Противоположности

В голове было пусто. Не так, как после мыла. После мыла легко, спокойно, после мыла не думалось вообще ни о чём. Сейчас же разум затуманился, и без того беспорядочные мысли спутались, но это не приносило никакого облегчения. Собственное тело ощущалось чужим, конечности будто налились свинцом, и Беннетту приходилось прилагать максимум усилий, чтобы сделать даже самое малейшее движение. Каждый шаг давался ему с огромным трудом, ноги постоянно подкашивались, так и норовя уронить его, и он придерживался за стены дрожащими руками, чтобы не рухнуть прямо здесь, в коридоре. Так, шаг за шагом, он кое-как добрался до конечного пункта назначения — ванной. Там он, обессиленный и уставший, шмякнулся на холодный кафельный пол. Единственное, что он успел сделать перед падением, — это закрыть дверь. На большее у него не хватило сил. Беннетт впечатался лицом в плитку. Насколько он помнил, от этого должно быть больно, однако он не почувствовал ничего. Ни острой пронзающей боли, как раньше, ни хотя бы простых неприятных ощущений. Не было вообще ничего. Впрочем, сейчас это последнее, что его волновало. Сейчас его главная и единственная цель — добраться до ящичка с мылом, достать банок десять и напиться так, чтобы любая мелочь казалась смешной и забавной. Поэтому, превозмогая себя, он кое-как поднялся с пола и на негнущихся ногах направился к заветному шкафчику. Однако, не дойдя совсем немного, он снова обессиленно плюхнулся на холодную плитку. С губ сорвался отчаянный не то вздох, не то стон, и он в тщетной надежде дотянуться до ручки вытянул руку вперёд. Пальцы едва коснулись дверцы, а затем рука слабо опустилась обратно. — Вот чёрт, — негромко выругался Беннетт и от досады несильно стукнул ладонью по плитке. Больше попыток добраться до заветного ящика со спасительным мылом он не предпринимал: понимал остатками угасающего разума, что всё равно у него ничего не получится. Вместо этого только тяжело вздохнул и, сделав над собой очередное усилие, перевернулся на спину. Запрокинул голову назад, уставился бездумно в потолок. Взгляд был расфокусирован, и потому разглядеть что-либо не представлялось возможным, но его это уже не особо заботило. Всё, чего ему сейчас хотелось, — это закинуться мылом до беспамятства, до мыльных пузырей, до остеклиневшего взгляда. Или уснуть. Надолго-надолго, и желательно без сновидений. Да что угодно, чёрт возьми, сделать, лишь бы только не оставаться трезвым. Лишь бы не находиться в этом отвратительном состоянии, когда единственное, что он мог чувствовать, — это опустошение, когда единственное, о чём он мог думать, — это проклятая, чёрт бы её побрал, Уберия. Однако сон, как назло, всё не шёл, а до мыла добраться не представлялось возможным, и потому всё, что ему оставалось, — это просто беспомощно лежать здесь, на полу в ванной, и надеяться, что никто не обнаружит его в таком состоянии. Он и лежал. Лежал и смотрел расфокусированным взглядом в потолок, не двигаясь и почти не дыша. Иногда до него долетали отголоски звуков из коридора, но в какой-то момент он перестал обращать на них внимание. Так, распластавшись на холодном кафельном полу, Беннетт провёл ещё какое-то время. Он не знал точно, сколько именно пролежал тут вот так. С чувством времени у него всегда были проблемы, да и это сейчас не особо имело значения. В ванную, к его счастью, никто так и не заходил. Лишь иногда кто-то проходил мимо неё, из-за чего Беннетт напрягался, однако дверь так ни разу и не открылась. А потом наконец-то случилось то, чего он так долго ждал: сознание начало покидать его. Это происходило постепенно. Сначала для него перестали быть слышимыми все звуки, даже собственное сердцебиение совсем затихло. Затем исчезло чувство холода, а вслед за ним и реальности. А под конец перед глазами всё расплылось, потемнело, и веки потяжелели. Усталость навалилась снежным комом, и Беннетт, подчиняясь ей, наконец закрыл глаза и приготовился упасть в забытье. Последнее, что он услышал прежде, чем окончательно погрузиться во тьму, — это скрип открывающейся двери в ванную и чей-то обеспокоенный голос, однако слов он уже разобрать не смог.

***

Первое, что увидел Беннетт, когда пришёл в себя, — это белый потолок. Сначала он даже не понял, где именно находится, и подумал, что до сих пор валяется в ванной. Однако вскоре к нему пришло осознание, и он даже подскочил на месте. От столь резкого действия голова закружилась, а перед глазами вновь всё поплыло, однако он уже не обращал на это внимание. В голове роилось множество вопросов, и их бесконечный поток был прерван до боли знакомым сиплым голосом, который лишь подтвердил догадку Беннетта о том, где он сейчас находился. — Не делай резких движений. И вообще, ложись обратно, тебе сейчас нельзя вставать. Повернувшись в сторону звука, Беннетт увидел Феликса Хониккера. Фокус всё ещё не до конца восстановился, однако он смог его разглядеть. И, судя по выражению его лица, Феликс был крайне недоволен. — Фе… ликс?.. — обескураженно пробормотал Беннетт. Его слова он начисто проигнорировал: был слишком растерян. — Ну не Флоренс же, — в своей привычной манере ответил тот. После он поднялся и, подойдя к нему, силой уложил обратно на кушетку. — Давай, обратно ложись, кому говорю. — Как… Как я здесь оказался? — продолжал вопрошать Беннетт. Сил на то, чтобы сопротивляться, у него не было, и потому он только покорно улёгся обратно на кушетку. — Я попросил Боудвина и Гудвина принеси тебя сюда, — Феликс глубоко вдохнул и поправил на нём плед, который съехал, когда он резко сел. Его лицо заметно помрачнело, и он, поджав губы, чуть тише спросил: — Как ты себя чувствуешь? — Тогда было хреново, но сейчас уже лучше, — подумав пару секунд, всё же ответил Беннетт. Здесь он не солгал: в присутствии Феликса Хониккера ему действительно сделалось хоть и чуточку, но всё-таки лучше. Он и сам не мог это объяснить, просто теперь ему стало немного легче. А при мысли о том, что Феликс вот так позаботился о нём, в груди и вовсе начинало разливаться странное, но такое приятное тепло. — Вот как. Это хорошо, — Феликс с облегчением выдохнул, и его плечи ощутимо расслабленно опустились. — Подожди тут, я сделаю тебе лекарство. — Угу. Он уже было собрался вернуться обратно к столу, однако в самый последний момент Беннетт вновь обратился к нему. Чуть приподнявшись на локтях, он негромко сказал: — Спасибо.