Five Finger Death Punch - A Little Bit Off
Стайлз смотрит на проклятый чек уже минут двадцать. Создаётся странное ощущение, что Хейл хочет его таким образом купить, и в глубине души у Стайлза аж свербит от желание пойти и плюнуть тому в лицо. Желательно ядом, наблюдая, как кожу разъедает до костей. Его очень злит вся эта ситуация, отдающая сюрреализмом и какой-то тупостью. Стайлз снова ощущает ярость, которая клокочет внутри, не находя выхода. Хейлу перманентно хочется свернуть шею, он раздражает просто до скрипа зубов, и самое ужасное заключается в том, что сделать с этим ничего нельзя. Стайлз встряхивает головой, отгоняя непрошенные мысли. Очень хочется вернуть деньги, но, на самом деле, Хейл прав — Стайлзу они нужны. Точнее, им с Лидией они нужны, будь оно всё неладно. Это — тот самый случай, когда гордость нужно засунуть подальше и просто не выёбываться. Но Стайлз не умеет не выёбываться, и про это никогда нельзя забывать. Поэтому уже через час он обналичивает проклятый чек, а потом переводит Хейлу всю сумму со своего счёта до последнего цента. И реакция последнего не заставляет себя долго ждать: спустя какое-то время деньги возвращаются, правда, с некоторой прибавкой. Стайлз тупо пялится в экран телефона несколько минут, хмурится, и снова отправляет сумму обратно. Тоже с прибавкой. В этот раз деньги возвращаются немедленно, и опять больше, чем нужно. Стайлз вымученно закатывает глаза. Хейл, должно быть, просто издевается. Внутренне закипая, Стайлз возвращает тому деньги в третий раз. Он плетётся на кухню, чтобы налить себе кофе и надеется, что Хейл всё же не настолько упёртый баран. Как выясняется спустя буквально минуту, в упрямстве они могут конкурировать друг с другом на равных. Возможно, первенство всё же будет на стороне Хейла в этой схватке. Это всё напоминает какую-то детскую игру, в которую играют взрослые люди. Господи, позор какой. — Чем занят? — голос Лидии отвлекает его от собственных невесёлых мыслей. Лидс выглядит… Счастливой и довольной жизнью. Стайлз не может вспомнить ни единого случая, когда видел её такой. Она подходит к нему и легко целует в макушку, не прекращая мягко улыбаться. Да уж, определённо, связь со своей родственной душой идёт людям на пользу. Если родственная душа не сраный мудоёб, разумеется. — Да вот… Играем с Хейлом в перетягивание каната. Он мне деньги — я ему деньги. И так до бесконечности. — Да уж, очень по-взрослому, — фыркает Лидия, включая чайник. Она подходит к холодильнику, достаёт из морозилки егермейстер и ставит его на стол. Стайлз следит за её манипуляциями, приподняв брови. Лидия, не обращая на него никакого внимания, подходит к гарнитуру и, встав на цыпочки, достаёт поллитровую кружку с верхних полок. Стайлз отправляет Хейлу деньги в четвёртый раз и откровенно жалеет о том, что вообще всё это начал. Его первоначальные надежды не оправдываются, Хейл оказывается воистину упёртым бараном, а Стайлз чувствует, что начинает уставать от этого цирка. Уставать и как-то… Расслабляться, что ли. По крайней мере, он не чувствует себя распоследним идиотом, ведь “в перетягивание каната” они играют вдвоём. Он и… Владелец многомиллионной корпорации, да. Губы непроизвольно растягиваются в улыбке, и от осознания этого внутри поднимается настоящая паника. Господь Милосердный, какой кошмар. Чайник щёлкает, оповещая о том, что вода закипела. Лидия наливает в кружку Егермейстера на два пальца и отходит, чтобы убрать бутылку на место. У гарнитура она шуршит чем-то на полках и возвращается к столу с пачкой зелёного чая в руках. — И не говори, Лидс. Сорок лет мужику, всё заняться нечем. — Да вы оба в этой ситуации хороши, — закатывает Лидия глаза, засыпая чай в кружку. Она убирает пачку обратно, а по дороге обратно забирает чайник и заливает чайные листья кипятком. Порой Лидия пьёт чай вот так: не заваривает отдельно, а просто фигачит сразу в кружку, и потом жует эту траву, даже не морщась. Ещё и алкоголя добавляет, просто потому что любит алкоголь и горячие напитки. Потрясающе отбитая женщина. Стайлз непременно бы женился на ней, если бы они не были лучшими друзьями. — Эй, ты на чьей стороне? — возмущается он, сердито барабаня пальцами по столу и глядя на экран телефона. — На своей собственной, — хмыкает Лидия и делает первый глоток. Она блаженно улыбается, ставит кружку на стол и подходит к Стайлзу, обнимая его со спины и утыкаясь носом в затылок. Напряжение моментально отпускает, Стайлз расслабленно выдыхает. Телефон вибрирует, сигнализируя об очередном сообщении, но Стайлз полностью сосредоточен на Лидии сейчас. Он видит, как сильно Лидс преображается рядом с Малией, и, положа руку на сердце, ему самому становится легче дышать. Стайлз искренне за неё радуется и начинает подозревать, что счастье, которым переполняется Лидс в последнее время, заразно. Или что они просто-напросто связаны слишком сильно, и действительно испытывают один спектр эмоций на двоих, как порой про них шутят Айзек или Эрика. — Лидс? — М? — Ты-то мне не пизди. Лидия фыркает ему в волосы, Стайлз чувствует толпу мурашек, которые пробегают вдоль позвоночника и морщится от неприятных ощущений. Она размыкает объятия, берёт свою кружку и садится напротив, поднимая на Стайлза взгляд. В её глазах плещется немая просьба, и Стайлз чувствует, что сейчас произойдёт что-то, что выбьет его из равновесия. — Малия хочет познакомить меня со своим отцом. — Тааак… — И мне бы очень хотелось, чтобы… — Чтобы я там был с тобой, верно? Лидия кивает и опускает голову. Стайлз знает, что она бы не просила, если бы ей это не было по-настоящему важно. Да даже если бы и не было, он в любом случае её одну не оставит. Стайлз прекрасно понимает, как много значит для Лидии предстоящая встреча и как сильно ей будет необходима его поддержка. Он аккуратно касается пальцами её руки. — Я там буду, Лидс. Я всё понимаю, и один вечер уж как-нибудь переживу. — Спасибо, — тихо отвечает Лидия, сжимая его пальцы своими. Стайлз видит, как черты лица Лидии разглаживаются, и она снова начинает улыбаться. Ярко, открыто, счастливо. Он очень любит такую её улыбку, и, конечно же, не может не улыбаться в ответ. Это просто не поддаётся контролю, да и контролировать-то не особо хочется такие внезапные моменты счастья. Он поднимается на ноги, забирает со стола телефон и выходит из кухни. Уже в комнате он смотрит на входящие сообщения и вспоминает про цирк, от которого его отвлекло появление Лидии. Цирк, который они с Хейлом устроили буквально полчаса назад. Непонятно, сколько они могли бы гонять несчастный чек туда-сюда, но в пятый раз Хейлу сверху докидывает такую сумму, что Стайлз понимает: он или примет проклятый чек, или останется в одних трусах и будет сосать хуи примерно всю оставшуюся жизнь. Он читает сообщение о переводе средств и еле как сдерживается, чтобы не пробить себе ладонью лоб. Стайлз матерится сквозь стиснутые зубы и осознаёт, что этот раунд остался отнюдь не за ним. Как ни крути, присутствие Лидс здорово его расслабляет. Ладно. Ладно же. Он подумает обо всём этом когда-нибудь потом.***
Когда деньги приходят в первый раз, Питер пребывает в недоумении. Ведь нелогично сначала забирать проклятый чек, а потом вот так вот… Прямо скажем, выёбываться. С другой стороны, Питер догадывается, что Стайлз просто никак не может разобраться в себе, и поэтому его так шатает. На самом деле, Питер даже про себя не может сказать, что он в норме. Когда деньги приходят во второй раз, Питер удивляется и, подстёгнутый внезапным любопытством, решает посмотреть, насколько Стайлза хватит. А Стайлза, судя по всему, хватит надолго, потому что сумма возвращается чуть ли не немедленно. Тоже с прибавкой. Питер стискивает зубы и предпринимает очередную попытку. На третий раз Питер внезапно даже для себя раздражается и буквально отшвыривает телефон на стол, потому что понимает: упрямства паршивцу не занимать. Ещё хуже Малии, когда та была подростком, ей-Богу. — У тебя нормально всё? — голос Дерека выдёргивает его из странных размышлений. Питер нервно машет рукой, показывая жестом, мол, проходи, раз пришёл, но ко мне не лезь. Тот заходит, прикрывает дверь и… Смотрит. Дерек смотрит так, как умеет смотреть именно Дерек, а Питер только больше злится. — Что? — Питер не выдерживает первым, Дерек фыркает. — У тебя на руке… — Я в курсе, — обрывает он племянника. Обсуждать эту тему не хочется совершенно, он даже с Малией по этому поводу ещё не говорил. Не то чтобы Питер чувствует какие-то угрызения совести по этому поводу, он просто не любит хранить от дочери секреты. Особенно такие секреты. Особенно когда Малия сама обрела родственную душу. — Это как-то связано с тем парнем, который выходил отсюда вчера? Питер сначала думает, что ему послышалось, но Дерек смотрит на него в упор и явно ждёт ответа. Уголки его губ подрагивают, как будто тот пытается сдержать улыбку, а Питер буквально чувствует, как в лёгких заканчивается воздух. — Откуда ты?.. Как?.. — В лифте вместе ехали. Он просто золотце, — Дерек всё же не может сдержать улыбку, Питер в ответ на это просто закатывает глаза. — Да. С цианидом, — бормочет он и, взяв в руки телефон, отходит к окну. Дерек на это только фыркает: — Да ладно, Питер, ты же любишь таких. Вот Коррин была… — Дерек, ты можешь просто заткнуться? Слышится сдавленный смешок, Питер выдыхает. Шутливая перепалка с Дереком его расслабляет, всё уже не кажется настолько безысходным. Поэтому Питер отправляет Стайлзу деньги в четвёртый раз, и ловит себя на мысли, что они — словно малые дети, которые меряются куличиками в песочнице. И никто никому не хочет уступать, разумеется. Один — великовозрастный придурок, второй — придурок помоложе. У Бога отменное чувство юмора, безусловно. Знает, как правильно сводить родственные души. Питер качает головой и поворачивается к Дереку: — Что ты хотел? — Поздравить с тем, что Арджентов взяли с поличным. Новость кажется слишком прекрасной, чтобы быть правдой. Питер вскидывает брови: — Ты шутишь? — Кейт сегодня была арестована за незаконное хранение и сбыт оружия. Доказательства в итоге удалось найти, теперь компания Арджентов под прицелом у копов и некоторых особо важных инстанций. Кто бы ни был тот парень, который латал дыры в нашей безопасности, у него на Арджентов был большой зуб. — Как и у всех нас, — тяжело вздыхает Питер. Но улыбку, улыбку сдержать он всё же не может. Ардженты выпили им слишком много крови и теперь получили по заслугам. Это — безумно приятная и радостная новость. Целая куча проблем, наконец-то, останется позади. — Мама зовёт нас в Бейкон-Хиллс на праздники, — меняет тему Дерек, и Питер понимает, зачем тот на самом деле пришёл. По правде говоря, он бы не отказался от того, чтобы собраться всей семьёй в их доме. В своих мечтах Питер обязательно бы взял Стайлза с собой, чтобы познакомить его со всеми своими родными и близкими. Предварительно выбив ему все зубы и посадив на короткий поводок, разумеется. Господи, как же со Стайлзом сложно. Это у них семейное, даже не столько смотрины, сколько стремление показать: “Смотри, я пускаю тебя в святая святых, эти люди — моя семья, но и твоей семьёй они станут тоже. Тебя здесь любят и тебе здесь рады”. Питер очень хотел бы, чтобы у Стайлза было такое место. Особенно после… Всего. Питер понимает, почему Малия очень переживает за их встречу с Лидией. — Я в любом случае навряд ли поеду, Дерек, к чему это всё? — Просто вдруг обстоятельства переменятся, и ты всё же передумаешь, — Дерек внимательно на него смотрит. Слишком внимательно. Это бесит. — Обстоятельства — это Стайлз? — Так его зовут Стайлз? Бесконечность за последние дни стала чётче, выраженней, и один только Бог разберёт, что это на самом деле значит, ведь общий язык они со Стайлзом найдут, кажется, только в следующей жизни. — Дерек, уйди. Я работаю над этой проблемой. Питер понимает, что это не праздное любопытство, а банальная забота, но всё кажется таким запутанным и сложным прямо сейчас. Как будто он бесконечно воюет с гидрой: отрубает одну голову с проблемами, и на её месте вырастают две других, и так по кругу. Телефон коротко вибрирует, оповещая об очередном переводе, Питер на автомате возвращает сумму, щедро приплюсовав сверху ещё бо́льшую “премию”. — Вообще-то, мы с Корой ещё года два назад поспорили. — Вот как. И кто же выиграл? — Никто. Я был уверен, что ты рано или поздно приведёшь домой горячую блондинку с пятым размером груди, а Кора — что ты сдохнешь в одиночестве счастливейшим холостяком. — Жизнь — непредсказуемая штука, Дерек, — хмыкает Питер, надевая пальто. Он выходит из офиса вместе с Дереком и понимает, что после того, как он отослал деньги в пятый раз, они не вернулись. Питер садится за руль и не может сдержать улыбку от осознания того, что этот раунд остался за ним. Сомнительный повод для гордости, конечно, но всё же. Несмотря на то, что упрямство Стайлза Питера раздражает, сама ситуация кажется ему до ужаса смешной. Нет, именно их ситуация со Стайлзом внушает ему настоящий ужас, ведь Питер понятия не имеет, как решать эту проблему, как выкручиваться из положения и как расположить своенравного Стайлза к себе, ведь отступать Питер не намерен. Но с деньгами и чеком выходит действительно забавно: они, как минимум, друг друга стоят. Решив не тянуть время, Питер принимает решение наведаться в бар. Тем более, что Малия, наконец, решила познакомить его со своей избранницей, и настояла именно на месте, где работает Стайлз. А ещё Питер знает, что сегодня у Стайлза смена — сам выспросил у Малии примерный график. Питер был прав изначально: родственная душа Малии — та самая Лидия, о которой она спрашивала в знаменательный вечер. Лучшая подруга Стайлза, и, по совместительству, соучредитель бара, которым они со Стайлзом владеют вместе. Какая ирония. Когда он приезжает в бар, его встречает какой-то кудрявый парень, который представляется Айзеком и радостно рапортует, что ни Лидии, ни Стайлза сегодня не будет. Он вежливо интересуется, может ли чем-нибудь помочь, и в целом производит крайне приятное впечатление. Но Питер не может не заметить, как тот незаметно отбивает кому-то сообщение. Питер слишком давно работает с людьми, поэтому он остаётся в восторге от того, как Айзек врёт, даже не поведя бровью. Ясно становится одно — Стайлза в баре искать уже бесполезно. Он ускользнул у Питера буквально из-под носа, и вот это уже по-настоящему злит. — Как жаль, что неподражаемой мисс Мартин сегодня нет, — очаровательно улыбается Питер. — У нас послезавтра намечается встреча, хотелось бы убедиться, что всё пройдёт как надо. К сожалению, детали мы обговорить не успели, было бы неплохо обсудить лично, раз я оказался неподалёку, но о своём визите не предупредил, каюсь. — Да, Лидия мне говорила про это, ничего страшного, можете обсудить со мной, я обязательно ей всё передам. К тому же, все мы люди, верно? С Вашим графиком, — Айзек возвращает ему улыбку, — нет ничего удивительного, что Вы замотались и забыли ей сообщить. Может, у Вас есть какие-то пожелания? — Да, парочка точно есть, — Питер скидывает пальто и усаживается за барную стойку, Айзек выкладывает перед ним меню, а сам вооружается блокнотом и ручкой. Айзек честно говорит, что в напитках недостатка нет (и Питер с этим соглашается, изучив винную карту; вкус в алкоголе у Лидии и Стайлза превосходный), а вот с кухней всё сложно, и эта честность и искренность подкупает Питера. Айзек задаёт правильные уточняющие вопросы, ненавязчиво советует альтернативные варианты относительно блюд, и в итоге обсуждение они заканчивают довольно быстро, договорившись, что напитками их обеспечит бар, а вот еду Питер всё же закажет в другом месте. Он оставляет свою визитку и просит Айзека передать Лидии, чтобы она с ним связалась, сразу, как сможет. Айзек кивает, но Питер, несмотря на довольно приятный разговор, уходит из бара в паршивом настроении. Потому что Стайлза, ради которого он и приехал сюда, увидеть всё же не удалось. Стайлз его злит своим ослиным упрямством и хроническим нежеланием идти на контакт. Питер думает о том, что можно было попросить Дэнни отследить Стайлза по номеру телефона или ещё по какой-нибудь херне, но, конечно же, все гениальные мысли к нам приходят максимально невовремя. А именно тогда, когда уже поздно. Питер знает, что рано или поздно они поговорят. Примерно тогда, когда Стайлз перебесится (иначе его поведение язык не поворачивается назвать), и будет сам к этому готов. Главное — не оставлять его больше одного. Питер не собирается в любом случае, но запас терпения и сил у него тоже не безграничный. Особенно, когда кажется, что до счастья рукой подать, а оно постоянно ускользает как песок сквозь пальцы.***
Стайлз прислоняется затылком к стене и запрокидывает голову наверх. Он успел буквально за минуту до, как говорится. Стайлз как жопой с самого утра чуял, что сегодня что-то произойдёт (помимо бесконечного перевода денег, разумеется), а потом увидел машину Хейла, заворачивающую к бару, и понял, что это далеко не конец. И совершенно неважно, что ближе к вечеру Стайлз пробил насчёт Хейла всю информацию, до которой смог дотянуться. Он имел на это право. И совершенно не стоит заострять внимание на том, что одно дело — владеть этой информацией, другое — выучить наизусть номер мобильного телефона и номера машины. Это. Абсолютно. Разные. Вещи. Ровным счётом ничего не значащие. Как же его всё это достало, Боже. Ведь ясно же, что он не хочет иметь с Хейлом абсолютно ничего общего, тем более не хочет видеться, не хочет о нём думать, не хочет его знать и… Стайлз гоняет эти мысли по кругу и вздрагивает, когда телефон начинает вибрировать. Он подносит трубку к уху, радуясь, что успел отойти на довольно приличное расстояние, и слышит голос Айзека: — Он искал не тебя. Стайлз вставляет в зубы сигарету и давится смешком: — Да ладно! — Ну да. Они с Малией и Лидией собираются посидеть, познакомиться, он приезжал узнать детали, договориться насчёт еды, бухла, вот этого всего. Мне Лидия, кстати, об этом говорила, но из головы вылетело. Стайлз вспоминает, что да, такое действительно было, Лидия и ему говорила тоже, а он, просто-напросто… Забыл? Блядство. У него от Хейла мозги совсем напоминают желе, и как он до этого докатился? Он шарит руками по карманам, выуживает зажигалку и закуривает, блаженно выдыхая дым в воздух. — Ты слушаешь меня? — внезапно спрашивает трубка. Стайлз, чертыхаясь, возвращается к реальности: — Да, слушаю. О чём ты? — Говорю, мне нужна дополнительная смена. Можно что-нибудь придумать? Стайлз трёт пальцами переносицу, пытаясь вспомнить график. Как назло, кроме проклятого Хейла, злости на Хейла, обиды на Хейла и ещё кучи всего, связанного непосредственно с Хейлом, в голове нет абсолютно ничего адекватного. — Я дома посмотрю и сообщу тебе, ладно? — Ладно, — отвечает Айзек и скидывает вызов. Стайлз убирает телефон в карман и делает очередную затяжку. Хейл у него сидит как кость в горле. Стайлз сбился со счёта, сколько раз за последние сутки он думал о нём, вспоминал о нём, мечтая содрать кожу со своего запястья, потому что проклятая бесконечность теперь не виднелась призрачным контуром. О, нет, напротив, она стала ярче, и периодически, особенно когда образ Питера буквально стоял у него перед глазами, кожу будто прижигало. Стайлз ненавидит такие моменты всеми фибрами своей бракованной души. Теперь ещё и вот это. Он забывает какие-то важные вещи, потому что мозги напоминают кисель, в котором плавает только одна единственная связная мысль — Питер Хейл. Просто превосходно. Стайлз пальцами сбивает пепел и думает о том, что вся ситуация его откровенно заебала. С каждой минутой, когда кажется, что это — конечная, всё становится только хуже. Вот сегодня, например, никто не просил Хейла возвращать ему долбанные деньги пять раз, никто не просил Хейла приезжать, никто не просил Хейла… Стайлз понимает, что опять начинает гонять по кругу одни и те же мысли, и снова злится. Он выкидывает окурок в мусорку и нервно передёргивает плечами. Запястье обжигает, Стайлз устало прикрывает глаза. Этому цирку на колёсах конца и края не видно. И тут ему в голову приходит гениальная идея о том, как вытряхнуть Питера Хейла из своей жизни и головы. Не навсегда, на время, но это лучше, чем ничего. Да, Стайлз понимает, что механизм связи родственных душ не наебёшь. Да, он понимает, что ведёт себя глупо, по-детски обиженно. Но собственное бессилие мешает соображать здраво, и поэтому Стайлз принимает единственное решение, кажущееся ему невероятно верным. Он вытаскивает из кармана телефон, набирает Тео сообщение, в котором спрашивает, на смене ли тот сегодня и, получив положительный ответ, на всех парах устремляется в “Джунгли”. Компания Тео — это, конечно, очень опрометчивое решение, но Стайлз всю жизнь был наглухо отбитым авантюристом.***
Питер ещё раз перечитывает строчки повестки. Его вызывают как одного из свидетелей против Арджентов, и ему определённо нравится такая роль. Что бы там Стайлз не наплёл в своих махинациях, он сработал безукоризненно. Одна проблема — по судам действительно придётся таскаться. Питер кликает на папку с компроматом, которую Стайлз нарыл на Кейт и чувствует себя намного лучше, чем двумя часами ранее. Мыслей о Стайлзе сейчас нет, и Питер думает, что заслужил небольшую передышку от этого всего. Он снова вспоминает о Кейт и плотоядно усмехается. Питер её живьём сожрёт, да и всю семейку Арджентов в придачу. Единственное, что по-настоящему досадно: из-за всей этой тяжбы в том числе Питер не сможет съездить в Бейкон-Хиллс на праздники. Да, суд с Арджентами является далеко не основной причиной, но и не последней тоже. Он на самом деле скучает о Талии и Коре, но обстоятельства в этой ситуации работают против него. Внезапно у Питер звонит телефон, он, хмурясь, берёт трубку. — Да? — Не хочется отвлекать тебя от важных дел, — орёт динамик голосом Дерека, — но тут твой пирожок с цианидом лобызается с местным барменом. Причём очень недвусмысленно. Питер буквально видит, как мир окрашивается красным, а руки начинают трястись от плохо сдерживаемой ярости и злости. Значит Стайлз свалил у него из-под носа, чтобы продолжить устраивать блядские представления? Питер понимает, что Стайлз — обиженный взрослый ребёнок, но всё равно ничего не может с собой поделать. Он уверен, что всё услышал правильно, но всё равно не может переспросить: — Повтори? — Твою родственную душу сегодня натянут, Питер, если продолжишь сидеть на жопе ровно. — Адрес скинь, — цедит Питер в трубку, Дерек хмыкает и отключается. Буквально через минуту ему приходит смс с адресом, и Питер на всех парах вылетает из квартиры, на ходу пытаясь взять себя в руки и приказывая себе успокоиться. Он думает о том, что свернёт Стайлзу шею ко всем херам, и Питеру откровенно насрать, что они даже не в отношениях, более того, что они вообще на ножах, и Стайлз его на дух не переносит. Питер запоздало думает, что он всё же проморгал тот момент, в который Стайлз начал восприниматься уже не как посторонний человек, а кто-то свой, родной и очень близкий. Очень близкий, с которым ты находишься в затянувшейся ссоре, ладно. Но точно не чужой. Дерек встречает Питер на входе: — Вот это у тебя пригорело, — фыркает Дерек, даже не пытаясь скрыть, как сильно его веселит вся эта ситуация. — Он всё ещё там? — спрашивает Питер на удивление спокойным голосом. Внутри всё клокочет от злости, но он прекрасно держит себя в руках. — Откуда я знаю, я ж за ним не слежу, — Дерек равнодушно пожимает плечами. — Пойдём, провожу да поеду, мне ещё Кору встречать завтра. — Она завтра приезжает? — спрашивает Питер, заходя внутрь. Он терпеть не может подобные места, и очень благодарен жизни за то, что Малия, когда начала выбираться в люди, стартовала не с клубов, а с пабов и баров. Как-то эстетичнее, что ли. Со вкусом. Даже несмотря на то, что выбор заведений у них с Малией отличается, в самом формате они до ужаса солидарны. — Ну да. Ты со своей личной драмой и Арджентами уже совсем связь с реальностью потерял, да? Питер закатывает глаза, Дерек на это только усмехается, и они начинают пробираться к бару. Чтобы туда попасть, нужно, наверное, продать дьяволу душу: народу — прорва, не протолкнуться, музыка грохочет адская, все теснятся, толкаются, галдят. Питер искренне не понимает, как в таком месте можно расслабиться, не то что отдохнуть. Сердце отбивает бешеный ритм где-то на рёбрах, Питер отчаянно боится не успеть. Куда не успеть и почему не успеть, он предпочитает не думать. Не успеть и всё. Они с Дереком быстро лавируют между постояльцев, Дерек рукой указывает на бар, Питер кивает. Тот уходит, оставив его одного, Питер бегает глазами по помещению. А потом он видит. Он видит Стайлза, который перекинулся через барную стойку, видит бармена, который улыбается ему слишком ярко, многообещающе, и наливает выпить. Но самого Питер начинает буквально колошматить от другого зрелища. Бармен нежно — Питер готов поклясться, что действительно нежно, так не делают с первыми встречными — оглаживает Стайлзу запястье. То самое запястье, с меткой. Стайлз смотрит на бармена во все глаза и не прекращает прикусывать губы. В тот момент, когда Стайлз делает очередной глоток, он облизывает кромку стакана, смотря на бармена в упор. Питер нервно сглатывает и, он готов поставить голову на отсечение, бармен, будь он неладен, сглатывает тоже. Это — слишком интимный жест. Зазывающий. Буквально приглашающий. Стайлз, не разрывая зрительный контакт, соскальзывает со стула, бармен смотрит на него, не мигая, и стоит как вкопанный. В тот момент, когда Стайлз поворачивается спиной, бармен перекидывается парой слов со своим сменщиком, а Питер срывается с места раньше, чем успевает продумать план дальнейших действий. Он скользит за Стайлзом тенью, и внутри у него всё клокочет уже не только от ярости, сколько от обострившегося чувства собственничества. Шею теперь сломать хочется не только Стайлзу, но и бармену, но Питер отдаёт себе отчёт, что главный провокатор тут отнюдь не бедный паренёк. Стайлз направляется в сторону уборных, а у Питера всё внутри буквально стынет от злости. Он даже себе не может объяснить её причину и удивляется силе и концентрации этого ядовитого чувства, но в руках себя сегодня держать он не собирается от слова совсем. Наверное, ему улыбается удача, иначе Питер никак не может объяснить того факта, что по пути Стайлза тормозит какой-то парень и что-то тому шепчет на ухо. Питеру это только на руку, потому что в уборных он оказывается раньше и может перевести дух и попытаться успокоиться. Наверное, тот ураган эмоций, который Питер испытывает, называется ревность, но он очень сильно в этом не уверен. Потому что такой концентрированной злости к знакомому человеку и ослепляющей ненависти к незнакомцу Питер не испытывал никогда. Он не успевает ничего проанализировать, потому что Стайлз заходит следом и фактически застывает на пороге. Он срывается с места, но Питер оказывается быстрее. Он берёт Стайлза в захват и впечатывает лицом в стену. Стайлз дёргается, подаётся головой назад, но Питер сразу уворачивается. — Отпусти, Хейл, — разъярённо рычит Стайлз. — Развлекаешься, лапушка? — интимно шепчет Питер ему в ухо. — Тебе какое дело? Ты вообще как тут оказался?! Питер освобождает его и резко разворачивает к себе лицом. Стайлз улыбается. Улыбается так, что, кажется, будто ему свело лицевые мышцы. Питер, почуявший неладное, пытается всмотреться ему в глаза, а Стайлз внезапно начинает смеяться. — Да ты просто в нулину, — поражённо выдыхает Питер. Смех резко обрывается, Стайлз дергается, пытаясь вырваться, Питер передавливает ему горло, вжимая в кафель. Тот ударяется затылком и затихает, но его губы растягиваются в страшном оскале. Возможно, Питеру стало бы жутко, но сейчас он слишком зол. — Завязывай зубоскалить, — шипит ему Питер. — А то что? Питер не успевает ответить, потому в помещение внезапно заходит бармен. Ну конечно. Иначе и быть не могло. — Стайлз, проблемы? — Нет, мы… — Стайлз облизывает губы. — Мы сейчас разберёмся. Тот не двигается с места. — Серьезно, Тео, я скоро буду. Бармен, сощурив глаза, окидывает Питера насмешливым взглядом и выходит. Питер убирает руки от горла Стайлза, отходит на пару шагов и качает головой. — Знаешь, что забавно, Стайлз. Я хотя бы смирился с неизбежным. А ты ведёшь себя как подросток, которого девушка бросила, и он изо всех сил пытается ей насолить. Стайлз молчит, стиснув зубы, а Питер, поймав странную волну необъяснимого — абсурдного даже — спокойствия, собирается уйти, но не успевает. Он слышит характерный звук и поворачивается, предчувствуя что-то ну очень нехорошее. Стайлз стоит, опираясь о стену руками, ни жив ни мёртв. У него под ногами характерная мерзко пахнущая лужа. Питер срывается с места раньше, чем успевает подумать, потому что Стайлза начинает клонить к земле. Он успевает поймать Стайлза до того, как он упадёт в собственную блевотину, и тащит к выходу. “Да уж, — думает Питер. — Точно как Малия парой лет раньше”. Когда они оказываются на улице, Стайлз резко меняется в лице. Питер успевает понять чуть ли не сразу, что сейчас будет дальше, поэтому оттаскивает его к ближайшей мусорке. И оттаскивает вовремя, потому что Стайлз, согнувшись, тут же стравливает туда содержимое своего желудка. Питер терпеливо ждёт, прикидывая, есть ли у него в машине влажные салфетки или, на худой конец, вода, чтобы умыться. Стайлз тем временем поднимает от мусорки мутный взгляд и, прислонившись спиной к стене, сползает вниз. Он хлопает себя по карманам, выуживает пачку сигарет с зажигалкой и закуривает. Питер насмешливо поднимает брови: — Хуже не станет? — Отъебись, — сипит Стайлз, затягивая никотин в лёгкие. Удостоверившись, что Стайлз никуда не денется ближайшие пару минут, Питер всё же отходит к машине и, к своему счастью, находит там и бутылку воды, и салфетки. Он возвращается к Стайлзу, который всё так же сидит на земле и курит, провожая мутным взглядом клубы дыма. Когда Питер подходит ближе, Стайлз требовательно вытягивает руку вперёд, в которую Питер сразу вкладывает бутылку. — Смешивать плохо, неужели тебя не учили, Стайлз? — Заткнись, — огрызается тот, жадно присасываясь к горлышку. Он пьёт, его кадык судорожно дёргается, и Питер просто не может отвести взгляд и сглатывает сам. Питер встряхивает головой, отгоняя непрошенные и очень живые мысли, и присаживается перед Стайлзом на корточки. Тот ставит бутылку на асфальт и смотрит на Питера стеклянными глазами, где зрачки размером с пешки. Питер никак это не комментирует. Стайлз отворачивается и вытирает ладонью рот, но только сильнее размазывает грязь по лицу. Питер разворачивает его голову к себе, пальцами придерживая подбородок, и салфеткой начинает вытирать щеки, линию скул, нос. Когда пальцы касаются губ, Питер чувствует, что его собственное сердце бьётся где-то в глотке. Стайлз смотрит на него в упор, он не вырывается, не дерзит, он просто смотрит, гипнотизируя бездной вместо зрачка. Питер буквально чувствует, как всё его естество засасывает куда-то в чёрную дыру. Он делает рваный вдох, и встаёт на ноги, выбрасывая салфетку в мусорку. — Ты завтра вспомнишь хотя бы примерно, что тут происходило? — нарушает тишину Питер. — Нихуя, — мотает головой Стайлз и снова начинает смотреть куда-то в даль. Питер тяжело вздыхает и смотрит на него сверху вниз, в уме прикидывая, придётся Стайлза до машины тащить или он справится самостоятельно: — Пойдём. Стайлз сразу начинает щериться: — Я никуда с тобой не пойду. Значит, тащить. Питер тянет его вверх за подмышки, Стайлз даже не сопротивляется. Ничего удивительного, сил-то, наверное, и не осталось вовсе. — Руки убери, — бормочет тот, но Питер на это только закатывает глаза и ничего не говорит. Он усаживает Стайлза на заднее сиденье, Стайлз презрительно кривит губы, отползает к противоположной двери и прислоняется лбом к стеклу. Питер обходит машину, садится за руль и, пристегнувшись, спрашивает: — Стайлз, куда тебя везти? Ответом ему служит тишина, Питер, нахмурившись, оборачивается. Стайлз мирно сопит на заднем сиденьи, уронив голову на грудь и поджав под себя ноги. У Питера сердце сжимается от какой-то неконтролируемой нежности и, вывернув руль, он выезжает с парковки. Он доезжает до собственного дома и пытается растолкать Стайлза, но тот с трудом переставляет ногами и навряд ли вообще соображает, что реально, а что — нет. Питер укладывает его спать в собственной спальне, а сам располагается на диване в гостинной, радуясь, что завтра у него выходной. Когда он просыпается утром, Стайлза в квартире уже нет, а на тумбочке около кровати лежит записка с криво нацарапанным “спасибо”.***
— Да, Стайлз. Вот только тебя могло так угораздить. — Лидс, не надо. — Ещё и с Тео. — Лидс! — Это — Тео, Стайлз. Тео! — Он хороший. — Когда не хочет тебя выебать. — Он всегда хочет меня выебать. — О том, чёрт возьми, и речь, Стайлз, о том и речь! Стайлз сдавленно стонет, переворачиваясь на другой бок. Завтра у Лидии смотрины, а он феерично обосрался перед Хейлом как раз накануне того дня, когда нужен ей просто невероятно сильно. Ещё и Айзеку забыл расписание скинуть. Хорош управленец. Стайлз некстати вспоминает, как он вчера утром проснулся у Хейла в квартире и снова сгорает от стыда. В тысячный, кажется, раз за последние сутки. В итоге они с Лидией договариваются так: Стайлз страхует её в начале, и, как только он убеждается, что у Лидии всё хорошо — сваливает домой от греха подальше. Вечно, когда он с Хейлом в одном пространстве, это превращается в блядский цирк и катастрофу. Вечером он стоит за барной стойкой. Айзек насмешливо фыркает, оценив его потрёпанный вид, Стайлз в ответ на это лишь скалится в подобие улыбки. Он периодически кидает взгляд туда, где сидят Малия с Лидией в компании Питера и спустя какое-то время замечает, что у них подозрительно быстро кончается вино. — Всё в порядке? — спрашивает он у Лидии, принося очередную бутылку за стол. Та сдержанно кивает, Стайлз целует её в макушку и снова отходит за стойку. Примерно через полчаса дверь бара открывается, и в заведение заходит Тео. Несмотря на то, что Хейл высверливает в нём глазами дыру, Тео вообще не напрягается и ведёт себя так, будто пришёл к себе домой. Стайлз на это только закатывает глаза. Он и так весь вечер чувствует на себя взгляд Хейла и удивляется тому, что тот умудряется поддерживать разговор и с Малией, и с Лидией, и одновременно следить за ним. Стайлзу стрёмно, но в то же время он не может отделаться от уродливого чувства того, что ему нравится, как Питер за ним наблюдает. Следит. Жадно считывает глазами чуть ли не каждое движение, Стайлз порой словно чувствует, как его невесомо ощупывают. Он никогда бы не подумал, что падок на такие вещи, что относится к тем принцессам, которых нужно вызволять из башни, пробираясь через прорву трудностей, но… Но ему льстит внимание Питера, ему нравится, что Питер постоянно напоминает о себе (о них?), и Стайлзу определённо доставляет удовольствие мысль о том, что Питер Хейл в случае чего достанет его из-под земли. Потому что в покое Хейл его не оставит, в этом Стайлз уже убедился. И осознание таких внезапных вещей приводит его в состояние настоящей паники и бешенства. — Подыграй мне, — шепчет он Тео на ухо и отстраняется, обворожительно улыбаясь. — Стайлз… — Я копов на тебя натравлю, — Стайлз и бровью не ведёт, начиная натирать посуду. — С тобой крайне неприятно иметь дело, — тянет Тео и падает на барный стул. Стайлз в ответ на это молча наливает ему выпить. Он ловит взгляд Питера, который не предвещает ничего хорошего. Стайлз некстати вспоминает его позавчерашние слова про влюблённую школьницу и злится ещё больше. Потому что понимает — Хейл был прав. Они с Тео делают вид, что разговаривают о чём-то невероятно интересном, но Стайлз, на самом деле, мыслями очень далеко. Он вспоминает, как Тео вчера гладил ему руку с меткой и понимает, что ему абсолютно не понравились эти прикосновения. Удивительно, что раньше реакция была абсолютно другая. Но сейчас… Сейчас Стайлз вспоминает о том, как Питер буквально позавчера пережал ему горло, и это посылает разряд тока вдоль позвоночника. Стайлз закатывает глаза и принимается расставлять посуду. Где-то минут через пятнадцать от Лидии приходит сообщение, что всё в порядке, а вернувшийся с кухни Айзек при виде Тео вопросительно поднимает брови вверх. Господи, они перестанут ему припоминать эту интрижку только в следующей жизни, наверное. Дождавшись, пока Айзек появится за стойкой, Стайлз манит Тео пальцем и шепчет ему чуть ли не в губы: — На выход. Надеюсь, добро у тебя с собой. Тео ухмыляется, взбалтывает стакан, допивает остатки и встаёт на ноги. Стайлз надевает кожанку и, не удержавшись, бросает взгляд на стол с Малией, Лидией и Питером. Он видит, как Хейл на него смотрит. Не мигая. Будто в самую душу. Будто он сейчас подойдёт и свернёт ему, нахуй, шею, ко всем чертям. И Тео за компанию. Тео приобнимает его за плечи и тянет к выходу, и Стайлз отворачивается, не забыв оскалиться напоследок. Он буквально спиной чувствует взгляд, который высверливает в нём две сквозные дыры. Стайлз буквально впитывает в себя эти отрицательные эмоции, смакует где-то в глубине души. Сознание обжигает мысль, что Хейл чертовски горячий, когда злится. Стайлзу очень хочется дёргать его за поводок до победного, пока Хейл не выйдет из себя настолько, что… Стайлз очень хочет узнать, каков Хейл в ярости, в настоящем гневе. Потому что сцена в клубе даёт небывалый простор для бешеного воображения. Стайлз чувствует себя, который пытается сожрать как можно больше чужой крови, не заботясь о том, что он лопнет от её избытка. Когда они выходят на улицу, Тео по старой памяти закуривает две сигареты сразу и протягивает ему одну: — Господи, да ты по уши в дерьме, Стилински. — Захлопнись. — Он тебя мысленно на этом столе уже разложил. — Тео, серьезно. — А ты мысленно ему дал. — Ты останешься без зарплаты, — шипит Стайлз. Тео смеётся: — Поверь мне, Стилински, этот цирк стоит всех денег мира. Он отсчитывает ему наличные, Тео передаёт ему пачку сигарет (Стайлз знает, что в пачке далеко не сигареты), и они расходятся в разные стороны. Дома Стайлз набивает трубку травой из той самой пачки, что ему передал Тео, закуривает и выдыхает едкий дым в помещение. Стайлз чувствует, как нервы расслабляются, мысли прекращают носиться внутри черепной коробки словно стая перепуганных птиц. Он включает любимую музыку, наливает себе выпить и просто наслаждается этим вечером. Периодически Стайлз прикладывается к бутылке, курит сигареты вперемежку с травой и переключает музыку на другую, более спокойную. Стайлз чувствует небывалое умиротворение, которого ему не хватало долгое время. Со дня их встречи с Питером, кажется. Он понятия не имеет, сколько проходит времени, но в какой-то момент в дверь барабанят с бешеной силой и Стайлз, покачиваясь, встаёт на ноги. Он плетётся в коридор, зажимая в зубах сигарету и уже заранее проклинает того, кого принесло именно сейчас. Стук повторяется всё настойчивей. Стайлз, не торопясь, закуривает, и открывает замок. И охуевает с того факта, что ему буквально падает в руки Лидия. Он пытается удержать равновесие и ему это удаётся с огромным трудом, потому Лидия цепляется за его шею, не прекращая что-то бурчать в ухо. Стайлз делает несколько шагов назад и замечает, что в квартиру заходит Питер Хейл. Логическая цепочка складывается достаточно медленно, Стайлз всё ещё пытается не упасть, а Лидия ни разу не облегчает ему задачу. Она цепляется за него всеми конечностями и царапает ему кожу своими острыми ногтями. Стайлз и сам не в адеквате, поэтому он принимает решение сначала отнести Лидию в её комнату, а потом уже разбираться с Питером. К тому моменту, как он доходит до комнаты и роняет Лидию на кровать, он понимает, что не помнит, зачем сюда пришёл. Он обводит мутным взглядом помещение, а в голове назойливо скребётся мысль, что нужно закрыть дверь и проверить, не прожёг ли он ламинат. Вопрос почему он должен был прожечь ламинат, мучает его всю дорогу до коридора, которая кажется ему невероятно длинной. В итоге Стайлз вспоминает, что он хотел курить и вроде как даже прикурил, но совершенно не может сообразить, что же случилось потом. А потом Стайлз видит Питера Хейла в коридоре собственной квартиры и вспоминает, что буквально пять минут назад Питер принёс Лидию в абсолютно бессознательном состоянии. Эта мысль кажется такой очевидной, такой яркой, такой правильной. Траву, безусловно, Тео ему продал просто прекрасную. — Ты решил катиться по дороге саморазрушения, пока окончательно не убьёшься? В серых глазах напротив так много холода и злости, что Стайлз передёргивает плечами и нервно облизывает губы. — Тебе какая разница? — огрызается он. Собственный голос кажется ему чужим, звучащим будто со стороны. Каким-то неправильным и недостаточно твёрдым. Стайлз не думал, что он настолько пьян. Или он не пьян вовсе, и дело в чём-то другом? Вопрос кажется невероятно важным сейчас. Важнее, чем тот, который он задал Питеру. Стайлз внезапно понимает, что весь вечер про себя называет Хейла Питером. Это должно бы его испугать, но Стайлз продолжает прикидывать, что же всё-таки является причиной того, что он не может и двух слов связать, и это кажется ему приоритетней, чем какие-то там странные страхи. Ну называет Питером и называет. Что теперь, повеситься что ли? Кстати, забавно, что в современных реалиях повеситься весьма трудно. Стайлз пытается вспомнить, пытался ли он когда-нибудь совершить самоубийство или всё же нет. Он загибает пальцы, кожа которых кажется ему невероятно мягкой, и, беззвучно шевеля губами, начинает что-то несвязно бормотать. Стайлз вспоминает про существование Хейла только тогда, когда слышит тихое, сказанное с явным презрением: — Ты бы о Лидии подумал. Внимание тут же переключается. Какого чёрта Питер забыл в его квартире? Почему он стоит здесь, напротив него? Стайлз не хочет его видеть, Стайлз не помнит, чтобы они договаривались о встрече, и уж тем более, он не помнит, чтобы он запускал Питера Хейла в свой дом. Нет, минуту. Запускал. Питер принёс пьяную в драбадан Лидию буквально минут десять назад. Где Лидия сейчас, почему её нет рядом? Почему Стайлз не с ней? Господи, как же сложно следить за собственными мыслями. Он чувствует, что запястье, то самое запястье обжигает жаром и скашивает глаза вниз. Хейл пальцем оглаживает символ бесконечности, и Стайлз с огромным трудом всё же вспоминает, о чём они говорили, кажется, вечность назад. На самом деле, Стайлз отдаёт себе отчёт в том, что фактически прошло не больше минуты. Возможно, секунд тридцать. — Лидс меня простит, — говорит Стайлз, дёргая руку. Хейл отпускает его запястье и тихо спрашивает, сощурив глаза: — А ты себя простишь? Стайлз давится следующей репликой и в неверии распахивает глаза. Хейл качает головой и уходит, оставив его одного с противным ощущением внутри. С ощущением, что Стайлз опять облажался, причём очень сильно. Но Стайлз не может понять, в чём именно и почему от неодобрения Питера Хейла у него на душе так паршиво. Кажется, комар всё же нажрался до отвала и лопнул, забрызгав чужой кровью и собственными внутренностями всё вокруг. Утром Стайлз просыпается от того, что ему в нос лезут рыжие волосы Лидии, которую он прижимает к себе. Стайлз размыкает глаза и пытается вспомнить, что было накануне. Голова удивительно лёгкая, ни одной дурной мысли. В отличие от предыдущего раза, когда он проснулся в чужой постели, сейчас память с ним более милосердна. Стайлз помнит появление Питера кусками, но всё же помнит. — Стайлз, это ты? — хрипит Лидия у него под боком. А вот Лидии сегодня придётся несладко. Стайлз пытается что-то ответить, но не может, поэтому издаёт какой-то нечленораздельный звук. Лидия всё понимает и затихает на какое-то время, чтобы потом опять прохрипеть: — Воды хочу. Стайлз прижимает Лидию к себе на долю секунды, а потом отпускает и, потянувшись, встаёт на ноги. Он уходит на кухню и, когда возвращается, видит, что Лидия свернулась калачиком и снова спит. Стайлз качает головой, ставит стакан с водой на тумбу около кровати и идёт к себе в комнату. Он ожидает от Хейла какое-нибудь нравоучение, но из нового у него в телефоне только сообщение от Эрики, которая интересуется, может ли она прийти сегодня пораньше. Стайлз отбивает ей ответ и падает уже на собственную кровать. Спустя буквально минут десять он засыпает. После случая с Лидией и коридором Хейл как в воду канул. И вот это уже нервирует Стайлза по-настоящему. Как затишье перед бурей. Как ёбаный шторм, персональный Апокалипсис и развернувшаяся земля под ногами. Потому что такое затяжное молчание совсем не похоже на Хейла. А возможно, всё дело в том, что Стайлз — клинический идиот. На секунду, на какую-то секунду ему показалось, что Хейл его не отпустит. Что он решил бороться за них. Стайлз ненавидит себя за то, что в какое-то мгновение действительно считал так. Ведь, по сути, в этом и заключается правда — Хейл прекрасно жил все эти годы без него и справлялся просто великолепно. Говорят, что надежда умирает последней. Стайлз очень хочет, чтобы эта паршивая сука подыхала самой первой, потому что когда есть надежда — это портит всё. Это мешает жить и не даёт сосредоточиться. Следующую неделю Стайлз злится, накручивает себя всё больше. Он сам не успевает отсечь тот момент, когда начинает думать о Питере постоянно. Впрочем, он не успевает отсечь даже тот момент, когда начинает называть Питера Питером в своём адекватном состоянии. И если есть в этом мире ёбаная гиперфиксация, то она просто сосёт в сравнении с тем, что Стайлз испытывает на своей шкуре всю эту неделю. Он вспоминает Питера, он находит его фотографии с каких-то вечеров, смотрит на них часами. Курит и смотрит на фотографии своей родственной души. Он сам не замечает, как начинает постоянно проверять, не исчезла ли проклятая надпись с запястья, не изменилась ли она опять, глася, сколько времени должно пройти до встречи, не замерла ли она в чёртов ноль, в конце концов. Стайлзу снится Питер, Стайлз ведёт с Питером бесконечные монологи, высказывая всё, что у него наболело, накипело, всё, от чего ему так больно, невыразимо (оказывается — ещё как выразимо) больно. Стайлз просто не может остановиться в своём помешательстве. Он практически не разговаривает с Лидией, работает на автомате, не берёт подработки вовсе. Он не пьёт, не курит, он ничего больше не хочет и, положа руку на сердце, если бы не работа, то он и с постели бы не вставал, погружаясь всё глубже в пучину отчаяния и какой-то невыразимой тоски. И однажды Стайлз ловит себя на мысли, что хочет увидеть Питера ещё раз. Увидеть прямо сейчас иначе он, нахрен, сдохнет. Просто сдохнет от всего того, что чувствует. Проклятые эмоции разрывают его на части, Стайлз мечется в вихре своих противоречий и ощущает только, что захлёбывается с каждым днём всё сильнее, а единственное его спасение — Питер-мать-вашу-Хейл.***
После увиденного Питер думает, что ему определённо нужно время, чтобы прийти в себя, потому что поведение Стайлза злит и раздражает. Питер не может понять одной простой вещи: как, ну как можно настолько наплевательски относится к самому себе? На самом деле, Питер догадывается, в чём может быть причина, и от собственных предположений ему становится невыносимо горько. Говорят, что, если не знаешь, что можно сделать — отдай инициативу в руки партнёра и наблюдай. И Питер решил отойти в сторону и понаблюдать, каков у Стайлза будет следующий шаг. Он буквально терроризировал Малию, которая через Лидию узнавала для него подробности о состоянии Стайлза, но сам не лез. Нельзя. Потому что Питер боялся, что может сделать ещё хуже своим бесконечным вмешательством. И не написать самому было сложно, и держать себя в руках было сложно, не искать постоянных встреч было просто немыслимо. Но Питер держал себя в руках, потому что Стайлз должен был сам дойти до того порога отчаяния, чтобы прийти к нему. Сам. Питер не должен вмешиваться, это должен был быть его выбор. Существовала, конечно, вероятность, что Стайлз не придёт вовсе, и Питер боялся этого до усрачки. Потому что это значило бы, что можно бесконечно пытаться пробить лбом бронированное стекло, но ничего не получить в ответ. И Питер ждал хоть какого-то знака, изнывая от нетерпения и невозможности помочь. Питер возвращается домой в пятницу и видит Стайлза, который сидит на диване в гостиной, словно ожидая. Стайлз злится. Питер понимает это сразу, но не может разобраться в причине такой необоснованной агрессии. По правде говоря, злиться должен Питер за проникновение в его собственную квартиру. Но Питер даже не думает высказывать недовольство, он чувствует иррациональное облегчение от того, что видит Стайлза живым и более-менее здоровым. Расчёт, конечно, был на то, что Стайлз придёт сам, но Питер словно вращался в давящем барабане последнюю неделю, который сжимал его со всех сторон. И теперь Стайлз, наконец-то, здесь, а тиски разжимаются и давление сходит на нет. Питер безумно рад тому, что Стайлз пробрался к нему в квартиру. — Я ненавижу тебя, — чеканит Стайлз, глядя ему в глаза. У Стайлза очень красивые глаза, даже когда они мечут молнии, а сам обладатель желает Питеру немедленной смерти. Питер молчит. Он понимает, что это еще не конец наравне с тем, как понимает, что его мнения вообще никто не собирается спрашивать в ближайшие минуты. — Сколько раз? Скажи мне, сколько раз мы чуть не встретились? Вот прямо лицом к лицу, а ты сбегал? Сколько, Питер? Питер чувствует себя так, будто находится на казни. Это — его персональный расстрел, который он готовил себе всю сознательную жизнь. Старательно выстраивал дорогу в Ад собственными руками. Его ковровая дорожка прямиком на эшафот, заботливо выложенная своими же руками. И отвечать придется. Питер не в суде, и приговор обжаловать не получится. Стайлз — судья и палач в одном лице, и, положа руку на сердце, Питер не представляет себе никого другого на его месте. Можно, конечно, соврать, слукавить, сказать знаменитую полуправду, но Питер не хочет. Он устал бегать, в первую очередь, от самого себя. — Четыре, — наконец произносит он. Стайлз кивает, будто он и сам думал так же. Он устало потирает переносицу и садится на диван. Питер все еще не двигается с места. Внутри растекается какое-то странное тепло, как будто он только что обрёл то, что потерял когда-то давно, целую вечность назад. Что-то невероятно важное, такое, без чего вся твоя жизнь не имеет смысла. — С самого детства, понимаешь? Проклятая надпись с самого детства обжигала мне запястье. И вот каждый раз, когда ты ждешь, что вот-вот, и вы с твоей парой обязательно встретитесь, каждый раз оно не происходит, понимаешь? Это — больно, Питер. Страшно, в конце концов. От таких эмоциональных встрясок психика расшатывается. И в этом — твоя вина, хотя бы потому что я в тот момент некоторые аспекты собственного развития контролировать не мог. Скажи, ты об этом думал? Ты думал о том, что можешь медленно разрушать другое живое существо из-за страха (это ведь был страх, я прав?) того, что, прости Господи, кто-то будет иметь над тобой огромную власть? Сама важная деталь от механизма, самая важная составляющая твоей жизни и личности в целом. Жить всегда проще, когда не знаешь, кто именно твоя пара, когда это кажется фантомом, не имеющем к тебе никакого отношения. Питера Хейла нельзя было упрекнуть в безответственности всю его жизнь, но вот в этом моменте он просчитался так, как не просчитывался никогда и ни в чем. Питер ничего не говорит, продолжая внимательно отслеживать состояние Стайлза. Это, конечно же, был не страх. Точнее, не тот страх, который Стайлз имеет в виду, но что-то подсказывает Питеру, что объяснять свою точку зрения сейчас бесполезно. Его не услышат и не попытаются понять. Позже — возможно. Но не сейчас. А насчёт вопроса… Он догадывался об этом, но фактов на руках у него не было, да и, признаться честно, раньше его это не особо волновало. Но, опять же, Питер ничего из этого не говорит вслух. Он ждёт, потому что сейчас очередь Стайлза вести разговор. В конце концов, он пришёл сюда именно за этим. — Когда? Стайлзу не надо уточнять, Питер прекрасно понимает все без лишних слов. — Когда ты родился. Самая первая надпись появилась тогда, когда ты родился. — И это тебя напугало? Что-то странное звучит в его голосе. Питер понимает: Стайлз действительно хочет разобраться. Хочет понять. Да и кто не хотел бы на его месте? Питер уверен, в такой ситуации кто угодно хотел бы знать, что дело было вовсе не в нём. И это, конечно же, было истинной правдой. Дело было не Стайлзе все эти годы, да только сам Стайлз про это не знал, и даже не догадывался. Поэтому со стороны Питера будет сейчас честно ответить на любые вопросы, которые Стайлз ему задаст. Он заслужил как никто другой. — Я никогда не был глупцом, Стайлз. Я прекрасно понимал, что девственное запястье, на котором внезапно расцвела надпись, означает только одно — до этого момента моя родственная душа не родилась. Питер замолкает, подбирая нужные снова. Стайлз настороженно на него смотрит. — Да, мне было страшно. Потому что мне было всего семнадцать лет, и я понятия не имел, что могу дать человеку, который только родился. — И что же случилось потом? В голосе Стайлза столько яда, что Питер мог бы захлебнуться, но, к счастью, и не такое бывало, и к такому варианту развития событий он был готов с самого начала. Питер был взрослым человеком и понимал — за любую свою ошибку придется платить. Рано или поздно. В случае со Стайлзом — поздно, но Питер готов был расплатиться сполна. — Потом родилась Малия. Второй раз мы чуть не встретились в тот момент, когда я держал ее на руках после того, как… Как Коррин умерла. — Коррин — это? — Моя девушка. Стайлз фыркает, Питер закатывает глаза. — Я говорил о том, что не хочу подводить свою родственную душу, Стайлз, но обет безбрачия я не давал. — Ну да, хорошая тактика, и ребенок весьма кстати, — щерится Стайлз. Питер очень хочет возмутиться, сказать, что рождение Малии не входило в его планы, что его поставили перед фактом, что Коррин была та ещё шалава, но бросать невинного ребенка Питер не хотел, тем более, своего ребенка. Тем более, когда у малютки кроме него никого и не осталось. Но Питер старательно подбирает каждое слово, давя собственное возмущение на корню. Он понимает, что его оправдания сейчас никому не нужны, а Стайлз имеет полное право злиться. Но и отмалчиваться Питер не хочет тоже. Но не для того, чтобы защитить себя, а для того, чтобы прояснить ситуацию. Может, тогда у Стайлза сложится паззл в голове. Может, тогда он сможет посмотреть под другим углом и поймет, что в том, что их история сложилась так, не виноват никто. Просто это — жизнь, и так бывает, не всё и всегда получается гладко. Питер уверен в том, что Стайлз его поймёт. Он не может не понять. Питер уверен в нем так, как никогда не был уверен в ком бы то ни было. — Это была не любовь, Стайлз, вовсе не она. Случайная интрижка, у которой были последствия. Коррин умерла при родах, но я очень сомневаюсь, что она бы в любом случае захотела воспитывать ребёнка. Она была подростком, и насчёт аборта спохватилась очень поздно. Плюс не будем забывать, что с несовершеннолетнего отца всегда можно стрясти денег. Слава Богу, что Коррин не успела. В обоих случаях. Малия выросла прекрасным человеком, и я ни о чём не жалею. Я очень горд, что могу назвать её своей дочерью. Стайлз молчит, Питер подходит ближе и берет его за руку. Стайлз кривит губы, но руку не вырывает, и Питер пользуется отведенной им обоим передышкой. Он аккуратно проводит пальцем по надписи, где в узоре татуировок явственно видна бесконечность. На какую-то долю секунды Питеру кажется, что бесконечность отливает сиреневым цветом. — Я понимаю, что ты злишься. Я знаю, что ты не доверяешь мне, что тебе обидно и больно. Я согласен, никто не заслуживает того, через что тебе пришлось пройти отчасти и по моей милости тоже, но Малия — не ошибка, Стайлз. Малия — это тот человек, ради которого я боролся и благодаря которому я стал тем, кто я есть сейчас. Ты можешь обвинить и упрекнуть меня в чём угодно, но не в этом. Стайлз кивает и поворачивает голову, отводя взгляд. Питер продолжает большим пальцем гладить его запястье и млеет от момента такой долгожданной близости. Это — максимум, который Стайлз ему позволил с самого первого момента их встречи. Возможно, всё не настолько безнадёжно. Возможно, они всё же смогут прийти к соглашению. — Что было дальше? — спрашивает Стайлз каким-то охрипшим голосом. Интонация прокатывается по оголённым нервам, заставляя волосы на загривке встать дыбом. Питер напоминает себе, что сейчас не время и не место, чтобы думать о чём-либо другом с участием его родственной души, кроме откровенного разговора. Может, позже. Надежда всё-таки есть, Стайлз его хотя бы слушает. — Кладбище, — Питер сглатывает. Теперь он понимает, что произошло в жизни Стайлза в тот момент. Новость о кончине жены шерифа облетела весь Бейкон-Хиллс, и практически все знали, что болезнь развивалась медленно. А сам Питер вместе с Талией в тот день хоронили их мать. Невероятное совпадение и потрясающие последствия. Больше года шериф и его маленький сын были вынуждены наблюдать, как Клаудия Стилински угасает. Питер представить себе боится, что они пережили тогда, что Стайлз пережил тогда и через что они с отцом прошли. Им с Талией было легче, потому что смерть забрала маму внезапно, она даже не мучилась. Он чувствует себя бесконечно виноватым. Потому что именно в такой момент очень хотелось бы, чтобы родственная душа была рядом. Чтобы маленький человек понимал, что он не одинок, что его не бросили. Но, если честно, Питер не понимает, как он мог бы стать для него поддержкой и опорой, если сам держался тогда из последних сил. Жизнь забрала у Стайлза родную мать, и Питер готов был отдать голову на отсечение, что долгое время Стайлз, путь и неосознанно, но считал, что мать его бросила. И винил в этом себя. Питер себя винил в смерти матери, Талия винила, хоть они оба и понимали, что некоторые вещи просто происходят, и люди порой бессильны. Стайлз усмехается. — Ну конечно. Иначе просто быть не могло. От яда и горечи в чужом тоне хочется заорать, но Питер сдерживается. — Мне жаль. Клаудия была хорошей женщиной, — искренне говорит он. Стайлз передергивает плечами и вырывает у него руку. Питер устало потирает пальцами переносицу. Этот разговор выматывает его больше, чем может показаться на первый взгляд. Все равно, что сдирать с себя кожу наживую, на глазах у другого человека. Больше всего на свете Питер сейчас хочет прижать Стайлза к себе и никогда его не отпускать, настолько потерянным и обескураженным тот сейчас выглядит. Но атмосфера в комнате стоит пугающая, давящая, Питер не сомневается, что вот-вот прогремит взрыв. — Что остановило тебя в тридцать два, Питер? — наконец нарушает тишину Стайлз. Пока Питер обустраивался в Нью-Йорке, Талия наотрез отказалась отдавать ему дочь. “Ты там будешь вечно на работе, а она дома одна? Не смеши меня, Питер, это же ребёнок. Делай всё, от тебя зависящее, чтобы быстрее забрать дочь, а пока что пусть растёт здесь, в окружении своей семьи”, — сказала ему Талия много лет назад. И это сыграло решающую роль. Пока Питер поднимал компанию с нуля, у Малии было счастливое детство. Даже несмотря на то, что у Малии практически не было друзей в школе, дети Талии в ней души не чаяли, и Малия всегда была окружена любовью, заботой и уютом. Они часто виделись, он часто приезжал в гости, забирал Малию к себе на каждые каникулы, они постоянно списывались и созванивались. Питер никогда не давал ей забыть, что он у неё есть, а Малия его действительно любила. Спустя долгое время и много вложенных усилий Хейл Индастриз признали на рынке, и в свои тридцать два Питер забрал Малию в Нью-Йорк. — Малия, — отвечает Питер. — Хейл Индастриз заняла прочное место на рынке, Лора с Дереком уехали открывать филиал в Лос-Анджелесе. А мы с Малией переезжали в Нью-Йорк. Точнее, я забрал Малию к себе, чтобы она могла начать новую жизнь в городе, где у неё будет больше возможностей. Стайлз кивает и поднимается на ноги. — Я понял. Я пойду, — говорит он глухо. Питер вскидывает брови, не понимая, куда пропала отчаянная решимость, с которой Стайлз выпытывал из него правду. Он на автомате или невесть откуда-то взявшемся инстинкте хватает Стайлза за руку, когда тот проходит мимо. И именно в этот Питера доходит, что именно пошло не так. Стайлзу не было места. Стайлзу не было места в его жизни с самого начала. Все, что делал Питер — это убегал от своей родственной души, но не по своей прихоти, а потому что так того требовали обстоятельства. Стайлзу не было места. Постоянно были другие люди, другие дела, все, что угодно, но только не он. И винить в этом Питера, конечно, глупо, ведь он старался в первую очередь не ради себя, а ради семьи, но... Но со стороны Стайлза все было очевидно и кристально ясно. — Стайлз, — зовет Питер. Тот не поворачивает головы и дергает рукой, отвечая все с той же глухой интонацией: — Отпусти. Питер не хочет отпускать Стайлза. Ни за что. Ни здесь, ни сейчас. Никогда. — Питер. В голосе Стайлза столько яда и какой-то отчаянной мольбы, что у Питера не выдерживает сердце. Он резко дергает руку на себя, и Стайлз валится ему в объятия. Он даже не пытается вырваться, застигнутый врасплох, просто замирает и смотрит в одну точку. Питер наклоняется к нему ближе и шепчет на ухо: — Я не отпущу тебя. Стайлз продолжает смотреть в одну точку, но Питер чувствует, что его тело очень сильно напрягается. Питер продолжает: — Я буду проклинать себя до конца жизни, если еще раз тебя проебу. Стайлз делает рваный вздох, а Питер чувствует, что тот едва заметно дрожит. Он разворачивает его лицом к себе и видит картину, от которой испаряются любые связные мысли. У Стайлз взгляд загнанного в угол зверя, и Питер не может удержаться. Он оглаживает руками метку — его собственный знак на другом, живом человеке — и говорит: — Ты — очень важная часть моей жизни, Стайлз. Глупо было столько времени это отрицать. Стайлз даже не дёргается, он просто расфокусировано смотрит куда-то мимо Питера и прерывисто дышит. — Мы можем попробовать, Стайлз. Стайлз молчит, Питер отпускает его руку. В итоге Стайлз уходит, не сказав ему ни слова. После того, как за ним закрывается дверь, Питер чувствует себя так, будто в грудной клетке пробили дыру, которая навряд ли когда-нибудь затянется. Что ж. В конце концов, это было ожидаемо. Но Питер знает — после сегодняшнего он Стайлза не оставит в покое точно. Тот пришёл к нему сам, пришёл за ответами, пришёл, чтобы разобраться. Значит, Питер ему нужен. Значит, надежда есть и шансы есть. Просто необходимо действовать более гибко, учитывая состояние Стайлза. И Питер готов действовать, потому Стайлз, определённо, стоит любых вложенных усилий. Потому что Стайлз — потрясающий и невероятный сам по себе. Лучший. И сегодня Питер убедился в этом окончательно. И ему очень жаль, что у Стайлза настолько плачевное состояние из-за всего произошедшего. Они нужны друг другу оба, и Питер Стайлза не бросит. Хотя бы потому, что он Стайлзу сейчас нужен больше.***
Стайлз буквально выбегает из подъезда и пытается унять бешено бьющееся сердце. Он был готов к тому, что Питер просто… Ну, допустим, мудак? Зажравшийся богач? Да кто угодно. С чёрной душой и эгоистичными порывами. Но Питер. Он… Всего-навсего заботливый отец и любящий семьянин. Стайлз истерично смеется и оседает на землю. Хоть в чём-то он был прав, как выяснилось. Его родственной душе на самом деле не было до него никакого дела. У Питера в жизни тоже происходило черти что, поэтому нет ничего удивительного в том, что Стайлза Питер не выбрал ни разу. На самом деле, сейчас, в свете недавних открытий, Стайлз готов признать — Питер поступил очень разумно. Стайлз трясущимися пальцами выуживает из кармана пачку сигарет и прикуривает. Он вспоминает Малию. То, какой она выросла. Какой потрясающей она стала. И всё это — заслуга Питера. И конечно же, кто ещё, как ни Малия, должна была стать для Лидии родственной душой. Положа руку на сердце, Стайлз никого другого и не представлял на этом месте. Лидс рядом с Малией буквально светилась. Она выглядела такой счастливой, радостной, цельной. Питер Хейл своими поступками сделал счастливыми двух людей сразу. Зато жизнь Стайлза превратил в сраное говно. Какая досада. Это всё же больше остаточная злость, потому что разумная его часть начинает с ураганной скоростью анализировать поступки, даты, события, вообще, всё, что связано с Питером. И Стайлз понимает — он совсем не плохой человек в этой истории. Вовсе нет. Просто это — жизнь, и так бывает. Как с шерифом. Как с мамой Лидии. Бывает и всё. Такие ситуации не редкость. Правых и виноватых просто нет. Лидия буквально срывается с места, когда он заходит в квартиру. — Как ты? Стайлз ничего не отвечает, он разувается и идёт на кухню, где щедро наливает себе выпить. Лидия заходит следом и аккуратно кладёт ладонь ему на плечо. Стайлз устало сжимает пальцами переносицу. — Он и не виноват, понимаешь? Там… Обстоятельства так складывались. Он не виноват, Лидс. — Но ты всё равно злишься, верно? Лидия всегда задавала правильные вопросы. Такие, на которые ответ всегда даётся с трудом, потому что он явно отличается от того, что хотелось бы сказать. Это что-то из оперы “правда глаза колет”. Стайлза правда буквально ослепляет, но это, однозначно, лучше всего того, что он сам себе придумывал все эти годы. — Злюсь, да. Но не думаю, что на него. Точнее, в основном не на него. Просто… Понимаешь, сложно поверить в то, что человек, который столько раз выбирал не тебя, вдруг решил выбрать тебя. Это… Просто не укладывается в мою картину мира, Лидс. — Стайлз делает глоток и продолжает. — Он всё это время… Малия, понимаешь? Лидия не понимает. — Малия? — Всё это время он... Мы расходились потому, что Малия была для него на первом месте. Стайлзу на душе очень горько и пусто, а Лидия молчит. Наконец, она произносит. — Малия рассказывала, что им с отцом было нелегко, но я даже представить не могла. Он совмещал учебу с работой и воспитанием, верно? — Да. И в определённый момент психанул, потому что у него было ещё трое племянников и сестра, которая растила их в одного. Питер основал Хейл Индастриз, чтобы у его семьи было хорошее будущее. Питер Хейл — человек, который всю жизнь посвятил семье. И дочери. На него просто-напросто нельзя злиться, Лидс. Но. Как же. Всё это. Паршиво. Лидия мягко сжимает его руку и говорит: — Я понимаю тебя как никто другой, Стайлз. Но я бы на твоём месте дала Питеру шанс. Просто тебе нужно немного. Остыть? — Да, думаю да. Стайлз допивает виски и уходит в комнату. А потом происходит это. Есть особый вид истерик, которые наматываются, будто по спирали. При внешнем равнодушии внутри происходит настоящий атомный взрыв, ударная волна от которого настигает очень погодя. “Отсроченные реакции на стресс” — так это явление именуется в обиходе и медицинских справочниках. Стайлз находится на границе панической атаки, когда Лидия заходит в комнату. Она сразу верно оценивает положение, и моментально оказывается рядом. Берёт его руки в свои и массирует кисти. Стайлз прерывисто дышит, он пытается сосредоточиться на алгоритме правильного дыхания, но это вообще нихрена не помогает. — Говори со мной, — говорит Лидия, и Стайлз слушается. — Моя родственная душа — человек, фактически полностью посвятивший себя дочери. Ты знала, что Питер стал отцом в восемнадцать? Фактически за год до своего поступления. Мать Малии умерла при родах, а перед этим опрокинула его через хуй. Я понимаю, почему Питер был не в восторге от того, что у него есть какая-то там родственная душа. Честное слово, Лидс, я понимаю. Стайлз выпаливает все свои недавние мысли скороговоркой. Лидия продолжает массировать ему кисти и внимательно слушает. Сердце колотится в груди как сумасшедшее, Стайлзу страшно. Безумно, безумно страшно, он сам не знает, чего именно он боится и почему он так панически напуган. Воздух как будто выкачали из комнаты. — Сделай вдох. Стайлз пытается, честно, он пытается. Получается только рвано заглатывать воздух, но это совсем не то, этого так мало. Ему не становится лучше. Стайлз боится. Стайлз не может дышать. Дрожь моментально охватывает всё его тело, стремительно разрастаясь с каждой секундой. — Я не могу, — сипло произносит он. — Сделай вдох, давай же, — приказывает Лидия, глядя ему в глаза. — Верь мне. И Стайлз верит. Он пытается, делает рваный вдох, раз, другой, третий, и на четвёртый ему удаётся вдохнуть полной грудью. Лидия снова сжимает ему руку, и Стайлз чувствует. Лёгкие наполняются кислородом, тремор сходит на нет. В голове всё ещё страшно шумит. — Что ещё он сказал? — Что ничего не смог бы мне дать, — говорит Стайлз, бегая глазами по комнате. Так всегда. Паническая атака у всех проявляется по-разному. В особенные, тяжёлые дни, Стайлз может только лежать пластом и выпадать из реальности. Но сегодня рядом с ним Лидия, которая не даёт ему сорваться окончательно. Поэтому он может сделать кое-что ещё. Напомнить себе, что не всё потеряно. И именно в этот момент ему на телефон приходит смс. Стайлз слышит звук как в тумане, но не хочет, абсолютно не хочет отпускать руку Лидии, чтобы проверить, кто ему написал, что ему написали. Когда Лидия отпускает его запястье, Стайлз снова чувствует панику, накатывающую волнами. Но Лидия просто смещается, и теперь она обнимает его и гладит по голове. Стайлз сжимает Лидию в своих объятиях, чувствует волосы, которые пахнут карамелью и лезут ему в лицо, и приходит в себя окончательно. Сознание проясняется, но Стайлз не выпускает Лидию из рук. — Принести тебе выпить? Стайлз что-то мычит и размыкает объятия, но Лидия понимает его без слов. Она выходит из комнаты, а Стайлз начинает искать проклятый телефон, который как будто сквозь землю провалился. Лидия возвращается и впихивает ему в руки стакан с выпивкой. Стайлз делает глоток и вспоминает, что телефон он не брал с собой, и тот всё так же лежит на зарядке около кровати. Он отходит в угол комнаты, неверяще распахивает глаза, когда видит, кто ему написал и оседает на пол. “Завтра у Лидии в семь”. Он застывает, не донеся до рта стакан с виски и просто смотрит в экран. Подошедшая Лидс цокает языком и заглядывает ему через плечо. — Что ты будешь делать? — спрашивает Лидия. Пару месяцев назад Стайлз был уверен, что в свои двадцать три он поднимет самый жирный клад, ухуячится наркотой и выпивкой до потери сознания и, просто-напросто, сдохнет. Таков был план, о котором Стайлз никому не говорил и которому намеревался следовать до самого конца. Стайлз даже подумать не мог, что однажды случится что-то, что заставит его передумать. — Я не знаю, Лидс. Стайлз врёт. Он прекрасно знает. А ещё Стайлз уверен: Питер не сомневается, что он завтра придёт.