I can't leave my bed, but I can't sleep I got no clean clothes and I can't eat And I smoke too much till I can't breathe I'm emotional, I'll always be And I hate myself, but that's alright And I love myself, but that's alright And I tell myself that it's alright That I dream about the day I die
Рука бесцельно скользит по гладкой поверхности кухонной тумбы, пальцы цепляют острый угол и безвольно повисают вдоль туловища, когда Се Лянь подходит к окну. За ним кипит жизнью Гонконг, и здесь, отделённое от внешнего мира толстым слоем стекла, всё выглядит каким-то сюрреалистическим. Пентхаус кажется пустым. Лишённый каких-либо отголосков чужой личности, он наполняет внутренности холодом. Напоминает об одиночестве. Дома было иначе. Дома можно было закрыться в спальне, окружить себя привычными вещами, любимыми вещами, и на минуту представить, что вот-вот двери распахнёт матушка, решившая нанести неожиданный визит. Что она будет порхать по комнате подобно совсем молодой ещё девице, невероятной в своей элегантности, и заливаться соловьём о вещах, которые Се Лянь когда-то считал совершенно незначительными. Он бы всё отдал за возможность снова её увидеть. Погружённый в меланхолию прокравшейся в сердце ностальгии, Се Лянь гадает, что она сказала бы на его брак. Что подумала бы о Хуа Чэне, о Ци Жуне, слившем в унитаз всю её заботу, как к родному сыну, о Цзюнь У с его игрой за кулисами. Надёжный друг семьи. Тот, на кого можно положиться. Должно быть, она бы расстроилась. — Мне жаль, что тебя вынудили вступить в такой сокровенный по своей природе союз при таких ужасных обстоятельствах. А вот отец… Отец был бы доволен. Удовлетворён. Вряд ли горд, ему наверняка не понравилась бы репутация, следующая за Хуа Чэном по пятам, но он не смог бы отрицать очевидную выгоду, которую несёт за собой их брак. Не мог бы избавиться от желания довести виновника до заслуженной расплаты. Эта черта перешла к нему от отца. Се Лянь прячет лицо в ладонях, трёт его, будто вместе с налипшей усталостью ему удастся стереть и воспоминания. Сколько бы он ни внушал себе, что ему необходимо двигаться дальше, тоска по родителям продолжает тревожить сознание. Особенно теперь. Всё это время он держался исключительно на необходимости сохранить семейное дело. Полтора года с их смерти всего себя отдавал работе, чтобы продолжить его, чтобы не подвести. Теперь, когда оно в надёжных руках… Что ему делать теперь?.. Чемодан остаётся стоять у входной двери, Се Лянь не уделяет ему ни капли внимания, медленным шагом направляясь в сторону спален, что располагаются на втором этаже. В небольшом коридоре их две, одна — хозяйская с прилегающей к ней ванной комнатой в самом конце, вторая же немного меньше размером. Смежная с ней комната служит рабочим кабинетом. Се Лянь рассчитывает занять ту, что поменьше, но один взгляд на неё наводит на мысли, что именно она отведена для Хуа Чэна. Он открывает шкаф. Чужие вещи аккуратно развешаны по местам. Костюмы, наверняка сшитые на заказ, пиджаки и рубашки, джинсы, футболки, домашняя одежда — вещи полностью заполняют шкаф, исключая возможность того, что им пришлось бы его делить. Что вещей его нового супруга так много, что они не помещаются в гардеробную хозяйской спальни. Не мог же он оставить хозяйскую спальню ему? Настороженный в своих подозрениях, Се Лянь возвращается в коридор и распахивает вторую дверь. Большая двуспальная кровать застелена совсем иначе. В контраст чёрному, постельное бельё этой комнаты выглядит куда проще и скромнее, привычней. Прикроватные тумбы и полки пусты, тонкие светлые занавески не мешают естественному освещению пробираться через большое окно. Дверь по левую сторону в самом деле ведёт в полноценную гардеробную, в которой он находит аккуратно сложенные дополнительные подушки и пледы. Те пестрят цветами и оттенками, начиная с пастельных тонов и заканчивая насыщенными тёмными. В большом количестве. Несколько мгновений Се Лянь пребывает в замешательстве, пока до него не доходит причина. Омеги используют подобные вещи для создания гнезда. Се Лянь совсем не чувствует себя омегой — он вообще никак себя не чувствует, но, если рассуждать здраво, подобные… нужды вполне могут проявиться. Когда-нибудь. Это весьма… предусмотрительно. Ещё более странно получать подобную заботу не от родной крови, а от практически незнакомца. Только потому что в его понимании брак — пусть и фиктивный — подразумевает уважение. Среди всего этого разнообразия, правда, нет ни чёрного, ни красного. Интересно, почему. Боги, во что он ввязался. Напрочь забыв про гардеробную, Се Лянь опускается на кровать, прячет лицо в подушке и пытается укрыться от всего мира. Пустота забирается так глубоко под рёбра, что, исчезни он сейчас, Се Лянь бы даже ничего не почувствовал. Может быть, ничего не чувствовать всё-таки лучше, чем разрываться от эмоций. Эта дилемма так и остаётся неразрешённой.***
Дни тянутся медленно. Дни… тянутся. И тянутся. И тянутся. Се Лянь не может сказать, как часто он ест. Он не помнит, когда в последний раз принимал лекарства, но, кажется, у него стоит будильник на нужный час. Кровать становится его неотъемлемым спутником, а реальность — такой невыносимой, что ноги едва соглашаются хоть иногда поднимать его бренное тело. Сознание одолевает постоянная сонливость, но Се Лянь не может спать. Сообщения и звонки остаются неотвеченными. Он не может найти в себе силы даже просто на то, чтобы их просмотреть. Найти желание. Это эгоистично с его стороны — переложить всю ответственность о корпорации на Хуа Чэна, когда ему пришлось приложить столько усилий, чтобы сохранить её. Ненависть к себе пожирает его каждое мгновение, проведённое подобным образом. Даже ей не заставить его встать с кровати. Лишённый отвлекающего фактора, теперь Се Лянь в состоянии полностью отдаться негативным мыслям. Не в силах избавиться от них. Выбросить из головы необходимостью думать о других проблемах. Заставить себя функционировать, несмотря на желание забраться под одеяло и никогда больше не показываться в большом мире. Теперь они с мыслями наедине, и эту битву он проигрывает. Ему есть за что себя ненавидеть. За постоянные конфликты с отцом. За расстройства матери. За то, как он отдалился от них в последние годы. За отказ приехать на ужин в честь юбилея отца, только чтобы несколько месяцев спустя пожар забрал их обоих. За то, что его там не было. Даже подготовку к похоронам он по итогу скинул на Цзюнь У, пусть тот и не является родственником никому из них. Невежественный глупец, не видящий дальше собственного носа, как и говорил отец. «Семья должна быть для тебя всем», — внушал он. В один из дней приходит клининг. Приходится подняться, чтобы открыть входную дверь, долгий взгляд нанятой девушки почти заставляет Се Ляня привести себя в порядок. Почти. В конце концов он оставляет дом на ней и возвращается к своему тленному существованию в спальне. Это так глупо. Он уже проходил через это всё после смерти родителей, но упрямое сознание всё равно отказывается действовать. Будто бы и не было этих полутора лет, проведённых в бесконечной работе. Будто он снова всего лишь мальчишка, только потерявший семью. Вынужденный учиться жить заново. Запертый в четырёх стенах «оздоровительного санатория» после так называемого «инцидента». Как же он жалок. Хуа Чэн, наверное, только убеждается в этом, когда в следующий раз приезжает домой. Это точно происходит через несколько дней после въезда Се Ляня и ещё через несколько дней после прихода клининга. Должно быть, прошло около недели. Его присутствие даёт о себе знать, когда входная дверь самостоятельно открывается. Он слышит щелчок, ещё один — стоит двери снова закрыться, после чего из прихожей доносится негромкое копошение. — Се Лянь? Молчание вместо ответа служит Хуа Чэну поводом для того, чтобы подняться. Се Лянь поворачивается на бок как раз в тот момент, когда его новый супруг опирается плечом о дверной косяк. — Я прислал тебе предупреждение, что заеду сегодня. — Хорошо. — Я так понимаю, ты его даже не видел. Се Лянь ведёт плечом. — Это и твой дом, не буду же я запрещать тебе в него являться. Хуа Чэн молчит какое-то время, и, не гляди Се Лянь прямо на него, он бы подумал, тот уже ушёл по своим делам. Но нет. Мужчина продолжает стоять в проходе, разглядывать его со скрещенными на груди руками. На лице его нет ни одной эмоции, это радует хотя бы отсутствием разочарования. Или презрения. — Инь Юй сейчас занимается процессом переоформления, так что можешь не беспокоиться о работе, пока он не будет завершён. Отдохни как следует, — произносит он в итоге, после чего скрывается в коридоре. Се Лянь слышит, как закрывается дверь соседней спальни. Он ему благодарен. Его душа сейчас не в том состоянии, чтобы в неё лезли. Да и Хуа Чэн… он не кажется подобным человеком. До тех пор, пока его образ жизни не сказывается на здоровье негативным образом, тому и дела до него быть не должно. Или Се Ляню так кажется. Хуа Чэн умудряется его перехитрить. Если тут вообще нужно хоть как-то пытаться. Он не лезет контролировать, принимает ли Се Лянь таблетки, встаёт ли с кровати, не забывает ли поесть. Должно быть, понимает, что внушение едва ли сработает, у них не настолько хорошие отношения для обратного. Для того, чтобы мужчина тратил на него наверняка и без того небольшое количество свободного времени. Он подходит к делу более… тонко. А потому следующим же утром вновь слышится щелчок входной двери, но открывший её человек совершенно не соответствует ожиданиям Се Ляня. — Вот ты где, — звонкий голос Ши Цинсюаня раздаётся в коридоре несколько минут спустя, и Се Лянь в самом деле видит друга, когда подскакивает на кровати. — Что… ты здесь делаешь? Ши Цинсюань, в отличие от него, так и пышет энергией. — Пришёл тебя навестить, конечно же! — не церемонясь, он располагается на кровати, подперев руками голову, взгляд внимательно пробегается по далеко не самому лучшему виду Се Ляня, прежде чем остановиться на его лице. — Как ты себя чувствуешь? — Паршиво. Врать не хочется. Он мог бы продолжать делать вид, что в порядке, перед любыми другими людьми, пожелай Се Лянь того, но перед Ши Цинсюанем маску натягивать нет сил. Не сейчас. Тот во многом оказался прав. Большая часть переживаний всё это время просто дожидалась своего часа, чтобы обрушиться на него лавиной. — Как воздушный шарик, из которого выкачали весь воздух. Он обессиленно прячет лицо обратно в подушку. — Это-то и не удивительно, — Ши Цинсюань цокает, устраивается поудобнее, готовый стать его неизменной поддержкой. — Я больше удивлён, что ты продержался так долго. Впрочем, с твоей-то упёртостью. Иногда Се Лянь думает, что не заслуживает его. Не будь Ши Цинсюаня рядом, жизнь стала бы гораздо-гораздо паршивее. Настроение друга всегда так заразительно на него действует. Его манеры, взгляд на жизнь, увлечённость всякими мелочами. Се Лянь видит в нём себя из прошлого, стоит только убавить немного активности. Наверное. Он же не был настолько невыносимым в юности? В хорошем смысле. Иногда ему хочется снова стать таким же. — Я не знаю, что делать, — бормочет он, не поднимая головы. — Я не хочу ничего делать. Совсем. Ши Цинсюань мягко касается ладонью волос, поглаживает его по голове, будто пытается принести хоть какое-то утешение. — Это нормально Се-сюн, — ободряюще произносит друг. — Слишком много всего навалилось. Твою жизнь поменяли без твоей на то воли. Твой организм испытывает сильный стресс. Неудивительно, что у тебя совсем нет сил. — Но они мне нужны. Ши Цинсюань молчит. Они оба понимают, что, при первой возможности, стоит силам хоть немного вернуться, Се Лянь сделает ровно то же самое, что сделал после смерти родителей: с головой окунётся в работу. До той степени, что любые эмоции уступят физической усталости. — Может, тебе всё-таки не стоит торопиться? — предлагает он в итоге. — У тебя есть веский повод уйти на отдых на некоторое время. Уверен, Хуа Чэн придумает, кому поручить дела. Се Лянь качает головой. — Он и так уже взял на себя большую ответственность, согласившись на эту сделку. Не хватает ему ещё большего чувства вины, теперь уже в отношении собственного супруга. Он понимает, что Ши Цинсюань наверняка хотел бы поспорить на тему того, кто и какие обязательства на себя берёт, но друг не развязывает спор, определённо догадываясь, что тот ничем не поможет. Се Лянь не то чтобы хочет упёрто настаивать на собственной позиции, но он и правда не понимает, как у него должно хватить совести продолжать сваливать на Хуа Чэна свои проблемы, какие бы причины для того ни имелись. — Что ж, — Ши Цинсюань хлопает в ладоши, резко приходит в движение: поправляет объёмные подушки, по-хозяйски вытаскивает из гардеробной ещё несколько вместе с пледом для себя, а затем исчезает из комнаты. Дверь соседней спальни распахивается, и Се Лянь с ужасом прислушивается к доносящимся оттуда звукам. Пусть Хуа Чэн явно дал ключи от квартиры, вряд ли он обрадуется, узнав, что тот рылся в его вещах. — Что ты делаешь? — интересуется он обеспокоенно, когда силуэт друга вновь появляется в проёме. — Твой очень щедрый супруг дал мне разрешение использовать любые приёмы, способствующие улучшению твоего состояния, так что, раз у тебя нет никакого желания вставать с кровати, мы и не будем этого делать. С обезоруживающей улыбкой Ши Цинсюань показывает миниатюрного вида проектор, который следом устанавливает на прикроватную тумбу. Он заваливается обратно на кровать, устраивается среди подушек и принимается подключать устройство к браслету. — Предлагаю устроить марафон настолько отвратительных мелодрам, что необходимость оставаться в постели будет казаться тебе невыносимой! — энтузиазму Ши Цинсюаня остаётся только позавидовать. Се Лянь невольно улыбается глупой шутке. — Что закажем на обед?***
— Честно говоря, я думал, он окажется полной задницей. Увлёкшийся размышлениями, Ши Цинсюань принимается активно жестикулировать палочками. Поразительно, как его нескончаемая энергия не выматывает Се Ляня сильнее, напротив — становится глотком свежего воздуха. Друг много болтает, комментирует, дурачится. Даже в те моменты, когда Се Лянь случайно забывается в собственных мыслях, Ши Цинсюань продолжает поддерживать атмосферу, не рассчитывая, что тот будет в состоянии полноценно ей соответствовать. И пусть все тяготы и переживания не испаряются, как по волшебству, становится чуть-чуть легче. Быть может, недостаточно, чтобы вновь нормально функционировать, и всё же. Се Лянь благодарен. — Ну, знаешь, со всей этой его репутацией и постоянными слухами, — продолжает друг, совсем позабыв про фильм. — Брат говорил, у него просто невыносимый характер. Тебе, конечно, выбирать не приходится, ещё и в такой спешке, но я уже начал беспокоиться, как бы ты не пожалел о своём выборе. Губы тянутся в едва заметной снисходительной ухмылке. — Неужели всё оказалось совсем не так? — Вовсе нет! — заявляет Ши Цинсюань не менее восторженно. Поразительно. — Он та ещё задница. Ты бы слышал, каким тоном он со мной разговаривал! Звонит мне и давай указывать, что и когда мне нужно делать! Говорит: «Мой человек привезёт тебе ключи», — и ещё: «Поедешь к Се Ляню и окажешь ему любую необходимую помощь, на какую способен»! Он затыкается, чтобы набрать в рот побольше еды, будто специально создавая паузу в рассказе. — Так чем же это расходится с твоими ожиданиями? — подталкивает его Се Лянь. Признаться, со стороны это звучит скорее как попытка как можно быстрее избавиться от балласта в его лице. Что могло бы задеть, не помни он целую речь Хуа Чэна о том, что забота о состоянии Се Ляня теперь является его прямой обязанностью. Те слова не показались ему чёрствыми тогда, не кажутся ими и сейчас. — Он делает это из заботы о тебе, так что его нельзя назвать безнадёжным, — наконец продолжает Ши Цинсюань. — В смысле, будь ему всё равно, он бы наверняка, ну не знаю, просто вызвал бы какого-нибудь своего врача, чтобы тот разобрался со всем, а не стал бы выходить на меня, чтобы предоставить тебе бесценную моральную поддержку вместо корректировок терапии. Он замирает, указывая палочками на Се Ляня, точно его осенила идея. — Кстати о терапии. Ты бы проконсультировался с врачом, быть может, тут не обошлось без побочек. Наверняка не обошлось без побочек. Пропишет тебе что-нибудь другое, там, глядишь, жизнь станет чуточку более сносной. В этом есть определённый смысл. Нельзя, конечно, быть уверенным, что дело именно в препаратах, как нельзя считать, что в так называемой заботе Хуа Чэна есть какая-либо человеческая симпатия. Ши Цинсюань всегда смотрит на вещи куда более позитивно. Как бы они ни насмехались над несчастными героями дешёвых мелодрам, друг был бы в восторге, превратись жизнь Се Ляня в одну из них. Ту, в которой доблестный любовный интерес спасает его от алчных родственников, в которой между ними с первой же встречи зарождается необъяснимое притяжение и заканчивается всё, разумеется, хэппи-эндом. Се Лянь же смотрит на ситуацию куда более… реалистично. Ему не нужна чистая, искренняя любовь, не нужны щедрые жесты и романтические ухаживания. Томные воздыхания и влюблённые волнения. Простого покоя более чем достаточно. А Хуа Чэн… Пока что всё указывает на то, что он для этого более чем подходящий кандидат. Так и проходят ещё два дня — в покое. Ши Цинсюань остаётся с ним до следующего вечера. Он ни на чём не настаивает и не напрягает, и под его воздействием Се Лянь даже находит в себе силы на то, чтобы выползти на кухню и разобраться со скопившейся посудой. В компании это занятие оказывается куда увлекательней, друг продолжает щебетать под боком, протирая тарелки, пока кухня не возвращается в свой первоначальный вид. Затем они решают разобрать чемодан. Полноценно, а не достать первую попавшуюся вещь, чтобы ей воспользоваться. Се Лянь раскладывает вещи на новые места, но в груди у него всё ещё скребётся лёгкое чувство вины, дискомфорта за то, сколько ему отводится места, когда оно совсем не нужно. Это глупое чувство, но скромные пожитки, не занимающие и трети такой просторной гардеробной, выглядят как-то… жалко. Вот и причина, почему Хуа Чэн был удивлён единственным чемоданом. Он, по всей видимости, рассчитывал на куда большее их количество. — Возможно, стоило взять больше вещей, — бормочет он, когда к нему сзади подкрадывается Ши Цинсюань. Друг окидывает пустые полки взглядом, задумчиво хмыкает, прежде чем решает озвучить собственную идею: — Знаешь, я бы на твоём месте вообще его полностью обновил. Се Лянь хмурится. — Почему? Ему не очень хочется заморачиваться примеркой и покупкой одежды, да и вещи выглядят более чем приличными. Они качественные, не изношенные, нет ничего, в чём было бы стыдно выйти на улицу. Полностью менять гардероб сейчас как-то непрактично. Ладонь опускается на плечо, Ши Цинсюань похлопывает его пару пару раз, пока лицо его лучится уверенностью. — Новая жизнь — новый ты! — заявляет он. — Было бы хорошо полностью обновиться, не думаешь? Когда ты в последний раз покупал что-то, потому что оно тебе понравилось, а не потому, что тебе просто нужна сменная пара брюк? Это… хороший вопрос. — Вовсе не обязательно делать это в ближайшее время! — восклицает друг, будто боясь оказаться непонятым. — Просто на заметку. Когда появится желание. Должно же оно когда-нибудь появиться. В итоге Ши Цинсюань оставляет его отдохнувшим и полным размышлений. Слишком много всего необходимо переосмыслить. У Се Ляня нет на это ресурсов, но он согласен с тем, что их восстановлением следует заняться. Начинать выстраивать себя с самого начала, что неприятно, но необходимо. А пока… Одиночество немного разжимает свои тиски. Жить как ни в чём не бывало трудно. Вероятно, невозможно даже. Правила поменялись, и теперь ему необходимо подстраиваться под них. Не факт, что он справится. Что это не будет стоить ему всех тех крупиц, что всё ещё не посыпались сквозь пальцы. Но, пожалуй, попробовать всё-таки стоит.