Несовместимое

***

– Вы думаете, что это реально хороший план? – я поджала ноги под себя, сидя на старом матрасе в качалке. Сидящий рядом Марат жевал жвачку, предварительно поделившись со мной. Недалеко стояли Турбо с Зимой, закурив. Вся группировка ютилась в этом небольшом помещении. Несколько пацанов наклонялись друг на друга, вся эта сидящая шеренга падала на меня, а потом и на Суворова-младшего. Вова Адидас сидел на одном из тренажёров, поглаживая усы рукой, раздумывая. – А разве нет? – спросил он, поднимая бровь вверх. – Как нам иначе этих сволочей на место поставить? Они нашего пацана до смерти отпинали, а мы группировку их с землёй сравняем. Всё по-честному, Ксюш, всё по-честному, – рассудил старший, парни в качалке загудели, поддерживая Суворова. – Разве вы на все сто уверены, что это "Разъезд"? – снова поинтересовалась я. Этот напуганный и до смерти зашуганный Валерой и Вахитом Кирилл мог напридумывать всё, что только в голову взбредёт. Я практически была уверена, что "Разъезд" тут ни причём. Конечно, я запросто могла ошибаться, но чутьё брало своё. Вообще, "Разъездовские" жили неподалёку от нашей улицы Балабаева, а потому всю вину можно было запросто свалить именно на них. Я не хотела защищать другую группировку, но если наши пацаны решили так жёстко мстить, я считала, что в их вине в случившемся нужно ещё окончательно убедиться и доказать это. – А ты мне чё-то предъявить хочешь? – сорвался с места Кирилл, грозно зыркая на меня, как будто это я оставила Ералаша лежать на дороге в компании чужой группировке, что была хуже любых диких зверей. Володя шикнул на мелкого группировщика, и тот сразу опустился на своё место, предпочитая помалкивать в мою сторону. За это я была благодарна Суворову, но именно сейчас мне почему-то до жути захотелось поконфликтовать с Кириллом, выявить кто прав, а кто нагло врёт. – А ты думаешь, что тебе все чё-то предъявить хотят? – спросила я, покосясь на кучерявого. – Недоволен чем? – я сжала в руках край своей кофты, недавно перекупленной Кащеем у спекулянтов. – Я? – Кирилл сделал максимально невозмутимый вид. – Я всем доволен. – Тогда почему ты с места сорвался, если я вообще не тебя спрашивала? – снова произнесла я, чуть приподнимая бровь вверх. Своими словами я заставила парнишку виновато опустить взгляд вниз. – Ага, Кирилл, в самом деле, – буркнул на группировщика Марат. – Ты точно их видел? – уточнил парень, получая утвердительный кивок. – Знаете, мне сам план не очень нравился, – стоило мне это произнести, как все лица мужского пола устремили возмущённые и удивлённые взоры на меня. – А вдруг это не они вовсе? – я посмотрела на Володю, взглядом умоляя его прекратить это зверство. – А если даже и они, то не заслужила такого вся группировка! – воскликнула я. – Не заслужила? – теперь встал Суворов-старший и строго посмотрел на меня. – Нашего пацана испинали до смерти, ты думаешь не заслужили они так? – в глазах мужчины была боль, боль утраты. – Я согласна с тобой: убили, значит заслужили. Но ведь убивала не вся их улица! – возразила я. – Это зверство настоящее, это так цинично! Нет, я не защищаю их банду, Володь, я за наших, но ведь нельзя так... Мы не должны опускаться до их уровня, а если пострадает кто? Вы почему друг друга не цените нисколько? – говорила я, пока вся группировка внимательно слушала. Мальчики нашего "Универсама" немного пошептались, а Вова просто сел напротив меня, прямо на пол и тихо заговорил, но так, чтобы его все слышали и слушали. – Ксюша, понимаешь ли, нашего пацана запинали. Это ж какими дикарями быть нужно, чтоб у нашего жизнь отобрать? – Адидас оглядел всех сидящих и стоящих вокруг парней. – А мы за него отомстить хотим, понимаешь? И с нашей стороны это не зверство будет, это месть будет, ласковая по сравнению с тем, что они вытворили, сволочи. – Ты думаешь, что так лучше будет? – спросила я, скрещивая руки на груди. –Я знаю, Ксюш, я знаю, – уверенно сказал Суворов и, похлопав меня по плечу, поднялся с пола и осмотрел группировку, – Наш "Универсам"? – громко произнёс он, дожидаясь, пока банда не взревёт ответного: "Наш "Универсам"!".

***

Естественно, никто из парней даже и слушать меня не стал. Между пацанами решили, что днём, когда у "Разъездовских" будут сборы, Марат проберётся в их гаражи, а потом наши нападут. Лично я была против того, чтобы наносить кому-то увечья. В моё время бы парней давно поставили на учёт, а родителям выписали огромный штраф, на закрытие которого пришлось бы нехило так раскошелиться и опустошить свой кошелёк. На "задание" пацаны звали и меня, только вот я отказалась – не хотела видеть избиение людей, которые, возможно, даже не знали о том, что их товарищи хотели истоптать нашего Ералаша. Так как я отказалась, то дальнейшие планы "Универсам" предпочли обсуждать вне моего присутствия, а потому Суворов-младший проводил меня домой. Утром следующего дня я проснулась в целом в хорошем расположении духа. На кухне вновь хлопотала Люда, что-то помешивая в кастрюле на плите. Чайник громко свистел потому что перегрелся. В занавесках путался морозный ветер с улицы, а вместе с ним и запах свежего хлеба, который недавно привёз Паша, по-царски восседая возле стола с чашкой в руках и о чём-то мило воркуя с Беловой. Меня же на столе тоже ожидала чашка чая, а ещё пирожок на блюдце. – Привет, – негромко поздоровалась я, поправляя волосы на голове и плюхаясь на стул. – Здрасьте-здрасьте, – улыбнулся сказочный, на что мне тоже пришлось выдавить улыбку. – Тебя до школы подбросить? – предложил мужчина, отпивая чай из кружки, я кивнула. – Неплохо было бы, – я тоже отпила чай из своей чашки и принялась есть пирожок, который оказался с яблочным повидлом. – Ты купил? – поинтересовалась я, показывая Павлу на пирожок. – Ага, вкусно? – он кивнул и, окончательно допив свой чай, подошёл к раковине, где суетилась опекунша. Кащей поставил кружку в раковину, не специально звякнув ей, задевая о стенки раковины, за что получил грозный взгляд от Люды. – Она сама, – оправдался Паша и только потом отошёл от Беловой от греха подальше. – Долго не засиживайтесь, мне бензина не хватит, – посетовал Кащей, поправляя свой деловой костюм. Если честно, то я не понимала, зачем же всё-таки Павел носит серьёзные деловые костюмы – пиджак и брюки, если ни на какие деловые и серьёзные встречи он не ездит, а только и делает, что пьёт с друзьями и заваливает Люду всевозможными подарками: от банального и детского вкладыша жвачки до небольших букетов, сегодня, вон, даже хлеб с пирожками купил, заботливый. – Это почему не хватит? – Белова обернулась на своего ухажёра и слегка наклонила голову. – Да кто-то бензина полбака слил, суки, – Кащей почесал затылок. – Вот как знал, что нужно пораньше выйти! – он хрустнул пальцами и, достав одну сигарету из пачки, лежащей возле его руки на столе, закурил прямо в квартире. Люда подошла к нему и выхватила сигарету, быстро туша бычок о стеклянную пепельницу, о назначении которой я бы даже не догадалась, если бы не этот момент. – Мы дома не курим, – сказала опекунша, строго поглядывая на Кащея. – Ой-ой-ой, – передразнил мужчина, вскакивая из-за стола и быстро и игриво шлёпая женщину по бедру, быстро двинулся в прихожую. – Выходите быстрее! У нас с Людмилкой дела важные! – прикрикнул он и громко хлопнул входной дверью. Когда он ушёл, Белова повернулась ко мне, протирая тарелку полотенцем. – В больницу заедем по пути, к медсестричке моей сходишь, он тебе справочку выпишет, – начала давать указания женщина, я слушала её. – До школы тебе самой придётся идти потом, дорогу знаешь? –дождавшись моего кивка, она улыбнулась. – В гимназии своей учителям так и передай, что на приёме была, – закончила говорить она и, сняв с себя фартук и аккуратно повесив его на крючок, вышла с кухни, оставляя меня в одиночестве с чашкой чая.

***

Больница это была та же самая. Как только я вошла, в нос ударил резкий запах медикаментов, хлорки. От вида стойки регистратуры меня передёрнуло, но я всё-таки несмело зашагала к ней, негромко цокая небольшими каблучками от новых сапожек по кафельному полу, где в некоторых местах по плиткам пошли трещины. Как только я подошла к стойке регистратуры, то заглянула в стеклянное окошко. Там сидела молодая медсестра с белокурыми и кудрявыми волосами, она что-то писала в очередной истории болезни, коих на её столе скопилось огромное количество. – Здрасьте, – поздоровалась я, привлекая внимание девушки. – Здравствуйте-здравствуйте, – она встала и подошла ближе к стеклянному окошку. – Чем могу помочь? – вежливо спросила медсестра, хотя по ней было видно, что она очень устала. – А я от Люды Беловой, – неуверенно кашлянула я, в то время как медсестра подняла на меня глаза, отрываясь от других бумаг. – А, – она огляделась, будто что-то искала. – Сейчас, – она ещё раз взглянула на меня и потом отвернулась, доставая из какой-то картонной коробочки бланк справки. Девушка положила бумажку на стол и принялась быстро-быстро заполнять. – От физкультуры освобождение выписать? – мягким голосом спросила та. Я кивнула, слегка поглядывая на справку, на которой только не хватало подписи. – А Вас как зовут? – спросила я, желая познакомиться с медсестрой. Зная Марата, он мог в любой момент попасть в драку, либо сам её и затеять, а потому прийти с царапинами и ссадинами, синяками. Я подумала, что знакомая медсестричка никогда не будет лишней, тем более что начало нашему знакомству уже положено – я получила по блату справочку. И спросив её имя, я всё ещё помнила, что сказала мне Люда, но ведь нужно было расположить эту девушку к себе. – Наталья, – представилась та и протянула мне справку через небольшое окошко под стеклом. – А вообще, нам не положено с пациентами общаться и личную информацию разглашать, – спохватилась девушка в тот момент, когда я уже с интересом разглядывала свою справку, которую школьная медсестра наверняка пустит на расписывание ручки. На её заявление я лишь пожала плечами и, ещё раз взглянув на свою справку, поспешила выйти из здания больницы, которое навеивало на меня ужас.

***

Как ни странно в школе на всех уроках я ловила равнодушные взгляды одноклассников, слышала замечания и едкие шуточки учителей, видела хитрые глаза того Лёши, которому видимо было мало тех издевательств. Семь уроков пролетели незаметно, я бы даже сказала слишком быстро. Монотонные голоса учителей прекратились, я могла пойти домой. Лениво сгребая все свои тетради и книги в современный рюкзак, я не заметила, как на соседний стул присел Лёша. – Привет, – поздоровался парень, снова натянув свою хитрую ухмылку. – Чего тебе? – я воздержалась от того, чтобы закатить глаза, а потому отвернулась, делая вид, что ищу что-то в рюкзаке. – Погулять хочешь? – предложил одноклассник, быстро перемещаясь со стула на мою парту, садясь прямо на стол, чуть ли не скидывая мой рюкзак на пол. – Нормальный? – возмутилась я, застёгивая рюкзак и закидывая одну лямку на плечо. – На потолок ещё заберись. – Эй, я вообще-то с тобой наладить отношения хочу, не звать же тебя на стрелку! – фыркнул парень, на что я усмехнулась. – Ты? Отношения наладить? – я посмотрела на учительницу, которая уже исчезла за дверью, в кабинете мы остались одни. Снова. – Ты вчера такое вытворил, а сейчас говоришь мне, что отношения наладить хочешь? – я была вне себя от негодования и удивления. – Ага, в кино хочешь? – беззаботно спросил одноклассник, смотря на меня так, будто и не было ничего, будто мы дружим давным-давно. – Не хочу я никуда, особенно с тобой, – я быстро вышла из класса, оставляя Лёшу одного. Я и не знала что думать. Он вёл себя как последняя скотина, а сейчас предлагал мне "наладить отношения". Сука. Не иначе. Понятно, что разгуливать по городу с ним я не собиралась и желанием не горела, скорее наоборот. Меня не интересовала дружба с одноклассником, который вчера заставил меня слегка простыть и разреветься, сидя на грязном полу. Я не хотела общаться с такими, мне это было попросту не нужно.

***

После школы я села за уроки. Дома не было Кащея и Люды, квартира пустовала. Поставив себе на рабочий стол кружку с чаем, я принялась за домашку, с головой окунаясь в уравнения и длинные параграфы по истории. Время пролетело быстро, как и весь день до этого. Закончив со всеми заданными предметами, я подошла к окну и залезла на подоконник, смотря на наш двор. Людей было немного. Среди серых пальто и чёрных кожаных курток я заметила знакомую голубую. Суворов шагал в шапке-петушке, активно жестикулируя. Я уже хотела постучать в окно, чтобы поздороваться, но заметила рядом с ним миниатюрную и аккуратную фигуру в коричнево-бежевом пальто, несмело шагая возле Адидаса-младшего. В прибранных и причёсанных кудрях я узнала Айгуль. Девочка улыбалась, о чём-то говоря с Маратом. В какой-то момент подростки даже взялись за руки. Ясно. Не желая больше наблюдать за этой картиной, я слезла с подоконника и подошла к полке со своими учебниками и плакатами музыкальных групп. Я вытянула первый попавшийся плакат. "Комбинация". Надпись была золотисто-жёлтой, а несколько человек на плакате улыбались, смотря прямо в камеру. Снимок хороший, не поспоришь. Когда я ещё немного порассматривала плакат, то положила его на стол, обещая себе, что непременно выпрошу у Люды пару иголочек и повешу плакат на стену. Стоило мне отойти от стола, как в дверь квартиры громко и настойчиво застучали. Я вздрогнула. Кроме Люды и Кащея никто не мог прийти, но у обоих были ключи. Я аккуратно подошла к двери, заглядывая в глазок. В коридоре, который разделял две квартиры: нашу и соседскую, на коврике топтался парень, в нём я узнала Зималетдинова, а потому быстро открыла ему дверь. – Привет, – не успела произнести я, как он перебил меня, влетая внутрь нашей квартиры и хватая моё пальто, накидывая мне на плечи. – Одевайся, Кащеева, одевайся быстрее! – быстро, как молитву читал и бормотал себе под нос парень. – Вахит, что случилось? – спросила я, надевая пальто, в то время как Зима уже помогал мне надеть сапожки. – Там Кирилла, – он встал в полный рост и схватив меня за руку, хлопнул нашей входной дверью и потащил в подъезд, быстро считая ступени своими громкими шагами. – Отшивают его! – Что делают? – переспросила я, еле поспевая за Зимой, ничего не понимая. – Делов он наворотил, не пацан больше! – спешно отвечал группировщик. Не говоря больше ни единого слова, Вахит потащил меня к выходу из дома, а потом мы вместе побежали в то место улицы, где ранее я никогда не бывала.

***

Когда мы с парнем добежали до каких-то гаражей, он повернулся ко мне и огляделся. – Тут сиди, не выходи, поняла? – строго настрого наказал мне Зималетдинов, мне не оставалось ничего кроме как кивнуть. После этого группировщик ушёл, а я, наблюдая за ним, чувствовала, что прозябаю до костей. Я увидела толпу парней. Наших парней. Все толпились возле одного угла. Никто не глядел в мою сторону, я будто бы сидела в засаде, наблюдала издалека за всеми. "Универсам" сейчас в тёмное время суток – вечер – казался огромной кучей, из которой виднелись сжатые до побеления костяшек кулаки, покрытые царапинами и ссадинами, он казался той кучей, в которой силы и ярости было больше, чем в самых крупных животных мира. "Универсам" сам по себе был компанией агрессии и ярости, которые только казались безобидными на первый взгляд. Стоило мне в тот вечер увидеть драку на дискотеке, как я окончательно поняла, что злости и враждебности у них хоть отбавляй. Даже самый маленький Ламка дрался как ненормальный, заставляя усомниться в его безобидности. Сейчас толпа группировки не была похожа на их обычное собрание, которое происходило либо в хоккейной коробке, либо в качалке. Да и стояли они не в кругу, а именно что толпой – они окружали кого-то. Парни молчали. Я услышала тихий голос кого-то из наших. Просто так "Универсам" бы не стал тратить время на прогулки. Я аккуратно приблизилась к толпе, выглядывая на них из-за стены. Между нами было буквально метр. По-крайней мере метр разделял нас с Зимой. Не знаю, зачем он привёл меня сюда, если всё равно мы не пошли к пацанам. Перед нашей толпой, лицом к забору стоял Кирилл. Он тихо говорил что-то про автобус и про пацанов. Я пыталась вслушаться, но как назло у меня ничего не получалось. Когда Зима хотел обернуться, мне не осталось ничего кроме как вжаться спиной в стену, чтобы остаться незамеченной. Слегка выглянув из-за стены, я заметила обернувшегося к Володе Кирилла. Он, сложив руки в карманы, опустив голову вниз, поглядывал с беспокойством на Суворова-старшего. – Адидас, ты же нормальный... – с надеждой произнёс парень, ссутулившись. Вова какое-то время, также сложив руки в карманы куртки, смотрел на группировщика. – Для тебя я Владимир Кириллович, чушпан, – сказал Володя, будто выплёвывая яд. Его брови были сведены к переносице, а глаза с небольшим прищуром. Сейчас Вова не казался тем самым добрым дяденькой, с которым я уже не боялась ехать в лифте, с которым даже танцевала, по-настоящему, которому ревела в плечо, который успокаивал меня и защищал от нападок Марата. Сейчас Вова был суров, угрюм, зол. Такого Суворова я ещё никогда не видела. И видеть никогда не хотела. Никогда бы не подумала, что к своему пацану он обратится как к чушпану. За такое и из группировки могли вышвырнуть. Но... Разве они узнали всю правду? Стоило подумать об этом, как я увидела Турбо, быстро подошедшему к Кириллу. Старший ударил уже чушпана, отчего тот согнулся пополам, оседая на снег. Валера пнул его ногой, я услышала тихий всхлип и мольбы прекратить. Смотреть на это не было сил. Я стиснула зубы и зажмурила глаза, снова прижимаясь спиной к холодной стене. Замарать пальто я уже не боялась. В метре от меня, казалось бы наши пацаны, убивали своего, который струсил и теперь получал за это. Было ли мне жаль бывшего группировщика? Да. Бросила бы я Мишу на остановке? Не знаю. Думаю, что у любого бы на его месте мозг отключился, а руки бы затряслись; поздно бы уже было, когда очухались. Тихие всхлипы и слова практически задыхающегося Кирилла не давали мне покоя. Он хоть и был предателем, но жаль мне его было очень сильно. Пытаясь унять дрожь в руках, я повернула голову в сторону. Зималетдинов, не желающий принимать участие в нападении сделал несколько шагов назад, сложив руки в карманы. – Зима, – еле слышно прошептала я, когда он не специально посмотрел в мою сторону, явно не ожидая меня увидеть практически в эпицентре боя. Глаза Вахита расширились от удивления. Его по плечу похлопал Турбо, видимо, он уже хотел уходить. Что-то сказав Зиме, парень посмотрел в сторону, куда глазел друг. Он тоже увидел меня. По его губам я прочитала удивлённое: "Кащеева?". Оба парня быстро двинулись ко мне, оглядываясь на толпу, которая была увлечена уже чушпаном. – Ты чё здесь забыла? – спросил Турбо, сложив руки в карманы куртки. – Вы что творите с ним? – не ответила я, бегая взглядом по лицам парней, пытаясь найти хоть каплю сочувствия. – Ему же больно! – мечась по их лицам я не смогла найти ни капли надежды, которая была необходима. – А Ералашу нашему не больно было? – с хмурым и холодным взглядом задал вопрос Туркин. – Но он ведь сделать ничего не успел, он подумать ни о чём не успел! – я еле сдерживалась, говоря шёпотом, чтобы не закричать во всё горло. Наши слова были ничем по сравнению с уже громкими всхлипами и просьбами прекратить. – Успокойся-успокойся, – Валера похлопал меня по плечу, возвращаясь на своё место, где стоял раньше. – Домой иди, – попросил он. – Домой иди? Ты мне говоришь домой идти? – спросила я, цепляясь руками за куртку Зимы, ведь Туркин уже ушёл, оставляя со мной Зималетдинова. – Вахит, ты почему молчишь? – я всё также безнадёжно пыталась найти в его взгляде хоть каплю поддержки, вцепившись холодными и обмороженными пальцами в рукав его куртки. Клубы пара на морозе валили изо рта, я хотела кричать, но голос практически сел. – Зима, остановитесь, пожалуйста... – попросила я, когда на всю улицу раздался истошный вопль Кирилла, разрезающий душу, леденящий всё тело, заставляя сердце болезненно сжаться. – Всё харош! – громко выкрикнул Адидас, заставляя толпу остановиться. Я разжала пальцы на рукаве куртки парня, который быстро похлопав меня по плечу, ретировался к Турбо. Я снова пряталась за стену. Тихие и протяжные стоны разнеслись по улице. – Кирилл у нас поступил не по-пацански, поэтому мы его отшиваем как чушпана. На районе передайте, что он больше не с нами. Чтобы за руку с ним больше не здоровался никто. Это понятно? – спросил Адидас совершенно спокойно. Это спокойствие в его голосе пугало больше всего. Неужели им было нисколько не жаль того, с кем бок о бок они провели достаточно немаленькое время? Неужели им было настолько друг на друга плевать? Вскоре я услышала тихие плевки. Знак неуважения. После того, как вся группировка приняла в этом участие, они поспешили покинуть территорию. Зима и Турбо пару раз оглянулись на меня, жавшуюся к стене как испуганная мышь. Прямо за этой же стенкой сидел Кирилл, или лежал, не знаю точно. Но теперь я знала одно: "Универсам" – это чёртовы звери, которые не готовы щадить никого.

***

Зайдя в квартиру, я первым делом заметила меховую шапку на трюмо. Она слегка поблёскивала ещё не успевшими растаять снежинками, значит, Люда только недавно пришла с улицы. С кухни я услышала хрипловатый голос Павла, потом и Беловой. Они разговаривали о чём-то своём, посмеиваясь. Я сняла сапоги, пальто, шапку, подошла к трюмо и взяла в руки меховую шапку. Она была явно женская, по моему мнению, она вполне сошла за новую, недешёвую. Я покрутила её в руках. Не думаю, что Белова купила бы шапку сама, она была с Кащеем, он бы точно заплатил за неё. На мужчину я почему-то тоже думать не хотела — слишком уж шапка выглядела пафосно. Кащей хоть и любил баловать мою опекуншу: задаривать разными прелестями и безделушками, чем-то серьёзным, например, недавно он подарил ей какой-то нашумевший набор с кольцом и серёжками, но на такую шапку, я считаю, он бы не раскошелился. На внутренней стороне шапки я заметила букву "Ф", вышитую красными нитками. Я усмехнулась, покачав головой, положила головной убор на место. Инициал "Ф" не подходил ни к имени Люды, ни к фамилии, то же самое было и с Павлом, хотя его фамилии я не знала. Вопрос с инициалом я решила оставить без ответа, ибо мозг был настолько перегружен, что соображать не было сил. – Группировщица пришла! – громко воскликнул Павел, выглядывая из кухонного дверного проёма, чем напугал меня, заставляя отпрыгнуть от трюмо. – Привет, – поздоровалась я, заходя на кухню и падая на свой стул, прижимаясь поближе к батарее. – Привет-привет, –ответила Люда, вновь копошась в кухонных ящичках. Иногда мне казалось, что Люда Белова буквально живёт на кухне. Нет, это, разумеется, шутка, но ведь разве можно сразу после себя мыть посуду и готовить завтрак, обед и ужин с перекусом, да ещё и умудряться сделать это вкусно?! Я вот, например, терпеть не могла мытьё посуды –вечно отскребать грязную сковородку губкой, протирать стол тряпкой и чистым светленьким полотенцем также вытирать начисто посуду, и ведь не дай Бог, если останутся разводы! Люда всё это делала очень аккуратно, складывалась впечатление, что ей это дело и вправду нравится, как мне, например, перебирать её плакаты с "Комбинацией" и "Ласковым маем". Стоило мне подумать о том, что женщина всё время на кухне, как она недовольно цокнула и, положив вилку в ящичек, ушла в сво комнату, что-то бурча про то, что замарала свой новенький кухонный фартук. Кащей попивал чай из кружки (он тоже занимался этим постоянно, прерываясь только на то, чтобы уделить время Люде), пока я не глянула на него, внимательно рассматривая. – Ты знал? – спросила я, вглядываясь в тёмные глаза мужчины. Кащей невозмутимо отодвинул от себя чашку и также непоколебимо ответил, снова сжимая пальцами кружку. – О чём? Смотря о чём... – как-то непонятно отозвался Павел, снова приступая к своему чаепитию. Если бы я не знала "Пацанских кодексов", то поверила бы ему. Но я знала какими хитрыми путями иногда следуют здешние старшие, да и в целом народ, а потому и не собиралась просто так отступать. – Про то, что Кирилла отшили, – уточнила я, заставляя глаза мужчины прибегнуть на секунду ко мне. – Девочка, ты меня путать вздумала? – вдруг задал вопрос старший, пока я соображала что ж ему сказать, напрягая все свои извилины. – Чё за Кирилл? – Хватит, – попросила я. – Я ведь знаю, что без старшего на районе ничего просто так не делается. Обо всём старший знает, всем заведует. Не пытайся сказать, что я не права. Я сама случайно видела, как наши его избивали. Бедный парень, если б не я, он бы так и валялся на снегу. Благо, чушпаны мимо проходили, – я сделала пальцами жест скобок, когда произносила слово чушпаны. – Помогли мне поднять его. Вы чем думаете вообще? А ещё "Универсам", "контора лучшая", "коллектив", звери вы, а не контора! – воскликнула я, даже не пытаясь усмирить свой пыл. От моего заявления глаза у Кащея полезли на лоб. На лице и шее стали выбиваться мелкие венки от злости. Я не боялась его. Попечительство Люды было моим преимуществом. Да, я блефовала. Да, это было не совсем честно. Но и "Универсам" поступал не по-людски. – Девочка, ты себе что напридумывала? – наконец спросил мужчина, доставая из лежащей рядом с его рукой пачки сигарет одну и закуривая. Дым начал кольцами струиться по комнате. – Мы дома не курим, – повторила я точь-в-точь слова Беловой. Выхватывать сигарету из его рук я не стала, посчитала это уже слишком наглым поступком. Лицезреть недовольное и возмущённое лицо Кащея того явно стоило. Он даже не знал что сказать. Хоть я и сделала что-то вроде "проявила характер", но удовлетворения как такового я не почувствовала, просто разозлилась. Всё-таки дождавшись того момента, пока мужчина демонстративно стряхнёт пепел с сигареты в пепельницу и потушит бычок, я повернулась и пошла к своей комнате, не зная чего ожидать в дальнейшем от отношений с Павлом. Открывая дверь в комнату, я услышала обращение мужчины ко мне, повернулась. – Девочка, – снова заголосил тот, намереваясь что-то сказать, при этом не удосужившись выйти из-за стола. – Я Ксюша, – намеренно уточнила я, прежде чем юркнуть в комнату. Войдя в комнату, я даже не включила свет, хоть и было темно. Хотелось побыть одной, отойти от того, что увидела собственными глазами сегодня вечером. Думать об "Универсамовских" не хотелось. Только они произвели на меня положительное впечатление, как натворили какую-то дичь. Неужели нельзя было всё решить словами и так сказать "отшить" уже не пацана? Всё в этом мире решалось драками, унижениями и оскорблениями. Я убедилась в этом на собственном опыте в новой гимназии. Ничего плохого тем людям я не сделала, однако все на меня набросились ни с того ни с сего. Обидно мне было ого-го как, ведь доставалось, по сути, не за что. Я снова залезла на прохладный подоконник, поджимая колени к себе и обхватывая их руками, я откинула голову на стену. Вглядываясь в ночную улицу, освещённую фонарями в голову не лезло ничего позитивного. В школу завтра я идти не хотела, в принципе, меня итак никто не спрашивал, хочу я или нет. Мне не хотелось видеть ни Марата, ни Кащея, ни Зиму с Турбо. Сейчас все они ассоциировались с какими-то предателями, которые предали лично меня. Вся группировка пошла против моих просьб о том, что нападать на "Разъезд" не нужно, весь "Универсам" с чистой душой и спокойной совестью отшили Кирилла, хотя прекрасно знали, как я отношусь к таким вещам. Может быть мне хотелось посмотреть в глаза Вовы Адидаса, который всегда был за справедливость, который защитил меня даже от безобидных и слегка переходящих границы шуток Марата, в то время как другому на его месте это было бы вообще не нужно. Я прижалась щекой к холодному окну, будто перенимая весь холод оконной рамы на себя. Я вздохнула. Делать ничего не хотелось от слова совсем. Учёба не была сложной, учёба была скучной и нудной, монотонные реплики и монологи учителей изрядно доставали, огромные тексты и параграфы в учебниках мозолили глаза, картинок было меньше, чем в современной школе. Привычного мне проектора здесь явно не хватало. На уроках учителя всегда пользовались самой обыкновенной зелёной доской и мелом. Когда к доске вызывали меня, я еле сдерживалась от того, чтобы не скривиться от ощущения оставшегося мела на пальцах. Радовало то, что кормили в столово гимназии довольно-такие неплохо, голодать и молиться "лишь бы до седьмого дожить" не приходилось. Отношения с классом у меня мягко говоря не сложились. Как будто я есть в коллективе, но в то же время меня и нет совсем. Тот самый Алёша доставал меня весь школьный день. Складывалось ощущение, что кроме меня у него больше нет других занятий. Меня. Как же неприятно это осознавать. Я для него, как игрушка – новая, интересная, неизученная. А он для меня как самый страшный страх на Земле, как кот для мышки в игре "Кошки-мышки". Каждый раз, когда я думала о нём, то всегда вспоминала "Кошки-мышки" и "Жмурки". В "Кошках-мышках" он был кошкой, а я мышкой. Я не знала об этом времени и об этих людям словом ничего, а Лёша нагло пользовался этим, загоняя меня в угол такими хитростями и уловками, о которых знают только люди отсюда. Всё просто – кошка и мышка. Кот и мышь. В "Жмурках" же было ещё проще, как смотреть в воду. Я водила, то есть была с завязанными глазами, а одноклассник пытался меня запутать, напугать. И у него это получалось. Кто ещё был вóдой в этой чёртовой игре? Лёша в какой-то степени даже пугал меня больше, чем раздражал. После того, что он вытворил в туалете, я даже боялась на него смотреть, не знаю, как вышел тот скомканный разговор в конце школьного дня. Думать о произошедшем тоже было страшно. Было стыдно осознавать то, что он сделал, было стыдно признаться в этом самой себе. – Ксюша! – в комнату зашла Люда и, ахнув, подлетела к подоконнику, принявшись сгонять меня оттуда. – Простудишься! Вообще в школу ходить не хочется, раз к таким методам прибегаешь? – возмутилась она, чуть ли не стаскивая меня с подоконника. – Нормально всё, он тёплый, – буркнула я, нехотя слезая с подоконника и залезая на кровать, поджав колени к себе. – Что хотела? – спросила я, поглядывая на опекуншу, взявшуюся ни с того ни с сего. – А, там Павел к пацанам своим собирается, поедешь? – предложила та, посматривая в моё настенное зеркало на саму себя. – Не боишься, что меня украдут и убьют? – шутя, спросила я. Зная о том, что Белова любит обсуждать такие вещи в крайне отрицательном ключе, я не хотела напрягать её и заставлять переживать в моё отсутствие. Ночные гулянки, выпивка, сигареты, огромные и шумные компании, поздние дискотеки – ко всему этому женщина относилась негативно, она была против такого. На любой мой вопрос в стиле: "Почему?", она отвечала легко, просто, с угрюмой миной на лице, а иногда и вообще беззаботно: "Вдруг что". Это "Вдруг что" стало чуть ли не частью опекунши в моём понимании. Да, она беспокоилась обо мне и вообще, относилась как к родной (что тоже меня иногда пугало), она не хотела, чтобы я пострадала или попала в неприятности. В общем, вопрос Люды мне не понравился. Либо она хотела от меня избавиться, отправив куда подальше с Павлом, либо и правда была настолько влюблена в него, что отпускала своего ребёнка с ним туда, куда его душа пожелает. – Ты же с Павлом будешь, кто тебя с ним-то и украдёт и убьёт? – засмеялась опекунша в ответ. – Тем более ты "Универсам" то когда видела? – спросила она, на что я помотала головой, мол: "Не знаю". – Вот, тебе полезно будет, – закивала женщина, подходя к моему шифоньеру. – Одевайся теплее. Носки другие надень, эти уже какие-то... –она покачала головой. – А в группировке у Павла мальчики симпатичные есть? – поинтересовалась она. – А тебе зачем? – я посмотрела на неё вопросительно. – Ну вдруг тебе приглянулся кто... – якобы невзначай начала Белова. – Люда-а-а, – протянула я, которая такие вопросы ненавидела всей душой. – Зачем тебе? – вновь спросила я. Заметив улыбку опекунши, я быстро выпалила: – никто мне не приглянулся там. Всё. – подскочив к двери, я взглядом показала ей, мол, уходи, быстро юркнула за дверь сама, уже подхватывая пальто и накидывая его на плечи.

***

В качалке было не так, как обычно. Лишь звенящая тишина и еле слышные вдохи и выдохи от нагрузки с тренажёрами. Мы с Павлом вошли в помещение. Все парни молчали. Только Турбо поднял голову и опустил гантелю. – Адидас тут порешал, – произнёс парень, вставая и подходя к нам, смотря в пол. – Скинуться мы все должны всей улицей. Завтра у Ералаша похороны. – с грустью сказал он и кивнул головой в сторону стула возле комода, где в одиночестве сидел Володя. Все парни были по разным углам качалки. Кто-то качался, кто-то просто пялился в стену, кто-то даже курил. Видимо эта трагедия настолько задела наших парней, что они даже позабыли про пацанский кодекс, мол: "Старшего уважай, при нём ни сигарет, ни спирта не иметь, если пойман на этом умышленном вреде будешь, то наказание последует – не пацан ты больше". В нашем полку убыло. Не стало двоих. Одного мы вообще не вернём, а второго мы выбросили сами, как просто ненужную вещь. – Мы с пацанами набрали тут, – Вова наконец заговорил, кивнув на железную банку, стоящую на деревянном комоде. – Кащей? – спросил Вова, поднимая взгляд на нас. – Ты, Ксюша, сама решай. Девчонок не принуждаем, а всех пацанов обязываем. –объяснил Суворов. Павел подошёл к железной банке и, выудив из кармана бумажку, щедро положил в банку. Он повернулся к группировке. – Ну, чем займёмся? – спросил Кащей, ловя на себе гневные и возмущённые взгляды. – До утра собрались тут с кислыми рожами сидеть? – он, снимая шапку, оглядел всех группировщиков и меня в том числе. – Если занятий нормальных нет, я у себя, – он развернулся и зашёл в небольшую комнатку, практически закрывая за собой дверь. – Тебе лишь бы колдырить! – крикнул вслед старшему Вова, заставляя того хмыкнуть, но всё-таки хлопнуть за собой дверью. – Садитесь вкруг, – предложил Адидас, плюхаясь на матрас самым первым. Парни начали медленно садиться в круг на старые матрасы, тесно прижимаясь плечами друг к другу. Как ни странно я оказалась между Маратом и Зимой. Справа от меня сидел Суворов-младший, слева – Вахит, слева от него расположился Адидас-старший. – Давно мы с вами, пацаны, не садились так, не рассказывали ничего. Выкладывайте, у кого что, – предложил Адидас. Все из нашей группировки начали соглашаться с ним. Некоторые парни неуверенно забормотали что-то о невзаимной любви, не удавшемся поцелуе с девочкой.. Потом все заговорили о том, что Ералаша безмерно жаль. Он и правда был очень хорошим парнем, честным, искренним, весёлым, улыбчивым, добрым. Я практически не знала этого мальчишку, но активно поддерживала в этом парней. Человек он был хороший, даже очень. Весь вечер я провела в компании вновь уютных и родных мальчиков, любящих пошутить и даже толкнуть играючи в плечо. Вне моего присутствия "Универсам" будто срывался с цепи, а со мной был мягким и пушистым. В их компании я порой всерьёз задумывалась: "Не показалось ли мне то, что я видела?". Вроде бы парни улыбались, шутили, подкалывали меня, но... Было даже страшно вспомнить, какие нечеловеческие звуки издавал Кирилл, которого буквально втаптывали в снег наши пацаны, сравняв бывшего группировщика с землёй.

***

Прижавшись лбом к холодному стеклу окна, я вглядывалась в лица и тела прохожих на улице. Уже рассвело, было довольно-таки светло. Среди чёрных пальто я разглядела знакомую синюю курточку и шапку-петушок, на которой забавно болтались маленькие помпоны. Я слегка улыбнулась. Маратик. Этот группировщик стал мне практически родным, несмотря на все его бесконечные выходки, не имеющие совести и никакого смысла, разве что посмеяться. Марат всегда улыбался, был готов помочь. Он не раз помогал мне, вытаскивал из самых неприятных ситуаций: от той, что произошла с ментом, до той, когда я нарвалась на "Хадишевских". Видеть синюю курточку в своём дворе с утра или посреди дня уже стало неизменным ритуалом, повторяющимся изо дня в день. Только вот с недавних пор в компании родной синей куртки появилось кремовое коричнево-бежевое пальто, в придачу с сапожками на небольшом каблучке с замочком на стройных ножках. В привычку щеголять под моими окнами изначально не входили эти аккуратно уложенные кудри в заколочке на голове, уж совсем они в эту картину не вписывались. Не вписывалась в эту утреннюю прогулку и лёгкая, почти летящая, если не порхающая походка, не вписывались пухлые губы, голубые и большие умные глаза, так и просящие рассказать о себе всё, не вписывалось аккуратное личико, которое не видывало ничего страшнее, кроме как картинки из детской книжки, не вписывалось худощавое тельце в школьном сарафанчике с фартучком и блузочкой, не вписывалась вся она – Айгуль. Всё своё время, которое Суворов тратил на прогулки со мной, он посвящал ненаглядной и драгоценной Айгуль. И как назло этим двум приспичивало щеголять именно под моими окнами. Когда я по утрам прижималась к стеклу холодного окна, я надеялась немного взбодриться, проснуться как следует, на что я получала эту картину. Из-за того, что общение с Адидасом-младшим у меня сократилось до минимума, всё своё свободное время мне приходилось посвящать учёбе, лишь изредка засиживаясь с Кащеем или Вовой в качалке, когда не было никого кроме этих двух. Что касалось Айгуль, она была очень милой и хрупкой девочкой, которая производила приятное и даже очень положительное впечатление. Я бы и дальше относилась к ней хорошо, но после того, как увидела её с Суворовым, почему-то кардинально поменяла своё мнение об Ахмеровой. Айгуль была вся из себя отличница, активистка, мамина гордость, папина радость... Она была ещё и скрипачкой, ходила на скрипку в нашей гимназии, получалось у неё это, кстати, неплохо. Все всегда хвалили восьмиклассницу и приводили в пример даже нам, девятому классу (у которых дел других не было, кроме как восхвалять скрипачей). Скрипачка... Как считала я, то Ахмерова и Суворов были слишком разными, просто из разных миров. Марат был грубияном и бандитом, состоял в преступной группировке, был задействован в криминальной деятельности, неоднократно был пойман сотрудником милиции... Ей было мало фактов об этом парне? Да он ведь сигареты изо рта не вынимал, спал с пачкой в обнимку, да даже в стене хоккейной коробки заначку хранил! Айгуль же была напротив, другая: училась на "отлично", выполняла всё домашнее задание и рисовала красивые картинки в тетради. Ахмерова делала зарядку по утрам и слушала только "Ласковый май", мечтая о нежных поцелуях с умными и начитанными мальчиками. Она тушь в руках за всю жизнь не держала, о чём там стоило говорить! Чем он мог зацепить такую послушную пай-девочку Айгуль? Тем, что он канонный хулиган в книжках о любви для малолеток? Хорошо. Чем же тогда заинтересовала девочка группировщика? Тем, что она вся из себя молодчинка? Я на секунду закрыла глаза и отошла от подоконника, чтобы больше не смотреть на них. Скрипачи – это, конечно, хорошо, но только не под моими окнами. Скрипачи под окнами. Лаконично, просто, сразу ясно, что здесь замешана Айгуль. Я отошла от подоконника и перевела взгляд на недавно повешенный плакат "Ласкового мая" на стене над кроватью. В самом центре плаката был популярный в это время Юра Шатунов. Он нравился всем девчонкам, да и, чего от греха таить, мне тоже (когда я послушала их песни). Тогда почему Ахмерова проводила всё время с Суворовым, а не пускала слюни по этакому недоступному и звёздному Шатунову, по которому убивалось по меньшей мере пол-Казани? Я шумно вздохнула и, чтобы хоть как-то отвлечься от этой печальной картины "Первой любви" в исполнении восьмиклассницы и Адидаса-младшего, я подошла к своему шифоньеру, раскрывая дверцы и рассматривая всю школьную одежду, что имела там. Мой выбор пал на стандартную блузку, сарафан и фартук, выходить за рамки которых было строго запрещено.

***

На уроке ненавистной мной географии я села ближе к окну, от которого слегка тянуло холодом, а от батареи под подоконником исходило тепло. Сидеть на таких местах я любила, но от географии меня это никак, увы, спасти не могло. Проходили мы по этому предмету всю ту же экономическую географию зарубежных стран. Вроде бы всё или большую часть материала мне удавалось запоминать и даже как-то переваривать. Это не могло не радовать. К моему удивлению перед уроком ко мне за парту перекочевал Лёша под самым тупейшим предлогом, что мест свободных нет, либо никто с ним сидеть не хочет. Тогда откуда ни возьмись (и правда ниоткуда) вылез белобрысый одноклассник Стёпа, который лип ко мне как банный лист, когда я только пришла в гимназию. Он громко возразил, что мест свободных полным полно, за что получил злобный взгляд от Лёши и снова куда-то испарился, будто и не было его вовсе. Половину урока Лёша сидел со мной почти молча, изредка рассказывая что-то модное в этом времени и поглядывая в мою тетрадь, чтобы списать весь материал. Наталия Георгиевна сегодня старалась воздержаться от едких замечаний в мою сторону, изредка косо зыркая на меня и сверкая недобрым огоньком в глазах. Объяснив один из терминов, находящимся в параграфе учебника, Наталия Георгиевна посмотрела на меня и улыбнулась, планируя "загасить" меня. – Лебедева, – и снова это ужасное обращение к ученику по фамилии. – Ты записала определение? – спросила учительница, вытирая руки от мела для доски. – Записала, – ответила я, смотря в свою тетрадь с огромным определением на полстраницы. – Итак, в какой стране придумали этот термин? – задала вопрос географичка. Она с удовольствием наблюдала за тем, как я забегала глазами по странице в своей тетради и развороту в учебнике географии. Я на всякий случай посмотрела в тетрадь Лёши и подняла взгляд на учительницу. – Я, – я не успела договорить, как была перебита. – Наталия Георгиевна, – громко провозгласил Лёша, вставая со своего места. Все покосились на него. – Морозов, сядь на место! – гаркнула учительница, но Лёша даже не посмел посмотреть на своё место. – Наталия Георгиевна, – повторил парень, вызывая недоумение у всего класса. – Морозов, я сказала, сядь! – ещё громче заверещала женщина, стукнув кулаком по столу, что есть мочи. – Я не с тобой разговариваю! – вскричала она. – Так мы это не прошли ещё, – снова встрял одноклассник Стёпа, появившийся ниоткуда. – Вы почему такие вопросы задаёте? – спросил он. – Степан! – учительница даже покраснела от злости. – Вон из класса! – закричала она, нервированная моими одноклассниками. – Оба! – гаркнула она, злобно зыркая на Лёшу, который на секунду посмотрел на меня. – И Лебедева с ними вместе! – не переставала неугомонная географичка, чуть ли не визжа от гнева. – Дневники на стол! – в последний раз вскрикнула она, не сдерживаясь и ударяя мелом о доску, который тут же разлетелся, осыпавшись белым порошком на пол. – Довели! – женщина всплеснула руками, пока я быстро скидывала учебник и тетрадь с пеналом в рюкзак. Стёпа вроде как уходить не торопился, Алёша тоже, вальяжно развалившись на стуле. – А новенькая тут причём? – спросил Алёша, не боясь разговаривать с Наталией Георгиевной на равных. – А притом, Алексей, притом, – учительница села на свой стул и посмотрела на нашу парту. – И не стыдно вам обоим? – совершенно равнодушно спросила она, будто не кричала прямо сейчас как ненормальная. – А почему нам должно быть стыдно, Наталия Георгиевна? – с небольшой усмешкой спросил у учительницы Морозов. – Ах ты паршивец, – зашипела географичка. – Ты как с учителем разговариваешь? –спросила она, опуская свои очки ниже, театрально разглядывая парня. – Нормально разговариваю, хамить такому возрасту ещё не умею, – улыбнулся мой одноклассник, откидываясь на спинку стула. Я даже немного перепугалась и закатила глаза от того, насколько это было глупо. Сам себя Алёша сводил в глубокую могилу. И всё это было из-за того, что географичка набросилась на меня. Он защищал меня. Сам чуть лишил дара речи, а потом принялся защищать и катить. Ну и эмоциональные качели развиты в Союзе... Даже у нас не так. – Дневники на стол! – заверещала изо всех оставшихся сил учительница, яростно стуча кулаком пос толу, о чём, наверное, в скором времени пожалеет. Я, не желая участвовать в этих разборках, быстро схватила свой рюкзак. Протискиваясь через Лёшу и проход между рядами, я вручила географичке дневник, который был не более красочный, чем у остальных — простая белая книжка с соответствующей надписью — "Дневник". Наталия Георгиевна хотела что-то сказать, но я уже выскочила из кабинета, мысленно для себя решив, что порог этого кабинета я больше не переступлю. Вслед за мной из-за захлопнутой мной двери выскочил Лёша, придерживая на плече ремешок-лямку, на котором был пришит за кожаную ручку ранец. Только сейчас я заметила, что Морозов носил ранец не как остальные, а на плече. На ручке ранца были видны не слишком аккуратные швы ниток, наверняка пришивавшиеся вручную, без помощи швейной машинки. Лёша хоть и не выглядел домашним мальчиком-ботаником, который любил вязать и смотреть мелодрамы с мамой, но сам факт того, что он сам придумал это гениальнейшее дизайнерское решение, заставил меня пересмотреть своё мнение насчёт этого, казалось бы, бестолкового парня. – Ты что там устроил? – наконец спросила я у одноклассника, в адрес которого до сих пор была слышна ругань из кабинета. – Ничего. Поставил каргу на место, – Морозов поправил лямку на плече и посмотрел на меня. – Пошли в столовую, жрать хочу, не могу, – попросил парень и направился к лестнице, ведущей на первый этаж. – Во-первых, не жрать, а есть, – съязвила я, спускаясь вместе с одноклассником по лестнице. – А во-вторых, мы едим после третьего урока, а сейчас прошли только два, – сказала я, наблюдая за тем, как Морозов сложил руки в карманы и спускался со слишком уж безобидным и беззаботным видом. – Ксюша, не нуди, итак старая эта наорала, ещё ты мозги выносить будешь, –пожаловался парень. Не услышав обычного "Лебедь", я на секунду замерла. Неужели эта неприязнь с его стороны прекратилась? Это не могло не обрадовать меня. Я снова поспешила спускаться вниз по лестнице. – Знаешь, – начал Морозов. – Я ведь не специально, – я не поняла его. – Ну, то есть, мне стыдно, все дела, – он неловко почесал затылок. – Давай по-нормальному? – выдал Лёша, снова продолжая путь. – По-нормальному? – переспросила я. – Это типа без всяких "Лебедей"? – на всякий случай уточнила я. – Это типа вообще без всего этого, – ответил Лёша, открывая дверь, ведущую в коридор первого этажа и пропуская меня вперёд. – Мне надоело это, – быстро объяснил он, не спеша шагая рядом со мной. – Идёт? – спросил парень. – Ну... – протянула я, сомневаясь в своём ещё пока что не принятом решении. Наладить контакт с пареньком мне, конечно, хотелось, но вот прощать... определённо нет, сразу нет. Он сделал то, что я даже боюсь вспоминать. Заставил меня реветь в школьном туалете до такой степени, пока я не ощутила сухость в горле и то, что засохшие слёзы болезненно стягивали мои щёки. Урод. После его чудовищного поступка я мысленно называла его именно так. Никем иным в моих глазах он стать не мог. Довести меня до такой истерики не мог даже тот факт, что я больше не дома, а в совершенно незнакомом и слишком далёком от дома месте. Из-за этого Морозова я не смогла нормально влиться в коллектив, как все остальные когда-то. Из-за него я навязала себе ненужные вещи, посчитала себя неправильной, заслужила осуждение и бесконечные насмешки! В моём времени вслед Алёше все давно бы кричали: "Абьюзер!". Да я бы и сама закричала, но страх перед этим высоченным столбом побеждал моё желание. На абьюзера он не слишком и был похож: достаточно высокий, стрижка как у всех парней в Союзе, глаза такие, зелёно-карие, и веснушки, маленькие, но, если приглядеться, то заметные. Вообще, он ничем не отличался от других. Только язвил он всем без разбору, даже учителям. Язвить и пускать такие ядовитые шутки парень, как я поняла, очень любил и безмерно обожал. В мой адрес то и дело из его рта норовила выскочить какая-нибудь обзывка или обидное прозвище, такое ловкое, изворотливое, словно змейка. С учителями Алёша даже не пытался быть обходительным. Мне казалось, что Морозов порой даже забывает, где находится, с кем ведёт не слишком культурную беседу, и что вообще, он здесь не один. Учителя почему-то просто кричали на парня что есть мочи и сил, яростно стуча кулаком или указкой по столу, до посинения отбивая в ярости собственную руку или до побеления костяшек сжимая со всевозможной силой указку, уже трещащую по швам от такой нагрузки, там как пойдёт. Не знаю, почему его никогда не вызывали к директору, по-крайне мере, при нас, остальных учениках, неужели это считалось настолько большим позором в Союзе? Как считала я, то учителя, видящие маячившего Морозова на горизонте, начинали лишь безбожно молиться и умолять, чтобы только Алексей Морозов не переступал порог их кабинета. Недружелюбный оказался. Другом он даже не успел выступить в моих глазах, ведь с первых секунд, прошедших с моего появления в школе, он сразу набросился на меня с бесконечными претензиями и обвинениями. То с самого начала он кликал меня Лебедем, мол, фамилия смешная. Конечно, смешная. Зато Морозов гордая! На его вечные приколы и шутки мне лишь хотелось фыркнуть и задрать нос, но почему-то получалось только беззвучно реветь в луже грязной воды на полу школьного туалета. Дружить он с самого начала не спешил, присматривался. А потом начал лезть ко мне, прилип как банный лист, раздражая уже одним только своим существованием. Вообще, я удивлялась, как этот хулиганистый мальчишка поступил в эту, казалось бы, хорошую гимназию. Я повернула голову в его сторону, посматривая на него. Сейчас он казался не таким уж и плохим, но вот предчувствие у меня было нехорошее. Да и говорят, что внешность обманчива. Даже зелёно-карие глаза с веснушками не внушали доверия. Руки парня были крепко сжаты в кулаки. Ранец болтался на лямке, свисая с его плеча. – Я подумаю, ладно? – сказала я, быстро шагая вперёд и опережая парня. Заводить знакомства с кем-то вроде этого мальчика я не слишком уж и хотела. Он позволял себе слишком много. Он постоянно был наглым, циничным, эгоистичным! Я не одна не могла переносить его на дух. За глаза от Морозова меня бы поддержали все, да лаже учителя. Только вот все без исключения этого самого Морозова боялись. Да, он мог натворить ужасное, но не жаться же по углам при виде этого здорового девятиклассника. – Подумаешь? – переспросил Лёша, догоняя меня и поправляя ранец на своём плече. – Это почему ещё? – задал он вопрос, слегка приподнимая брови. Да, этот мальчик слишком любил внимание и слишком ненавидел, когда его игнорировали или отвергали. Таков мир этих хулиганов – все обожают внимание и ненавидят обратное. – Сам не догоняешь? – вздохнула я, оглядываясь на одноклассника. – Реально не понял? – я продолжила идти. – А, это ты меня, – Лёша не договорил и подумал о чём-то своём. – Понял короче, –он сдержанно кивнул. Благо география была последним уроком, а потому я смело зашагала к выходу из школы, по пути надевая пальто. Морозов благополучно покинул меня ещё с поворота в сторону столовой, быстро говоря, что невероятно хочет есть, остальное его не интересует, на его слова мне просто оставалось кивнуть и сказать быстрое: "Пока".

***

Когда я пересекла границу улицы, ведущей к большой дороге, я оказалась в нашем дворе. Деревья стояли, полностью укрывшись снежной пеленой. Мелкие птички скакали по веткам и балконам, что-то тихо чиркая. Подходя к нашему дому, я услышала громкий смех, повернулась. Кремовое бежево-коричневое пальто и синяя курточка в ногу шагали рядом и о чём-то весело рассуждали. Чуть ли не поскальзываясь на застывшей луже (где вчера наш сосед мыл машину и, где благополучно образовалась застывшая лужа), Айгуль крепко схватилась за рукав куртки Марата, притягивая его к себе. Они вместе завалились на дорогу, начиная весело смеяться. Смех парня и девушки заглушил даже чирканье птичек, веселящих и поднимающих настроение больше всего. Пара подростков не спешила подниматься. Они ещё с пару минут лежали и громко хохотали, разрезая своим громогласным смехом и голосами всю умиротворённость и спокойствие нашей улицы. Потом Марат поднялся сам, потянул руку Айгуль, помогая ей встать, они двинулись дальше, активно жестикулируя руками и вновь заливисто хохоча. Вскоре скрипачи, щеголяющие по двору, скрылись из моего поля зрения, чему я была несказанно рада. У них вновь получилось испоганить моё настроение. Честно, я не знала, почему становлюсь такой дёрганной при виде этой парочки. Да, если бы у Володи или Андрея Пальто появились девушки, я бы была безмерно рада за них, но сейчас. Сейчас о радости не могло быть и речи, когда каждый день я видела улыбающуюся Айгуль, ходящую с Маратом под ручку. Видеть их вместе было равным тому, что весь оставшийся день я просижу с кислой миной на лице. Быстро заходя в подъезд, я постаралась стереть картинки с парочкой подростков из своей головы. Взбежав по лестнице на свой этаж, я поковырялась ключами в замке, прежде чем войти в тамбур, а потом и в квартиру. Люды на моё удивление дома не было. Едой, как обычно, тоже не пахло на всю квартиру. Я разулась и, снимая пальто, подошла к трюмо. На трюмо лежала небольшая бумажка, на ней было написано не слишком разборчивым почерком: "Сходи в магазин, купи хлеб, молоко, творог". В моё время мне давно бы позвонили или написали смс-ку с банальными: "Пр, кд, чд?". Список был вполне адекватным, найти это всё и купить я бы смогла проще простого. Возле бумажки на трюмо лежали деньги. Решив не снимать пальто, я снова накинула его на плечи и быстро надела на ноги сапожки. Я сунула деньги в карман и выскочив за дверь, заперев её на ключ, снова пошла вниз по лестнице.

***

Быстро добравшись до магазина, я заняла место в очереди, которую успешно отстояла и также благополучно вышла из магазина с авоськой, которую мне вручила продавщица, недовольно цокая языком и приговаривая что-то про нынешнюю молодёжь. Этот магазин почти ничем не отличался от небольших магазинчиков роде "молочного", как его называли в народе. Единственное, что терминала не было, камеры видеонаблюдения и современного ремонта. Кассирши, кажется, вылезли из нашего времени, или наоборот, в нашем времени выскочили из СССР. Синие рабочие халаты с жёлтыми цветами были неизменным атрибутом любой советской и российской кассирши в "молочном", которую обязательно звали Галей. Вдыхая морозный воздух, я посмотрела на улицу. Люди в серых пальто снова куда-то спешили. Спешили все вперёд к автобусной остановке. Лишь одной мне нужно было в другую сторону, обратно в свой двор. В Союзе, если быть честной, я чем-нибудь да выделялась от остальных: щеголяла по Советской Казани с современным рюкзаком, употребляла какие-то неизвестные и незнакомые всем слова, то и дело ойкая, когда проскакивало очередное "пон", да даже сейчас я двигалась так сказать "против шерсти", когда всем нужно было на автобус, а одной мне домой. Когда я свернула и вышла в один из дворов нашего района, на горизонте заметила голубую курточку. Марат шёл один, сложив руки в карманы. Взгляд был какой-то тупой, устремлённый вниз, на кроссовки или же на снег. Суворов шёл медленно, но чтобы столкнуться со мной, оставалось не так уж и много. По сравнению с тем, какой весёлый был парень около получаса назад, сейчас он был серьёзным или даже грустным. Шапка-петушок невесело болталась, то и дело ударяясь помпоном об ухо Адидаса-младшего. Он о чём-то думал. Я огляделась. Никуда свернуть было нельзя, чтобы не встретиться с подростком. Избегать парнишку я вроде бы тоже не хотела, но находиться рядом с ним было неловко, ибо полчаса назад я крыла его трёхэтажным матом, естественно, про себя. Избегать группировщика было глупо. Но и смотреть ему в глаза было как-то страшно. После того, как пацаны отшили Кирилла, я начала воспринимать Марата совершенно иначе, как и всех остальных из "Универсама". Когда меня не было рядом, они и вправду становились дикими зверьми, готовыми рвать на куски и до последнего. Если они так спокойно относились к тому, чтобы исколотить и побить своего же, хоть и бывшего, товарища, с которым ещё буквально вчера трепались обо всём бок о бок, то как они реагировали на убийства, совершённые в такой же мрачной обстановке? Все пацаны были бесчувственными. Как так можно было поступить со своим же? Со мной же они напротив, некоторые даже закурить боялись, и это притом, если старшие не видели. В моём присутствии они становились маленькими и пушистыми парнями, которые с удовольствием рассказывали о новых фильмах, которые крутят в ДК, а после устраивают самые яркие дискотеки в городе. Не замечая, как я почти дошла до конца двора, задумавшись, я врезалась в чей-то твёрдый лоб. Слыша тихое ругание и мат, я моментально зажмурила глаза, схватившись за голову. Я настолько боялась встретить Марата, что буквально столкнулась с ним! Бывает же... – Бля, вот куда ты прёшь?! – Суворов еле смог разлепить глаза, всё ещё потирая глаза рукой. Когда он заметил меня, то широко раскрыл глаза, будто не веря себе. – Ты чё тут делаешь? – спросил он, меняя направление и уже шагая рядом со мной. – Где была? – А тебя это разве волнует? – тоже спросила я, сильнее сжимая хватку своей руки на авоське с продуктами. – Волнует, друзья как-никак, – парень улыбнулся. Друзья... – Значит друг я тебе? – я быстро посмотрела в сторону Марата, быстро идущего рядом со мной. – Ну а кто если не друг? – он почесал голову под шапкой, натягивая её и оставляя над ушами. – Я думала у тебя Айгуль друг, но никак не я, – не удержалась я, выпаливая это на одном дыхании. – Айгуль? – переспросил тот. – Не, Айгуль – это другое, – начал отрицать Марат. – Давай помогу? – он забрал у меня авоську, не давая тащить мне этакий "груз". – Конечно другое! – воскликнула я. – Поэтому друг у тебя Ахмерова, а не Ксюша Кащеева! – я выхватила сумку из рук опешившего Суворова и крепко стиснула её ручки в своём кулаке. Разговаривать с этим предателем я не хотела. Друзьями в Союзе я похвастаться не могла, но когда недавно Марат самолично "отшил" меня, а сейчас называл своим другом, желание общаться с ним испарилось окончательно и, наверное, надолго, если не навсегда. В порыве своей непреодолимой злости на группировщика, я сама не заметила, что назвала себя Кащеевой. Докатилась. Всегда шарахалась от тех, кто позволял себе так называть меня, а сама... Наверное, в этой быстрой стычке была виновата только я сама. Суворов был ни при чём. Не знаю почему, но, повторюсь в тысячный раз, группировщик начал меня дико раздражать, когда гулял с Айгуль. Мысленно я ругала его и корила за то, что предал нашу дружбу. Может и не было никакой дружбы вовсе? Может я себе всё это придумала? – Ксюша! – крикнул парень, снова догоняя меня и мёртвой хваткой цепляясь за мою холодную и замёрзшую на морозе ладонь. Его прикосновение обожгло руку пожаром, выдернуть руку из его железной хватки у меня не получилось, Марат был сильнее. – Чё с тобой? – спросил он. – Тебя этот упырь в гимназии обижает? – задал Адидас-младший вопрос. – Ты только скажи, я ему весёлую жизнь устрою, по струнке ходить будет, – пообещал он, никак не отпуская мою руку. В гимназии меня уже перестали доставать, а Марат ведь запомнил об этом случае, до сих пор помнил. От собственного отвращения к себе вновь захотелось разреветься. Почему вся дичь со мной происходила в Союзе? Я вообще жила скучнее некуда до того, как оказалась здесь. В этом чёртовом городе, в этом чёртовом году! Эти бесконечные качели: "Здесь хорошо, хочу остаться здесь" и "здесь ужасно, мне хочется домой", изрядно доставали меня, ведь каждый раз мне хотелось выплакать все свои слёзы, истерить так, как никогда ранее, только чтобы перестало быть так больно, так чертовски больно, как становилось только здесь. Только здесь я потерялась, выбилась из собственной жизни, пыталась идти против природы, но быстро сдалась. Только здесь я не вливалась и не вписывалась никуда: новенькая девочка в классе, пришедшая посреди года, единственная девушка в мужском коллективе, которую приняли не за храбрые поступки и железный характер со стальными нервами, а по блату, который я получила самым случайным образом, да я даже по улице шла не в ту сторону, куда направлялись другие. Я была здесь никем, а уже что-то смела критиковать. Мне не нравились здешние понятия улицы, мне не нравились здешние поступки так называемых "пацанов", мне не нравилось то, что Марат поступал так, как хотел сам, не совещаясь об этом со мной. Взялась из ниоткуда и ещё решила устанавливать свои порядки. Теперь я понимала, почему у меня действительно не получилось завести друзей. Зачем я только попёрлась в эту Казань на этом плацкарте? – Ксюша, – снова повторил Марат, тормоша меня за плечо. – Чё произошло? – он быстро посмотрел мне в глаза. – Прости, – извинилась я, пытаясь выдернуть свою руку из крепко сжатой ладони группировщика. – Чё? За что? Объясни нормально, – попросил Суворов. – Всё хорошо, – начала отмахиваться я от него. – Нет, я это вижу! – возразил Марат. – Чё не так опять? Кто тебя обидел? Я? Засранец твой из школы твоей? Так пошли, я ему ноги переломаю, землю жрать будет! – громко, чуть не крича начал Суворов. – Никто меня не обидел, – пытаясь остановить его, сказала я. – Пошли, – я повела его в свой двор, желая поговорить в нормальной обстановке, а не в этих криках посреди улицы. Всю дорогу Марат не отводил от меня взгляда и всячески пытался расспросить, но я не поддавалась. Сваливать всю свою вину и ревность к Марату на него же самого я не хотела, но и поделать ничего с собой не могла. Это было ужасное чувство. Я начинала ненавидеть себя, когда понимала, что, скорее всего, тупо привязалась к нему и начала и вправду, как бы унизительно ни было это признавать, ревновать. Всю жизнь я знала, что ревнуют только неуравновешенные и неуверенные в себе собственники. Но... Я ведь не была собственником? Я просто пыталась ухватиться хоть за кого-то, как за тростиночку в этом огромном мире, в котором могла просто потеряться, потухнуть. – Может пояснишь уже за выебоны свои? –спросил парень, когда я закрыла за нами дверь нашей квартиры. – Ага, – я кивнула, разуваясь и проходя в глубь прихожей, повесила пальто в шкаф. Как по-мне смысла скрывать и шифроваться уже не было. Я решила рассказать всё так, как есть. Плевать я хотела на то, что подумает Суворов. Что бы подумали другие на его месте. Что бы на его месте подумала я. Наплевать. Он должен знать всё, если я хочу, чтобы он остался моим другом. Я закрыла за собой дверь в своей комнате и залезла на холодный подоконник, предоставляя Марату место на кровати, на которой, к моему удивлению, парень не развалился в привычной позе морской звезды, раскидывая руки, а всего лишь сел как приличный человек, покосившись на меня. – Дерзай, – попросил Адидас-младший, сложив руки в замок и сел ссутулившись. – Меня бесит, что ты постоянно с Ахмеровой, – выдала я, опустив глаза в пол, чтобы не напороться на острый, как штык, взгляд друга. – Чего? – переспросил он. – Ты? Ахмерова? – он почесал затылок. – Погоди, чё не так с Ахмеровой? – непонимающе моргая глазами, спросил парень. – Я, – я запнулась. – Обещай, что смеяться не будешь. Просить об этом, наверное, было глупо, но для меня важно и необходимо. – Смотря чё скажешь, – слегка оскалился Марат, тут же стирая со своего лица улыбочку. – Обещай, – потребовала я. – Обещаю, – видя мой недоверчивый взгляд, он сдался. – Слово пацана даю. Если он дал мне слово пацана, значит он поклялся. Нарушать эту клятву он не мог, ибо мигом мог вылететь из группировки, как пробка из бутылки. Я кивнула. – Я ревную, – наконец вымолвила я, не торопясь смотреть на Марата. Стоило мне поднять взгляд на него, как он сначала усмехнулся, растянул губы в улыбке, а затем захохотал, схватившись за живот. – Насмешила! – сквозь смех и уже подступающие слёзы сказал Суворов, поднимаясь с кровати и подходя ко мне. – А если серьёзно, чё за психи -то у тебя? – спросил он, всё ещё посмеиваясь. Было обидно осознавать, что он так толком ничего и не понял. Старалась, через себя перешагивала... и на тебе! Гоготать начал, чуть ли не как гусь. Вот доверяй дальше всяким парням из прошлого века. – Я и была серьёзно, – ответила я. – Ты всё время с ней! – воскликнула я, скрещивая руки и поджимая под себя ноги. – С Айгуль? – переспросил тот. – Не, я её просто до дома провожаю, – объяснил Адидас-младший, но верить ему я не спешила. – Ну и провожал бы дальше, меня-то зачем информировать? – с обидой и лёгкой дрожью в голосе спросила я. – Под моими окнами каждый день туда-сюда, туда-сюда, – пожаловалась я. – Я, может, посмотреть в окошко хочу на деревья, прохожих. – Мы и есть прохожие, – пошутил Марат, но замечая мою обиду, замолк. – Продолжай, – парень тоже забрался на подоконник. – А вы, а вы бесите меня оба. Может я не хочу, чтобы ты с ней каждый день проводил, а не со мной? Когда мы с тобой, Маратик, гуляли в последний раз без слежки "Универсамовских", а? – спросила я, замечая его замешательство, он почесал затылок и упёрся взглядом в потолок. – Да чёрт его знает, – пробурчал друг. – Не так уж и много я с Ахмеровой, не надо тут ля-ля, – отмахнулся от меня он. – Не хочешь, не верь, больно надо, – я отвернулась от него, упираясь взором в замёрзшее окно, по краю которого поползла лёгкая изморозь, весной от этих окон, наверное, моря будут. – Да нет, почему, я верю. В бред про будущее же поверил. – Это не бред! – воскликнула я, ещё больше не желая дальше с ним говорить. – Может и не бред, а вот про ревность твою точно бред, – начал спорить Марат. – Айгуль это так, не знаю я как к ней относиться, если честно, – сознался друг. – А ты, с тобой проще намного, как с пацаном. – Пацаном?! – я уставилась на Марата. Так меня ещё не оскорбляли. Пацаном. Может Суворову и было легко, как с пацаном, но мне вот было очень уж тяжело от общения с ним. Вечные недомолвки, словесные перепалки. Для него это было обыденным, но для меня – нет. – Легко с тобой, не то, что с Ахмеровой. Ей жвачки подавай да выгуливай. Как с собачкой каждый день, вот честно! – начал говорить парень, всё чаще упоминая Айгуль. – Вы встречаетесь? – спросила я. Марат замешкался, глаза забегали. Я слышала, что встречаться в Союзе в подростковом возрасте иногда зазорно, неприлично, не понимала этого. – Не то, чтобы... – он странно вздохнул. – Я накосячить боюсь. Сделаю чё-то не то, ещё крайним останусь, –признался парень. – Так не делай. Если нравится, тогда встречайся с ней, а если нет, то тогда и думать не нужно, – выпалила я. Иметь счастливого друга мне очень хотелось, но вместе с тем Айгуль меня дико раздражала. По сути, она не сделала ничего плохого, просто познакомилась с парнем и, кажется, влюбилась. А я понапридумывала себе всякой чуши, очерняя честь девчонки в своей голове. Она не была виновата, но мне непременно захотелось на кого-то обрушить свою агрессию и злость. Девочка хотела подружиться, на что получила от меня знак "стоп" и ещё пару грубых слов в её адрес. Я настолько хотела найти себе подругу, что напрочь позабыла о ней, что так и липла ко мне со своими нежностями и "давай помогу". Наверное, меня отталкивал сам образ Ахмеровой, она была слишком мягкая, слишком нежная, слишком податливая и услужливая. Айгуль была точно зефир – мягкая и сладкая, но иногда слишком, через чур, она была слишком приторная, невозможная, что начинали ныть зубы. В моём случае ныла душа, ибо я завидовала ей в некоторых аспектах её жизни. У Айгуль было всё – она была симпатичная, худенькая, училась на отлично, играла на скрипке, была человечна и милосердна, каждый день встречалась с парнем, симпатизирующим ей. – Ты же против, – вставил вдруг Суворов. – Можно подумать тебе важно моё мнение, – сказала я, бегая взглядом по задумчивому лицу друга. – Важно, – почти не слышным шёпотом произнёс Марат, начиная поддерживать со мной зрительный контакт. В этот момент я задумалась. "Важно". С каких пор ему это важно? С тех самых, когда я начала называть его другом? Я сомневалась, что Адидасу-младшему и правда не плевать, но он бы врать не стал, это я знала точно. В принципах парней да и в пацанском кодексе было правило: "Говорить правду, не сметь обманывать тех, кем дорожишь или связан тем или иным путём". Наврать запросто могли незнакомцу или контролёрше в автобусе, что заплатили, а на самом деле удержать копейку в кармане, но не тем, кто знал о тебе слишком много. Не могу похвастаться тем, что знаю биографию подростка от "А" до "Я", но знала я о нём действительно немало. Также мной дорожили в группировке, я всегда была в приоритете, так что врать мне ни один парень не осмеливался, знал, что главный будет в курсе обмана, ибо ложь вскрывалась всегда. Абсолютно всегда. Взять за пример даже тот случай с Кириллом. Все мои размышления разорвала мысль, что следовательно, Марат мной дорожит. Сразу появилась и вторая версия – он дорожит своей репутацией. Но опять-таки врать пацану не было выходом. Скорее всего и правда – моё мнение имело для кого-то смысл в этом мире. Зрительный контакт парень держал до сих пор, даже моргать не смел. Смотрел мне прямо в душу, наизнанку выворачивал. В этот раз и смеяться не думал, смотрел серьёзно, уверял в своей правоте. За эти несколько дней я поняла одну вещь, которую бы раньше (уже находясь в этом времени) побоялась бы оспорить. С самого начала мне казалось, что все пацаны здесь одинаковые, да даже рожа одна на всех – как говорил Кащей про парней из других группировок. Да и по поступкам они не сильно и отличались друг от друга. Пришили пацана – руки друг другу пожали, в школу сходили, в туалете покурили, вечером кому-то морду набили и в лицо плюнули, отшили. Я описала день среднестатистического "пацана" нашей Казани восьмидесятых годов в Советском Союзе. Сейчас, за эти дни я увидела, что все, абсолютно все, не имеют ничего общего между собой, кроме как клейма "пацан". Сейчас я смотрела на них по-другому. Один из них был обыкновенным трусом, хотя хотел быть хорошим другом. Другой надеялся на то, что прокатит личность джентльмена, но на ружу показалась его сущность самого настоящего быдла. Третий, наоборот, хотел быть быдлом для всех и всегда, но на деле был самым обыкновенным пареньком, надеющимся найти хоть одного друга. Последний не знал в чём он нуждался больше – в эмоциях чувств или дружбы, он был просто тем, кто запутался, отчаянно пытаясь ухватиться за своё спасение. На самом деле все из них запутались, не нашли иного выхода, как прикрываться нелепыми масками вместо того, чтобы показать себя. Настоящих. И я бы думала над этим дальше, если бы тёмно-карие глаза не оказались напротив, заворожённо глядя в мои.