Противоположности

— Мистер Хониккер, какого цвета сейчас небо? Этот вопрос, заданный Беннеттом во время прогулки, заставил Феликса вздрогнуть. На несколько секунд он замер, явно не ожидавший подобного, но затем медленно поднял голову к небу. Близился вечер, и потому оно медленно окрашивалось в оранжевые цвета. Редкие облачка, неспешно плывущие по нему, приобретали розоватый оттенок и становились ещё более похожими на сахарную вату. Выглядела эта картина невообразимо красиво, и потому Феликс не сразу ответил на вопрос, засмотревшись. — Оранжевое. Сейчас вечереет, Беннетт, поэтому теперь оно становится оранжевым, — проговорил он, наконец переведя взгляд с вечернего неба на Беннетта, лежавшего рядом с ним на траве. — Вот как. Значит, как твои волосы… — тихим, едва различимым шёпотом произнёс тот, однако Феликс всё равно его услышал. — А облака? Какие сейчас облака, мистер Хониккер? — Розовые. И пушистые, как сахарная вата. — Понятно, — Беннетт глубоко вдохнул и, приподнявшись, коротко кивнул, а затем лёг обратно на землю. Помолчав немного, уже более грустно добавил: — А это… красиво? — Очень, — Феликс кивнул, но больше по привычке. Знал, что он всё равно не увидит. Ненадолго между ними повисла пауза, а потом Беннетт совсем тихо сказал: — …Я бы хотел… снова это увидеть… Феликс вновь вздрогнул, но в этот раз ничего не ответил. Лишь до боли прикусил нижнюю губу, вцепившись пальцами в край куртки, и опустил взгляд. Придвинулся поближе, провёл ласково второй ладонью по светлым волосам. Беннетт прильнул к нему сильнее, словно пытался спрятаться, уткнулся лицом куда-то в бок. Обхватил руками талию, крепко, даже как-то отчаянно, так, что Феликсу даже стало немного больно. Однако, несмотря на причиняемый объятиями дискомфорт, он ничего не сказал. Только уже в который раз за день тяжко вздохнул и продолжил гладить его по голове. Феликс прекрасно знал, как тяжело Беннетту без зрения. Знал, что он практически каждую ночь ревел в подушку, так тихо, как только мог, чтобы никто не слышал, знал, что от безысходности он иногда царапал до крови руки. Знал, но ничем не мог помочь. Всё, на что он был способен, — это обнимать его в моменты истерик, прижимать к себе и ласково гладить. Шептать на ухо, что всё будет хорошо, что всё обязательно наладится, даже если он сам не особо в это верил. Вот и сейчас тоже. Сидя на примятой траве, он нежно перебирал пальцами светлые волосы и старался успокоить, отвлечь его от нежелательных мыслей, а Беннетт льнул к нему, как котёнок к матери. — Всё будет хорошо, — наконец негромко прошептал Феликс, пропуская сквозь пальцы спутавшиеся светлые пряди. — Однажды ты обязательно увидишь и небо, и облака, и меня. Всё-при-всё увидишь. — Обещаешь? — Беннетт поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза. Пронзительно, отчаянно, так, что у Феликса защемило сердце. — …Клянусь, — поклялся он и, наклонившись к нему, мягко поцеловал его в лоб. Он понимал, что это, скорее всего, наглая ложь. Он не верил, что утраченное зрение в принципе возможно когда-либо вернуть. Однако, если его слова могли хоть сколь-нибудь облегчить Беннетту жизнь, он был готов врать сколько угодно. Потому что это единственное, что ему оставалось.