***
— А? Маги умирают в одиночестве? Ага! Как же! Что-то в его посмертии слишком многолюдно. А на периферии зрения маячит даже тот, на которого б точно глаза не глядели. Он-то что тут делает? Ладно. Пусть торчит, раз не кипешует. Хотел перед смертью потрепаться — получай. Правда, беседа проходит как-то грустно. Саторо рад бы сказать, что счастлив всех видеть, но те обстоятельства, при которых они все снова встретились…И все-таки – конец эпохи…
«Теперь я надеюсь, что это не фантазия». — Поздно ты записался в философы. Голос?! — Что?! Как?! Его редко можно застать врасплох. Он — Саторо Годжо. Но это?! И прежде, чем он вскакивает, его заключают за шею в захват и впиваются в губы в жестком поцелуе. Наглом. Влажном. Жарком. И что это было? Мегуми бы не желал таких публичных отношений. Мегуми, который такой вот весь: «Я о твоей репутации беспокоюсь». Заботливый. И все-таки приходится разорвать их контакт. — Почему ты здесь? Не получилось? Только не говори, что уже откинулся? — А ты догадайся. Включи «Фушигуро радио», — нагло язвит Мегуми, хватая Саторо за грудки. Лады. Он все знает. И что с того? Если все пошло под хвост шикигами. И «Фушигуро радио» перегорело. Не стоит и пытаться его починить. — Ээээ… Может не будем устраивать разборки на людях. Саторо Годжо и «неловкость» - два противоположных понятия. Но если опять же вспомнить «обстоятельства», то ему совсем не радостно здесь встретить «любимого ученика». Мегуми сильный. Саторо не сразу удается разжать его хватку. Дело не в том, что пацан успел прокачаться. Если бы сейчас, исключая уровень проклятой энергии, устроить спаринг, то результат мог быть и не предсказуемый. Саторо тренировал Мегуми. Пацан знал все его приемы. И драться он мог и любил. Мегуми остался таким, каким он запомнил его до запечатывания. А вот сам Саторо… Его самого по возрасту откатило до студенческих лет. Так что с Фушигуро они были сейчас почти ровесники. — О ком ты? Шесть глаз, похоже, тоже отключились. Или куда тогда все исчезли? Приходится даже сделать одно простое действие, почти забытое с тех пор, как овладел своей техникой: оглянуться. Никого. В этом зале ожидания только они вдвоем. — Как ты здесь оказался? Мегуми наконец-то окончательно отлипает, и садится на место, которое до этого занимал Сугуру, отстраненно смотрит куда-то вдаль на взлетную полосу, выдерживает паузу, собираясь с мыслями. — Ты же знаешь, как владельцы техники Десяти Теней приручают шикигами? Как лекцию читает, словно они поменялись местами. Но даже если Саторо и скостили возраст, то для Мегуми он на уровне если не сенсея, то семпая точно. Ответ ему известен, но он не спешит его оглашать. На душе спокойно: Мегуми жив и вернулся попрощаться, или что там еще. Потому, пока не растворился в небытие, лучше насладиться идеальным профилем гостя. У Мегуми начинают знакомо краснеть уши, и он не выдерживает. — Контролированный сон. А сон — это маленькая смерть, — ровным тоном продолжает он. — Я всегда думал, что маленькая смерть – это оргазм. Может, проверим? — Да тебя даже смерь не изменит! Маньяк недорезанный, — рычит Мегуми. Последние слова, в общем-то, обидно, но результат достигнут: хоть на миг, но он обернулся. У Мегуми дергается бровь, и губы сжимаются, но он возвращает голову в исхожное положение и продолжает лекцию в сторону летной полосы. — Фаза быстрого сна длится где-то от десяти до пятнадцати минут. Протяжение времени тут условно. Там — у меня нет такой роскоши. Здесь — у тебя есть пятнадцать минут. Уже десять. — Твои шикигами. Я так знатно уничтожил твой зоопарк, — вот хотел проститься с дорогим человечком, а теперь слова не вяжутся. — С обновлением тела — обновилась и техника. Сейчас девять из десяти. — И как ты назвал своих псов? — у Саторо нет часов, чтобы определить, сколько времени им еще осталось, но Мегуми садистски его тянет. — Никак. Просто псы. Шикигами — это только оружие. Фетиш — давать им имена. — Понятно. Есть доля разочарования. Мегуми, расстроенный сказкой о лягушке, которая не может выбраться с колодца, дал своему одноименному шикигами крылья. Все правильно. Так и должно быть. Просто есть доля горечи. — Хаски. — Я подумал, что Юджи, чтобы не случилось, все равно напоминает мне ретривера. А потом, я понял, что точно заведу собаку породы хаски. Ему, или ей, я дам имя. Он или она будут неудобными. Будут грызть тапки и лаять ночью. Его нужно будет выгуливать. И помнишь, как ты говорил, что шикигами нужно выбирать с умом? Ты можешь вернуться, как мой шикигами. — И? — ну охренеть! Все это произносилось насколько монотонным речитативом, что у Саторо от последнего чуть челюсть не отвисла. — Это ненадолго, — Ты уже это пропустил, но у меня полномочия слияния Тенгена. Можно все человечество. А можно всего лишь одна душа. — А ничего, что птичка защебетала, что Тенген как бы леди? — А я и не знал, что ты такой сексист. Сейчас Тенген лишь биомасса и мое желание. Но безмозглая блоха Когане не может определить, кто оригинал, а кто фальшивка. — Так что остаться должен только один, — как констатация факта. — Как-то так. Как говорил один мой знакомый: «Между небом и землей только я единственный». Уел. Саторо не злится, просто толкает Мегуми в бок, а тот никак не реагирует. Все так же смотрит вперед.***
Диспетчер объявляет об отбытии его рейса. Белоснежный лайнер взмывает ввысь. Саторо безразлично провожает его взглядом.