Во имя власти и ненависти

      Волосы его отрасли. Кориолан вдруг отчётливо понял это утром, когда собирался на учёбу. Пока на чуть-чуть, прошло-то едва больше месяца. Но к Кориолану возвращался привычный вид. Это несколько бодрило.       Служил он недолго, но даже за то короткое время свыкся с бритой головой. Это стало такой же обычной частью жизни, как форма, как автомат. В миротворцах все ходили бритыми, и он стал частью безликой системы, рядовым Сноу. А сейчас превратился обратно в Кориолана, умного белокурого Кориолана Сноу, который носил через плечо красивую сумку, а не оружие.       Доктор Галл насмешливо сказала, что в столице ему делать нечего, кроме как расчёсывать кудряшки перед зеркалом. Что ж, не такое и плохое занятие в сравнении с тем, что он прожил в его бытность миротворцем. Хотя за такую летнюю практику можно было и поблагодарить. В конце лета, разумеется, одновременно со злостью, плещущей через край, но сейчас это всё былое. Злости у Кориолана осталось немного, её вытеснила рациональность. Он несомненно хотел выпотрошить доктора Галл и скормить еë же мутировавшим зверушкам, но вместе с тем понимал, что доктор Галл невероятно умна. Он не понимал всех её замыслов, не знал, что она сделает в следующую минуту, но раз она нашла его полезным и достаточно сообразительным, стоило хвататься за шанс вырасти во что-то стоящее под её началом. Ничего, раз хочет его использовать, пускай. Кориолан в долгу не останется.       Он взъерошил волосы и сжал их в пальцах, чувствуя, как мягко и послушно они сминаются. Такие податливые. Кориолан подумал о том, чтобы постричься. Не коротко, как миротворец, а так, просто сменить имидж. Он уже не школьник, чтобы ходить с небрежными кудрями, треплемыми ветром. Надо выглядеть серьёзно.       Одевшись, Кориолан накинул уличный плащ и решил задержаться перед зеркалом. Лицо у него ещё заострилось, хотя казалось, куда больше после тех голодных дней. Брови сдвинулись, когда Кориолан поднял взгляд выше и наткнулся на глаза. Утро только началось, и свет был слабый. Глаза казались тёмными, как круги под ними. Кориолан не сказал бы, что выглядит ужасно, это скорее даже хорошо после всего случившегося. Но он определённо шёл к тому, чтобы стать лучшей версией себя, величественной, как и подобает наследнику семьи Сноу. Голод уже как целый сентябрь не терзал их с Тигрис и Мадам-Бабушкой, одежду Кориолан стал покупать хорошую — помогали деньги Плинта, а тон кожи возвращался к ровному. Если каждый день Кориолан выглядел всё лучше, а сейчас уж точно не идеал, должно быть, в конце лета его вид был совсем жалким. Но он плохо помнил. Тогда как-то не было времени смотреться в зеркало.       Чьи-то шаги раздались внизу. Наверное, Мадам-Бабушка или «ма». Кориолану не очень хотелось встречаться с последней. Было странно говорить с женщиной, сына которой Кориолан свёл в могилу. Хотя, конечно, это был не он. Сеян сам напросился, сам никак не мог угомониться со своей чёртовой совестью и сам связал себе петлю. Кориолан не хотел для него подобного исхода, он бы никогда не убил человека, который не заслуживает смерти.       А кто определяет меру?       Его губы дрогнули против воли, и Кориолан плотно сжал их. Следом дёрнулась бровь. На него опять напали сомнения. Сомнения — это маленькие помехи. А всякую помеху, лежавшую на его пути, необходимо удавить. Они проникали в сознание и расползались ядом, обволакивая и отравляя все мысли. Кориолан не любил яд, убеждал себя, что не любил. Ведь яд — это подлое оружие, им годится травить только крыс. Он, конечно, дал Люси Грей пудреницу с крысиным ядом, но ведь это другое, то были Игры, где выживание Люси Грей было необходимость (не переживай Кориолан за неё так сильно, может, и мысль о яде не пришла бы). Да и травила она не то чтобы людей. Да, ту убогую кроху было жаль, но такова судьба. Ей всё равно было не выжить, лучше уж отравиться, чем получить ножом в спину. Яд — подлое оружие, но милосердное, если уж так посмотреть. Ты не страшишься умереть от него, может, даже не поймёшь, что произошло, а потом уже всё — забвение. И тому, кто его использует, всегда надо быть начеку, чтобы не отравиться самому. Яд — это…       Это для умных.       Руки на секунду перестали слушаться Кориолана. Его едва не затрясло, когда он понял, что теряет контроль над собственным телом. Мелкая дрожь пробежала по загривку и спине, во рту появился кислый привкус. Кориолан поджал губы так сильно, что они побелели, и со злобой одёрнул плащ. Он, конечно, умный. Но он не подлый. Он благородный, как подобает Сноу, заверил себя Кориолан. И оцепенение спало.       Пальцы перестали дрожать, застегнули пуговицу и оправили лацканы. Кориолану определённо шёл красный, хотя этот цвет он не особо любил. Красный — слишком яркий, цвет крови и вина. Безусловно хорош, но «просто хорошее» Кориолана не устраивало. Ему больше подходило то, что идеально.       — Кориолан Сноу, — тихо сказал он, не глядя отражению в глаза, — слава Капитолию, уже не-миротворец.       «И президент Панема через какой-то десяток лет», — добавил он в мыслях.       Рядом с президентом рука об руку идёт первая леди Панема. Его верная супруга, женщина, которую он любит и которую ценит. Что ж, Кориолан первый нарушит этот порядок.       Красный — яркий, кричащий цвет. Люси Грей подкрашивала им губы и носила платье с рядом красных оборок. Нет-нет… Она не должна лезть ему в голову сейчас. Люси Грей — это прошлое, это минувшие дни. Люси Грей это воспоминание, от которого Кориолан должен избавиться. Красный только плащ, это не её цвет.       Первая леди Панема не будет носить красный. И яркие цвета вообще, решил Кориолан. Пускай носит что-то блёклое, неброское, но обязательно безнадёжно модное. По первому писку, жена президента как-никак. И со временем ему станет всё равно, что она носит, потому что никакого интереса к жене у Кориолана не будет. Она будет как данность. А о любви речи и быть не может. Кориолан, если и женится, выберет такую женщину, с которой у них никогда не получится построить нежные любовные отношения. Только так он будет уверен в том, что она не сможет им манипулировать. Ливия Кардью подошла бы идеально. Взаимная неприязнь, а с его стороны ещё и искренняя ненависть. Это был бы безупречный расклад.       Кориолан склонил голову, взгляд его упал на белоснежный воротник рубашки. Тигрис больше не нужно было придумывать что-то с его одеждой, он мог заказывать у лучших портных Капитолия. Кориолан Сноу стал богат, и у него осталась единственная цель, к которой он двигался со всей уверенностью.