьм? — как у скота, — кривится брат. девушка не замолкает: — а я предпочитаю быть породистой собакой… ретривером… — ты больше похожа на болонку. — о, да! — согласно кивает она, — как у хаска, помнишь? сердечко, удавившееся ещё неделю назад, даёт о себе знать посмертной агонией. — у него был серо-белый кот, — поправляет ангел, — с недовольной мордой. болонка была у соседа сверху. — точно, ага, — вспоминает молли, — с колтунами и смешной походкой. — как у самого соседа, — продолжает энджел. — её звали сюзанна! — восторженно заявляет сестра, — и она постоянно пыталась покусать кота хаска. — ага, — скрипит ангел. — а хаска ты помнишь?никогда не забывал,
потому что никогда не совершал что-то более бессмысленное, чем попытку избавления от этой пожизненной опухоли в голове. сестра знала о хаске всё — ангел ещё больше. они сидели в его квартире ночами, играли в карты, играли на гитаре. пили чай с хозяином. спали на прокуренном диване в большой комнате. они были детьми без всего, а хаск — хозяином жизни района. и другом их старшего брата. но молли — всегда была девочкой за пределами рамок, а ангел — искателем покоя, и рубеж в пятнадцать лет разделил их надолго. маша уходила гулять с кладменами, а антон закапывался в одеяла на кровати хаска. и хаск никогда не возражал. и мальчишки-закладчики не были против. а дьяченко медленно отказывались от букв в именах. антон падал в обмороки на лестничной клетке, ночевал в чужом доме, пил из чашки хозяина и осознавал себя своим на репетициях к концертам в барах. антон чувствовал себя собой с трещинами ровно до тех пор, пока его одними словами не починили, разговорами по душам на балконе. с общей сигаретой и разными взглядами на их карманный мирок-городок. маша безоговорочно позволяла брату прятаться от мира в руках других людей. она не протестовала и часто оказывалась рядом, но ночами всегда уходила обратно. туда, где антону место не выделили, поэтому он сам основал свой угол в подушках и простынях. в голосах. в именах. на балконе с сигаретами и в туалете с зиплоками — везде, где мог приземлиться худой зад. одну лишь квартиру выделяя особенным исключением, миром ультимативного доверия. квартиру, где дьяченко дозволено было плакать. где саша сорвался на хреновый фальцет, где маша оставила всякую жалость к собственной слабости, где антон потерял последнюю букву из имени.потерял имя.
— недавно встретил его. молли удивлённо моргает и заинтересовано садится на столешницу. тарелки за её спиной трещат и бьются, но она не проявляет никакой реакции. почему-то совсем тоскливо качает ногой: — ох, как он? ангел неопределённо мотает головой. ну, хаск определённо всё ещё жив и определённо всё ещё безбожно бухает. ничего нового. кроме квартиры. и причёски. и взгляда. — после… смерти родителей парень был совсем плох, — объясняет молли. никаких больше радостей на завтрак. никакого клубничного кисс с вэгги в подъезде: ангел уже собственными выборами наказан за каждый последующий шаг, а началось всё с рождения. — твой уход, кажется, и вовсе его добил, — развивает она мысль. у ангела внутри погибает алкогольное море из единолично опустошённой бутылки вина. где истина. где сам ангел — на дне. в безвыходном и одиноком. а ещё категорически верном — для рыбок, затонувших кораблей и павших ангелов. — он развалил группу, потом и переехал сразу… — переехал? сестра медленно кивает, наггетс фыркает, а ангел вдруг чувствует, что в песках собственного разума задыхается. рвётся наружу: — он сказал мне, что его переселили, — говорит энджел сбивчиво и отворачивается от мысленных кораблей, — что дом признали аварийным, а жителей по городу раскидали. — хм, — фыркает сестра, — наши родители, вроде, живут всё в том же подъезде. — избавь меня от подробностей, — просит ангел, отбиваясь от галлюцинации. — не могу, — сознаётся молли, — иначе как я объясню, что хаск тебе, вроде как, соврал? бешено соображает мозг, неестественно работает для ангела, силой недосыпов и мефедрона (заканчивающегося) сломленного. он мотает головой и не верит. трёшка в ебенях на однушку в городе. неравноценно. он не хотел, чтобы энджел знал о развале группы и депрессии. заботливо избавился ото всех свидетельств их существования. хаск, который энджелу на самое болезненное надавил, который действительно снова в свой мир принял, на самом деле не укусил в беззащитную шею, а прогнал от клыков собственных. клыков мести и злости. сам обозначил ложью своей неосторожной границу ангельского беспокойства за свою судьбу, потому что знал, что энджел непременно встревожится и пойдёт искать причины в самом себе. хаск лжёт преступно безвкусно. значит, ему не всё равно. — он переехал на два месяца раньше меня, — поясняет молли, — вполне добровольно. быть такого не может. не может. но происходит. ангел задушено смеётся, потому что хаск ему солгал. потому что сам энджел догадаться не сумел, потому что сильно в свою бессмысленность поверил. в необходимость нести ответственность за образ перед тем, кто эту маску за тридцать рублей самостоятельно сорвал ещё в шестнадцать лет. как можно отбросить человека, принявшего твои слёзы беспомощности? как можно покинуть человека, назвавшего тебя ангелом? даже сейчас хаск его защищает и просит оплатой лишь правду, даже не тело и руку, не деньги и кровь, а простую истину в ответ на вопрос о причинах и следствиях. о сокрытиях. и ангел по-прежнему не сможет его, ответ, дать, но постарается возместить ущерб меньшим откровением и очередным побегом. потому что так невыносимо правильно — избавлять близких от ненужных беспокойств за своё существование. и потому что ангел снова ломает едва ожившего хаска. человека, назвавшего егоан-ге-лом.
поворачивается ключ в замочной скважине, хрипит что-то толстый наггетс, поцелуй сестры отпечатывается на щеке, её подружки вымученно щебечут о результатах с порога, когда энджел летит к выходу почти на костяных крыльях. для сестры он навсегда останется мальчиком в коммуналке, проблемным ребёнком, бессвязным бредом с разбитым телефоном, отвергнутым любовью, разлучённым с семьёй — и это будет правильно. потому что никто никогда не полезет в череп кокаинового ангела, никто не коснётся его грязи, не замарает белые юбки — он позаботится, чтобы они были в безопасности. все они.ангел выходит из подъезда в мокрый зимний мир и решается на откровенный вызов во имя чужого покоя больше, чем своего благополучия.
включает телефон и ловит вай-фай случайной квартиры.