***
Регина вращалась на стуле, то и дело подкидывая юбку платья вверх и бездумно разговаривала с потолком, но слов Доминик практически не слышал, полностью поглощенный просмотром записей с ускоренной перемоткой. Двадцать восьмого сентября он увидел себя, заходящего в номер и тут же закрывшегося дверь на замок. Доминик из прошлого вышел через двадцать минут с файликом и парой бумажек в руках. Только спустя месяц, когда Доминик смог дорваться до копий на рабочем месте в компании, он сжег всё вместе на шестнадцатом километре. Машина врезалась в столб, когда время перевалило за полночь, и проторчала там до самого утра. В новостях писали, что от поврежденного бензинового бака взрыв произошел только в районе пяти утра, но на самом деле взрыв произошел из-за намеренно подожженной спички, брошенной в сторону вытекшей из бака лужи под задним правым колесом. — Ну и как там Диана? — скучающе протянула Регина. — Остался последний месяц. Пока что её не было. — Конечно не было, — оповестила Регина, ударяя ладонью по столу и останавливая волчок-стул. — Диана ненавидит твоего отца, она бы сюда даже не заявилась. — Она могла начать свое расследование. У нее отличный ум. — Твоя сестричка может и добрая душа, но уверен, что она стала бы защищать отца после вскрывшихся измен? Доминик не ответил. Растягивая слова, Регина засмеялась: — В вашей семье проблемы с доверием, — а затем вдруг улыбнулась неестественной улыбкой. — Хорошо, что ты понимаешь это лучше отца, да, Доми? Тот в ответ бросил на неё быстрый взгляд. — Ты слишком много знаешь. — Я знаю ровно столько же, сколько и ты, — стул зашелся в омерзительном скрипе, но у Доминика насколько гулко стучало сердце, что он это банально не слышал. — Золотой мальчик, составивший список и сливший его в сеть. Хорошо чувствовать себя у власти, да? — Мне предпочтительнее мирная жизнь. — К сожалению, такие как ты ей не нравятся. Доминик вставил последний диск в приемник и тот глухо зажужжал. На экране мелькали в ускоренном режиме кадры за кадрами. Люди сменяли людей. Уборщицы сменяли уборщиц. Оставалось немного, всего несколько недель. Вот опять растянулся знакомый светлый коридор. Время зациклилось. Часовая стрелка приближалась к двенадцати. На экране показалась знакомая фигура. Доминик дрожащими пальцами нажал паузу и снизил скорость. — На кого ты хочешь посмотреть? — уже зная ответ, лукаво спросила Регина и наклонилась ближе. — Какая красавица. Коричневое пальто поверх платья, темные волосы и знакомые темные серьезные глаза. Катя, что меньше часа назад писала Доминику сообщения с признаниями в любви, на экране протягивала узкую ладонь и тянула за собой парня. — Это же любимчик её подруги Леры, — заулыбалась Регина. На экране растянулась сцена глубокого поцелуя. Дверь за Катиной спиной распахнулась и они оба упали в темноту триста сорок третьей комнаты. Соседней с той, которую снимал отец. — Вот тебе и дружба. Вот тебе и любовь до гроба. Доминик не знал, что посмел бы ответить, будь у него силы говорить. Он перемотал кадры до последних дней. Катя появлялась с этим парнем в отеле даже после того, как Кирилл повредил ему лицо, то есть они виделись буквально в понедельник. — Ну и девчонка, — заглядывая Доминику в лицо, надменно проговорила Регина. — А я думала она любила тебя. Она ведь была такая чудесная. Слова давили на больное и травмировали сильнее просмотренной раз за разом сценой. Доминик глубоко вздохнул и медленно выдохнул через ноздри. Он рассыпался на части. Что ему нужно было ответить, чтобы защитить себя? — Может она и не… — Замолчи, — оборвал Доминик, заглушая грохот в груди. — Дианы здесь не было. Нам пора уходить. Регина, виляя хвостом платья, послушно поплелась за Домиником. Светилась она непривычно ярко, словно само солнце спустилось на землю в её обличии. Хотел бы Доминик знать, что теперь будет, но и так знал ответ — будет хреново. Доминик оповестил хозяина отеля и охрану о том, что закончил, оставив в качестве благодарности купюры наличных. Последнюю кассету он спрятал в карман бомбера.***
Через несколько дней молчания, Катя написала сама. Доминик перестраивался в правый ряд и ругался на не пропускающего нахального водителя. Несмотря на кричащую марку, в последнее время на дорогах всё чаще возникали конфликты в вечернее время суток. Доминик начал подозревать, что после заседания кто-то вычислил его машину и слил номера в общий доступ. Прочитать сообщение от Кати сразу не вышло. После случая в отеле отвечать ей нужды не было и Доминик заблокировал входящие уведомления от Кати, чтобы не отвлекаться каждый раз, когда она пыталась выйти на связь. Катя хотела до него достучаться и спросить, что же произошло. Доминик не хотел говорить с ней вовсе. Все дни до самой пятницы он провел в удушающей прострации, пытаясь найти себя в себе. Катя забрала сердце своими улыбками, а в ответ одарила иллюзией и ложью, которой не было оправданий и которую просто хотелось забыть. — Извини, сегодня не получится. На что он ответил «не получится», Доминик понял не сразу. Он пытался не слушать мягкий располагающий голос. — Ты где? Хочешь я подъеду? — Не нужно. Мне нужно время. — Время на что? Доминик бросил беглый взгляд на вывеску клуба и стоящую у его входа очередь. Где-то там, наверное, стояла Катя. С её стороны трубки был слышен смех и сбивчивое бормотание. — Катя, я не хочу встреч, — устало вздохнул Доминик. — Я что-то сделала не так? Да, почти озвучил он, но смелости произнести так и не хватило. — Нам бы встретиться. Мы всё сможем уладить. Ты мне нравишься Доминик, правда. Может то было бредом, но в её голосе больше не слышалась искренность. — Кать, ответь мне на вопрос, — сбивчиво проговорил Доминик, не давая ей и дальше продолжать лепетать нелепицу. — Ты знаешь какая у меня фамилия? На другом конце провода повисла тишина. — Нет, — призналась Катя. — Никогда не задумывалась об этом. Доминик откинулся в кресле и до боли сжал ладони в кулаки. — Вот как. — Это важно? А дальше в ухе раздались гудки. Доминик сбросил разговор и заблокировал последний звонивший номер, чтобы у Кати больше не было возможности с ним связаться. Он злился. Он был разбит. Он был чертовски ранен. Доминик в очередной раз застучал с силой по рулю, приводя паркующихся рядом соседей в замешательство. С силой хлопнув дверью, он выбрался на улицу. В последние дни стояла декабрьская оттепель, от чего под его кроссовками хлюпала жидкая грязь. Стоящая у дверей толпа постепенно уменьшалась. Девушки, закутавшись в длинные пуховики и тяжелые пальто, курили прямо между парковкой и панорамными окнами открытого зала, надеясь впечатлить красотой особенных парней и заработать привилегию в виде прохода в клуб. Доминик этой привилегией обладал с шестнадцати. — Привет, — он обменялся с охраной рукопожатием у черной двери и те пропустили его внутрь. Кирилл писал пару часов назад с вопросом, появится ли сегодня Доминик в их точке, но ответ так и не получил. Теперь Кирилл вопросительно следил за Домиником со второго яруса. Они тоже обменялись многозначительными взглядами. Кирилл взял паузу в разговоре с приятелями и спустился к бару, бесцеремонно вторгаясь в личное пространство. — Не знал, что ты сегодня будешь здесь, — от хлопка по плечу захотелось отмахнуться раньше, чем то отвлечет его от саморазрушения. — Пьешь в одиночестве? Так выглядит Роза Багси? — По мне слишком отдает водкой. Кирилл не стал комментировать, то что Доминик выглядит непривычно дерьмово и водка ему должна пойти на радость, лишь спросил: — Как прошло заседание? — Защита не справилась. — Обвинение в коррупции? На сколько срок? — Я вышел из зала раньше, чем озвучили приговор, так что не могу сказать на сколько его посадили. Увидишь завтра в новостях. — Отстой. Чувак, держись. Впереди же развод. Кирилл ещё раз похлопал его по плечу и попросил бармена смешать еще два коктейля за его счет. Кто-то из незнакомых ребят окликнул Кирилла со стороны зала и тот быстро переключился, поднимаясь с места. — Ты держись, всё в норме будет. — Ага. За спиной загромыхали басы. Музыка сменилась на арт-хаус. Они отсалютовали друг другу и попрощались. Приглушили синее освещение и барная стойка осталась единственным неоновым пятном, горящим от рядов цветастых бутылок. Бармен сверил время на наручных часах. До полуночи оставалось минут сорок. На свободный стул рядом присела Регина, поправляя облезлое до лоскутов некогда жемчужное платье и спутавшиеся в вихри волосы. Регина заговорила сама, даже не удосужившись поинтересоваться хочет ли Доминик вести с ней диалог: — Твоя красотка где-то в зале. Уверена, ищет нового жалкого мальчика, — констатировала она, играючи обводя бокал по кромке. — Может взглянешь на неё? — Отвали. Регина пожала в ответ худыми плечами, забирая у Доминика из-под носа коктейль, но лишь приложила его к губам, так и не сделав полноценный глоток, продолжая говорить: — Доми, не твоя вина, что ты так доверчив и влюбчив, — засмеялась Регина. — Дважды потерять надежду на любовь и переживать и грусть, и скорбь, и гнев, не это ли ирония высшей награды? — В чем же здесь награда? — В чувстве боли. — Тогда в чем ирония? — В реальности, — понижая голос ответила Регина, вынуждая взглянуть на себя. В безжизненных бледных глазах Доминик увидел первый снег, замершую реку и блеск светлого платья, взметнувшегося юбкой вверх. Ветер растрепал и спутал волосы. Плеск воды. Крик. Тишина. Год прошел с того дня, как они стояли втроем на мосту — он, она и его отец. — Боль, как роза — прекрасна в своем ощущении жизни. Прекрасна в своем разломанном стебле. — Ты умерла, — выдохнул Доминик, наконец понимая, что Регина имеет ввиду. — Ты мертва. Регина ничуть не смущаясь засмеялась и облокотилась на стол, чтобы наклониться вперед. От нее едко пахло розами, тиной и спиртом. От смеси запахов затошнило. — Ну же, Доми, прими слова мои. Ощущение жизни? Награда от боли? — Мертвецы не способны чувствовать, они возвращаются, чтобы мстить, ты говорила так, когда мы были моложе. Вера в реинкарнацию для Регины была оправданием бездействия здесь и сейчас, попыткой убежать от своих страхов и своей зависимости. Она была воплощением доверия к миру. Доминик был скептиком. Но они все равно любили друг друга. Доминика пронзила острая боль в груди, он схватился за сердце, проверяя не вонзил ли кто ему нож и не достал ли пальцами кровавые ошмётки от того, что ещё оставалось. Воспоминания густой тяжелой волной накрыли его голову и вернули в морозный декабрьский день. Сколько слез было выплакано, сколько мучений прожито. Попытаться забыть — последний способ оставить правду в своем уме. — Если бы ты не узнала, что отец изменяет, он бы не поехал за тобой. Мы бы не оказались на том мосту. — Да, Доми, но он узнал… и я узнала… и ты узнал. Не знания ли довели нас до этого? Год прошел. Было около восьми часов вечера. С неба валил мягкий пушистый снег, и лишь нилас оставался покрывать водную гладь реки. Регина куталась в объемную белую шубку, не заботясь о подоле платье, что волочился за её каблуками хвостом. Они встретились, чтобы обсудить то, что Регина случайно увидела краем глаза, когда проходила мимо офиса. Ей хотелось сказать Доминику правду лично. Двадцать пять лет брака его родителей — ложь. Признание в изменах выбило у Доминика из-под ног землю и оглушило настолько, что он забыл, как дышать. Голова совершенно опустела. — Никогда не забуду твоего лица. Ты был кроликом, которого застукал лис за поеданием своих сородичей. Лишь свет фар, припарковавшейся у перекрестка машины, вернул Доминика в осознанность. Номера отца он узнал сразу. Времени на подумать не оставалось. За повисшим в воздухе вопросом и не озвученной просьбой продолжать скрывать обман, последовала агрессия. Они начали ругаться и кричать друг на друга, пытаясь выяснить отношения. Регина топнула, заставляя обратить на себя всё внимание, и каблук впился в грязный снег. Её выходка сделала только хуже. Отец был в бешенстве и ничто и никто не мог заставить его прийти в себя. — Мне не следовало молчать, — покачал головой Доминик. — Сначала измены, затем убийство, я был сломлен. — Ты и сейчас сломлен, Доми, — заулыбалась Регина. — Но разве это отменяет факт твоей трусости? За убийством последовало разбирательство. Дело было быстро и бесшумно закрыли. Доминик замер, осознавая, сколько ошибок допустил. — Ты мог выступить свидетелем и наказание последовало своевременно. — Но я не сделал. — Но ты не сделал, — подтвердила Регина. — Мне жаль. — Жалость для бедняков и глупцов. Ты разбил мое сердце, я разбила твоё, — прошептала Регина. — Можешь хоть десятки раз давать показания против своего отца и мстить за меня, за свою семью, но меня это не вернет. Вновь разбитое сердце — подарок тебе. Никогда не забывай эту боль. Регина похлопала его по плечу на прощание. Доминик обернулся туда, где видел её силуэт, однако того уже след простыл. Светлая тень растворилась, оставив мокрое пятно на полу. Он поднялся на ноги и осмотрелся, пытаясь понять не скрылась ли Регина с его глаз нарочно. Это был сюр. Иллюзия. Обман. Доминик никак не мог воссоздать в голове в какой день Регина перестала быть напоминанием о прогнившей душе его отца и почему вновь им стала несколько недель назад, появившись в этом чертовом клубе. Он увидел Катю, бросившую на него удивленный улыбчивый взгляд, но не передав в ответ даже кивка, набросил на плечи бомбер и вышел на улицу. Доминик брёл по дороге до Семёновского моста мимо ночных горящих стендов и пьяных веселых людей и чувствовал горечь утрат в груди. Обида и гнев так сильно перемешались между собой, что стали плотным скрученным комом, давящим на нервы. Опираясь ладонями на бортик, он склонился вниз, внимательно изучая замороженную декабрьским холодом реку под собой. Вокруг никого не было. Доминик оставался совершенно один.