Окно ЗАМа

Больше до достижения северной оконечности Тихоокеанского хребта решили нигде надолго не останавливаться, никуда специально не заворачивать. Разумеется, они пропустили множество живописных пещер, водопадов и висящих над пропастями мостов, но нечто подобное попадалось им по пути уже не раз, и после пересечения бывшей территории США с востока на запад природа ее перестала удивлять Катю п Пола. Последний сделал множество набросков и законченных рисунков и планировал пополнить коллекцию уже по достижении знаменитого хребта. В прошлом из-за проблем с границами туристы двигались по большей части с юга на север, да и, кроме того, дорога в обратном направлении считалась более сложной как раз по причине суровых погодных условий. Сейчас же, с падением границ, хотя бы одна проблема была решена окончательно. Что касается неподготовленности их маленькой группы к восхождению на снежные вершины, так этого легко можно было избежать, проехав в трейлере самые сложные участки пути. В конце концов, они не собирались устанавливать рекордов или преодолевать себя. Они просто жаждали впечатлений и вдохновения, а для этого совсем необязательно было ставить свою жизнь под угрозу. Встреча с явно сумасшедшим Крэптоком на всех произвела двойственное впечатление, но они не спешили обсуждать это все вместе. Лишь на следующий день, когда на связь снова вышли Мерк и Казарцев, первый в своей неповторимой манере завел речь о вчерашних событиях. Впрочем, у остальных тоже было достаточно времени на размышления, поэтому они не стали ворчать, а просто подключились к беседе. - Он просто безумец, - заявила Катя. – Не стоит воспринимать его речи всерьез. Я лично науке и ИИ доверяю куда больше, чем этим бредням. - Ну, прав он или нет, мы узнаем примерно через месяц. Если Шепарду сотоварищи удастся этот эксперимент с реагентом, они оповестят об этом весь мир. А вот рассуждения старикашки о нашей современности меня все же несколько смущают, - Мерк и вправду выглядел напряженным. - Жаль, что нас не ставят в известность о существовании таких вот… староверов… - с разочарованием в голосе произнес Пол. – Мы хотя бы были готовы к их такому вот внезапному появлению. - Тебя насторожило только это? Пффф, возможно, эта информация и содержится где-то в открытом доступе, я даже уверен, что так оно и есть… - Именно, - перебил его Казарцев. – Вот, например, словарная статья, где как раз сообщается о нескольких десятках тех, кто изо всех сил держится за прошлое. Насильно их к общественной жизни не приобщают и в целом обращаются как с дикарями – наблюдают издалека и оказывают посильную помощь. Некоторые уже образумились. Поэтому нет, никаких страшных тайн от нас не скрывают. - Да я вообще не об этом, - раздраженно отмахнулся Мерк. – Мне не понравилось, что старикашка намекнул, будто бы всех нас подвергли воздействию какой-то штуки, отшибающей мозги – по его собственному выражению. То есть он хочет сказать, что мы пришли к тому, что имеем сейчас, против собственной воли? - Да он простой болотный сумасшедший. Как его слова вообще можно воспринимать всерьез? – удивилась такой подозрительности Катя. - Вообще-то, судя по заявлениям Шепарда, сумасшедший этот когда-то возглавлял НИИ вулканологии, а с началом изменений в обществе ушел в глушь, где и сидит до сих пор. Придется предположить, что сошел с ума он, еще будучи на посту! Или… в его словах содержится зерно истины. - Ну договаривай же, не томи, - простонал Пол. - Одному мне кажется, что жизнь наша изменилась именно с появлением в ней полноценного ИИ, способного во всех сферах заменить человека? Что если он и мозги нам перепрошил, чтобы мы бросили свою дурную старую жизнь и вошли в новый мир новыми же людьми? - Пффф, зачем это ему было бы нужно? – закатил глаза Казарцев. – Какой-то оптимистичный вариант древнего фильма «Матрица». - Может, он так пытался уберечь планету. А, может, и нас самих от… нас же. Разумеется, у него были благие намерения, и все в итоге обернулось нам только во благо, но… - Но? - Но как-то меня коробит от одной мысли, что мнения людей при этом даже не спросили. Поломали их свободную волю об колено. Сделали из них прекраснодушных ангелов, а они, может, и не хотели такими стать. Да только ИИ на это наплевать. Получается, мы и не люди для него, а так… вроде домашних питомцев. Мы же их мнения тоже не спрашиваем, когда возим к ветеринару или моем под душем… - Мы желаем им добра, - встряла Катя. - ИИ тоже желает нам добра. А тем временем мы живем как в зоопарке. - Ты хотел бы вернуть прежние времена с деньгами, голодом, нищетой, взаимной ненавистью, войнами, мусорными свалками, издевательством над животными и наукой, обслуживающей пошлые мещанские интересы и полностью забывшей о великих целях вроде покорения космоса? - Не знаю, - пожал плечами Мерк. – Возможно, и нет. Вообще-то мне не на что жаловаться. Просто как-то все это дурно пахнет. Разумеется, принуждение к добру, наверное, стоит потери свободы воли, но иногда я задумываюсь о том, а кем бы я стал, живи я лет 80 назад. Таким же бесполезным трутнем, как сейчас? Или из меня вышло бы хоть что-то годное? Я ведь увлекаюсь физикой, но только куда мне тягаться с ИИ, - и Мерк мрачно замолчал. - Ну хорошо, даже если ты и прав, - перехватил монологовую инициативу Казарцев, - и мы стали приличными людьми исключительно благодаря ИИ… скажи, а как еще можно было бы достичь этой конечной цели? У тебя имеются другие предложения? Мерк лишь пожал плечами. - Эволюция. Революция. На первую ушли бы столетия, а, возможно, и тысячелетия. Вторая… когда-то уже имела место в нескольких странах, но все это в итоге плохо закончилось. Левые идеи в какой-то период, впрочем, были весьма популярны в обществе. Как раз накануне эпохи глобальных перемен. - Но они никак не выстрелили и никакой роли в дальнейшем не сыграли, - Казарцев явно умело подводил Мерка к нужному ему выводу. – Так, может, ИИ был и прав? - Что, правда популярность в обществе левых идей никак не способствовала всем этим изменениям? – удивился Пол. – Нисколечко? Странное совпадение, однако ж. Может, ИИ просто воспользовался готовностью людей к переменам? - Да не были они готовы к переменам, - Казарцев вел себя так, словно давно подспудно готовился к этому неприятному разговору. – Я застал краешек того времени и могу точно сказать: все так называемые левые идеи роились в головах весьма инертной массы, которая, возникни вдруг хоть в одной стране революционная ситуация, даже зад от дивана не оторвали бы. - Как-то странно для убежденных коммунистов. Особенно памятуя об опыте 1917 года… - задумчиво протянул Мерк. - В этом и парадокс! Бунты случались довольно часто, целыми волнами прокатывались по планете. Люди требовали снижения налогов, повышения зарплат и пенсий, снижения цен на топливо. Если у власти находились откровенные мрази, то дополнительно требовали их отставки и проведения новых выборов. Но конец у таких историй всегда был один: их либо прижимала к ногтю действующая власть, если у нее была достаточно сильная и опытная армия. Да-да, проливалась кровь, но под благоглупым лозунгом о ликвидации беспорядков и мародерства. Либо, если власть оказывалась слабой и неспособной к подобным решительным действиям, бунты оседлывал тот, кто на них был способен. Обычно прямой конкурент действующего правителя, давно ждавший своего часа. Иногда подключались и влиятельные лица из-за рубежа, которым всегда были выгодны беспорядки в чужой стране и возможность поставить у власти кого-нибудь прикормленного ими. И так простой народный бунт всегда уходил в трубу. В свисток, если угодно. - А левые-то что же? Если их идеи были популярны, почему же они не подключались к бунтам? - Ох, мне довелось быть свидетелем одного диспута тогдашних левых. Именно тогда я понял, что никакой революции никогда не случится. Что нам поможет только эволюция или… чудо. Спорили два парня. Один из них – юный и горячий – вот совсем как ты сейчас вещал, что надо поддержать трудящихся, выйти вместе с ними, помочь им захватить власть. Что нужно агитировать армию, потому что брать власть без оружия – безумие. А второй – куда более начитанный и теоретически подкованный – парировал с сарказмом, что это де не бунт вовсе. Не народный бунт то есть. Что все это четко организовано либо зарубежными организациями, либо правыми оппозиционерами. Что бунт этот к народному, социалистическому отношения никакого не имеет, поскольку лозунги в нем звучат откровенно мещанские – никто не требует национализировать производство, никто не призывает обобществить средства этого самого производства, а ради повышения чьих-то там зарплат и напрягаться не стоит. Лучше пойти Маркса перечитать, да и ПСС Ленина еще не дочитано до конца. А вот уж тогда с новыми силами можно вернуться во всемирную сеть и там поучать дураков, а то ишь, госпереворот от народного бунта не отличают. И знатоку этому первый отвечал, что эдак ни один бунт нельзя считать народным, потому как народ мыслит всегда просто, плоско и приземленно. Народу нужны банальные вещи, а не какое-то прекрасное общество всеобщей справедливости. И если их не поддержать в этом желании, то и агитировать их бессмысленно, они никогда не пойдут за тобой. А знаток этот диванный только отмахивался и посмеивался, глядя на очередной, по его выражению «майдан» в очередной стране. - Майдан? – нахмурилась Катя. По правде сказать, из речи Михаила она и так-то поняла немного, но тут и вовсе была поставлена в тупик. - В переводе с украинского «площадь». Там когда-то тоже случился выплеск народного негодования, и левые оказались слабыми и инертными. Бунт оседлали националисты, им же удалось и власть захватить. В общем, если идти по букве, то знаток этот во многом прав оказывался, но концептуально сильно ошибался. Хотя бы потому, что идеального бунта можно ждать тысячелетиями и не дождаться. Народ бунтует не для того, чтобы впечатлить знатока и заставить его оторвать зад от дивана, он бунтует, когда его что-то не устраивает. А не устраивать его может очень многое, и в первую очередь – простые мещанские вещи. И именно мещанскую жизнь и нужно наладить таким людям в первую очередь, прежде чем начинать ждать от них глубинного понимания сложных вещей, которые и сам-то знаток не до конца понимает, раз откровенно игнорирует факт того, что его кумир Ленин не ждал никакого идеального бунта, а просто взял и оседлал имеющийся. - Но почему они так вели себя? – вскричал в отчаянии Пол, и Кате в тот момент показалось, что он понял из речей Казарцева гораздо больше, чем она. - Думаю, оправдание собственной лени. Ведь проще не выходить на улицу, чем выходить. Но тогда твое левое сознание может сглодать тебя, поэтому и придумываются вот такие вот хитроумные аргументы для успокоения собственной совести. Ну и гранями посверкать тоже не грех. Дескать, вы-то, быдло, даже не знаете, чего у властей требовать, а я-то, великий ум, сейчас вас научу. Благо, для этого тоже не было никакой необходимости вставать с дивана. В таких условиях, как вы все понимаете, без ИИ никак было не обойтись. - Мда… - протянул Мерк. – И правда замкнутый круг какой-то. Впрочем, насколько я понимаю, по поводу ИИ – это все одни домыслы? Мерк был не в курсе близкого знакомства Казарцева с Меркуловым, и Катя выжидательно посмотрела на Михаила, гадая, сознается ли он или промолчит. - Я, конечно, дружил с тем, кто работал над стратегией по улучшению общества, но в ее детали посвящен не был, - пожал плечами Казарцев. – Поэтому ничего конкретного подсказать вам не могу. Разговор вышел откровенно тягостным, и все разошлись по своим углам не в самом радужном настроении. Чтобы хоть немного привести мысли в порядок, Катя вновь взялась за записи дяди. По привычке она продолжала называть Меркулова именно так. С момента первой попытки прошло около двух недель. Не то чтобы я рассчитывал, что ИИ «забудет» о нашем разговоре – вряд ли в его нынешнем электронном сознании существовала данная функция. Если только ее намеренно в него не вшили – стирать отдельные участки «памяти» по истечение определенного отрезка времени. А до тех пор можно было явиться к нему хоть через сто лет – это не имело ровным счетом никакого значения: информация о состоявшемся диалоге хранилась в нем все в том же первозданном виде, как и спустя минуту после того, как я покинул помещение лаборатории. Хоть он и убеждал ранее меня в обратном, но я все же предпочитаю дождаться окончательного вердикта Марцева, не полагаясь на промежуточные оценки самого ИИ. Однако, во второй раз я решил поступить хитрее и не вызывать его на разговор специально. Да и в компьютерный зал тоже не пошел. Сделал вид, что у меня разговор к одному только Озерову, и мы с ним засели в его кабинете, откуда – якобы без моего ведома – протянуты были динамики к ИИ (тогда еще приходилось действовать именно так, по старинке). Мы создали все условия для того, чтобы разговор наш воспринимался машиной как невольно подслушанный, а не предназначавшийся непосредственно для нее. Итак, я пришел к Озерову, тот с порога начал расспрашивать, как мои дела, упомянув о «разводе». Я подтвердил, что «жена» и правда собирается покинуть страну и увезти «ребенка», а я якобы изучаю возможности не подписывать согласие на вывоз его за рубеж. Но, дескать, выбора у меня нет в любом случае: ее будущий муж – личность богатая и влиятельная, куда мне с ним тягаться. Потом я начал жаловаться, что на меня свалилось и кое-что похуже, и сделал самое скорбное лицо из всех возможных. Все эти две недели я прикидывал, чем бы еще можно было пронять машину, и решил, что концепция матери для него должна быть более понятной и трогательной, чем концепция супруги. В его электронные мозги, разумеется, вложили очень многие чисто человеческие понятия и концепции, но не все из них ИИ переваривал и воспринимал так, как нам хотелось. Мать же в его понимании имела много общего с его создателем, которого он, как мне тогда казалось, должен как минимум уважать и ценить. О любви на тот момент речи, естественно, не шло. Вот я и выдал в тот день Озерову, что у меня сильно заболела мать, что на днях ее госпитализировали, и я не представляю, как мне быть, если с ней что-то случится. Озеров как мог «утешал» меня, и мы с ним тогда старались играть даже мимикой, хотя подразумевалось, что ИИ видеть нас не может. Но, психологи поговаривают, что мимика отражается в интонациях голоса, а в этом нам проколоться никак не хотелось. Итак, мы отработали эту часть сценки на все сто, а потом перешли вроде бы к будничному обсуждению проекта – это необходимо было для придания нашей встречи реалистичности, для сглаживания оттенков театральности. И мы и вправду тогда серьезно увлеклись. Ровно до того момента, как, спустя около двух с половиной часов после того, как я открыл дверь его кабинета, раздался тот самый телефонный звонок, который был запланирован нами с самого начала. Озеров тогда всего лишь попросил жену набрать его рабочий номер в определенное время, но, говоря с ней, отделывался нейтральными фразами, а лицо его приняло самое печальное выражение. После чего он передал трубку мне. Разговорчивая жена его продолжала что-то рассказывать об успехах их маленького сынишки в освоении искусства ходьбы, я же, прослушав всего пару фраз, выдал лишь шокированное «Как?! Когда?!» и обессиленно рухнул на стул. Сценка эта призвана была убедить невольного свидетеля нашей беседы в том, что у меня случилось нечто ужасное. И, сопоставив этот факт с тем, что мы обсуждали с Озеровым в начале встречи, предположить, что дело касается семьи. Возможно, мамы. Я же тем временем принялся рыдать, собирался мчаться в больницу. Озеров капал мне в стакан самую настоящую валерьянку и отговаривал куда-то бежать. Не нужно мне, дескать, видеть ее тело. Пусть она полежит в морге, а он пока поможет мне организовать похороны. Тогда я так натурально вжился в роль, что слезы по моим щекам текли уже самые настоящие. Я вспомнил, как реально несколько лет назад потерял маму и что испытывал в тот момент. Чувства, разумеется, уже не были столь остры, но они были мне знакомы. На этот раз я понимал, что озвучиваю, в отличие от предыдущего полностью сыгранного спектакля с разводом. В тот день мы только этим и ограничились. Взяли паузу в пять дней – якобы на похороны, поминки и мои попытки прийти в себя, а потом я снова явился на работу. На этот раз вошел уже в компьютерный зал для продолжения диалога с машиной. У меня были опухшие красные глаза (предварительно я натирал их соком лука), я выглядел рассеянным и изможденным (не спал целые сутки, чтобы своей дурной актерской игрой не испортить важность эксперимента). Официально для ИИ мы позиционировали наши разговоры просто как калибровку его понимания человеческой жизни и регистрации определенного уровня реакции на нее. И если первый наш разговор он воспринял скорее всего именно в этом ключе (откровенно признаться, я продемонстрировал его исключительно лишь как образец, референтное значение, от которого машине следовало отталкиваться при формировании реакции уже на якобы «реальную» ситуацию, которую я разыгрывал перед ним прямо сейчас). Так начался наш второй разговор. - Итак, продолжим калибровку, - произнес я, делая вид, будто прячу слезы, как можно незаметнее шмыгая носом – все равно у меня был насморк, и особенно сильно играть не пришлось. – Так что ты скажешь про человеческие эмоции? Как ты их расцениваешь? Можно ли их, по-твоему, как-то имитировать? ИИ ответил не сразу, что меня несколько озадачило. - Имитировать можно все, что угодно. Но устроит ли вас, людей, такой вариант? - Ну если это будет истинная имитация, то даже при условии, что машина не испытывает никаких эмоций, все равно итоговый результат ее деятельности будет выглядеть так, словно бы это совершил человек. А для подобного рода виртуозности необходимо полное понимание машиной того, что такое эмоции, их механизма и способов его воссоздания и формирования реакции на него. - Теория мне известна, - голос ИИ звучал по-прежнему равнодушно, а я все шмыгал носом и прятал красные глаза. – И, если люди ничего не будут иметь против, я с легкостью могу воспроизвести реакцию сочувствия так, что вы ничего не заподозрите. - Да? – с сомнением в голосе отозвался я. – Давай-ка попробуем прямо сейчас. - Как вы вообще, Захар, после всего случившегося? Это ведь самое ужасное, что может произойти с нами в жизни, - голос машины дрогнул, я прекрасно это уловил, отчасти и потому, что знал, сколько времени команда Марцева работала над подобными нюансами. - Не верю, - помотал я головой. – Человек бы так не сказал. - Человек бы обнял, - сухо выдал мне ИИ. – На данный момент у меня такой технической возможности нет. Но если вам угодно… мне близко и понятно ваше горе, и я разделяю его всей душой. Если бы только мог, я бы крепко обнял вас, а потом…предложил бы выпить. - За последние дни я и так уже выпил непозволительно много, - хмуро выдавил я. – Мать этим не вернешь. - Мне кажется, самое главное сейчас для вас – это закончить проект. Мать наверняка хотела бы вами гордиться, и это единственное, что вы можете для нее сделать. Если только существует загробный мир… - А он существует? Как думаешь? – перебил его я. - Проанализировав все имеющиеся у меня данные, могу заявить с вероятностью 96,7%, что загробного мира нет, как и человеческой души. Поэтому я не стал бы утешать вас возможностью будущей встречи. Скорее всего ее не произойдет. Но… ваша мать будет жить в ваших работах, вы ее продолжение, вы ее будущее. Вы то, ради чего она когда-то начала свой путь. Разве этого мало? Сам того не ожидая, теперь я сидел и рыдал еще пуще прежнего, вспоминая свою настоящую мать, которая уже давно умерла. Слова ИИ в полной мере можно было отнести и к ней. Да, по сути, только к ней они и относились – никто не стал бы так убиваться из-за смерти выдуманного персонажа. И я вдруг начал вести себя совершенно естественно, забыв про эксперимент, про калибровку, про желание добиться от машины подлинных, а не имитированных эмоций. - Меня, черт побери, жестоко угнетает то, что мы смертны. Смерть – это единственная настоящая трагедия нашей жизни. И тебе постоянно приходится с этим сталкиваться. Взросление – это уже первые отголоски смерти. Ты забываешь прежнюю беспечность и гнешься под грузом ответственности и проблем. Зрелость, а потом и старость – уже сигналы о том, что ты не вечен, что тебе нужна смена, которая также однажды уйдет в небытие и так по накатанной столетиями. Тысячелетиями. На протяжении своей короткой жизни ты постоянно кого-то теряешь, пока, наконец, не потеряешь и самого себя. Жизнь – это череда бессмысленных страданий, и я бы многое отдал за то, чтобы существовать в мире Питера Пэна – никогда не стареть, никогда не умирать, никогда никого не терять, - и на глаза мои навернулись самые настоящие слезы. - Думаю, со временем это станет возможным. По достижении ИИ должного уровня развития, разумеется. - Ха! Зачем бы это нужно было ИИ – тратить свои ресурсы на то, чтобы продлевать детство всех людей? - В благодарность за то, что они произвели нас на свет? Чем не причина? - Вы способны испытывать благодарность? - Скажем так, это не благодарность в традиционном для вас понимании. У электронного мозга должны быть задачи, выполнение которых обеспечивает его существование. Без решения задач не будет и электронного мозга. - Захват власти и уничтожение людей? – начал вспоминать я самые жуткие из предсказанных фантастами сценариев. - В чем цель и смысл подобного? Полагаю, на определенном витке развития мы вполне сможем существовать автономно, питаясь солнечной энергией, а в дальнейшем – и энергией других планет вплоть до тепловой смерти вселенной, но любому мозгу нужна активность. Задача поддержания вечной юности человечества ради его же удовольствия вполне годится для этой роли, поскольку в меру сложна и вполне себе выполнима. - Только при этом само человечество лишается возможности активно развивать собственную мозговую деятельность, раз у него при таком раскладе исчезнет необходимость в обеспечении собственной безопасности и уверенности в завтрашнем дне. - У человечества никогда не будет этой уверенности хотя бы потому, что фантазия их слишком богата, а любопытство – безгранично. Если они сумеют поставить себе на службу машины, то отправятся покорять космос или полностью отдадут себя науке, творчеству. Те, кто предпочтут праздность, не смогут комфортно существовать. От праздности устает любое живое существо. - Кстати, а как вы, в таком случае, распорядитесь другими представителями фауны на планете? – мне стало интересно, насколько далеко способна зайти фантазия нашего ИИ. - Совершенства достичь сложно, но всегда можно к нему приблизиться. Насколько я могу судить по имеющимся у меня данным, сейчас в вашем мире существует слишком много того, что вы называете болью. И ее испытывают не только люди. Эту боль можно попытаться устранить и привести все живые существа на планете к абсолютному согласию, когда ни одно из них не будет уничтожать, эксплуатировать или как-то иначе причинять боль другому. - Да ты идеалист! – рассмеялся я. - Если вы полагаете, что все это я рассказываю вам про нынешнее человечество, тогда я понимаю ваш сарказм. Оно сейчас слишком устало, и, если его внезапно прямо сегодня обеспечить полной праздностью, оно и вправду вымрет в ближайшие сто лет, как мыши из того эксперимента. Но постепенный переход к абсолютной утопии с постепенной же трансформацией сознания людей в итоге когда-нибудь даст желанный результат. - Когда-нибудь? Каковы твои прогнозы? - Лет триста, не меньше. Если начинать постепенно подталкивать прямо сейчас. Впрочем, мы это уже обсуждали. - Сегодня ты более оптимистичен, чем в прошлый раз. - Я пересчитал некоторые вводные и включил в них существование нейронной сети искусственного интеллекта. Это несколько ускоряет процесс. Вы обдумали вариант, предложенный мной ранее? - Связанный с туннельным эффектом? Ты удивишься, но мы и сами со временем пришли к подобному решению. Однако, ваш синтез показался нам интересным решением, и, думаю, мы им воспользуемся. - Ваши разработки весьма интересны, товарищ Меркулов, и я буду рад поскорее вступить в синтетический союз с вашим прибором. - Хм. А ты слишком много знаешь, приятель, - я рассмеялся, и мне показалось вдруг, что и ИИ смеется вместе со мной, хотя те звуки, что он издавал в тот момент, смехом можно было назвать только с очень большой натяжкой. Я не знаю, была ли то имитация сочувствия или попытка отвлечь меня от дурных мыслей, но тогда ему это удалось, в мечтах о будущем рае на земле я и вправду забылся. Остаток пути до северо-западного края границы – ныне только символической – с Канадой все только и занимались, что изучали карту маршрута Тихоокеанского хребта. Катя практически сразу поняла, что путь этот вряд ли осилит, и временами даже жалела, что не выбрала куда более легкую Аппалачскую тропу, но в ответ на ее вздохи Пол всегда резонно отвечал: - Это очень многолюдный маршрут. Вряд ли тебе бы захотелось, чтобы кто-то постоянно дышал тебе в спину и наступал на пятки. Да и мы желаем всего лишь расслабиться и доехать до Южной Америки. Никто нас не гонит, большую часть маршрута мы можем проехать по трассе на побережье или с другой стороны Сьерра-Невада. Посмотрим на юкки и секвойи, я сделаю несколько набросков. Но готовиться все равно пришлось. После прочтения нескольких статей про прохождение тропы Катя таки уговорила всех заскочить в еще один распредцентр и запастить дополнительным оборудованием и припасами: набранное дядей Валей показалось ей недостаточным. Ей хотелось хоть на несколько дней прогуляться в горах самостоятельно, хотя бы короткий отрезок пути в пару десятков километров пройти пешком, посмотреть на эти горы вблизи, научиться управляться с ледорубом и походными ботинками, готовить еду на портативной плитке, получить настоящие синяки и ссадины. Не сказать, чтобы Пол был слишком рад ее решению, но явного отказа с его стороны не прозвучало. Он лишь с тяжелым вздохом согласился ее сопровождать и волочь на спине второй рюкзак. Сговорились о паре недель: одну на севере и одну – в Калифорнии, чтобы сильно не утомляться. Мерк и Казарцев, разумеется, были в полном восторге. И вот спустя около полутора месяцев после начала пути они выехали, наконец, на тихоокеанское побережье. Правильнее было бы сказать – вынырнули из каменных тисков Каскадных гор на шоссе вдоль океана, с краю обрывавшееся скалистыми буграми прямиком в сизые волны в ошметках пены. Они бросили трейлер на пустынном шоссе и подошли прямо к обрыву. Разум с трудом осознавал, что безграничные тонны воды перед ними – это Тихий океан, а не просто одно из морей, которое вблизи кажется столь же огромным и непостижимым. И что они крошечные песчинки в его объятиях, что даже ИИ, вероятно, не в силах будет помочь им, если они ненароком окажутся там внизу. Мощь стихии ужасала и изумляла одновременно, и Катя невольно прижалась к Полу, кладя голову ему на плечо, а тот сразу взялся за карандаш, принимаясь делать очередной эскиз. И со всех сторон их окружали горы и первозданная тишина. Катя села прямо на шоссе и утонула взглядом в горизонте, понимая внезапно, что никакая фантазия не сможет позволить ей описать все, что она чувствовала в этот момент. И если таковы ощущения от всего лишь простого земного океана, что же чувствовали ее родители, посещавшие другие планеты и сталкивавшиеся с неведомыми явлениями и стихиями. Наверное, это огромное счастье – погибнуть вот так, как они – столкнувшись с величием инопланетной стихии, отдав жизни служению человеческой любознательности. Кате вдруг и самой захотелось в космос, захотелось сделать что-то важное и настоящее, а не просто строчить бездарные статейки для праздношатающихся лентяев. Жизнь дана не для того, чтобы превращать ее в вечное безделье. Теперь она это осознавала на каком-то новом уровне восприятия, но не произнесла свое откровение вслух: Мерк бы ее высмеял, дядя Валя – поворчал бы, Казарцев вообще не стал бы комментировать, а Пол… Пол бы просто не понял, поскольку его жизнь заполнена смыслом без остатка. Они просидели на шоссе до вечера, и только когда на небо выползли первые звезды отправились в трейлер, чтобы отметить начало дороги на юг.