— Каково же пианисту на дне океана? — Одиноко и не для кого играть.
***
— А кем ты работаешь? Этот вопрос поставил Арсения в тупик. Уткнувшись в телефон, он какое-то время соображал, что на это ответить. — Делаю ставку, что какой-нибудь препод, — озвучил предположения Антон. — Или политик… Или директор. «Почему?» — на экране телефона. — У тебя круто поставлена речь. Но пишешь ты даже прикольнее, чем говоришь, — улыбнулся Антон. — Так кто? Не скажешь — я прогуляюсь утром до твоей работы и узнаю сам. Колись. Арсений набрал в телефоне лишь одно слово и показал его призраку. «Врач» — Да ладно? Вот бы не подумал, — улыбнулся тот. — А конкретнее? «Анестезиолог-реаниматолог» На лицо Антона легла задумчивость: то ли он соображал, что входит в обязанности врача, то ли профессия его не очень впечатлила, то ли думал о чём-то ещё. Так он и сидел, обдумывая что-то ещё минут двадцать, пока фильм не решил блеснуть кривым финалом. В то время как несколько пар глаз не отрывались от киноэкрана, Антон встал со ступеньки и неспешно пошёл вниз, к первым рядам. Спустившись, он прошёл в центр небольшой площадки перед экраном. Картинно развёл руками, как бы приветствуя публику, которая даже не догадывалась о его существовании. Его губы сложились в льстиво-широкую улыбку, отчего глаза превратились в узкие щёлочки. — А сейчас, уважаемые, — нарочито громко продекламировал он, — вы можете наблюдать завершение самого дерьмового фильма на Земле. Могу поспорить, что многие из вас сейчас сидят и жалеют о потраченных деньгах. Что? Не согласны? А вот мой знакомый мертвец считает так же! Сказав это, он указал ладонью на единственного в зале, кто видел его, и улыбнулся, как ни странно, одной из самых задорных улыбок, какие видел Арсений на его лице — сам он наблюдал за этим представлением, зажав рот рукой, и едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. — А что действительно ужасно, — продолжал Антон, как самый профессиональный ведущий, — так это то, что деньги вам уже не вернут! Вот так незадача… Ваш вечер испорчен? А мой нет! Я за это дерьмо не платил! Полгода я не платил в своей жизни ни за что, чёрт побери… Как вам такое?! Попробуйте! Очень советую. Бросьте своё тело где-нибудь и делайте что вздумается! Только осторожнее… Есть риск, что вы уже не вернётесь! Веселье Арсения сменилось на некоторый ужас. То, что казалось ему забавным, предстало перед ним в своей честной наготе. Он наблюдал самое настоящее, нескрываемое отчаяние. Отчаяние человеческой души в своём бессилии. Юмор Антона сквозил обидой, усталостью и мольбой о помощи. Странное чувство, которое Арсений не испытывал прежде, крепко схватило его за горло. Это было самое необыкновенное сочувствие, какое он, очерствевший душой, испытывал за последнее время. Сочувствие, которое вызывало в нём самое сильное в своём упрямстве желание вернуть этого человека к прежней жизни. Есть ли у Антона шанс на возвращение в своё тело? Это стоило бы обговорить с Димой, причём, как можно скорее. И что тогда сам Арсений может сделать для Антона сейчас, будучи таким же — выброшенным за грань полноценной жизни? На обратном пути остывший после своего выступления в кино и погасший, как пламя свечи на ветру, Антон решил поделиться мыслями: — Думаю, надо наведаться в больницу. Метель унялась: куда более редкие, но крупные хлопья снега покрывали улицы беззвучно и спокойно, точно куски пепла от сгоревшего часом ранее мира. — Что-то случилось? — осторожно вмешался Арсений. — Ну да… — выразил сомнение тот. — Мне кажется, там что-то происходит. Имел ли он в виду то, что чувствовал, как на его пальцы надевали кольца, Арсений не имел понятия. Рассекретят ли его? Вероятно. Тогда нужно сказать об этом Антону сейчас? Нужно. Так почему он не решается? Прежде чем Арсений успел принять хоть какое-то решение, призрак остановился и попрощался с ним, как с новым приятелем, даже другом: — Бывай, Арс! Я в больницу. По-летнему одетый, этот парень шёл по ночной улице, не оставляя на снегу следов, пока снежинки и вовсе пролетали сквозь него. Арсений ещё долго смотрел ему вслед, озабоченный новыми мыслями и эмоциями. Что сулит визит призрака в больницу?***
В палату к Антону Арсений на следующий день не ходил — даже носа своего на тот этаж не совал. Вдруг он всё ещё там? Сидит у своего тела и о чём-нибудь думает. Увидел ли на своём теле кольца? Или их успела снять медсестра? Диму Арсений встретил, как ни странно, на своём этаже. Тот приятельски хлопнул коллегу по плечу и взглянул на него как-то виновато, сконфуженно предложив зайти в кабинет анестезиолога. Это оказалось очень кстати, ведь Арсений как раз собирался поговорить с ним о состоянии Антона. — Арсюх, прости дурака… — начал Дима, едва они зашли в кабинет. Тот в непонимании вскинул брови. — За что? — Ну… — замялся Дима и вздохнул. — Что попросил в тот раз проведать моих коматозников. — Да всё нормально, я же говорил, без проблем вообще… — растерянно отвечал Арсений. Брови Димы изогнулись в непонимании, и он объяснил: — Я ведь не знал про случай с Антоном. Взял, отправил тебя туда на кой-то чёрт… Стас рассказал мне вчера. Прости, Арсюх, правда неудобно. Сбитый с толку Арсений чуть было не спросил, о чём тот говорит, но разговаривать, похоже, надо было не с ним, а со Стасом — хирургом, с кем работает бок о бок вот уже несколько лет. — Вообще-то, — попытался скрыть непонимание и волнение Арсений, — у меня тоже был к тебе разговор. Но давай как-нибудь в другой раз? — Договор. Дел и правда ворох, побегу… В дверях Дима бросил на коллегу всё тот же виноватый взгляд и попрощался. Арсений тут же набрал хирурга. — Стас, ты у себя? Я забегу? — Валяй, а что стряслось? — Нужно поговорить. Ты там один? — Пока да. Забегай, Арс. Арсений захватил ключи, запер дверь и быстро зашагал по больничному коридору до кабинета хирурга. Будь он живым, сейчас его сердце колотилось бы как сумасшедшее. Извинения Димы и упоминания какого-то случая с Антоном оказались в его руках одним концом нитки, а распутать придётся, как он с ужасом догадывался, самый странный и чокнутый клубок. Неладное показало свои когти уже в первую встречу с Антоном в баре — непонятно было только, за что зацепиться и где искать концы. Он вошёл в кабинет хирурга. — Бежит-бежит, — улыбнулся Стас, не вставая из-за стола. — Что стряслось? — Димку видел, — начал Арсений, — он говорил о каком-то случае с Антоном. — «Каком-то»?.. — ошарашенно переспросил тот. Стас смотрел на него с очевидным непониманием и нескрываемым удивлением. Улыбка растерянно сошла с его губ. — Я спрошу прямо, — решился Арсений. — Что случилось с Антоном? Хирург на несколько секунд, казалось, и вовсе потерял дар речи. — Ты не помнишь? Арсений покачал головой, и Стас вздохнул. — Понятно. Не помнишь, значит… Хрупкая вещь наша психика, очень хрупкая… и правда. — Расскажи мне, — попросил Арсений и вперил в него внимательный, неотступный взгляд. Стас вздохнул и взглянул на него с сочувствием, как бы сомневаясь в том, должен ли. И за эти несколько молчаливых секунд Арсений узнал в этом взгляде себя вчерашнего — сочувствующего искренне и глубоко. — Полгода назад, летом, ты пришёл ко мне сам не свой… — начал Стас. — Сказал, что я прекрасный специалист, и почти умолял оперировать твоего близкого друга с окклюзией подключичной артерии и осложнениями. Проблема была в том, что проживал он в другом городе. Он переехал сюда накануне операции. Арсений смотрел на говорящего, не отрываясь. Стас открутил крышку бутылки и отпил воды. Опустил голову, задумчиво почесал пальцами у переносицы и вздохнул. Поджал губы и продолжил: — Это была трудная операция, Арс. Ты пришёл утром бледный, как лист бумаги. Дурак. Говорил ведь тебе, что оперировать близких нельзя. А ты только и твердил, что другим врачам его не отдашь. — Я вёл себя отвратительно? — Просто ужасно, Арс. Когда констатировали временную остановку его сердца, ты уже трещал по швам, я видел. Ты был просто человеком, понимаешь? Тем, кто был не готов потерять друга. Психовал, кричал, винил себя. О трезвости и сдержанности профессионала там не было и речи… Благо, я на это ставку делал, и мы вовремя заменили тебя другим специалистом. А тебя пришлось почти силой выволакивать из операционной… Ну, ты понимаешь, сколько шуму было… Арсений накрыл рот ладонью и уставился в пол под своими ногами — он был в ужасе. Хирург сверлил взглядом поверхность стола, будто не в силах смотреть на шокированного коллегу. — А следующим утром, — добавил Стас, — ты пришёл на смену, как живой мертвец. И если честно, выглядишь так до сих пор… Никто из тех, кто был с нами на той операции, больше про тот случай не заикался. Но все видели, как ты изменился. Ещё несколько минут они просидели в том угнетающем молчании, в каком пребывали после редких смертей оперируемых. Когда Арсений встал со стула, Стас поднял на него взволнованный взгляд. — Арс, — серьёзно начал хирург. — Послушай меня. В этом не было твоей вины. Как анестезиолог, ты держался прекрасно и делал всё верно. Я разбирал с несколькими специалистами наркозную карту той операции. Ты сделал всё, что было в твоих силах. Как бы ни психовал, как бы ни кричал, и как бы хреново ни вёл себя в тот день. Серьёзных недочётов в твоих решениях мы не обнаружили. — Я понял, — выговорил Арсений. — Спасибо, что рассказал.***
Арсений влетел в квартиру — когда он в последний раз так торопился домой? Воспоминания выскакивали из его запылившейся памяти одно за другим, как куски свалявшегося снега, сбрасываемые с крыши каким-то упрямцем с лопатой. Так возвращалось бы зрение к слепому, слух — к глухому, голос — к немому. Он рылся в ящиках стола с торопливостью вора, жадного до драгоценностей, с хаотичностью сумасшедшего. Рылся до тех пор, пока всё-таки не нашёл. Он положил кольцо на центр ладони, чтобы разглядеть получше. Оно. Тонкое, из дерева, покрытое лаком. С чёрной гравировкой в виде луны. Луна и солнце. Арсений метнулся к шкафу и разбросал все вещи в поисках тех, о которых вспомнил в эту секунду. Чёрная футболка, красная клетчатая рубашка, широкие, цветастые летние брюки, рюкзак… Вещи Антона лежали в его шкафу все эти полгода, а кольцо — в ящике стола. Арсений снял его утром в день операции… И с тех пор ни о кольце, ни о вещах Антона, ни о нём самом не помнил. Всё это время подсказки были рядом, под самым носом. Выходит, он забыл обо всём на следующий день после той злополучной операции? После того, как Антон уже был коме? Как это могло произойти с ними? Почему они оба не помнили друг друга? Ведь были далеко не друзьями, как выразился Стас. И Арсений понимал, почему представил Антона, как близкого друга. Не мог же он сказать, что был влюблён в этого парня, как сумасшедший? Арсений сжимал в пальцах вещи Антона и не мог отпустить их, как не смог бы отпустить утопающий брошенный ему спасательный круг. Следующие несколько часов он, точно поймавший волну вдохновения поэт, расставшийся к тому же с остатками разума, записывал забытое на страницах своей записной книжки в страхе, что воспоминания рассыплются в его пальцах в любой миг. Он всё вспомнил.