Во имя власти и ненависти

      Крови уже совсем не было. Высохла вся за долгое время пути. Рану аккуратно обработали, и вроде стало полегче. В казармах было тихо. Кориолан сидел на кровати, свесив голову, и бездумно глазел на пол. Шторм мыслей слишком утомил его, но он раз за разом возвращался к тому, что произошло на рассвете. Он снова думал о Люси Грей.       Она была слишком настырна и любопытна. Кто третий, кто третий… Впервые Кориолан пожалел, что она не глупа, как пробка, когда этот вопрос прозвучал в лесу. Такая назойливая, как эти сойки-пересмешницы, ей Богу. Он дал Люси Грей шанс, она могла бы просто выйти и поговорить. Но не захотела и стала опасна для него. Кориолан до тошноты убеждал себя, что застрелил девчонку в лесу. Он насквозь прошил её очередью из дробовика, после такого не живут. Он хотел верить, что это так.       — Эй, — окликнули его.       Кориолан вздрогнул и поднял голову. Дылда усмехнулся краем рта, хлопнул его по плечу и спросил:       — Чё киснешь здесь?       — Да так, был в медпункте. Меня укусили.       — Ого! Кто, бешеный шахтёр?       — Нет, всего лишь змея.       Кориолан поднял руку и помахал ей перед лицом у Дылды. Тот сочувственно улыбнулся, сказал, что через десять минут общий сбор, и исчез за дверьми. Показалось, будто всё снова в порядке, будто утро привычно-обыденное, такое, как остальные. Но ранка снова заболела, руку свело, и Кориолан стиснул зубы.       Люси Грей сама заставила его это сделать. Сбежала, вынудив Кориолана гоняться за ней, словно хищнику за дичью. Будто Голодных игр ей было мало, захотелось вновь почувствовать кипящий в крови адреналин. Теперь Кориолан был полностью согласен с теми словами — Люси Грей не невинная овечка, она коварна, опасна и совершенно неконтролируема. А вещи, которые нельзя контролировать, ведут к разрушению, это Кориолан понял ещё совсем давно, в дни, когда Капитолий бомбили неуправляемые мятежники. И его мысль раз за разом лишь подтверждалась. То, что ты не можешь контролировать, убьёт тебя, и не важно, вооружённные повстанцы ли это или пресловутая любовь. И то, и то одинаково может разрушить.       А любила ли она его? Или просто притворялась? Нет, конечно, не притворялась, она ведь не могла… Это было бы так ужасно, заставить его поверить в искренность её чувств. Неужто он, как последний дурак, не смог отличить фальшь от правды? Значит, всё-таки любила?.. Люси Грей его любила. Не любит. От этих слов хотелось плакать. Любовь и правда жестока, не лучше ножа. Предательски уничтожит тебя в момент, когда ты слаб под её действием. Или Люси Грей и в любовь к нему играла, как прирождённая артистка?       Когда Кориолан думал об этом, у него сводило челюсть. Нет-нет-нет, это было бы слишком жестоко, если б она притворялась. Разве он не заслужил, чтобы его любили? По-настоящему, с теплом, пылко и живо. Он-то любил её. Он ведь позволил себе любить её, а она… Неужто она решила, что он достоин такой платы? Как грубо и грязно. Совсем не так, как привык поступать Сноу.       Кориолан схватился за голову, чтобы приглушить ноющую пульсацию, тело его ослабло, и он едва не рухнул в проём между кроватями, безвольно и совершенно жалко. Горечь снедала его, даже во рту свело от неприятного прогорклого привкуса. Он забился, не понимая, что наполняет его: ненависть или отчаяние. Оно текло по жилам от сердца, с каждым его биением проталкиваясь всё дальше, и медленно губило Кориолана изнутри.       Чтобы не сорваться и не заорать, пришлось уцепиться за единственную мысль, сформировавшуюся до конца: он наверняка убил её. Должен был во имя собственной безопасности. Ничего не поделаешь, милая Люси Грей, это жизнь. Либо ты, либо тебя. И ведь она всё же нашла способ свести его с ума — натравила соек-пересмешниц. Казалось, что пели не только птицы, пел весь лес. Кориолан думал, что голова его просто расплавится от этого кошмарного хора.       Не жди, не жди, к дубу приходи…       Он сожжёт и дуб, и тропинку к нему. Уничтожит и раскромсает на куски, лишь бы позабыть это всё.       Где мертвец кричал…       Мертвецы кричать не умеют, это всем известный факт. Но Кориолан едва ли не во снах слышал истошный вопль мертвеца: «Ма!»       Слёзы по покойному давно высохли, траур закончился. Погоревал и хватит. Кориолан думал, что окончательно помешается, если будет возвращаться к мыслям о Сеяне. Нет, это нужно оставить до времëн, пока он не оклемается. Слишком живо пока было воспоминание об его не-друге и не-брате Сеяне.       Песня про висельное дерево показалась слишком жестокой. Зачем сочинять про смерть, про каких-то мертвецов и ожерелье из пеньки? Люси Грей ведь была такая юная и ненавидела смерть. Или Кориолан всё же не знал её по-настоящему? Это ли её истинная сущность?       Голова его разболелась, и Кориолан уткнулся лицом в ладони. Всё вроде и разрушилось в одночасье, а вроде и вернулось на круги своя. Будто разбили дорогую вазу и посадили осколки на клей. Ничего, время пройдёт, и всё сцепится крепко-крепко. Только будет видно бледные следы.       А всё было из-за её вопроса, заданного так не вовремя и так не к месту. Одним вопросом Люси Грей сломала их доверие.       Впрочем, Кориолан не соврал, когда ответил ей первое, лихорадочное, что пришло в голову. Он действительно убил себя прежнего. Бедный-бедный Корио, оголодавший мальчик, который так сильно тосковал по матери и тревожился за родных. Его не убил голод, не уничтожила война, не растерзали взрывы на арене. Его убил Кориолан Сноу. Ах, как жаль…       Но мальчика Корио, в общем-то, можно было не жалеть. В этом мире такому ребёнку ни за что не выжить. А Кориолану, отринувшему человечность, это запросто. Он понял, чего стоит его положение. И понял, что ему нужно делать, чтобы удержаться наверху.       Для начала хорошо проявить себя в Дистрикте-2. Это для начала. А потом он посмотрит по ситуации. Главное не поддаваться глупостям и всегда держать разум холодным, так его никто не обманет и не предаст, как Люси Грей. Кориолан не даст и шанса на предательство себя. И в первую очередь самому себе. Потому что он знал, что достоин большего, и намерился больше не сворачивать с верного пути — пути к контролю.       Сноу всегда берут верх.