NO MERCY

Пачка сигарет подходила к концу, на крыльце в ряд лежали окурки. Николас знал, что не поднимется за новой наверх, просто не сможет зайти в дом, который в один момент перестал казаться родным, тёплым и добрым. На улице начало светать, небо светлело, на горизонте появилась рыжая полоса. Было холодно, иногда тело начинало трясти, но было как-то всё равно. Будто холод — это маленькое неудобство, как соринка в ботинке, и его можно спокойно перетерпеть. Единственное, Ник переживал за Габи, которая сидела рядом, кутаясь в его куртку и иногда шмыгая носом. Её пальцы время от времени стучали по экрану телефона, кто-то из её друзей не спал всю ночь, оставаясь с ней на связи. Тишину нарушил шум машины, едущей в их направлении, и две пары измученных глаз зацепились за неё, как за возможность отвлечься от бегающих по кругу мыслей. — Ты ему написал? — спросила Габи, когда машина подъехала ближе, и шмыгнула носом. — Нет. Сестра торопливо начала вытирать лицо и ещё больше зашмыгала носом, но вряд ли что-то сейчас могло скрыть то, что она два часа просто ревела без остановки. Машина замерла у их газона, Ноа вышел через секунду, обходя её и направляясь к крыльцу. Он явно не ожидал увидеть их двоих на улице в такой ранний час. Наверное, было около пяти, Ник давно не смотрел в телефон, ориентировался только по рассвету. — Что случилось? Он был всё в том же, в чём встретил Ника накануне вечером. Взгляд бегал от Ника к Габи, пытаясь что-то понять. В голове пронеслись строчки, которые надо было сказать вслух, но как только он попытался — не получилось. Николас крепко сжал челюсть, глядя в глаза Ноа, пытаясь пересилить себя и всё же сказать "мама умерла". Но эти два слова никак не хотели складываться в реальные звуки. И это настолько выбесило, что Николас буквально приказал себе произнести их: он быстро поднялся, убирая волосы с лица, и выпалил их. Несколько секунд Ноа смотрел на него не моргая, как будто ждал чего-то ещё. Ноа точно видел, как предательски глаза наполнились слезами, и пришлось не моргать, чтобы они опустились обратно, а не скатились по щекам. К счастью, Ноа быстро переключился на Габи, но и она попыталась спрятать свои эмоции, утыкаясь лицом в колени. — Ты уже вызвал?.. Ник сразу покачал головой. Конечно, он никуда не позвонил, никому не сообщил. — То есть, она ещё там? Он кивнул. — Я не могу, — прошептал Ник сдавленно, громче не получилось. — Просто не могу. Габи этого не слышала, во всяком случае, Ник не хотел, чтобы она его слышала. Он не хотел показывать ей всю красоту своего состояния в этот момент, чтобы не напугать, ведь его и самого это пугало. Абсолютное бессилие. — Я понял тебя, — Ноа провел рукой по его плечу и присел возле Габи. — Давай отвезём тебя к нам домой? Чтобы ты хотя бы отдохнула и поспала, пока мы здесь всё решим? Габи подняла голову, вытирая красные щёки, и покачала головой. — Можно я останусь у Элис пока? — обратилась она к Нику. — Если она не против, то конечно. Тебя отвезти? — Нет, она заедет. — Можешь пока погреться в машине, — Ноа кивнул в сторону припаркованного автомобиля, но Габи только ответила, что ей не холодно, поправляя куртку брата. Ник же уже начал бороться с пробирающей его дрожью. — Мы отойдём на секунду, — сказал Ноа, подталкивая Николаса в сторону. Они отошли к углу дома, так, чтобы Габи всё ещё было видно. Здесь младшая сестра не станет свидетелем его слабости, кажется, именно поэтому Ноа отвёл его подальше. Ладонь осторожно погладила плечо Ника, скорее всего, и сам Ноа мёрз: он был лишь в футболке, кожа покрылась мурашками. — Ты как? Уставший, измученный организм сейчас говорил спасибо за то, что Ноа держал его в своих руках. Николас посмел закрыть глаза и задал сам себе этот вопрос. — У меня нет никаких сил, — признался он. — Не могу, действовать, не могу представить, что мне вообще делать. Чего он не сказал, так это об убогом чувстве облегчения, за которое было стыдно. Его не хотелось принимать как часть себя, но оно всё равно было. Несмотря на это облегчение, ближайшее будущее выглядело отвратительно и безвкусно. Придётся двигаться дальше, всё изменится, уже изменилось, и прошлое никак нельзя вернуть. Он столько всего не сказал ей. Ноа встал ближе, его руки мягко прижали к себе. — Постарайся просто расслабиться сейчас. Я знаю, что много всего случилось за последние дни. Знаю, как тяжело может быть. Тебе не нужно тащить всё в одиночку, окей? Его пальцы погладили шею и прошли через волосы, кончики медленно поглаживали кожу головы. Николас уткнулся лбом в его плечо, и чем дольше они так стояли, тем спокойнее становилось. Тихо уходило напряжение, пустота наполнялась чем-то похожим на надежду, но слёзы продолжали душить. — Я не могу. Это было короткое предупреждение, прежде чем покалывающее чувство из горла разошлось повсюду, стало просто больно, а из глаз потекли слёзы. Николас прекрасно понимал, что сейчас он буквально пытается спрятаться в этих руках от невыносимой жизни, пытается снять с себя всю ответственность и переложить на другого. — Ничего, — раздался шёпот возле уха. Тёплое дыхание. На несколько секунд показалось, что всё вокруг правда перестало существовать, и это было лучшее, что Николас чувствовал за последнее время. Когда Ноа отстранился, Ник быстро вытер лицо, пряча взгляд. На середине дороги стояла машина Элис, она уже вышла из неё и прошла половину дорожки к дому. Махнула идущему к ней Ноа и кивнула Николасу, Габи шла ей навстречу. За то время, что Элис провела в их доме, похоже, они действительно нашли общий язык и стали друзьями, потому что Габи не раздумывая упала ей в объятия, не пряча эмоций. Он не слышал, о чём говорили Элис и Ноа, но та несколько раз кивнула и повела Габи к машине. Когда они отъехали, Ноа повернулся к нему и кивнул на свою машину. Странно и очень страшно, когда родной дом, в котором ты вырос, перестаёт казаться домом. Почти испуганно глядя на родные и одновременно незнакомые окна — особенно в родительской спальне, — Николас заставил себя сделать тяжёлый шаг к машине. Сердце билось всё быстрее, предзнаменуя надвигающуюся паническую атаку, так что Николас быстрее сел в машину, сделал глубокий вдох и медленный выдох, ища глазами, за что зацепиться. За бардачок, в котором точно лежит оружие. За чёрную приборную панель, на которой не было ни пылинки. За руку Ноа, которая потянулась и взяла его ладонь. Николас отвернулся к окну, снова глядя на дом. Паника немного отступила. — Я должен был больше проводить времени с ней, — сказал он, глядя на отражение солнца в окнах. Ноа гладил большим пальцем его руку. — Мы так хорошо поговорили перед тем, как я уехал. И мне так хотелось снова услышать её. Я хотел спросить совета. Не могу представить, что в той комнате больше никогда никого не будет. Ни её, ни отца. Даже в таком состоянии она была каким-то маяком в моей жизни. Я хотя бы знал, ради чего всё делаю. Осталась Габи, но… Даже не знаю. Всё рушится, и я не думаю, что что-то станет лучше. Просто думаю, кто же умрёт следующий? Чужие пальцы скользнули между его и сжали. — Тебе нужно просто отдохнуть. Потребуется время, но ты придёшь в себя. Я буду рядом. Вот как. Николас устало посмотрел на их руки, потом на Ноа. — Зачем ты приехал в такую рань? — Не мог заснуть. Не хотел терпеть до утра. — Терпеть что? — Чтобы увидеть тебя. И поговорить. Да, я планировал разбудить тебя в пять утра и… Тут должна была быть романтика и всё такое. Полчаса назад просто понял, что должен приехать и… — И не ошибся. Ноа крепче сжал ладонь. Она лежит там уже несколько часов. Не она — холодное тело. Не говорящее. Не любящее. Пустая оболочка. Паника снова начала захватывать тело, подстраивая его под себя. — Я хотел показать тебе кое-что, — неуверенно сказал Ноа, отпуская руку. — Здесь рядом. Сейчас не совсем подходящее время… — Подходящее, — оборвал его Николас, пытаясь снова отвлечься на что-нибудь, на что угодно, пускай на то, что хотел показать Ноа, даже если это парк аттракционов, спрятанный в кустах. Неуместно? Плевать, пульс уже добрался до ста, дышать стало тяжело, горло снова сжалось. Когда взгляды пересеклись, Николас без слов понял, что Ноа переживает. Господи, он переживает за него. Это было что-то совсем новое. Ни разу за всё это время он не видел у Ноа этой эмоции, не видел этого волнения в карих глазах. Это не было приятно в привычном смысле слова, это резало сердце, но как будто эти порезы сразу зацеловывали. Ноа завёл машину и развернул её, направляясь в сторону дороги в Ричмонд. Чем дальше они отъезжали, тем больше казалось, что рвётся связь между ним и родным домом. Но поездка продлилась всего пять минут, за которые они не произнесли ни слова. Соседняя улица, заброшенный дом, казалось, бодрствовал на фоне остальных светлых соседей. Бодрствовал, как его мать в последние свои месяцы — болезненно, и желая заснуть. Николас огляделся вокруг: рассвет нежно гладил пастельными цветами небо. Тишина. Ноа нагнулся в его сторону, открыл бардачок и достал оттуда звенящие ключи. Он вышел из машины первым и, дождавшись Ника, направился по заросшей тропинке к больному дому. — Блядь, похоже… — причитал Ноа, крутя ключ в замке, пока нервно не ударил плечом по двери, и в ней что-то щелкнуло. Ключ повернулся. Внутри было темно, во всех комнатах были закрыты шторы, и скромный утренний свет не мог с ними бороться. Стоял затхлый запах оставленного позади прошлого. На первый взгляд чисто, но на самом деле всё было покрыто слоем пыли. Ноа шёл впереди, уверенно обходя комнаты на первом этаже. Старые доски скрипели под его весом, а затем по второму разу, когда на них наступал Ник. Он отделился от Ноа, увидев в одной комнате полку с фотографиями. Пыльная позолоченная рамка и пыльное стекло, по которому Николас провёл ладонью, и на него уставились несколько пар глаз. Среди них был мальчик лет десяти. Он улыбался, честно, гордо подняв голову, на его плече лежала рука женщины со светлыми длинными волосами. С другой стороны стоял мужчина, высокий, с большими добрыми глазами. Николаса затягивало в чужую жизнь, которая всегда была под серьёзным замком. Ноа пустил его в самое сердце. — Значит, это ты жил здесь, — громко говорить не надо было, Ноа успел сделать круг по дому и вернуться к нему. — Да. По сути, мы были соседями. Он был таким маленьким на фото. Таким счастливым. Живым. — Я видел тебя. Много раз. Ты часто проезжал на скейтборде мимо моего дома. Такой крутой. С длинными волосами, в джинсовке, обклеенной значками… Ноа тяжело вздохнул, прошлое просачивалось в его лёгкие, а кровь разносила его. — Почему не продашь этот дом? — Не могу. Я не хочу здесь появляться, но и избавиться не могу. Лёгким движением руки по талии Ноа поманил Николаса за собой. Он оставил фотографию на полке, направляясь к лестнице. Мысли снова метнулись к своей жизни — "не хочу здесь появляться, но и избавиться не могу". Николас не мог представить, как вообще войдёт снова в те двери, за которыми всё напоминало о лучших днях жизни, к которым больше не приблизиться. Ему стоило неимоверных усилий отвлечься от этого и вернуться в реальность, взгляд начал бегать по всему вокруг, пока они поднимались наверх, он пытался сосредоточиться на чём-нибудь, помимо своих воспоминаний. — Странно, что дом до сих пор не облюбовали местные дети, — заметил Ник, обращая внимание на идеальный порядок. — Потому что соседи знают, что он мой, — Ноа толкнул приоткрытую дверь в конце коридора. — И знают, кто я. Открывшаяся комната своим интерьером не оставляла сомнений, кому она могла принадлежать. Она была небольшой, убранной, на одной стене неровно висели плакаты, плакат Limp Bizkit одним уголком оторвался и зашатался от порыва воздуха. Дверь шкафа была открыта, на вешалках оставалась одежда, прежде чем Ноа закрыл его, Ник увидел пару клетчатых рубашек. Заправленная кровать была помята в середине — кто сидел на ней и не поправил одеяло. Ноа тоже заметил это и на несколько секунд замер, глядя в это место. В этой комнате Ноа ощущался иначе. Он был частью этого мира и одновременно нет, как будто деталька в пазле, которая идеально должна встать на это место, но резьба не подходит. Кажется, Ноа растерялся. Он обросил волнительным взглядом комнату и сел на кровать. Просто так никто не приведёт тебя в свой родной дом, в который он отказывался заходить годами. Ноа избегал разговоров о семье не один раз, а теперь привёл Николаса в самое сердце закрытого прошлого. Именно поэтому Николас молчал, не хотел делать момент ещё тяжелее, только подошёл к кровати, почти касаясь своим коленом колена Ноа. — Ты сказал, что совсем не знаешь меня. Что справедливо. Я не люблю говорить о прошлом, но тебе это важно, так что… Я решил, что могу доверить тебе его. Это была одна из его уязвимых точек. Ник видел волнение и неуверенность в карих глазах, и как руки Ноа легли чуть выше его колен, прося подойти ближе. Или прося не уходить сейчас и не отворачиваться от него. В результате внутри смешались стыд за то, что он оставил сестру, не может заставить себя сделать что-то со смертью матери, и поверх всего заставил Ноа окунуться в какие-то очевидно неприятные воспоминания. Чудом удалось подавить поднявшуюся волну ненависти к себе, главную роль в этом сыграл ожидающий Ноа, которому уже начало казаться, что его сейчас пошлют из-за неуместности момента. Николас кивнул, положив свои руки поверх рук Ноа. — Даже просто то, что ты привёл меня сюда, уже много значит, — Ник уловил облегчение на лице Ноа. — Я действительно хочу узнать о тебе больше. О том, почему ты сейчас там, где ты есть. Я готов встретиться с твоими призраками. Но если тебе не хочется этого рассказывать, я не хочу быть... Причиной твоих неприятных воспоминаний. — Приятного в них и правда мало. Но я уже решил для себя, что расскажу тебе всё как есть. Пускай это будет доказательством того, что я настроен серьёзно, хорошо? Оставалось только кивнуть. Ноа опустил голову, всё ещё держа руки на его бёдрах. Николас по себе знал, что доверять — тяжело, и иногда больно. — Если честно, я не писал речь и не очень понимаю сейчас, с чего начать… Наверное, с самого начала? Я… не знаю своего родного отца. Меня много раз посещала мысль найти его, но это буквально невозможно, но сейчас и не об этом. Когда мне было два, мама вышла замуж, у меня появился отчим. В четыре они расстались, я его плохо помню… В мои шесть лет она вышла замуж во второй раз. Она почти никогда не была одинока, точнее, сейчас я понимаю, что она всегда чувствовала себя одиноко, именно поэтому всегда была в поисках того, что согрел бы её. Меня ей было недостаточно. Второго отчима я помню прекрасно, он был хорошим человеком. Маму любил, меня любил, как родного сына. Можно сказать, что до двенадцати лет у меня была обычная семья, со своими заморочками, но вот… Какая была. Пальцы на бёдрах сжались, и Ноа прислонился лбом к его животу. — Он умер неожиданно для всех. Инсульт. Вот так просто. Я вышел утром на кухню, он посмотрел на меня, улыбнулся, и вдруг… Знаешь, как выглядит инсульт? Довольно страшно. Ты не понимаешь, что с человеком. Как будто он очень пьян, но всего секунду назад он был абсолютно нормальным. Потом он упал. Скорая не успела приехать. И всё пошло по пизде. Если раньше мама была со странностями, если раньше я ей был не особо нужен, если раньше я чувствовал себя ненужным, если раньше она была неразборчива в мужчинах… Теперь это всё усугубилось в десять раз. У нас дома появлялись какие-то непонятные мужики, мама то орала, то ревела во весь голос, ругаясь с ними, то сияла, как самая счастливая женщина на планете. А я слушал это всё, сидя в этой комнате. И не понимал, что происходит. Мне было пятнадцать, когда у нас поселился Тревис. — Они дрались. Он просто бил её. А она потом бегала за ним по улице и умоляла вернуться. Я старался не появляться дома. Меня он просто ненавидел. Я грязь, огрызок, дерьмо, только место занимаю... Мама предпочитала ничего не замечать, и потом мне начало казаться, что когда я смотрел ей в глаза, она смотрела сквозь меня. — И в один день… Я вернулся из школы. Слишком громко хлопнул входной дверью, а настроение в доме и так было дерьмовым. Тревис поднялся ко мне. Я стоял там, где сейчас стоишь ты, но смотрел на него. И я зачем-то высказал ему всё, что о нём думал. Ноа отстранился и взял одну его руку, двигая к себе. Он провёл ею по груди, а затем положил себе на шею, глядя вперёд. Николас почувствовал его кадык под ладонью. Ноа задумчиво молчал почти целую минуту, потом сам сжал пальцы Николаса на своей шее. — Я упал на кровать, он лёг сверху. В то время я был очень худой, тонкий, меня можно было через плечо перебросить и унести. И он навалился, прижал меня к кровати и продолжал душить, что-то параллельно крича. Я почти потерял сознание, но он вдруг решил остановиться. Плюнул в меня в ушёл. Через полчаса я закинул самые нужные вещи в рюкзак и ушёл из дома с красными следами на шее. Больше я не возвращался сюда. — Я спал у друзей. В парках. Но лучше всего была одна заброшка в Ричмонде, мне её показал парень, который уже много лет жил на улице. Иногда получалось подрабатывать. Со временем друзья кончились, мне стало стыдно показываться у них на пороге, снова прося помыться. У меня ничего не было. Вот тогда я и стал тем, кем стал. — Однажды прибился к какой-то компании, у меня был хороший день — получилось провести несколько ночей в квартире дилера. Я не употреблял, но почти все мои новые знакомые на чём-то сидели. Мужик не особо обращал внимания на то, кто у него тусуется, так что я днём шатался где-нибудь, а ночь проводил у него на полу. Там можно было помыться и даже стырить что-нибудь из холодильника. И вот я прибился к каким-то ребятам, они зазвали меня в бар, одна девушка предложила угостить меня, когда я сказал, что на мели. А там до меня доебался какой-то хер, ему не понравились мои волосы. Они тогда были длинными, до пояса примерно. Я привык к стычкам за это время и начал ставить его на место. Но драться я не умел. Но пытался. В общем, это был день, когда я встретил Джолли, который тоже был в этом баре в это время и наблюдал за всей ситуацией. — Он угостил меня, мы заговорились, я быстро напился и рассказал ему, что к чему. И потом он усадил меня в чёрный Рендж Ровер и увёз в Дом. Николас провёл обеими руками по его шее и остановился на плечах. В ответ Ноа посмотрел на него, и он просто не был собой в этот момент. Николас видел оставленного всеми ребёнка, которому пришлось бороться за каждый светлый момент своей жизни. — Я был отрезан от информационного мира довольно долго, так что только потом я узнал, что через год, как я ушёл из дома, Тревис убил маму. Забил до смерти. Оба были пьяными. Я был объявлен в розыск. Дэвис. Фамилия сама всплыла в голове. Все соседи и знакомые обсуждали это — в их тихом городке произошло убийство, а ребёнок пропал. Это была семья Дэвис. "Пиздец", — сказал тогда Николас маме, когда утром на кухне она рассказала последний новости, и получил от неё подзатыльник за ругательства. Его не сильно интересовали эти разговоры, и в то время Николас даже не задумывался о том, что произошло. Сейчас в тепле его ладоней грелся тот самый пропавший мальчик. — Она умерла, а я понятия не имел. Через Омен я нашёл информацию, где сидит Тревис. Через Омен я смог найти нужных там людей. Следующий год Тревис жил в аду, а потом его кто-то убил. Обычным карандашом проткнули сонную артерию и оставили умирать. Охрана ничего не слышала, конечно же, так что он просто лежал в своей камере и умирал. Мне это обошлось всего лишь в пару тысяч долларов, но деньги уже перестали быть проблемой. — Я не просил, но Джолли достал кое-какие вещи из полиции, в том числе дневник матери. Она не особо много писала, но с ним я уже понял, что у неё были большие проблемы с психикой. С той даты, когда я ушёл из дома, все страницы были просто… посланиями мне. Она писала, как любит меня, что я её солнце, и всё в таком духе. Она годами не говорила мне этого. — Если бы я не ушёл, всё могло бы сложиться иначе. Наверное. И потом я начал замечать, что несу за собой смерть. Люди вокруг умирали. Я был на стольких похоронах, что не вспомню все. И я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, правда. Но среди всех, кого я когда-либо встречал, среди тех, кого я касался, ты… Самое светлое, что я видел. Он поднялся, и теперь пришлось чуть запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза. Его руки с нежностью и осторожность легли на плечи, отрешённый взгляд, занятый воспоминаниями, снова заблестел. Ноа обхватил его лицо ладонями. — Не знаю, почему так, но чем больше я нахожусь рядом с тобой… Даже в самые тёмные моменты я вижу в тебе свет. Я знаю, что я далёк от идеала. Но если ты согласен… Я сделаю всё, чтобы быть тем человеком, который тебе нужен. Потому что ты нужен мне. Мне уже поздно поворачивать назад. Сердце разошлось. От его прикосновений исходила только забота. Если давать жизни второй шанс, то только так — с этим человеком, потому что самый главный урок, который Николас вынес за всё время, это что в любой момент всё может измениться и рухнуть. Да, один раз он уже обжёгся так, что залечивал рану два года, и то она до сих пор давала о себе знать. Но Ноа совсем другой человек, который тоже пережил множество потерь, и хотелось верить, что он не поступит так же. Всё сложилось само собой, на это ушло всего несколько секунд. — Давай попробуем, — ответил он. Два слова, несущие надежду и доверие. — Ник… Правда, если бы я знал тебя, я бы никогда не вёл себя с тобой так, как в начале. Я правда жалею, что всё вышло именно так. Может это глупо, но я хочу, чтобы… Блядь, — Ноа неловко усмехнулся, поглаживая щёки Николаса большими пальцами. Он больше ничего не сказал, прикрыл глаза и наклонился к Нику. Осторожно коснулся губ, даже не целуя, а поглаживая, и лишь после этого посмел прижаться к ним крепче. Николас закрыл глаза, открывая свои губы навстречу его. Теперь поцелуй с Ноа ощущался иначе. Как свет, как утро нового дня. Впервые за безумно долго время Николас поверил в то, что сможет справиться со всем, потому что он не один. Этот поцелуй — это обещание. Как бы сложно не было, он не будет один. Потому что уже всё сложно, а Ноа не бежит, а наоборот — приходит на помощь. Обнажённая и разорванная душа не выдержала всех немых обещаний, или это уже сбоило уставшее тело, — слёзы покатились вниз по вискам и коснулись пальцев Ноа. Тот отстранился, оставил ещё один поцелуй на губах и выпрямился. — Если ты не против, я бы хотел считать это первым поцелуем. А не тот, что был. — Я не помню, когда мы впервые поцеловались, — улыбнулся Ник, быстро вытирая дорожки от двух слезинок. — Так даже лучше, — Ноа улыбнулся в ответ. В качестве маленькой передышки для обоих, они простояли в объятиях друг друга ещё несколько минут. Это следующая ступенька жизни, которая далась очень тяжело, но была сделана. Они вернулись обратно к дому Николаса, в машине дождались полицию и медиков. Опять мир обернулся в сон, но на этот раз кто-то был рядом и подхватывал, когда руки забывали, как держать ручку, губы забывали, как двигаться, ноги забывали, как идти. Ноа возвращал его на землю. Николас посмотрел на неё в последний раз в её комнате. В её кровати. Уже не было сил сдерживать слёзы, они просто лились, он даже не обращал на них внимания, просто разрешил себе быть слабым и уязвимым, потому что в такой момент было плевать, что может кто-то подумать. Её увезли, полицейская машина уехала следом. Проснувшиеся соседи стояли на крыльцах или смотрели в окна. Николас закрыл дверь в родительскую спальню, думая, что больше никогда не сможет зайти в неё. Они решили остаться здесь, отоспаться, потом дождаться Габи, собрать вещи и уехать в Дом. Габи написала сообщение, что согласна, что ей тоже тяжело оставаться здесь. Ник положил голову на руку Ноа, повернувшись лицом к нему. Пальцы чувствовали под футболкой повязку на боку. Ему всегда казалось, что это самая неудобная поза для сна с партнёром, но в этот момент он не мог представить более комфортного места, чем в его руках. В голове не звучало никаких мыслей. Он просто закрыл глаза и заснул.