Клинок Мурамасы

      Когда страх уже просочился в сердце, вонзившись в него с твёрдым намерением растерзать на кусочки, самое сложное — сохранять видимость спокойствия, невзирая ни на что. Поддаться чувствам — всё равно что опустить руки, отдаться на поруки судьбе и признать за собой полную неспособность распоряжаться собственной же жизнью. Цуру, преодолевшая все опасности острова Ясиори, не раз оказывавшаяся под ударом меча и чудом выбравшаяся с тех проклятых краёв, сдаваться совершенно точно не намеревалась. Однако признавалась себе с поразительной честностью, что к этой встрече она оказалась совершенно не готова. Ни к сапфирово-синим глазам, ни к въедливой хищной улыбке, что искажала черты кукольного лица.       Иллюзия мирной жизни, к которой Цуру крепко привязалась за минувшие дни, треснула и посыпалась колотым стеклом, лишь завидев очертания знакомой широкополой шляпы. Вокруг неё привычно шумел храм Наруками, над головой шелестели ветви вечно цветущих сакур, но мимолётный покой был окончательно и безвозвратно утерян и позабыт. Едкий смрад проклятия, перемешанный с запахом крови, от которого она столь отчаянно желала сбежать, вновь осел на кончике языка горьким привкусом, ненавязчиво напомнив о гигантском змеином черепе и о безумном самурае, что веровал в Бога, которого никто не слышал и не знал.       Худшие дни её жизни, не иначе.       — Вижу, от удивления моя последовательница проглотила язык, — язвительно проронил Сказитель, с явным недовольством встретивший её поражённое молчание. — В чём дело, девочка? Разве я не предупреждал, что найду тебя однажды?       — Предупреждали, — тихо откликнулась Цуру, старательно подавляя страх, что просочился в её голос предательской дрожью. Похолодевшие пальцы крепче сжали розовый мешочек энмусуби, точно пытались найти в нём желанное спасение и защиту. Лишившийся своей второй половины, он казался бесполезным и брошенным, болезненно неполноценным. — Но я, признаться честно, не думала, что так скоро…       Скарамучча сдавленно засмеялся и, схватившись за край своей широкополой шляпы, натянул её глубже на лицо, отчего длинная тень скользнула по его бледной щеке. В этом смехе не слышалось веселья, лишь только пренебрежение и ледяная ярость, тщательно сокрытая за маской фальшивой насмешливости. Что мешало Сказителю устроить массовую резню в застенках храма столь ненавистной ему Наруками? С силами Шестого Предвестника Фатуи он мог сравнять это место с землёй, обратить их тела в прах, а после оставить порушенные руины в назидание своей названной матери, что беспощадно бросила его на произвол судьбы. И Цуру не сомневалась — будь в нём больше отчаянной жестокости и пылкой ненависти, он, несомненно, сделал бы это.       Вот только очевидно — сегодня Сказитель пришёл не за этим. Неприметные одеяния, растворяющие его в безликой толпе, тайное проникновение в отсутствие Яэ Мико…       Он определённо желал остаться незамеченным. Впрочем, едва ли его пугала возможность угрозы в лице кицунэ. Будь она хоть дважды могущественным ёкаем, но против Божественного творения ей нечего противопоставить.       — Скоро? — переспросил Скарамучча подрагивающим от смеха голосом. В синих глазах, тёмных, как беззвёздная ночь, сверкнула отблеском стали едкое презрение. — Я дал тебе время покинуть Ясиори, несмотря на то, что должен был прикончить ещё тогда. Возможно, я всё же был излишне милостив, тебе так не кажется? И теперь эта милость выходит мне боком! Помнится, в последнюю нашу встречу ты звалась «моей последовательницей»… так что же теперь?       — Я до сих пор ваша последовательница… — нервно проронила Цуру, пытаясь скривить губы в подобии учтивой улыбки. Но получившаяся в итоге гримаса наверняка выглядела хуже оскала.       Он ядовито ухмыльнулся и склонился к ней ближе, вынуждая в испуге отступить назад в надежде сохранить подобие безопасной дистанции. Её страх, столь очевидный и искренний, пробуждал в нём только злую насмешливость — он велел ей стать сильнее, но она продолжала демонстрировать лишь слабость. Одно только присутствие Сказителя повергало Цуру в самую настоящую панику. Воспоминания о ледяных пальцах, сжимающихся на тонкой шее без тени жалости и снисхождения, преследовали её, будто бы охотник, жаждущий крови. Горький и удушливый запах Татаригами, который впитался в кукольную кожу намертво, окутывал Предвестника даже здесь, в священных стенах храма Наруками.       Скарамучча словно и сам был порождением проклятия, вестником из прошлого, стремящимся напомнить о долгах, которые тянулись следом за ней подобно лисьим хвостам.       Она задолжала ему жизнь, но свою часть условий так и не исполнила. Слишком расслабилась, забылась, растворилась в призрачном тепле и уюте… А теперь пожинала плоды своей неуместной самонадеянности.       — Да ну? — хмыкнул Скарамучча без тени доверия. — Тогда почему же я вижу тебя здесь, в самом сердце святилища Богини Гроз? Считаешь меня идиотом, девочка?       Он подбросил в ладони синий амулет, взятый у неё, и взглянул на него со смесью насмешливого пренебрежения и почти что презрения. Сказитель мог выбросить его, мог разорвать на её глазах в желании продемонстрировать своё негодование. Но не сделал. Лишь крепче сжал мешочек в ладони, беспощадно сминая листок с предсказанием, спрятанный внутри.       — У меня не было выбора, — обречённо проронила Цуру, всеми силами желая найти выход из ситуации, которая грозилась обернуться для неё смертной казнью. Ей стоило прежде подумать о том, что её новая должность при храме Наруками непременно повергнет Сказителя, мнившего себя не меньшим Богом, чем Архонты, в гнев, напомнив ему о том, что личных святилищ у него пока что не имелось. — Поймите, здесь я — всего лишь беженка. Если бы я отказалась прислуживать в храме, меня бы отправили обрабатывать землю и заниматься тяжким трудом…       — А что, ты брезгуешь заниматься «тяжким трудом»? Так не хочешь марать свои белые ручки?       Резкие слова ничуть Цуру не обидели, она была к ним вполне готова, однако же понятия не имела, что ей следовало сказать в ответ на эти совершенно несправедливые обвинения. Какое дело Шестому Предвестнику Фатуи до её тревог? Сколь бы ни была хороша жизнь человека, ему всегда хочется большего — это незыблемая догма. И Цуру не считала себя особенной. Она, как и все люди, желала спать на тёплой мягкой постели, есть на завтрак, обед и ужин вкусную и сытную еду, пить вкусный зелёный чай, наслаждаясь всей полнотой своего быстротечного существования и не опасаясь потерять его из-за холода, голода или же неожиданно настигшей её болезни. Но отчего-то именно ей всякий раз приходилось выслушивать нескончаемые упрёки в свой адрес, точно презренной грешнице перед лицом благословенного священника.       Какое право имела кукла, так до конца и не разобравшаяся с тем, что такое «сердце», столь бессовестно судить её за естественные человеческие желания? Его-то тело не требовало ни еды, ни отдыха, ни сна, ни уж тем более тёплой чистой постели!       И потому каяться за свои стремления Цуру точно не намеревалась. Не перед ним.       — Да, я не хочу более марать руки, — с неожиданной твёрдостью сказала Цуру, собрав в кулак последние остатки своей храбрости. Если уж ей предстояло умереть сегодня, то стоило сделать это как полагалось, с достоинством, которое, к счастью, ещё теплилось в глубине её сердца. Опускаться до откровенного раболепия она определённо больше не намеревалась. — Я покинула остров Ясиори не для того, чтобы вновь ползать в грязи и вымаливать милосердие ради спасения своей жизни. Она моя по праву.       Скарамучча в удивлении вздёрнул тонкую тёмную бровь, одновременно поражённый и разозлённый её неожиданным сопротивлением и столь нахальной смелостью. Но от его проницательного взгляда не укрылись ни её дрожащие, точно от озноба, пальцы, спрятанные под широкими рукавами белого косодэ, ни капелька пота, скользнувшая прямо за шиворот, ни побелевшие от напряжения губы. Вся её напускная бравада была перед ним точно на ладони. Но Цуру не позволяла себе отступать и не брала слова назад, потому что более не имела права на страх.       — Пусть моя служба в храме является вынужденной мерой, но не буду врать — жизнь здесь меня вполне устраивает. Однако я не верю ни в благословение Наруками Огосё, ни в правильность тех убеждений, которые она продолжает отстаивать, несмотря на то, к чему это в конечном итоге нас привело, — губы предательски дрогнули, когда в памяти всплыли изломанные тела мёртвых солдат, брошенные на побережье острова Ясиори собственными же командирами. Ни у кого из них не будет ни могил, ни достойных похорон. — В этом ведь и заключается суть веры, разве нет? Мы молимся тому, кого считаем достойным своего поклонения, вверяем ему свои жизни и свои желания. Но я не верю в Сёгун Райден точно также, как не верю в её идеалы. И я совершенно точно не намереваюсь следовать за ней. Поэтому если вы пришли, чтобы убить меня…       Горло спёрло от нехватки воздуха, и она проглотила последние слова, так и не решившись высказать их ему в лицо. Сердце встревоженной птицей билось за клеткой из рёбер, и Цуру судорожно комкала амулет в дрожащих пальцах, молясь всем Богам Тейвата о том, чтобы удача в коем-то веке встала на её сторону. Однако столь неожиданная дерзость, казалось, только позабавила Шестого Предвестника. Он хищно прищурился, играючи покрутил в пальцах энмусуби, дёрнул изящный узелок, будто бы в желании оторвать его… но так этого и не сделал.       Скарамучча игрался с ней, точно сытый кот, разглядывающий мышонка, волею случая угодившего к нему в лапы. Есть его не хотелось, но и отпускать — тоже. И Цуру всей душой желала вырваться из этих острых зубов, намеревавшихся сомкнуться на её шее.       — Я здесь не для этого, — неожиданно миролюбиво откликнулся Сказитель, разглядывая её с вкрадчивым любопытством. Точно пытался усмотреть в ней след очередной поганой лжи. — Признаться честно, твоё присутствие здесь — весьма неприятный сюрприз… Но, возможно, из этого тоже можно извлечь пользу. Согласна?       Эти слова звучали обманчиво безобидно, но Цуру слышала в них треск тщательно скрываемой угрозы. Откажется — и точно лишится своей головы. Её не спрашивали и не просили о помощи, а лишь ставили перед прискорбным фактом, что в случае отказа — на милосердие Предвестника уповать определённо не следовало. Она ответила на ухмылку Сказителя покорно склонённой головой, решив, что иного пути у неё так или иначе не было.       Либо Цуру заполучит его доверие, либо умрёт — третьего варианта не дано.       — Чем я могу помочь?       — Знакома ли тебе девушка по имени Кацуми? Если мои информаторы правдивы, на остров Рито она прибыла на том же корабле, что и ты, — он мазнул по ней отстранённым взглядом и добавил как бы между делом: — Возраста вы с ней примерно одинакового. Впрочем, она не выглядит так, будто её месяцами морили голодом.       Цуру предпочла оставить без внимания очередную насмешливую иголку, брошенную в её адрес, и воззрилась на него с удивлением, не понимая, чего ради Предвестнику Фатуи могла потребоваться обыкновенная деревенская девица. С Кацуми она познакомилась во время танцевальных занятий, когда новоявленные жрицы, напуганные и встревоженные своей возможной судьбой, собрались в стенах комнаты для грядущей репетиции кагуры. О том, что они на одном корабле покинули лагерь армии Сёгуна вместе с остальными беженцами, Цуру узнала уже позже. И это, признаться честно, совсем её не смутило — многие девушки, собравшиеся в храме, были родом из деревень с дальних островов архипелага. И каждая из них желала спастись от войны в самом сердце Инадзумы.       Маленькая, юркая, как куница, с копной вьющихся светлых волос и янтарно-карими глазами, которые походили на две золотые монетки, Кацуми не выделялась особыми талантами, однако производила впечатление достаточно безобидного и на диво милого человека. В танцах она была ужасно плоха, но будто бы — намеренно. Однако с Цуру и остальными жрицами вела себя крайне приветливо, не оставляя поводов для неприязни и ссор. Хотя и чувствовалась в её поведении и словах странная доля наигранности, выдававшая тех, кто долгое время учился жить под вымышленной личиной. Однако едва ли в стенах храма этому хоть кто-то придавал существенное значение.       Для любой юной девушки выбор в пользу веры — это попытка отринуть всё былое, отказаться от радостей семейной жизни и стать верной последовательницей своего Божества. Поэтому в жрицы шли либо от обречённости, либо из-за корыстного желания обеспечить себе безбедное существование. Впрочем, одно не препятствовало другому.       Поэтому никто не спрашивал у Кацуми, что ей довелось пережить — оставляли это на откуп ей самой.       — Да, я знаю её, — ответила Цуру с опасливой осторожностью, желая выведать причины столь странной заинтересованности. Кацуми наверняка имела для Фатуи огромное значение, раз за ней по следу увязался сам Предвестник. — Могу я спросить, зачем она вам?       Сказитель криво улыбнулся, не скрывая раздражения. Когда он заговорил, в голосе его зазвенела сталь, жаждущая крови и бойни:       — Забрать у неё то, что ей не принадлежит. Глаз Порчи, который эта мерзавка украла, и кое-что… достаточно важное для меня лично, — он мрачно улыбнулся, заметив тень понимания в её взгляде. — Вижу по глазам, что о Глазе Порче ты наслышана, поэтому не строй из себя дурочку.       Цуру, настороженно нахмурившись, медленно кивнула, решив, что очередная ложь могла лишь сильнее усугубить её и без того плачевное положение. Однако части мозаики отчего-то всё равно не вставали на нужные места. Глаза Порчи, производящиеся на фабрике, служили объектом торговли между войсками Ватацуми и Фатуи, которые действовали хоть и тайно, но весьма нахально как для иностранцев, находящихся под надзором чужого государства.       Одни получали в обмен на мору уникальную силу, способную принести им преимущество в грядущих боях, другие же весьма удачно раскачивали и без того хрупкую государственную структуру Инадзумы, которая грозилась рухнуть подобно карточному домику. Война стала первым кирпичиком, пошатнувшим фундамент, за ней следом тянулись бесчисленные смерти, проклятия, вызванные останками мёртвого Божества, и эпидемии, выкашивающие целые деревни.       И раз уж Фатуи без тени стыда и опасения перед гневом Сёгуна снабжали войска Сангономии Глазами Порчи в надежде затянуть бессмысленную войну… то в чём же крылся смысл столь усердно охотиться за девчонкой, укравшей один из бесчисленных экземпляров? Нет, Скарамуччу определённо тревожила вовсе не судьба Глаза Порчи, а то, что он обозначил «кое-что ещё, важное для меня лично».       — Та вещь, которую она украла, столь важна? — спросила Цуру, ощущая, как интерес медленно вытеснял из её сердца праведный страх перед Сказителем. — Разве это дело не могли решить ваши… подчинённые? Тайком устранить одного человека и вернуть украденное не так уж и сложно.       Она скользнула взглядом ему за спину и столкнулась лицом к лицу с юношей, который спешно отвернулся, точно застуканный на месте убийства преступник. Незнакомец, напустив на себя вид безмятежной праздности, вернул всё своё внимание к омикудзи, точно не он секундой назад проявлял к ней нездоровый интерес. Неподалёку от него сновали ещё трое — две юные девушки в цветных юкатах, о чём-то весело переговаривающиеся со жрицами, и мужчина лет сорока с нарочито серьёзным и ужасно занятым лицом. Фатуи смешивались с окружающей толпой с мастерством бывалых виртуозов, не выдавая своих истинных намерений ни словом, ни жестом, ни взглядом. Всё будто бы ненароком, всё будто бы естественно. Точно тени, неотступно следующие за людьми и в идеале повторяющие их очертания и контуры, но не смеющие ступать на солнце.       Цуру знала наверняка — каждый из них без толики сочувствия перережет ей горло, стоит Скарамучче лишь двинуть кончиками пальцев. Рядом с Фатуи всегда стоило сохранять бдительность, даже если их лица не скрывали привычные маски.       — Должно быть, у моих подчинённых отвратительная маскировка, — лукаво проронил Сказитель, заметивший её пристальный интерес. — Я и правда мог бы поручить им это дело и не тратить своё время на поиски этой никчёмной предательницы. Вот только есть один существенный нюанс…       — Какой же?       — Ты поразительно глупа, раз не заметила этого, живя с ней под одной крышей. Кацуми наделена силой Глаза Бога, — отозвался Скарамучча, кривя лицо в нескрываемом презрении. Казалось, одно только воспоминание о сбежавшей девице повергало его в невероятный гнев. — Уж не знаю, за какие такие заслуги Боги решили её наградить. Однако она довольно одарённый воин, пусть на вид так и не скажешь. Теперь, когда в её руках находится Глаз Порчи, убить её может быть крайне… затруднительной задачей. Особенно для таких идиотов, как они.       Он скользнул яростным взглядом в сторону своих подчинённых, которые продолжали безукоризненно исполнять свои роли, и устало вздохнул, явно не испытывая ни малейшего удовольствия от своего вынужденного путешествия. Казалось, остров Наруками выпивал из него всякие силы, расковыривал старые зачерствевшие раны, вновь окропляя их кровью и причиняя фантомную боль. На фоне ярких сакур, пышущих жизнью и осыпающихся нежно-розовыми лепестками, Шестой Предвестник казался скорбной тенью в своих чёрных одеяниях, отзвуком далёкой войны, что подступалась к их порогу.       — Полагаю, после всего услышанного мне придётся убить и тебя вместе с ней. Уж слишком многое ты знаешь, — вдруг процедил Сказитель, хищно прищурив глаза. Цуру вздрогнула и в испуге отступила назад, не зная, стоило ли ей спасаться бегством или же покорно принять свою судьбу. Предвестник, не оставивший это без внимания, лишь добавил с мрачным весельем: — Просто шутка, моя милая последовательница. Пока что. Однако она станет реальностью, если ты не поможешь мне отыскать эту проклятую девчонку.       — Боюсь, я вас разочарую, — аккуратно откликнулась Цуру. — Но Кацуми ушла из храма на рассвете, около двух часов назад. Я не знаю куда, но у меня есть… несколько предположений.       Она в очередной раз шла на сделку с собственной совестью, готовая предать все свои убеждения ради выживания. Цуру знала, что Кацуми уже на протяжении длительного времени планировала свой побег, точно предчувствовала смерть, шедшую по её следу. И сегодня утром, встав раньше остальных служительниц из-за поручения Гудзи Яэ, она заметила хрупкую фигурку в тёмной дорожной юкате, торопливо скрывшуюся за алыми тории, ведущими прочь из храма. В руках у неё был маленький узелок с теми немногими вещами, которые она успела с собой прихватить. Чужая душа — потёмки, и Цуру совершенно точно не желала в неё лезть.       Спастись от преследований Фатуи сложно — их численность невообразимо велика, и они, точно сорняки, растут во всех регионах Тейвата. Однако если Кацуми намеревалась избавиться от тени Сказителя, ей определённо следовало для начала покинуть Инадзуму. В условиях военного положения задача крайне сложная, но… вполне возможная. Капитан Бей Доу доказала, что штормы, бушующие вокруг Государства Гроз, пусть и были страшны, но всё же не являлись существенной угрозой для опытных мореплавателей вроде неё. Если Кацуми намеревалась покинуть страну, ей определённо требовалось попасть на «счастливый борт», который благополучно переправил бы её в гавань Ли Юэ.       Но за всё в этом мире необходимо платить. В окрестностях Арауми, расположенных не так далеко от храма Наруками, постоянно ошивались всевозможные бандиты и нечестивые на руку торговцы сокровищами, желающие плотнее набить свой кошелёк. Самым простым решением для Кацуми, отчаянно нуждающейся в деньгах, была продажа ворованного Глаза Порчи. За столь диковинное изобретение она могла бы выручить неплохую сумму в том случае, если бы доказала, что вещица имела реальную боевую ценность. Однако Цуру склонялась к мысли, что Глаз Порчи нужен был Кацуми для иных целей. Быть может, даже для собственной защиты.       Вероятностей было множество, и не в каждой из них она была уверена. Поэтому Цуру предпочитала оценивать свои шансы скептически.       Однако Сказитель требовал от неё ответа — и она не имела права отказывать.       — Арауми. Я думаю, что Кацуми может быть там, — Цуру помолчала мгновение, собираясь с духом, и добавила нарочито небрежно: — Или на острове Рито — в ожидании своего корабля.       — Не считай меня идиотом, Рито — главный порт страны. Разумеется, там уже давно стоят мои люди. Если они заметят её, то позаботятся о том, чтобы я об этом узнал, — хмыкнул Сказитель и задумчиво скользнул пальцами по подбородку. — Арауми… дельная мысль. Раз идея твоя, то отправишься со мной.       Цуру испуганно вздрогнула, но не успела даже предпринять попытку к бегству, когда прохладные пальцы Предвестника сомкнулись на её запястье плотным кольцом. Стоило ей в отчаянии дёрнуть рукой в надежде вырваться из цепкой хватки, как она стала ещё крепче. Едкая улыбка прорезала лицо Сказителя некрасивой трещиной, и он сказал без тени сожаления:       — Будь послушной девочкой и тогда я не стану причинять тебе боль.       — Тогда позвольте взять с собой хотя бы оружие, — с неожиданным упрямством заявила Цуру, сгорающая одновременно от страха и негодования. Боги Тейвата определённо за что-то наказывали её. — При всём уважении, но у меня нет ни Глаза Бога, ни такой сокрушительной силы, как у вас. Разрешите взять хотя бы меч, чтобы защитить себя!       — А он у тебя есть? — насмешливо откликнулся Скарамучча, с презрением оглядывая её тонкое и болезненно бледное запястье. — Такими ручками ты едва ли сможешь удержать даже танто.       Цуру в отчаянии поджала губы, почувствовав себя окончательно раздавленной. Оставить Мурамасу здесь — всё равно, что остаться без последней возможности защитить себя. Она не могла допустить этого. Ей нужен был её клинок, ей жизненно необходим был Мурамаса.       Отчего-то только одна лишь мысль о нём даровала Цуру странное подобие уверенности. В собственных силах, в собственном праве на жизнь.       — Могу я поинтересоваться, что здесь происходит? Она — жрица, а не уличная девица, чтобы хватать её подобным образом!       Они обернулись на зов яростного голоса, и темнеющие глаза Инаги Хотоми впились в Скарамуччу с безмолвным предостережением и настороженным недовольством. Её добросердечная наставница, умевшая быть строгой тогда, когда это требовалось, явно намеревалась высказать ему всё, что думала о столь демонстративной наглости. Каждая из жриц, посвятивших себя служению Божеству, целиком и полностью принадлежала исключительно храму Её Превосходительства Наруками Огосё. Никто иной не имел права ни прикасаться к ним, ни уж тем более уводить с собой в неизвестном направлении.       Вот только Цуру совершенно точно не желала, чтобы Инаги-сан грубила человеку, который мог сравнять это место с землёй.       — Наставница, всё хорошо! Это всего лишь мой знакомый, — нарочито громко заявила она, прикрываясь беззаботной улыбкой, словно щитом. Маска дурочки сидела на ней идеально, будто бы была для того и создана. — Мы отлучимся совсем ненадолго! Буквально туда и обратно! Со всей работой я закончила, поэтому можете не переживать.       Хотоми растерянно моргнула, точно не веря до конца в её добродушные слова, и вновь окинула Сказителя пристальным взглядом. Он ответил ей презрительным молчанием, но Цуру чувствовала, с какой гневной силой его пальцы сжимали её руку. Прежние синяки сошли с неё не так давно, освободив, по всей видимости, место для новых. Подавляя болезненную дрожь и онемение, растекающееся по всему запястью, она добавила без тени смущения:       — А ещё… Инаги-сан, не могли бы вы, пожалуйста, принести мне мой меч? Он лежит в моей комнате, возле стены.       Глаза Сказителя порезали её щёку сталью, но она оставила это без внимания. Впервые за все минувшие дни новой жизни ей не хотелось строить из себя жертву, движимую лишь страхом.       — Конечно, но с тобой точно всё в…       — С ней всё замечательно, уважаемая жрица, — вдруг подал голос до сих пор молчавший Скарамучча. Улыбка, нарочито приветливая и располагающая к доверию, тронула бледные губы и омолодила кукольное лицо на десяток лет. В моменты, когда ему требовалось, он умел быть удивительно обаятельным, но глаза Куникудзуши не улыбались никогда. — Мы отлучимся совсем ненадолго… Она вернётся в целости и сохранности, обещаю. Только дайте нам немного времени.       Он вдруг поднял ладонь — и синий мешочек на тонком ремешочке дрогнул в его пальцах. Точно такой же, только розовый, Цуру держала в своей ладони. Инаги Хотоми вмиг покраснела, взглянула на них с безмолвным пониманием и поспешно вымолвила:       — Ох, конечно, не стану вам мешать! Погоди немного, Цуру, я принесу твой меч…       Цуру устало выдохнула, сгорая от раздражения и волнения. Близость Предвестника совершенно не внушала ей доверия, как и надежды на то, что грядущее путешествие останется в её памяти счастливым воспоминанием. Хэйдзо, занятый делами комиссии Тэнрё и даже не подозревающий об опасности, что нависла над её бедовой головой, слишком далеко, чтобы прийти её на помощь. Даже Тёдзи, её маленький, но удивительно храбрый защитник, оказался беспощадно оторван от Цуру по жестокому стечению обстоятельств. Хотя, быть может, то было и к лучшему…       — Ты тянешь время, но по крупице отнимаешь его у собственной жизни, — тихо шепнул Скарамучча, склонившись к её уху. Дыхание его, как и прежде, было ужасающе холодным. — Если мы упустим Кацуми по твоей вине, клянусь, я доведу до конца то, что намеревался сделать на острове Ясиори.       «Можно подумать, ты не сделаешь этого в любом ином случае», — с раздражением подумала Цуру, с мрачной решимостью заглянув ему в глаза.       Страх, как и прежде, не отпускал её, беспощадно впиваясь когтями в самое нутро, но более она не намеревалась слепо идти у него на поводу. Сегодняшний день окончательно решит её судьбу. Либо она переживёт эту встречу и, быть может, окончательно освободиться от гнёта Сказителя, либо же умрёт. Но умрёт с достоинством, а не как жалкий кусок дерьма, ползающий в грязи и вымаливающий прощения и пощады. Более от неё молитв он точно не услышит.       — Пока ваши люди стоят у порта Рито, она не сбежит. Инадзуму можно покинуть только двумя путями… либо на корабле, — Цуру мрачно ухмыльнулась, чувствуя неожиданное спокойствие, даже хладнокровие, — либо вперёд ногами.       — Мудрые слова. Запомни их, — ответил Скарамучча, не скрывая угрозы.       К счастью, Инаги Хотоми успела вернуться до того, как с её языка сорвалось что-нибудь едкое и язвительное. Цуру ходила по грани, балансируя на терпении Сказителя, точно на весах. На одной чаше высилось справедливое опасение его силой, а на другой — её отчаянное желание дать ему отпор хотя бы раз в жизни. Даже если это решение будет последним перед смертью. Пальцы Предвестника неохотно соскользнули с её запястья, и Цуру почувствовала призрачную свободу и лёгкость, сладостью разлившуюся по сердцу. Рука горела от боли, и она была рада, что за широким рукавом косодэ никто бы не заметил назревающих синяков.       — Держи, — проронила Хотоми и протянула ей алые ножны. Но взгляде её всё ещё блуждало сомнение. — Ты точно в порядке?       Казалось, она совсем не понимала, зачем ей мог потребоваться меч на встрече с человеком, который вроде как был её второй половиной, её возлюбленным. Хотя и свидетельствовали об этом лишь энмусуби, сделанные на скорую руку сегодняшним утром и волей случая разделённые друг с другом. Влюблённые? Даже не смешно!       — Всё хорошо, Инаги-сан, не волнуйтесь. Я беру меч на всякий случай, в окрестностях в последнее время развелось много хиличурлов, — отозвалась Цуру, давя из себя слабую дрожащую улыбку. На большее её сил, увы, не хватало. — Я совсем скоро вернусь, не успеете заметить моё отсутствие.       — Надеюсь на это, — сказала она, поджав губы, и добавила тише, с несвойственной ей робостью: — Помни, что ты теперь жрица, Цуру. А жрицы принадлежат Её Превосходительству Наруками Огосё — и более никому. Поэтому тебе не следует… ну…       Когда Цуру уловила в словах наставницы двойственный подтекст, обёрнутый в шёлковую ткань нарочитой благопристойности, как с губ её против воли сорвался нервный задушенный смешок. Вот уж об этом Инаги-сан определённо не стоило беспокоиться. Её девственность с большей вероятностью достанется могильным червям, которым всегда за радость поживиться сладкой гниющей плотью. Божественную куклу Электро Архонта едва ли интересовало человеческое тело в столь… порочном и непристойном аспекте.       Если он не питал нужды ни в еде, ни в воде, ни в банальном отдыхе, то в постельных забавах — и подавно! Да и задумывались ли Райден о подобных функциях кукольного организма, занимаясь его созданием…       — Я всё понимаю, Инаги-сан. Не стоит волноваться.       За пределы алых тории она вышла вместе со Сказителем, следуя за ним след в след. Его подчинённые остались в стенах храма Наруками, однако Цуру предполагала, что Предвестник успел отдать им соответствующие распоряжения на случай, если Яэ Мико решит неожиданно вернуться из города. В сложившейся ситуации лишь она одна могла представлять Скарамучче хоть сколько-нибудь существенную угрозу.       Идти позади Шестого Предвестника было непривычно — и Цуру совершенно не понимала, как ей следовало реагировать на его присутствие. Молчание тяготило, но тревога продолжала упорно вгрызаться в сердце, не упуская возможности напомнить о том, что он почти переломил ей шею в первую их встречу. Однако искреннее любопытство щекотало язык, так и норовя сорваться с губ потоком несдержанных вопросов. Но Цуру старательно держала себя под контролем, решив не испытывать его терпение на прочность. Да и к тому же… с Мурамасой в руках было всяко спокойнее.       — Где украла? — вдруг спросил Скарамучча, скользнув насмешливым взглядом вдоль алых ножн. Заметив её недоумение, он лишь снисходительно ухмыльнулся и дёрнул бровью. — Я ни за что не поверю, что он принадлежит тебе, девочка. От меча за версту разит смертью, это оружие умелого убийцы. Украла его с какой-нибудь могилы?       Цуру нахмурилась, удивлённая больше тем, что её столь быстро раскусили. Она, напустив на себя бесстрастный вид, равнодушно откликнулась:       — Мертвецу меч без надобности. А я знаю цену хорошему оружию — оно нынче стоит дорого.       — Разумные мысли, — хмыкнул Сказитель. Сапфирово-синие глаза вновь вернулись к катане, не скрывая своего вкрадчивого любопытства. — Но я бы на твоём месте выбрал клинок попроще.       — Попроще?       Скарамучча нарочито лениво обернулся к ней, позволяя солнечному свету, пробивающемуся сквозь прорези между тории, очертить его точёный профиль. Кукольная кожа на вид совсем не отличалась от человеческой, однако была бледнее, ровнее, точно идеально-чистый холст, не тронутый рукой художника. Цуру с интересом думала о том, мягкая ли она на ощупь, как у обыкновенных людей, или же жёсткая — как пластик. Лицо его было творением искусства, но взгляд источал лишь едкое пренебрежение, граничащее с презрением. Предательство породило недоверие, а из недоверия родилась ненависть. Казалось, человеческая природа и осознание того, что в глубине души он отчаянно к ней стремился, вгоняли Сказителя в жгучее раздражение, которому он никак не мог противостоять.       — Сильному клинку — сильный хозяин, — тонкие губы изогнулись в ядовитой усмешке. — Этот меч скорее убьёт тебя сам, чем будет убивать по твоему приказу. Подумай об этом, девочка.       — Меня зовут Цуру, — откликнулась она, окончательно устав от этого снисходительного и небрежного «девочка».       — В тебе нет ничего от журавлиной грации. Я охотнее поверю в то, что ты Нэдзуми. Может быть, звать тебя мышонком? Или лучше крыской?       Цуру побагровела от гнева и поджала губы, усилием воли сдерживая в себе весь поток нелестных слов, который грозился вылиться на голову Сказителя. Подобным образом её внешность ещё не принижали! Свою новую личину, которая за минувшие дни стала до боли родной, Цуру необычайно любила. Да и остальные жрицы отмечали с большим восторгом, что кожа у неё была — точь в точь как у благородной дамы.       Пусть и не писаная красавица, но уж точно никакая не мышь!       — Я не Нэдзуми. И уж тем более не крыса, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — С чего такая ассоциация? Я вообще на мышь не похожа…       — Если продолжишь пререкаться — сделаю так, что станешь похожа.       После этих предупреждающих слов Цуру поспешила умолкнуть, не осмеливаясь более дёргать тигра за усы. Отчаяние толкало её на сумасшествие, однако разум призывал к холодному рационализму. Мысли Сказителя были ей неведомы, как и его дальнейшие планы на неё. И Цуру с сожалением понимала, что у него не было ни единой причины оставлять в живых девицу, дважды ставшую свидетельницей тёмных дел Фатуи, которые проворачивались прямо перед носом у Сёгун. Осознание того, с какой беззаботностью он решил доверить ей важных сведения, касающиеся дел организации, наталкивало её на весьма неприятные мысли… И вызывала противоречивое желание вынуть клинок из ножен.       Будь Цуру достаточно глупа для того, чтобы вонзить остриё катаны в эту обманчиво открытую и беззащитную спину, от неё вмиг бы не осталось и пылинки. Поэтому всё, на что она теперь имела право — это робкая надежда на снисхождение и милосердие.       Или же безболезненная мирная смерть. Но об этом думать даже не хотелось.       Побережье неподалёку от руин Арауми встретило их мертвенной тишиной и криками потревоженных чаек, которые низко скользили над морской водой. Цуру прежде не доводилось бывать здесь, потому что она справедливо опасалась столкнуться с ожившими автоматонами или же преступниками, которых уж точно не остановили бы её яркие одеяния жрицы. Они ступали вдоль берега, позволяя волнам, встревоженным лёгким ветром, задевать края дзори. Окрестности, сокрытые тенью от нависающих скал, выглядели безжизненно и заброшенно — точно и не было здесь никого.       Но вдали Цуру вдруг заприметила смутно знакомые очертания палатки, какую обычно ставили похитители сокровищ. Однако стоило им подойти чуть ближе, как горло сжалось от внезапного приступа тошноты. Смрад смерти беспощадно ударил её по лицу.       — Они все…       — Судя по их виду — дело рук Кацуми. Значит, всё же проходила здесь, — презрительно улыбнулся Скарамучча и, не тая брезгливости, перешагнул через тело мужчины, на котором Цуру не могла углядеть ни единого живого места. Раны выглядели так, будто бы их наносили острыми камнями — быстро и беспощадно. — Не обманывайся её милой внешностью, девочка. Кацуми убивала большую часть своей жизни — и смерть ей также близка, как и жизнь. В конце концов… даже то имя, которое она сейчас носит — не более, чем фальшивка.       Подобное открытие упорно не укладывалось в её голове, не вязалось с образом улыбчивой и ласковой девочки, которая помогала ей убираться во дворе и каждый вечер желала добрых снов, проходя мимо комнаты. Однако Цуру усилием воли заставила себя отвернуться, давя неожиданный приступ отвращения к самой себе. Она сама вела к Кацуми её же погибель в надежде хоть на несколько часов продлить свою никчёмную жизнь. От этих мыслей делалось ещё хуже, чем от вида мёртвых разбойников, которым не повезло встать на пути у беглянки.       У одной из прибрежных пещер Сказитель остановился. Глаза его озарились странным весельем, какое обычно появлялось на лицах охотников, заметивших след ускользнувшей от них добычи. Проследив за взглядом Предвестника, Цуру увидела алую каплю на песке — и сердце её дрогнуло.       — Вот и нашли пропажу.       Точно вторя его насмешливым словам, в глубине пещеры полыхнуло янтарное сияние — и пять камней, острых, как наконечники стрел, устремились в их сторону. Цуру вскрикнула и пригнулась, чудом избежав участи похитителей сокровищ, которые наверняка были убиты подобным образом. Осколки просвистели совсем близко и прорезали песок, как плуг прорезал плодородную почву. Знакомое ощущение элементальной энергии сдавило горло.       — Разве так принято встречать своё начальство, Кацуми? — с мрачным торжеством произнёс Сказитель и разжал пальцы. Кусочек янтаря, пойманный на лету, рухнул на песок безжизненным камнем, не оставив на кукольной коже ни царапины. — Мне кажется, ты забыла о том, что Фатуи делают с предателями.       — Я всё помню, Скарамучча, — донеслось из зыбкой темноты пещеры. Сперва Цуру заметила золотисто-карие глаза Кацуми, сиявшие болезненным отчаянием, а после — её бледное лицо. Но на девичьих губах играла злая улыбка человека, искренне верующего в незыблемость своих убеждений. — А вот вы с Доктором явно забыли о том, что Фатуи обычно делают с предателями, которые идут против заветов Царицы. Напомнить тебе о том, для чего именно она собирает гнозисы, а, Скарамучча?       Она демонстративно медленно подняла распечатанный конверт, измятый и явно утративший свой былой аккуратный вид после длительных странствий, но вполне сохранивший целостность. Когда взгляд Кацуми на долю секунду обратился к ней, в её глазах она увидела самозабвенную решимость идти до конца. Ни удивления от присутствия Цуру, ни гнева, ни желания убивать — лишь стремление отстоять свою правду.       Всё происходящее больше походило не на предательство, а на попытку открыть миру некую истину, о которой никто, кроме неё, не желал говорить. И после упоминания Доктора Цуру иглой пронзила догадка, от которой кровь в жилах похолодела.       — Хочешь знать, Сказитель, что случится с тобой и Доктором, если эта бумажка попадёт в руки Её Величеству? Ваши головы в тот же миг украсят стены Заполярного Дворца! — в ярости закричала Кацуми. — Ваш замысел — полнейшее сумасшествие. Создание Бога? Серьёзно?! Да вы самые настоящие безумцы, если думаете, что сможете скрыть это от Царицы и уйти безнаказанными! Это не просто преступление, а святотатство!       Цуру с ужасом поняла, что худшее её предположение нашло своё подтверждение. Речь шла о том самом проекте, который Дотторе разрабатывал совместно со Скарамуччей и мудрецами Сумеру в надежде создать на основе куклы Райден Сёгун управляемое Божество, способное сравниться по силе с Дендро Архонтом — а в дальнейшем, быть может, и превзойти её. Если в раскрытом конверте было спрятано послание от Доктора, в котором содержалась секретная информация об их намерениях, то личная заинтересованность Сказителя в её сокрытии становилась совершенно очевидной.       Как только подробности столь безумного проекта дойдут до Снежной — они и сами станут предателями, за которыми пошлют погоню.       И теперь Цуру невольно стала свидетельницей ещё одной тайны, в которую лезть ей определённо не следовало.       — А знаешь, чья голова перед этим украсит стены Заполярного Дворца? — нарочито безмятежно пропел Скарамучча, кривя губы в ледяной улыбке. — Я отправлю тебя в Снежную по кусочкам. Слышал, Царица любит мозаику.       Пальцы его шевельнулись в едва уловимом движении, и она успела заметить две тени, вынырнувшие из ниоткуда — пиро-агенты Фатуи, окружив Кацуми со всех сторон, не оставлили ей путей для отступления. Но на девичьем лице не мелькнуло ни страха, ни сожаления — лишь ухмылка, не обещавшая ничего хорошего. Гео Глаз Бога, висевший на её поясе, вдруг замерцал ослепительным золотистым огнём — и десятки янтарных осколков устремились в их сторону. Цуру почувствовала, как один из них вонзился в её запястье, и поспешно рухнула на песок, в ужасе закрывая голову руками. Кровь шумела в ушах, а сознание всё ещё отказывалась верить в реальность происходящего. Только пальцы в отчаянии сжимали ножны Мурамасы, цепляясь за них, точно за последнюю надежду на выживание.       А потом в воздухе запахло гарью и дымом.       — Я от тебя и кусочков не оставлю, проклятая ты кукла, — процедила Кацуми, жаждущая не просто крови, а самой настоящей бойни.       Её правая ладонь озарилась алым свечением — Глаз Порчи беспрекословно откликнулся на зов владелицы. Один из агентов Фатуи, не успев обнажить свои клинки, вспыхнул, точно фитилёк свечи, и с криками рухнул на землю, осыпаясь пеплом и золой. Цуру задыхалась от боли и от тошноты, которая стояла в горле комом. Ей хотелось сбежать, но тело, слишком опустошённое страхом, не двигалось с места. Она усилием воли выдернула из своего запястья осколок и тут же скривилась, подавляя вой.       Но прежде, чем пламя, источаемое Глазом Порчи, успело охватить всё побережье, её ослепила пурпурная вспышка. Она зажмурилась на долю секунды, а когда распахнула глаза — увидела тёмную фигуру Сказителя и его окровавленную руку, пробившую грудь Кацуми насквозь. Так, будто бы она состояла не из костей и плоти, а из ваты, которую можно с лёгкостью разорвать и сдавить. Лицо девушки, с которой Цуру совсем недавно делила совместный ужин, стало мертвенно-бледным, утратив краски былой ярости, а губы успели сложиться в последние слова:       — Царица узнает… Все… узнают…       — Пусть так, — с безмятежной улыбкой отозвался Скарамучча, щуря глаза, на дне которых растекалась тьма, вязкая, словно мазут. — Быть может, однажды мы с ней встретимся как равные. Но боюсь, что ты этого не застанешь.       Его ладонь, сплошь покрытая кровью, выскользнула из дыры, разорвавшей девичью грудь в клочья, и пальцы крепче сжались на кусочке плоти, красном и, кажется, ещё трепещущем. Цуру с ужасом осознала — то было сердце, силой вырванное из чужого тела. Кацуми, лишившаяся последних крупиц жизни, рухнула на землю, окропляя её тёмной кровью. Сказитель, окинув любопытствующим взглядом холодеющий орган, лишь поморщился, будто бы от отвращения.       — Ну и мерзко же они выглядят, — его глаза вдруг обратились к Цуру. — У тебя оно такое же, девочка?       Она ответила ему лишь безмолвным оцепенением, которое намертво пригвоздило её к песку. Ощущение беспомощности вновь сковало душу, возвращая в тот роковой день, когда судьба свела Цуру с Шестым Предвестником Фатуи на проклятом острове Ясиори, который ей хотелось выбросить из память, растоптать, сжечь, уничтожить. Именно с того момента вся её жизнь покатилась в бездну. Игра, бывшая когда-то отдушиной, теперь стала страшнейшей тюрьмой, а некогда любимый герой — суровым надзирателем.       И эта злая ирония повергала её в настоящее отчаяние.       Если здешние Боги в действительности имели силы влиять на человеческие судьбы, то по отношению к ней они были особенно беспощадны.       — Мне интересно взглянуть на сердце моей последовательницы, — в улыбке Сказителя сверкнуло что-то жуткое и кровожадное. Сапфирово-синие глаза зияли пустотой и казались ужасающе неживыми. Точно кусочки стекла, покрытые акриловыми красками. — Помню, я обещал тебе, что оставлю в живых, если ты сможешь стать сильнее. Но, думаю, здесь всё и без того очевидно. А моя забава слишком далеко зашла…       Цуру, почувствовав подтекст, спрятанный в его словах, рывком поднялась на ноги и схватилась за рукоять катаны, готовая в любой момент её обнажить. Раненное запястье охватила жгучая боль, но она не смела дать слабину, пусть пальцы её дрожали, как последние предатели. Жизнь Цуру вновь висела на тоненькой ниточке, которая грозилась оборваться в любое мгновение.       И только от неё теперь зависело — увидит ли она завтрашний день или же её гниющее тело раздерут чайки, а после доедят черви.       — Убейте её.       Когда пиро-агент Фатуи вдруг оказался за её спиной, ведомый приказом Предвестника, она успела чудом блокировать его атаку Мурамасой. Лезвие сверкнуло в тусклом отблеске солнца, но не обагрилось кровью. Удар пришёлся на её раненную руку, и она, морщась от боли, отступила на несколько шагов назад, заставляя себя хранить равновесие и стоять на ногах ровно. Их было по меньшей мере трое — но лишь одного она видела также явственно, как всё вокруг. И оттого на душе сделалось ещё страшнее.       Однако остальные агенты будто бы и не спешили принимать особого участия в убийстве вооружённой, но совершенно беспомощной девицы.       — Меч не станет тебе помощником, если ты не умеешь им пользоваться, — донёсся до неё насмешливый голос Скарамуччи, который с интересом наблюдал за столь неравным поединком. — Просто сдайся, девочка. Они убьют тебя быстро — ты даже не почувствуешь боли. Обещаю.       Но Цуру лишь заскрипела зубами, отражая очередной удар, обещавший стать для неё смертельным. Пылающее лезвие разорвало в клочья рукав её косодэ, оставив сочащуюся кровью рану. Рукоять катаны казалась тяжёлой, почти неподъёмной, и Цуру думалось, что в любую секунду она выскользнет из пальцев, оставляя её опозоренной и безоружной. Глаза в прорезях маски, скрывавшей лицо агента, глядели на неё насмешливо и озлобленно, но в движениях угадывалась леность — он едва ли бил её в полсилы.       Неужели такой конец ожидал Акаме Цуруко? Она с таким трудом выбралась с Ясиори, пережила столько мучений… и ради чего?       Ради того, чтобы умереть так глупо?!       Выпусти меня.        Цуру вздрогнула, почувствовав жгучий холод, растекающийся в пальцах, и зажмурилась от боли, когда в висках вновь зазвучал чей-то голос. Проклятые колокольчики оглушили её звоном прямо как в тот день, когда она нашла Мурамасу…       Но в этот раз они были громче. Ближе.       Выпусти меня и я убью их всех.       «Ну так сделай это, кто бы ты ни был!», — подумала она в отчаянии, мечтая лишь о том, чтобы эта проклятая боль, раздирающая её виски, исчезла.       В то же мгновение мир перед глазами померк, растёкся акварельными красками вместе с беспощадным лицом Сказителя и маской пиро-агента Фатуи, которому надлежало принести ей погибель. Всё вокруг перевернулось, встало с ног на голову, Цуру почувствовала это, потому как в нос её внезапно забилась вода, густая и дурно пахнущая. На языке расцвёл привкус стали, и она поспешила вынырнуть, судорожно хватая ртом воздух.       Огромная багряная луна, сияющая на чернеющем беззвёздном небосводе, встретила её своим прохладным мерцанием.       Цуру, ожидавшая чего угодно, но только не этого, в изумлении покачнулась и взглянула на свои ноги — алая вода омывала её колени и казалась до омерзения тёплой. Кровоцветы плавали повсюду, точно кувшинки, и источали приторный сладкий запах, от которого горло скручивало тошнотой.       — Где я вообще нахожусь… — растерянно прошептала Цуру, совершенно обескураженная происходящим. Мысли в её голове скакали и лезли друг на друга, точно пчёлы в улье. Нервный смешок сорвался с губ против воли: — Это что, загробный мир?       — Нет, всего лишь место, где мы с тобой можем спокойно встречаться и разговаривать.       За спиной вдруг раздался плеск, и Цуру оглянулась, готовая в любой момент отразить возможную атаку. Но увидела лишь девушку в белом кимоно, по которому растекались цветы, алые, как свежая кровь. У незнакомки было такое же лицо, как и у неё, были такие же фиалковые глаза, такие же губы и нос — вся она целиком и полностью являла собой будто бы её искажённое и перевёрнутое зеркальное отражение. Вдоль левого виска «Цуру» тянулись хитросплетения чернеющих иероглифов, но она не могла их прочитать как ни пыталась.       В ответ на её изумление девушка лишь растянула алые губы в снисходительной улыбке и сказала странным скрежещущим голосом:       — Меня польщает твоё искреннее любопытство, Цуру, но на него сейчас нет времени. Наше с тобой тело в опасности.       — Наше? — прищурилась Цуру в непонимании. Страшная догадка вдруг пронзила её мысли стрелой. — Ты — Мурамаса? Я права?       — Это имя дал мастер, изготовивший меня, — засмеялась она в ответ. — Но я охотно приму иное другое, если ты захочешь сменить его. А сейчас…       Тонкая изящная ладонь опустилась на её щёку, и Цуру ужаснулась тому, насколько мертвенно холодными были девичьи пальцы. Они скользнули вдоль кожи в обманчивой нежности. Мурамаса приблизилась к ней, словно тень, словно вестник неминуемого бедствия, источающий аромат разлагающейся гнили. Цуру поморщилась, почувствовав прохладное дыхание на своих губах. У их ног, пуская корни в кровавую воду, цвели кровоцветы, безмолвные свидетели множественных смертей. Глаза Мурамасы, такие же фиалковые, как у Цуру, вдруг сделались красными, отразив отблеск луны, сиявшей в небе ярче, чем солнце, вошедшее в зенит.       — Позволь мне решить все те проблемы, которые ты учинила, — она ласково улыбнулась, точно мать, успокаивающая рыдающего ребёнка. — Ты — Акаме. Помни об этом, Цуру. А всё остальное не имеет значения…       Ледяная ладонь легла ей на лоб — и одним лёгким движением опустила в багряную воду.