Рука об руку

«You come and go in waves leaving me in your wake. You come and go in waves swallowing everything». Bad Omens — The Death Of Peace Of Mind

Его совесть больше не дворовый мальчишка, а герой войны, прошедший Афганистан, настоящий старшак для своих ребят. Мышлением он, наверное всё ещё там, два года назад, подрастающий в банде и бросивший университет, когда уличные законы чтили и веровали в них. Старается, всегда думает о своих, говорит по существу, учтиво держит границу со старшими, взращивает к себе уважение, воспитывает вокруг таких же ребят. — Всё изменилось, Вова, — хмыкает Кащей, протягивая в руки чайник. Пить заведомо не предлагает — знает, что он, чёрт, откажется. — И всё тяжелее идёт, и правила размываются. Вова, уже снявший с плеч куртку, хмурится ещё больше. — Жалеешь, — произносит Кащей, читает по выражению лица. — Разберёмся, — задумчиво тянет в ответ Вова. — Пойдём на ринг? Кащей молчит, спичкой поджигая табак. Клубы дыма плавно поднимаются к потолку, бесследно растворяясь в приглушённом свете ламп. Он поднимает взгляд на Вову и улыбается своим мыслям, вновь затягиваясь. Огонёк опасно приближается к фильтру, табак тлеет на глазах с каждым глубоким вдохом, опадает в банку — импровизированную пепельницу. Вопрос не кажется странным, но смущает, и Кащею хочется хрипло рассмеяться. В груди по-старому теплеет, тело окутывает знакомый трепет. — Теперь ты ловишь? — Не всегда тебе одному быть впереди. Вова поднимается с дивана, отвечает вполоборота и его улыбка, подобно дыму, быстро растворяется, исчезает в темноте — там, где свет не раскроет и не покажет слабости. Проворные пальцы лезут под свитер, выправляют края и одежда плавно поднимается, оголяя ссутулившуюся спину. Майка — барьер и грань, сохраняющая равновесие между ними, не дающая витающему напряжению сорвать все петли и накинуться друг на друга. Вова смотрит слишком смело, почти дразняще, и Кащей чувствует, как кровь закипает в венах. Это похоже на охоту. Это дело принципа — победить, поймать, поставить на место. Окурок вслед за пеплом летит в банку, любезно придавленный сверху пальцами о горлышко. Кащей поднимается с дивана и выходит из каморки. Непослушные пальцы — ещё бы, столько пить — нехотя и путаясь расстёгивают пуговицы. Ткань сдаётся, спадая с покатых плеч, оголяет белизну майки — второго барьера и грани — и показывает татуировки. Вова не выдерживает — опускает взгляд на мышцы сильных рук, разглядывает контуры рисунков, различая старые и новые. Физическое ощущение довольной улыбки Кащея на губах заставляет ощетиниться, отвести взгляд и вернуть своё внимание к тонким лоскутам тряпок для обмотки рук. Их вечное соревнование и болезненное правило не сдаваться друг другу точно сведёт обоих в могилу, но ведь от этого азарта только больше, правда же? В зале ни души, и ринг встречает их полуночной тишиной. — Сноровку ещё не растерял? — Кащей скалится, поправляя перчатки на руках. — Ты сам-то когда последний раз выходил? — Вова шире ставит ноги и выставляет руки вперёд. Его лица почти не видно, но в голосе слышится насмешка. «Так бы по зубам тебе дать», — вихрем проносится в голове у Кащея, но вслух он произносит лаконичное: — Талант не пропьёшь. Они долго ходят по рингу, будто не решаясь напасть. Каждый — хищник, каждый — добыча. Мат под ногами позволяет ступать почти бесшумно, но Кащей, столько раз наблюдавший за тем, как бился Вова, знает его повадки наперёд. Шаг, сопровождаемый слабым скрипом, нога чуть выставляется вперёд и Суворов наносит удар, разбиваясь о блок. Вова, задумавшись о том, что недостаточно точно продумал момент атаки, не успевает увернуться и получает по рёбрам. «Блять, точно синяк останется», — он жмурится от неприятной пульсации и отступает назад, наблюдая за тем, как Кащей делает два навстречу. Выражение лица Кащея лишено привычной надменности. Взгляд сосредоточен на движениях рук и ног, собственные мышцы, буйные волны, напряжено перекатываются под кожей. Расстояние между ними сокращается, и Вова, желая отбросить его, целится в острую линию челюсти, вынуждая Кащея защищаться. Он добивается своего — Кащея ведёт чуть влево, но он удерживается на ногах и выставляет руки для блока, предотвращая боль. Кожа перчаток на секунду закрывает обзор, со стороны слышно свистящее дыхание Вовы и на ощупь он пытается выстроить дистанцию между ними, но не успевает отойти, как неприятное болезненное ощущение медленно распространяется по правому плечу. — Сука, — не сдерживается Кащей. — На старшего вздумал руку поднять? — Мы равны сейчас, — Вова вновь бьёт, подходя почти вплотную, задевая второе плечо, и с наслаждением прислушивается к чужому шипению. Кащей в ответ только звереет, агрессивно наступая вперёд. Эмоции всегда брали над ним вверх, эмоции и чувства — то, что ему всегда хотелось забыть, заткнуть, утопить в алкоголе и шприцах. Он бьёт чередой ударов по согнутым рукам, отходит и вновь бьёт, загоняя Вову в угол ринга. Пот стекает по лбу и шее, попадая в глаза и ослепляя, мышцы гудят от напряжения, заставляя Кащея остановиться перевести дыхание. Через секунду он чувствует жёсткость рук в перчатках, обхвативших бёдра, и ощущает неприятное соприкосновение спины с холодом мата. Руки инстинктивно вздымаются, закрывая лицо. Вова седлает бёдра, бесстыдно нанося удары сверху. Они оба думают об одном — им повезло, что руки покрывают перчатки. Кащей хочет опустить руки, заглянуть в лицо Вовы. Что надеешься увидеть там, брат? Чего боишься? Он, будто под гипнозом, добровольно сдаётся в плен, опускает руки и удар в нос встречает улыбкой — борец не растерял сноровки. — Не поддавайся, — в ушах звенит, и озлобленный рык Вовы ощущается как из-под толщи воды. Кровь тонкой струйкой бежит вниз к губам и подбородку. В карих глазах сверху Кащей видит поднимающуюся бурю, злую бурю, готовую смести всё на своём пути. Сил в руках остаётся лишь на то, чтобы сорвать с рук вторую кожу — перчатки отброшены в сторону. Он рывком поднимается, обеими руками впивается в рощу светлых волос и притягивает Вову к себе. Ближе, теснее, так, чтобы ощущать дыхание друг друга на губах, так, чтобы слиться и чувствовать чужие движение как свои. Поцелуй выходит болезненным, отдаёт металическом привкусом крови. Поцелуй — выжженное клеймо, смертельный яд и глубокая боль. Вова цепляется за плечи напротив как за спасательный круг, привычно поддаваясь навстречу. «Потом пожалеешь», — шумят остатки разума. Прежде, чем закрыть глаза, он сталкивается с тёмной бездной взгляда напротив. Тишина мелкими осколками разбивается о шумный вздох и первый стон, адреналин в крови подскакивает настолько, что намеревается выскочить из груди вместе с сердцем, дробя грудную клетку. Они оба останавливаются, чтобы сделать вдох, а после вновь сливаются, сталкиваясь зубами. В соприкосновениях губ нет нежности, только жгучая ярость. Вова с трудом стягивает перчатки, наматывает на кулаки белизну майки и сдаётся, подставляя шею. Кащей отпускает волосы и сжимает пальцами чужие руки, вынуждая ослабить хватку. Следы губ кровью отпечатываются на бледной кожи челюсти и шеи, оставляя ожоги. Глаз Кащей не закрывает, с настороженным удовольствием наблюдая за каждой реакцией Вовы: как он жмурится до аллеи белых звёзд, приоткрывает рот, тянется навстречу, утыкается лбом в плечо. — Ты проиграл, боец. Умей противостоять греху. Вова, открывая глаза, чувствует, что вновь падает в пропасть, сжирающую его заживо. Боль и отвращение тенями пробегают по лицу, заставляют вздрогнуть как от первого мороза в ноябре. От горячи ситуации впору смеяться. Чего и следовало ожидать — Кащей никогда не играл честно. Наблюдая за удаляющейся фигурой, Вова думает, что впервые за последнее время чувствует смутную боль в груди — расстояние между ними вновь невыносимо далёкое. «Пожалел», — набатом бьёт в голове, ощущаясь финальным ударом.