puppet show

хеин, вообще-то, предупреждали. родители, друзья, одноклассники, даже добродушный дяденька из стаффа на прослушивании. да все вокруг твердили одно и то же – «ты слишком юная для этой индустрии». она же принимала чужие предупреждения за нравоучения, поглядывая на плакаты с успешными ныне айдолами, что дебютировали аккурат её ровесниками. и мало ли, что успех им всем давался через тернии, о чём каждый неустанно повторял в интервью, едва ли слава приходит легко? разве что грязная, а такого любому айдолу отнюдь не хотелось. и пролетали мимо ушей слова о потерянном детстве, о сломанной психике, о неизлечимых душевных травмах, что оставила им индустрия в такие нежные годы. ради мечты на кон можно поставить всё самое дорогое. подумаешь, детство. но, как известно – чем дальше в лес, тем гуще дебри. вероятно, будучи девятилетним ребёнком, хеин не совсем понимала, что из себя представляет слава. не было ей дела до того, что кто-то сфотографировал её исподтишка в торговом центре. да и случалось редко, чтобы могло надоесть – скорее, напротив, тешило детскую самооценку. в девять лет сложно осознать своё личное пространство, а наивное дружелюбие подливало масла в огонь всякий раз, когда малышка махала разным дяденькам, что разглядывали её на улице. это ведь фанаты, правда? долгой карьеры в первой группе не сложилось – не обошлось без слёз и горечи расставания, когда грозный на вид менеджер рассказывал всем об уходе ючон. зато родители девчушки с облегчением выдохнули, надеясь хотя бы ненадолго уберечь своё дитя от общественного внимания. и действительно, уберегли ненадолго: виной ли тому неугомонная тяга хеин к сцене, или вездесущие менеджеры, что как магнитом вылавливали кроху в самых неочевидных местах, сующие родителям контракт за контрактом? возможно, совокупность всего. но не прошло и года, как ли снова дебютировала, а семья снова схватилась за голову, угрюмо пересчитывая прибыль. никто не был удивлён, когда хеин предложили стажировку в хайб. даже сама хеин приняла это как должное, будто к этому и стремилась. подумать только, насколько целеустремлённой и отважной оказалась тринадцатилетняя девчонка. только вот, отважность крайне плотно граничит с глупостью и самоуверенностью. что могло напугать юную девушку, за свои малые годы успевшую несколько раз дебютировать и вдоволь повидавшую сцену? право слово, ничего. здесь и случилась её главная ошибка – нельзя недооценивать силу славы. одна беда, когда ты всего-навсего ребёнок в детском коллективе, не сыскавшем широкой известности. совсем другая – когда ты дебютируешь в крупнейшем лейбле страны бок о бок со старшими коллегами и недетскими песнями. однако, ей крайне повезло с одногруппницами – в окончательный состав группы, несмотря на опасения, вошли замечательные девушки, что стали для хеин настоящими старшими сёстрами: они окружали её заботой, полагаемой макнэ; успокаивали и поддерживали после жестокой критики хмурого хореографа; таскали всевозможные вкусняшки, когда бедную ли посадили на диету. и, конечно, как могли уберегали от злонамеренных комментариев первое время. тёмными вечерами после тяжёлых выступлений, минджи долго гладила младшенькую по волосам и читала вслух комментарии, избегая всю ту мерзость, что проскакивала между сообщений от фанатов. но сепарация от социальных сетей не могла продолжаться долго; в конце концов, хеин и самой хотелось знать, что о ней думают поклонники. правда, хороших комментариев было достаточно, чтобы глупо улыбаться экрану смартфона. фанаты, коим ещё не дали имени, осыпали девушек похвалой, отмечали даже мелкие, едва заметные детали их старательной работы, что особенно грело сердце. но ведь бочку мёда испоганит и чайная ложечка дёгтя: один комментарий грубого содержания перекрывал собой тысячи положительных наповал. какая разница, сколько людей считают твой голос волшебным, если один из них с этим не согласен? всем не угодишь – истина неприложная, но к осознанию её ещё надо придти. когда вся твоя работа заключена в том, чтобы нравиться людям, один разочарованный на миллион восхищённых, это действительно трагедия. особенно, когда тебе всего четырнадцать лет, а на тебя уже обращены миллионы глаз. хеин, на самом деле, держалась молодцом. пока её ровесники плакали в туалете из-за жестоких замечаний учителей, она стойко читала все хейтерские посты и вспоминала каждый, тренируясь по ночам вместо сна. злилась не на хейтеров, а на себя. что допустила ошибки, что не доработала выступление до идеала, что сказала, прежде чем подумать. и кровь из носа только раззадоривала: если телу больно, значит она постаралась достаточно. первой не выдержала ханни, поймавшая макнэ под утро на кухне. ли тогда в очередной раз сорвалась с самой себе навязанной диеты, утаённой от менеджеров; грызла третий по счёту бутерброд и заливалась слезами отвращения к себе. – ты сама себя убиваешь! – шёпот, что в опаске разбудить остальных девочек срывался на крик, разрушил холодное молчание. – хейтеров ты этим не переубедишь, а баннис о тебе переживают! ты видела, сколько комментариев о твоём здоровье было после нашего вчерашнего выступления? ли невозмутимо продолжала жевать, иногда шмыгая мокрым носом, – видела. – и тебя это совсем не волнует? если ты о себе не думаешь, подумай хотя бы о фанатах! они тебя любят, а ты их расстраиваешь. – онни, их расстраивает моя жирная задница, которая не может нормально исполнить хореографию. – вот же идиотка, хеин, ну что ты несёшь? – правду. ханни могла поклясться, что в тот момент у неё задёргался глаз. – послушай хоть раз мудрую онни. во-первых, не называй свою задницу жирной, ты и так очень сильно похудела, там минджи разрабатывает план, как тебя откармливать, – старшая присела рядом и приобняла макнэ, – во-вторых, баннис так не считают. их расстраивает, что ты плохо себя чувствуешь. – но я чувствую себя плохо потому, что не могу выложиться на полную для них! – впервые за весь разговор ли подняла красные глаза на подругу. – ты выкладываешься больше, чем на полную, и они это знают. тебе может казаться, что фанаты видят в тебе лишь идеальную, красивую куклу без права на ошибку и да, некоторые люди действительно такие. но есть и хорошие фанаты, которые видят в тебе настоящего, живого человека, волнуются о тебе, поддерживают даже в самые сложные моменты. ради них и стоит беречь себя, не думаешь? – но даже они отвернутся, если я крупно ошибусь, – хеин снова уставилась в одной ей видную точку на полу и продолжила, – ты права, но мне так хочется угодить им всем. я хочу, чтобы они мной восхищались, чтобы не видели моих слабостей, я же айдол. – они и восхищаются, а уроды всегда найдут, за что тебя поругать. вот доведёшь себя до изнеможения, так они и там будут недовольны, что у тебя лицо слишком уставшее. – уже недовольны, вчера читала, что мои круги под глазами уродливые. – да пошли они в жопу, – ханни потрепала младшую по волосам и прижала к себе, – а ты иди спать, чтобы кругов не было! хеин тогда улыбнулась искренне и действительно пошла спать. помог ли ей тот разговор? да, во многом. пускай злые языки всё ещё причиняли боль, а острые фразы впивались в память, было легче махать на них рукой. но если бы беда была только в них. когда тебе пятнадцать и ты поёшь про измены парня, сложно сохранить образ ребёнка, коим ты ещё являешься. и тем более тяжело стремительно взрослеть, читая комментарии о своей... "сексуальности". вообще, ей с детства говорили, что она выглядит старше своих лет. такой уж типаж внешности. но взрослое лицо совсем не означает, что его обладательницу можно считать таковой же. в пятнадцать лет, проведя почти всю сознательную жизнь в тренировках и на сцене, нет времени задуматься о чём-то грязном. зато об этом любят задуматься комментаторы с загадочными никнеймами и с цветастыми картинками на аватарках. никогда не показывают своего лица – только гадать остаётся, сколько извращенцу за экраном лет. и, признаться честно, это ломало намного хуже простых ненавистников. желчь в комментариях можно было пережить, напоминая себе по несколько раз на дню, что вина не в ней, а в чужой злобе. но мерзость, что иногда пролетала в чате на трансляциях, прилипала к коже, впитывалась в неё, как мазь, коей она синяки после тренировок мазала – даже часы, проведённые в душе, не справлялись. от прочитанного не отмыться, не стереть ни с кожи, ни из памяти. хеин ощущала себя грязной. в самом, что ни на есть, прямом смысле. будто её с головой окунули в вязкую лужу после проливного дождя. она долго разглядывала своё отражение в зеркалах тренировочного зала, пытаясь найти ответы на свои вопросы. не находила – в силу юных лет и чистоты мыслей. никого, кроме ребёнка, в стеклянной поверхности видно не было. обычная школьница, ещё щёчки детские даже не собираются уходить. почему люди видят в ней что-то неподобающее? что она делает такого, раз люди задумываются о подобном? ни одного ответа. она рыдала в ванной, выкрутив все краны, чтобы девочки не переживали в очередной раз. мерзко от людей, от своей работы, от самой себя. хотелось кожу собственную содрать, лишь бы снова почувствовать себя чистой. и ведь её, вообще-то, предупреждали. всё толковали о сложностях, о тяжести пути. не слушала, глупая, теперь в отчаянии бьётся, как рыба на берег выброшенная. но разве могла маленькая девочка понять, что мир не розового цвета? могла ли она догадаться, что за предупреждениями скрывалась не излишняя забота о ребёнке, а страшные опасения? да не могла, конечно. лишь наступив на собственные грабли вспоминались слёзы матери в тот день, когда крошка хеин переезжала в общежитие. думала – горечь расставания, предвещающая тоску по любимой дочери. отнюдь – лишь страх за родное дитя. хеин предупреждали. хеин не послушала. хеин давится слезами и соплями в тесной ванной, заглушая задыхающиеся всхлипы шумом воды. хеин – очередная сломанная девочка индустрии. ни первая, ни последняя, лишь одна из. такова цена мечты. и, в агонии ломая ногти об кафель, она мечтала только об одном: чтобы эта цена была ей по карману.