Клинок Мурамасы

      Цуру была твёрдо убеждена в одном — судьба играла с её жизнью, словно с мячиком. Подкидывала вверх и вниз, ударяла об стену, а после вновь ловила кончиками пальцев. Каждая встреча, каждое принятое решение и сказанное слово — всё было подчинено стройной и кем-то предначертанной линии. Каэдэхара Кадзуха являл собой одно из звеньев той длинной цепи, которая переплетала жизнь Цуру с этим миром. Она могла в тот день пройти мимо, оставить всё на милость судьбе, её непрерывному вечному течению, которое бы совершенно точно привело всех к нужному итогу. К правильному итогу.       Однако Цуру выбрала вмешаться вновь.       — Эй… с тобой всё хорошо? — аккуратно спросила она, разглядывая смертельно бледное лицо самурая. Кадзуха на неё не смотрел, его веки были опущены, а плотно поджатые губы слегка приоткрыты — Цуру слышала, как он со свистом втягивал воздух. Лишь тонкие обожжённые пальцы на правой руке слабо дёрнулись, заслышав её голос. — Вот же…       Цуру поднялась на ноги, стряхнула со своих хакама налипшую траву и дорожную грязь и аккуратно подступилась к ступеням храма. Кадзуха сидел в дрожащем отблеске свечей, что окружали его со всех сторон, устало прислонив голову к стене. Однако в то мгновение, когда она рискнула протянуть к нему руку, его веки дрогнули — рубиновые глаза, затянутые поволокой, воззрились на неё с усталостью и слабым, почти отчаянным предупреждением. «Не подходи» — читалось в его взгляде. Не подходи, не трогай. Даже в столь удручающем состоянии Каэдэхара Кадзуха оставался собой — искусным мечником, воином, чьи невероятные умения однажды помогут ему отразить удар самой Сёгун Райден. Когда рука самурая, несмотря на боль от ожога, сомкнулась на рукояти лежащего рядом клинка, Цуру поспешила вскинуть руки и сказала дрогнувшим голосом:       — Я не враг! Просто хочу помочь! Ты плохо выглядишь…       — Мне не нужна помощь, — хрипло откликнулся Кадзуха. Его голос трещал и хрустел, как весенний лёд на воде. Он поднял на неё чуточку прояснившиеся глаза, разглядел одеяния храмовой служительницы и добавил, смягчив тон: — Жрицам не стоит находиться здесь — неподалёку обитают монстры. Отправляйся в храм Наруками, пока не стемнело.       Цуру недовольно поджала губы и тревожно оглянулась, словно боялась, что из зыбкой вечерней темноты на них в любое мгновение могли выскочить одичавшие хиличурлы. Или кто-нибудь похуже. Право слово, сейчас ей внушали ужас даже слаймы. И Цуру бы стоило пройти мимо, оставить всё как есть… В конце концов, путь Каэдэхары Кадзухи однажды сольётся воедино с сюжетной линией Путешественника. Они вместе отправятся в Инадзуму, вместе будут сражаться с тиранией Сёгуна и вместе вернут стране гроз прежнюю свободу от гнёта гражданской войны. Даже если она уйдёт сейчас — странствующий самурай будет в порядке. Вот только…       — Ну не могу я так! — раздражённо рявкнула Цуру и, невзирая на протест Кадзухи, уселась рядом с ним. Его обожжённая ладонь вызывала у неё ужас, поэтому она вытащила из широкого рукава чистый белый платок с узором из ветвей сакуры. А следом за ним — крохотный флакончик с мазью, который ей подарила Хотоми, заметившая, как часто на её руках появляются ужасные мозоли. Лекарство имело противовоспалительный и обезболивающий эффект, поэтому, по меньшей мере, должно было самую малость уменьшить боль. Но вряд ли кожный покров когда-либо восстановиться до прежнего состояния. — Дай мне хотя бы руку. Мне больно смотреть на этот ужас.       — Я не нуждаюсь в жалости.       — Да, ты не нуждаешься в жалости. А вот в помощи — очень даже, — сурово припечатала Цуру и, потеряв терпение, схватилась тонкими пальцами за запястье, притягивая его ближе к себе. Кадзуха, растерянный и удивлённый её напором, слегка поморщился от боли, когда она удобнее перехватила его руку. — Поверь, если бы я преследовала дурные цели — то не стала бы тебя тревожить. Сделала всё тихо и незаметно. Да и к тому же… я не вооружена. И глаза бога у меня тоже нет.       Он ответил ей напряжённым и недоверчивым молчанием, а рубиновые глаза смотрели на неё столь внимательно, словно пытался разглядеть истинные помыслы в её насупленном лице. Пусть она и сказала о том, что не имела при себе оружия, Кадзуха ни на секунду не намеревался вверять ей свою жизнь — и готов был атаковать в любую секунду, лишь только почуяв подвох. Цуру аккуратно развернула ладонь внутренней стороной к себе, с ужасом разглядывая покрытую волдырями и кровоподтёками кожу. Поверить в то, что этот ожог остался после соприкосновения с чужим глазом бога было сложно, однако она не обманывалась — видела потухшую оболочку, лежащую подле Кадзухи. Он сжимал её до последнего, стискивал пальцы до крови, несмотря на ужасающую боль.       — К чему подобное милосердие? — спросил Каэдэхара, щуря глаза. На его белоснежных волосах дрожали золотистые отблески пламени. — Ты ведь знаешь, кто я, верно?       — Знаю, — лаконично отозвалась Цуру, выдавливая немного мази на поражённую ладонь. Кадзуха вздрогнул от неожиданной прохлады, что растеклась по его изувеченной коже. — А ещё знаю, что у тебя были причины так поступить. Можешь не переживать, я не стану докладывать досинам о том, где находится нарушитель, ворвавшийся на днях в Тэнсюкаку. Мне и самой не нравится Охота… Поэтому в какой-то степени я на твоей стороне.       Кадзуха промолчал в ответ, но плечи его расслабленно опустились, принимая её непрошенную заботу, а взгляд вновь заволокла туманная пелена. Он всё ещё скорбел о том, кто навсегда остался в стенах резиденции Сёгун Райден, лишившись возможности покинуть её. Мертвецы не умели просить прощения, но Цуру была уверена, что если бы у Томо был выбор — переиграть свою жизнь или вновь воплотить задуманное безумство в реальность — он бы предпочёл второе. Некоторые люди не способны мириться с жестокостью мира, не готовы терпеть несправедливость и принуждение. Отчаянное желание преломить привычный ход вещей толкало их вперёд — навстречу смерти, навстречу собственному суду. Вызвать Божество на дуэль… Ну и глупость. Цуру искренне не понимала, чего именно он пытался добиться столь очевидным безрассудством.       В итоге его непомерная, совершенно безосновательная храбрость лишь повлекла за собой череду непрерывных страданий. Цуру никогда прежде не доводилось терять друзей — ни в прошлой жизни, ни в нынешней. Но, кажется, для Каэдэхары Кадзухи эта смерть стала поворотным событием в его истории. Сейчас он напоминал бледную тень самого себя, разбитую по случайности вазу, которую пытались собрать по кусочкам, но раз за разом склеивали неправильно.       — Я искренне сочувствую, — тоскливо сказала Цуру после долгого молчания и, осторожно перебинтовав изувеченную ладонь, закрепила узелок. — Твоей потере. Я не буду говорить, что понимаю, однако… мне жаль.       — Мне тоже, — тихо откликнулся Кадзуха, с задумчивостью разглядывая цветочный узор на платке, который теперь служил ему повязкой. — Однако жалеть его — это всё равно что проявлять непочтительность к его выбору. Он знал, на что шёл. Но мне искренне непонятны его стремления… Неужели сражение — это единственный способ отстоять наши идеалы? Неужели его смерть — это закономерный итог, который ждёт каждого, кто не станет повиноваться её…       Он поджал губы в несвойственной ему ярости, которая мелькнула на дне рубиновых глаз. Цуру не знала, что гнев и злость тоже были присущи столь покладистому и умиротворённому человеку, как Каэдэхара Кадзуха, однако понимала — нельзя вечно держать свои чувства на поводке. В его жизни хватало ужасных потерь, каждая из которых вонзалась в сердце калёной стрелой. Однажды его духовный покой и благостная тишина должны была разлететься на осколки. Никому не под силу вечно хранить спокойствие, пока со всех сторон подступалась опустошающая война.       — Как жрица храма Наруками, я должна отругать тебя за неуважение к её воле и за то, что ты ворвался с мечом в её дом. Однако я считаю, что даже Боги иногда совершают роковые ошибки, — проронила Цуру с горькой насмешливостью и протянула Кадзухе оставшийся у неё моти с сакурой. Она не успела доесть его в городе, решив оставить на потом, но, видимо, ему еда была куда нужнее, чем ей. — Держи, наберись сил. Этим, конечно, особенно не наешься… Но больше у меня ничего с собой нет.       Кадзуха с растерянным видом принял из её рук угощение и сконфуженно замолчал, явно не зная, как стоило воспринимать столь неожиданную помощь от случайной прохожей. Едва ли ему приходилось каждый день сталкиваться с добротой окружающих. Впрочем, Цуру более ничего не могла для него сделать. Вряд ли он останется у этого храма надолго — человеку в бегах опасно застревать на одном месте. Но если бы он задержался здесь хоть на пару дней, она смогла бы изредка навещать его и приносить нормальную еду. Наследник клана Каэдэхара до ужаса напоминал ей бездомного котёнка, потрёпанного жизнью и жестокими людьми, и оттого ей, от природы сердобольной, ещё сильнее хотелось позаботиться о нём.       — Ну что ж, до встречи. Удачи, — неловко попрощалась Цуру и спустилась с веранды, аккуратно ступая сквозь расставленные повсюду свечи. Но вдруг почувствовала чужие пальцы на своём запястье. — Что такое?       — Скажи, как твоё имя? Мы нигде раньше не встречались? Твоё лицо… кажется мне немного знакомым.       Цуру напряжённо замолкла, с подозрением вглядываясь в прояснившиеся черты юношеского лица. Неожиданное узнавание разгладило его тоску, озарило внутренним светом утомлённые глаза. Могла ли прежняя обладательница этого тела в действительности быть знакома с наследником клана Каэдэхара? У неё не имелось готового ответа на этот вопрос.       — Меня зовут Цуру. И, боюсь, я не знаю, встречались ли мы прежде, — виновато отозвалась она. — Мои воспоминания о прошлом очень размыты, даже семью свою не помню. Я не так давно прибыла сюда вместе с остальными беженцами…       — Цуру, — задумчиво проронил Кадзуха, словно пробовал это имя на вкус. В рубиновых глазах мелькнула какая-то неясная эмоция, которую она не сумела распознать. Его тонкие бледные губы вдруг изогнулись в слабой улыбке, и он сказал: — Наверное, я обознался. Прости, Цуру. И спасибо за помощь.       Она растерянно кивнула на прощание и направилась в сторону горы Ёго. Весь оставшийся путь у неё из головы не выходила задумчивая улыбка юного наследника клана Каэдэхара. Он сказал, что обознался, но Цуру не поверила ему ни на мгновение. Кадзуха слукавил — и сделал это вполне неумело, особо не пытаясь. Причины подобного поступка ей были непонятны, однако в груди шевелились невольные подозрения. Если Цуру хотела докопаться до истинной личины девушки по имени «Акаме Цуруко», то ей стоило цепляться за любую возможность. Если Каэдэхара Кадзуха был одним из звеньев её цепи, но осознанно скрывал это от неё, то стоило попытать удачу — и вытащить из него правду. При следующей возможности, если таковая, конечно, будет.       До храма Наруками она добралась, когда сочащееся кровью солнце окончательно скрылось за горизонтом, погрузив Инадзуму в вязкий мрак. Цуру погладила встретившихся ей на пути лисят, который привыкли к людям настолько, что охотно шли к ним навстречу, и ступила во двор, оставляя позади алые храмовые ворота. Даже в ночной темноте вечно цветущие сакуры сияли столь ярко, что не требовалось ни фонарей, ни солнца, чтобы пролить свет на дорогу. В Великом храме Наруками царила непривычная тишина — все жрицы давно разбрелись по своим покоям, чтобы отдохнуть после тяжёлого дня. Цуру с раздражением подумала о том, что Яэ Мико явно не будет рада её задержке. В конце концов, она должна была вернуться несколько часов назад…       — Какое неуважение. Тебя знакомо такое понятие как «пунктуальность»?       Именно этот вопрос встретил её, когда сёдзи, ведущие в комнату настоятельницы, отодвинулись с тихим шорохом. Цуру обречённо склонила голову и согнулась в вежливом поклоне.       — Простите, госпожа Гудзи. Я готова понести наказание.       — Замечательно, что ты сама это предложила. Тогда завтра будешь с самого утра заниматься изготовлением омамори, — с совершенно невозмутимым видом откликнулась Яэ Мико, не отрывая взгляда от книги — кажется, очередная новелла про переселение душ. До чего иронично, чёрт подери. — А ещё — будешь принимать посетителей. На все их просьбы требуется отвечать своевременно. Думаю, этот опыт научит тебя укладываться в установленные сроки.       Цуру готова была разрыдаться от отчаяния, потому что одна только мысль, что ей предстояло в одиночку делать омамори внушала первородный ужас. В Инадзуме, закрытом государстве, отрезанном от всего остального мира, не было швейных машин, а потому создавать мешочки для пожеланий приходилось вручную, старым и проверенным способом — иголкой и ниткой. А она всем сердцем ненавидела шитьё и каждый раз колола себе пальцы до крови. Но спорить с вредной лисицей было себе дороже — она не поскупится на наказание и обязательно придумает что-нибудь ещё. Когда Цуру намеревалась покинуть комнату, Яэ Мико вдруг вновь остановила её, повергнув в растерянность своими словами.       — Кажется, тот самурай не планирует в ближайшем времени покидать храм у подножия горы, — с ухмылкой сказала кицунэ, подняв на неё сочащийся лукавством взор. Книга в её ладони закрылась с тихим хлопком. — То место… навевает воспоминания, правда?       — Что? — непонимающе спросила Цуру, с удивлением разглядывая лицо Яэ Мико. — Какие воспоминания, госпожа Гудзи?       — Нет, ничего. Можешь идти, Цуми.       Оказавшись в стенах своей комнаты, она без сил рухнула прямо на татами, не имея ни малейшего желания доставать футон. Алые ножны, притаившиеся в углу, сверкнули в лунном свете, как свежая кровь. Цуру аккуратно схватилась за рукоять и обнажила кончик лезвия, вглядываясь в изящную вязь иероглифов. «Мурамаса». Со всех сторон её окружали кусочки разрозненного прошлого девушки, носившей имя Акаме Цуруко. Таинственный меч, принадлежавший мертвецу, странствующий самурай, увидевший в ней нечто знакомое, и настоятельница храма Наруками, в словах которой сквозил неясный и непонятный ей подтекст. Если она попытается обратиться к ней с прямым вопросом, то совершенно точно не получит ответа — лисья натура не любит честности. Поэтому складывать мозаику своего прошлого предстояло лишь собственными усилиями. Впрочем, возможно, юный наследник клана Каэдэхара окажет ей небольшую поддержку…       Цуру огладила кончиком пальцев гарду и невольно вспомнила о том, что хотела научиться фехтованию. Скарамучча не давал ей чёткого срока, однако она не обманывалась его видимым бездействием. Вряд ли он забудет про своего невольного свидетеля, одно лишь существование которого ставило под определённую угрозу планы его руководства. Однажды он придёт за ней — и Цуру не была уверена в том, что сможет и в этот раз уважить его праздное любопытство одними лишь словами. Брошенная в отчаянии фраза грозилась обернуться для неё очередной катастрофой. Шестой предвестник велел ей стать сильнее, а для этого требовалось делать хоть что-то. Но как найти на это время, если с утра до вечера она занималась лишь храмовыми обязанностями?       — Ну за что мне всё это…

***

      — Уважаемая жрица, мне нужен омамори для успеха в денежных делах!       — А мне — для учёбы!       — Моя жена беременна, поэтому дайте, пожалуйста, омамори, чтобы уберечь её во время предстоящих родов!       — Пожалуйста, по очереди! — закричала Цуру, отчаянно пытаясь перекрыть своим голосом суетливую толпу.       Сегодняшнее утро началось для неё раньше обыденного времени, потому что до открытия храма ей предстояло сшить обозначенное количество недостающих талисманов. Яэ Мико не бросала своих слов на ветер — Цуру действительно корпела над ними одна. Остальные жрицы с сочувствием поглядывали в её сторону, дёргаясь каждый раз, когда она вновь и вновь дырявила свои пальцы вместо ткани, но не спешили приходить на выручку. В конце концов, у них и без того хватало забот. От ярких шёлковых лоскутков, украшенных разнообразными символами, и цветных шнурочков Цуру на втором часу работы стало жутко тошнить. Вот уж точно — шитьё не её стезя. Она была весьма хороша в танцах, но терпеть не могла работу, в которой требовалось кропотливое внимание к мелочам и усидчивость. А ещё терпение. Цуру совершенно точно его не доставало.       Инаги Хотоми, их добросердечная наставница, в итоге не сдержалась — и тайком помогла ей написать на небольших листочках картона соответствующие пожелания. Цуру готова была поклониться ей в ножки от радости, потому что с её участием они справились гораздо быстрее. Вот только… на этом наказание не закончилось. Яэ Мико, эта хитрая лисица, всё тщательно распланировала, потому что именно сегодня, в выходной день, в храме Наруками было настоящее столпотворение. Посетители хлынули сквозь врата подобно морской волне, желая получить удачливое знамение или же заручиться талисманом на удачу. Поэтому наглая лисица без тени совести отправила Цуру во двор — раздавать сделанные омамори всем желающим. И вместе с тем — выслушивать искренние и слезливые истории жителей Инадзумы, которые уповали на милость великой Наруками и на её поддержку во всех своих делах.       — Держите, канай айдзэн, — сказала Цуру и протянула девушке с заплаканными глазами аккуратный омамори, украшенный розовыми цветами сакуры и витиеватыми иероглифами. — Пусть великая Наруками благословит вас и вашу захворавшую матушку…       Миловидная девица в тёмно-фиалковом кимоно шмыгнула носом и послушно приняла из её рук амулет, уступая очередь следующему человеку. Цуру старательно держала лицо, надеясь угодить каждому. Не то, чтобы ей нравилось слушать печальные истории людей, но иного выбора не оставалось. В конце концов, такой была её нынешняя работа. Многие люди приходили в храм не для того, чтобы выразить своё почтение громовому Божеству, а чтобы заручиться её благословением для себя и своих близких. Пока их личные проблемы не превращались в нерешаемую головоломку, они не имели нужды искать помощь в вере и религии. А о праведности люди в принципе вспоминали достаточно редко.       — Могу я получить энмусуби? — прозвучал неподалёку смутно знакомый голос. Но она не придала этому значения и не подняла взгляд, слишком далёкая мыслями от реальности. Цуру усердно выискивала среди разложенных перед ней талисманов нужные энмусуби. — Какие симпатичные амулеты, уважаемая… жрица. Вы сами сшили их?       Цуру рассеянно кивнула, слишком увлечённая своим делом, и взяла два омамори, которые были перетянуты алыми шнурками. Один был сшит из сапфирово-синей ткани, а второй — из нежно-розовой, с лёгкими вкраплениями фиалковых цветов. Подобные вещицы пользовались большой популярностью среди влюблённых пар, которые желали связать воедино нити своих судеб. Эти она в числе прочих сшила сегодняшним утром — и они, на удивление, получились совершенно очаровательными. Ей было даже немного жалко расставаться с этими парными амулетами.       — Да, сама. Прошу, возьмите. Пусть великая Наруками благословит вас и вашу вторую… — Цуру захлопнула рот в ту же минуту, когда подняла голову. Недосказанные слова застряли в горле — она могла поклясться, что вновь почувствовала чьи-то беспощадные ладони на своей шее. Они сжимали её до боли, до удушающей хрипоты, до жжения в лёгких. — Вы?..       Страх стиснул её сердце ледяной рукой, когда из-под полов широкой неприметной шляпы показались сапфирово-синие смеющиеся глаза. Сказитель смотрел на неё с едкой насмешливостью, которая кривила и искажала черты его прекрасного кукольного лица, и праздным интересом — как на забившегося в угол мышонка, чьи отчаянные попытки спастись от лап кота раз за разом терпели неминуемое поражение, но вызывали у него неподдельное веселье. В своих тёмных одеяниях, простых и довольно незамысловатых, он практически ничем не выделялся в толпе остальных посетителей. Скользящая между ними тень, бледный отголосок неминуемого бедствия. И Цуру с ужасом понимала, что весь суетливый народ, который всего несколько мгновений назад зажимал её в тиски, теперь растворился, рассыпался по всему двору, потеряв к ней всякий интерес. Они стояли один на один, окружённые лишь кружащимися в воздухе лепестками опадающей сакуры. Внезапно налетевший ветер смахнул их с её головы, растрепал собранные в хвост волосы, но она не обратила на это ни малейшего внимания.       Сначала Цуру хотелось закричать и позвать на помощь, но она вовремя одёрнула себя, силой воли возвращая трезвость мыслей и здравость рассудка. Яэ Мико не было в храме с самого утра — она отправилась в Инадзуму, чтобы посетить издательство и решить определённые вопросы с писателями. Ни у кого более из здешних обитательниц не было силы, способной противостоять творению Электро Архонта. Стоит ей дать слабину — и он точно сделает что-то ужасное. И заберёт её жизнь в ту же секунду. Скарамучча же, казалось, считывал каждую её эмоцию, промелькнувшую на лице, и упивался тем ужасом, который пробуждало одно лишь его присутствие. Он глянул на амулеты, зажатые в её дрожащих пальцах, и со снисходительной усмешкой взял себе синий. Второй же остался у неё.       — Здравствуй, моя милая «последовательница», — пропел он, играючи покручивая амулет на кончике пальца. Но в голосе не слышалось ни крупицы тепла — он звенел, как сталь, как отзвук приближающейся грозы. — Забавная безделушка. Говорят, они даруют счастье и удачу… Как думаешь, поможет ли сегодня удача тебе?