love, salt, honey?

время летит с бешеной скоростью, не оставляя даже возможность взять последний глоток воздуха, руки-ноги сковывает что-то неизвестное, и хочется закричать от ужаса, от болезненных ощущений — да не физических, — сердечных. лицо превращается в камень, скулы сводит, а губы дрожат в непонимании, что нужно сказать, что самое важное можно оставить человеку напоследок. впадение в ступор, руки в тремор, а в черепной коробке одичавший ураган мыслей. ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀стоп. ⠀⠀ничего этого больше нет.                                                                         *** — куда бы ты поехал, если б была возможность? легкий ветер колышет мягкие пряди, заставляя разнежиться под мягким солнцем, которое вот-вот может сжечь их как сухую траву. — любишь ты задавать такие вопросы, чимин, — треплет мин по макушке младшего, — дай-ка подумать. — мне кажется, тебе бы подошло поле маков, — дует губы пак, — или, может, италия, что думаешь? — поле маков... тебя так и тянет к запретному плоду, да? — какой ещё запретный плод, юнги? — хмурится младший. — там просто красиво, не умничай! — ну так куда бы ты отправился? — не унимается чимин. — куда-нибудь в горы, где я бы нарвал тебе душистых цветов, — отвечает юнги, — только не маков, забудь про них. — возьми меня с собой только. — разумеется...                                                                         *** — с кем ты опять подрался, чимин? — промывает старший раны, — неужели нельзя всё было решить мирно? — я никому не позволю обращаться с собой, как с какой-то пластмасской, — хмыкает пак. — они могли избить тебя до смерти, дурак, — ругается мин. — я не боюсь их! — только мёртвый не боится смерти, — поучает он чимина. — какой-то ты странный в последнее время, юнги. и кто знает, что в этой коробочке, — чуть постукивает пак по его голове. — не двигайся, пак! иначе я сейчас к кровати тебя привяжу. ⠀⠀ — мой личный телохранитель и лекарь бунтует, посмотрите на него, — дурачится чимин, — ладно, не двигаюсь, — изображает он смирное лицо. — можешь же быть пушистым, когда надо.                                                                               *** — вот бы нам всегда было так хорошо, как сейчас. чимин лежит на коленях юнги, разглядывая голубое небо, пока зеленая трава приятно шелестит от легкого ветерка. — мне кажется, нам никогда не будет так хорошо, как сейчас, — отвечает юнги. — почему? — потому что нам никто не возвратит больше это мгновенье, потому что в мире больше нет такого, как ты. — ты что-то скрываешь от меня, да? — чимин поднимает на него серьёзный взгляд, — пока я рядом, ничего не случится, веришь мне? — это я должен тебе говорить, а я... — юнги прячет в ладонях своё лицо, — я не могу тебя потерять, понимаешь? — я всегда буду с тобой. — младший тыкает ему туда, где должно находится сердце, — вот здесь.                                                                   *** юнги смотрит на него самым чистыми взглядом, сквозь который читаются сожаления, горечь, тупая боль, как будто у него осколок в груди застрял. он сжимает тёплые ладони чимина, оставляет на них поцелуи, как на самом драгоценном сокровище, которое искал годами. и всё же по лицу бегают маленькие чёртики, которые твердят мину что-то до жути ужасное, что-то, что нельзя предотвратить. и остаётся только ждать, ждать, пока всё это не закончится. и закончится ли вообще? а если закончится, то как? — юнги, что такое? — тянет его за подбородок чимин. тот лишь отводит взгляд в сторону, не желая ни о чём говорить. — юнги, ответь мне, — повышает он тон. — беспощадно светит солнце у тебя над головой, — злясь на самого себя, проговаривает мин. — оно над всеми нами светит, агуст, — чимин перебивает его пряди, говоря с какой-то необъяснимой тоской. — как ты меня назвал? повтори. — агуст. ты мой агуст, шуга, просто мой юнги, понял? — что-то грядёт... — складывает старший ладони под подбородком. — посмотри мне в глаза, юнги. его хрустальные глаза дрожат не в силах спрятать все свои тревоги, но чимин может смотреть на них лишь как через замыленный экран, запотевшие стёкла, вдребезги разбитое зеркало, которое несёт по приметам одни только беды и горе. юнги сильный, всегда был таким, но сейчас быть сильным слишком больно, он ведь хочет просто спокойствия, почему за это приходится платить так дорого? — тянутся хвосты... — бормочет старший. — иди сюда, — протягивает он свои руки чимину, — я никому не позволю отнять тебя у меня, — несколько по-собственнически звучит мин, но он ведь защищает свою драгоценность, которая всегда блестела на солнечном свету. его хриплый полушёпот заполняет тёмную комнату, пока по углам таятся невидимые твари, которые глазеют на чимина, как на блестящие алмазы, они витают в воздухе, и где-то в голове у юнги тикают часики, лишая две несокрушимые, слишком сильные души каждого мгновения, которое они могли бы провести вместе спустя двадцать лет. — да кому я нужен, юнги? — младший прижимается к груди напротив. — миллиарды звёзд, балерины, все твари, прячущиеся в темноте - они хотят забрать тебя. ты слишком живой для этого мира и слишком честный. я должен сберечь тебя, — мин оставляет горький поцелуй на его губах, задерживаясь на пару секунду, — иначе я себя не прощу. — всё хорошо, пока ты рядом, меня никто не украдёт, слышишь? — берёт он в руки лицо юнги, — будь спокоен за меня, правда. у чимина в груди воют волки, и зайцы прячутся в норы, кроты роют тоннели, в которые пробирается тревожность. и для кого эта ночь будет сладкой? и как юнги только может быть спокоен? он не может, вот именно, у него губы предательски дрожат, зубы стучат, а руки прижимают к себе сильнее пака, пока тот тепло улыбается, пытаясь скрыть страдания, делая вид, что всё и правда в порядке. чимин улыбается, даже когда внутри него змеи поедают воспоминания, чувства, но что он может сделать против этого? это знак благодарности, знак того, что он счастлив(как не будет счастлив никогда больше). — прошу, держи меня за руку покрепче, — глаза старшего блестят от слез, которые никому из них не помогут. им вообще никто не сможет помочь, если только не случится чудо. а стоит ли верить в него? может, взойдёт король этой жизни, палящее солнце сжалится и подарит им лишь размазанные по небу облака в оранжевом цвету? может, звёзды сжалятся и не сойдут на эту землю, уничтожая всё живое? а вдоль дорог уже расставлены посты, тень забилась в угол и дрожит, она охраняет две несокрушимые души, которые никто, черт возьми, не может спасти. она, как крыса, скребется в их подсознании, бегает по их мягкой коже и стальным сердцам, желая вырвать их наружу и раскромсать в пух и прах, на ошмётки.                                                                         *** — юнги... юнги! — кричит пак, задыхаясь среди ночи. красные глаза и дрожащие губы — всё, что видит мин, у него трясутся руки, а в мыслях кричат одуревшие чайки, заставляя съежиться от резких звуков. — держи меня за руку, слышишь? — старший сжимает чужую ладонь, что она чуть ли не ломается в его собственной, зубы стиснуты, губы в кровь. — я спрячу тебя, только держи меня крепче, прошу, — он ведет его через темноту, где только один бедный фонарь светит на мёртвой дороге, и чимин чувствует, что тот точно захочет сожрать их души, чтоб светить на этой дороге вечно. бетонные плиты, гаражи — мин судорожно открывает железную дверь, звеня ключами, запираясь в небольшом помещении. — я не посмею отпустить тебя, — пак утыкается в дрожащее плечо напротив, по щекам течёт солёный кипяток, который пропитывает в конце концов футболку юнги. — пойдём, у нас мало времени, — старший поднимает тяжёлую крышку, спускаясь в своего рода бункер, — только не спрашивай меня ни о чём. — почему? — пожалуйста, не спрашивай, — его голос дрожит как никогда, его пальцы то и дело ищут чужие, боясь не найти их вновь. тёмный подвал почти ничем не оснащён, только тусклая-тусклая лампа освещает его, а на полу валяются два спальных мешка и куча разбросанных бумаг. это их единственное спасение, это единственное место, где до них не могут добраться, правда же? юнги всё хорошо продумал, хорошо подготовился, всё не может быть плохо. ⠀⠀ — юнги... — чимин дергает его за руку. — юнги, я... — он прижимает его к себе насколько то возможно, чимин слышит, как бьётся его кровоточащее сердце, но он больше не слышит своё. он больше не чувствует его. — пожалуйста, не исчезай, — и две несокрушимые души падают на колени, разбиваясь, как падшие ангелы, — это всё неправда, неправда, — повторяет юнги. его руки превращаются в пластмассу, по его телу видны слезы теней, которые только и мечтали о том, чтобы заполучить его. из его глаз больше не текут солённые ручьи, у чимина не остаётся ничего — только пластиковые щеки плавятся, пока стеклянные глаза молят всё предотвратить. юнги сжимает затвердевшие ладони, которые пару мгновений назад были самыми мягкими и тёплыми. — я люблю тебя, люблю больше всего на свете, слышишь? — он треплет его макушку, как тогда, когда пак задавал свои (не)глупые вопросы, на которые так искренне хотел знать ответы. а всё, что юнги теперь может ему принести — лишь букет осколков своей души, которая разбивается на части. он целует его в лоб, принимая к себе сильнее, он рыдает и кричит, как обезумевший пес, — пожалуйста, только не отпускай меня, прошу, — чимин беспомощно стучит пластмассками по полу, льнёт расплавившимися щеками к лицу напротив, — пожалуйста, не отпускай, — он больше не способен даже на слёзы, пак может только кричать и дергать своими пластмассовыми конечностями, в надежде хоть что-нибудь почувствовать. — не забирайте у меня его сердце! оставьте его мне, молю! — юнги срывает голос, бьёт кулаками по полу, он орёт, словно сумасшедший, лишившийся рассудка, внутри него акулы, которые разрывают его на куски, высасывая кровь, они вскрывают все его раны самыми острыми зубами, и он готов отдать своё собственное сердце, чтоб никто не посмел забрать у него чимина. он раздерет всем глотки, разорвёт всем пасти, лишь бы спасти его. — юнги... я больше не могу. — он бьёт пластмассовым затылком об кирпичи, он дергается в надежде хоть что-нибудь почувствовать, а с губ срываются лишь неугомонные стоны, незнающие смирения — он не может быть таким, он не может быть этой чертовой цветной пластмасской, это просто невозможно. — я больше не могу, — повторяет он. юнги ползёт к младшему, покрывает его пластиковое лицо поцелуями, он больше не чувствует его мягкой кожи, он больше не чувствует его дыхания, он больше не чувствует его сердца, у него на руках осталась пластмасса цвета алых маков. он больше не сияет, как раньше, его лицо превратилась в матовую бездушную поверхность, в которой ничего нет. — пожалуйста, не оставляй меня, чимин, пожалуйста, — он прижимает к себе затвердевшую душу, держит её словно драгоценность. — всё на свете из пластмассы, и вокруг пластмассовая жизнь, юнги, — еле выговаривает чимин. — но не ты, чимин, — рыдает старший, — ты ведь настоящий, ты самый живой, правда? — убей меня, — пак отпускает его ладонь, — за то, что я давно к тебе остыл. 20.06-15.07.23