Сила слова

Если бы Андрей родился в другой семье, то каким бы он был? Богатым? Уверенным? Счастливым? А может, перестал бы все разрушать? Андрей смотрит на мать, притихшую и вымученную. Мама не смотрит на него, не смотрит вокруг. Мать далеко, разум ее так далеко, душа сама. Андрей еще не понимает. Андрей держит маленькую ручку сестры, та жмется к нему, плачет, зовет маму. Что делать — непонятно. Мальчишка он не глупый, понимает прекрасно, что с ними теперь будет. Но сестренке улыбается. Поднимает на руки, как в глубоком детстве, и вместе они смотрят чертов телевизор. Что делать то? Юлька затихает спустя час, но упорно сжимает его руку в своих маленьких пальчиках. Засыпает она прямо на нем, съеживается вся, и Андрей натягивает на них плед. Его знобит. Морозит так, что зуб на зуб не попадает, но он старается не шевелиться. Глядит в черный потолок, знает, что где-то там, возле люстры россыпь трещит. А в углу сияет почти незаметная выбоина от мяча. В доме еще пахнет запахом жженых волос. Почти незаметно, но Андрей делает вдох глубже, чтобы уловить запах матери, ее тепла, рук, улыбки. Ведь даже улыбка может источать пряный солнечный аромат. А мама так мало улыбалась. Сильной была. Она и сейчас сильная. Андрей придет завтра к ней в палату и скажет правду. Нет, не правду. Скажет, что купили эту чертову шапку в комиссионке. Скажет, что пацаны не знали. Скажет, что любит ее. И все хорошо будет. Как прежде. Нормально. Сон не идет. Двигается все дальше и дальше, и Андрей, тяжело выдыхая, садится на диване. Кутает плотнее в одеяло сопящую сестру, у той, кажется, сопли. Трет руками глаза, завтра ведь в школу еще. Он прогуляет. Надо работу найти. Надо мать вытащить. Надо надо надо…. Много чего надо. Андрей шаркает ногами по холодному полу, идет на кухню, но не доходит. Сворачивает в туалет и его выворачивает. Чем ближе к кухне, тем запах паленого сильнее. Желудок скручивает в тугой жгут, Андрей блюет как в последний раз, а даже не чувствует, как слезы жгут глаза. Он открывает окно на кухне, идет к своему пальто, достает оттуда скомканную пачку сигарет. Последняя помятая болтается, Андрей смотрит на нее, глотая холод. Когда становится тяжело дышать, Андрей окно закрывает, так и не закуривая, и протягивает руку к верху холодильника. Там газеты старые и записная книжка. Он листает ее потерянным взглядом, и не знал, что имен в ней мало, зато заметок… Мама хотела купить ему новую куртку. А Юльке игрушку, медведя, а еще гречки и макарон. Подсчет бюджета тут тоже был, и Андрей, даже не вглядываясь в цифры, знал, что им не хватает. Он натыкается на номер, выведенный ровным почерком матери. Смотрит на него пару секунд, прежде чем сорваться к телефону. И замереть, потому что цифры-то он знал наизусть, просто… Просто что он скажет? Но номер он набирает. Идет длинный гудок, второй, третий, пятый. Андрей набирает еще и еще, а когда надежда почти истаяла, чужой голос раздается по ту сторону трубки. — Кто? Андрей молчит. Молчит, потому что думал, что его-то уж почувствуют. — Олесь… По ту сторону наступает глухое молчание. Емкое и нескладное, Андрей выдыхает в трубку едва слышно: — Маму забрали в больницу. — Что с ней? — тут же летит ответное. — Ничего серьезного, срыв нервный. — Срыв? — женский голос спросонья странно подскакивает, Андрей даже трубку от уха отнимает. — Я поняла тебя, Андрюш. Я поняла. Андрей больше ничего не говорит. Как-то слова не идут. Застревают в горле, потому трубку он кладет первым. Пару секунд смотрит на телефон, будто ожидает, что ему перезвонят. Но тишина так и царит в квартире. Возвращаясь к сестренке, Андрей снова ложится, и снова глядит в чертов потолок. Он застает, как утреннее тусклое солнце накладывает на трещины серость. Освещает в насмешку все-все трещины в его доме. В его голове. Андрей засыпает и, кажется, просыпается одновременно. Юлька рядом шмыгает носом, он слышит, как она возится, как встает, случайно наступает на его ногу, и топает в туалет. Пора просыпаться. С трудом Андрей встает, трет глаза, зрение еще не фокусируется. С таким же трудом шаркает до кухни, ставит чайник и садится. Юлька оглядывается, проходит на кухню и садится рядом. — Мама не придет, да? — Да, Юль, — кивает просто Андрей. — Маме нужно отдохнуть. И улыбается ей, чтобы не пугать. Пока губы его предательски трясутся. Андрей не выходит пока из дома. Завтрак едва сготовил, просто яйца сварил, а впереди же еще обед и ужин. И знаний у него в готовке примерно столько же, сколько в квантовой физике. Пару секунд он даже думает сходить к Марату, его мама вкусно готовит и может чему-то научить. Но тогда они узнают, что с его собственной матерью проблемы. А свои проблемы Андрей привык решать сам. Еще милиция нагрянет. Но Андрей решил пойти сам, скоро пойдет, завтра. Или послезавтра. И в школу надо позвонить… Юлька рядом возится с игрушкой, Андрей краем глаза видит, как она бережно переставляет кукольные ноги по дивану, кукольные руки к нему тянутся, и брат сдается. Машет в ответ. Как по-детски. Но ему, почему-то, становится легче. Андрей улыбается, когда Юлька что-то говорит о магии, но не вслушивается особо, время близится к обеду, вот после него он и сходит в милицию, договорится, добьется. Все нормально будет. И один выстоит. Сможет. Андрей снова идет на кухню, вчерашний суп он наливает Юльке, а сам замирает у окна. Сестра корчит рожицу, есть не хочет, играется, и Андрей понимает, почему мама нет-нет, да прикрикивает на своих детей. — В дверь стучат, — звонкий голосок Юльки вырывает его из тяжелых раздумий. Действительно, стучат. Андрей напрягается, прикрывает за собой дверь на кухню. Замирает на пару секунд в прихожей, а затем опасливо заглядывает в глазок. И тут же открывает дверь. — Олесь, — выдыхает Андрей вместо стандартного «привет». Он пару секунд разглядывает Олеську. И сожаление льется по его горлу невысказанными словами. — Привет, братишка, — Олеська чпокает жвачкой, в руках у нее большая сумка, в ногах тоже. Она обнимает брата первой. Ее зеленая дубленка холодная, а пушистая шапка неприятно колет щеку Андрея. Олеська на каблуках проходит через порог, Андрей помогает ей затащить багаж. — Мда, мало что изменилось, — оглядывается сестра, и снова этот неприятный звук от лопающейся жвачки. Андрей скользит по сестре взглядом. Выглядит она, конечно… как шлюха. И Андрей от этой мысли морщится. Он бы любого ушатал, если бы кто-то сказал так про его семью, но у самого мысли бьются о черепную коробку. Дубленка эта дорогая, сапоги, шапка. Когда Олеська ее снимает, черные волосы с модной химией почти дыбом стоят, да и макияж яркий такой, старящей ее. — Че смотришь, Андрюш? — но сестра мягко улыбается, ямочки на щеках показывает. — Юлька где? Юлька появляется сразу, как только про нее спрашивают. Андрей замирает с чужой дубленкой в руке, Олеся уж больно ловко всучила ему свои пожитки. — Привет, — машет рукой Олеся маленькой девочке. — Как дела, Юль? Юля переводит взгляд больших глаз на Андрея, и тот, вешая на крючок чужие шмотки, вздыхает. — Не узнаешь, да? — Она тебя в последний раз видела в два года, — напоминает строго Андрей, чувствуя удушающий химический аромат. Это духи такие? Ужас какой. — Андрей? — зовет Юля, и брат садится на корточки напротив сестренки. — Это Олеся, сестра наша, все хорошо, — гладит по голове Юльку Андрей. — Иди, ешь суп. — Не хочу, — куксится сестренка. — Тогда не ешь, — пожимает плечами Андрей, и Юля, улыбаясь во весь рот, скачет мимо взрослых. Андрей выпрямляется. Сталкивается с такими же голубыми, как и у него, глазами. — Ну, — выдыхает Олеся, оглядывая брата цепким взглядом, — рассказывай, брательник.