Плохой мальчик

Леон быстро обошел места боевой славы. И вроде как начал приходить в себя. За годы одиноких метаний по городу он знал каждый угол, где можно зависнуть на десять-пятнадцать минут в компании таких же «подонков» и «отбросов», как он. По началу он дичился и чувствовал себя неуверенно, а потом привык. На него было всем плевать, и его не интересовали другие люди. Просто ни к чему не обязывающий треп, сплетни, не более. Он перекинулся парой слов с знакомыми и с удивлением обнаружил, что его отсутствие заметили. Он был уверен, что абсолютно неинтересен. Компания закурила и Леон по привычке полез в карман. Не то чтобы он именно сейчас хотел курить. Просто не любил выделяться из массы. Сигарет у него не было, но перед носом появилась пачка и любезное предложение угоститься. Он поблагодарил, протянул руку и вдруг завис.        Я буду хорошим мальчиком. Я буду хорошим мальчиком. Я буду хорошим мальчиком.        Он поежился. И ощутил вину. Майору Краузеру однозначно не понравилось бы то, что Леон курит. Он вдруг ощутил лопатками тяжелый взгляд. И даже оглянулся. Какая-то паранойя. Ему показалось, что за ним следят. Он тряхнул головой и усилием воли избавился от наваждения. Какого черта? Ему свернуло голову за пару недель? Он взял сигарету, прикурил и глубоко затянулся.        Он торопился — должен был успеть к одиннадцати. Впереди замаячил торговый центр. Леон накинул на голову капюшон, застегнул воротник куртки, чтобы скрыть лицо по максимуму и ускорил шаг. Он хлебнул за компанию пива — и не мог избавиться от неприятного привкуса во рту. Сигарета, кстати, тоже не принесла особого удовольствия. Он не мог избавиться от абсурдного чувства вины за свое поведение. Вины перед едва знакомым человеком, в отношении к которому его качало от горячей признательности до острой злости. И твою мать, он совершенно точно думал, что за ним следят. Он пошел на поводу своей паранойи, начал петлять по переулкам, пытаясь скинуть воображаемый хвост. Оглядывался и думал, что видит краем глаза незаметную тень. Он фокусировал взгляд — и темное пятно исчезало. Пару раз ему казалось, что он, делая резкие повороты и проскакивая через поток машин на красный свет, стряхнул порождение своего больного сознания со следа. Проходило десять-двадцать минут, и он снова инстинктом преследуемой жертвы чувствовал давление. Леон подумал, что его накрывают отсроченные последствия неумеренного употребления коктейля из «сраной химозы», как говорил майор Краузер. Майор Краузер. Он не мог избавиться от мыслей об этом человеке даже сейчас, когда он был наконец-то свободен и мог делать все, что хотел. Его снова передернуло от неприятного чувства. Или приятного? Он не мог разобраться в себе и нервничал.        Наконец он подошел к торговому центру. Леону не нравилось, что он собирался делать. Но жизнь научила его идти на компромисс — сначала он договаривался с собой, а потом гнобил себя. Он всегда тянул до последнего, оставаясь без копейки, а дойдя до края — пересиливал себя. Снова проклятое чистоплюйство. Мать учила его, как поступать правильно, а отец своим примером показывал, что можно делать неправильные вещи и спокойно жить, не мучаясь совестью. Леон с детской прямотой как-то задал маме вопрос, в первый и последний раз. Почему мама учит его жить так, хотя живет с папой, который поступает иначе? Мать расстроилась и потащила его в маленькую католическую церковь на мессу. В церкви Леон ответа не нашел, но понял, что есть вещи, о которых надо молчать, чтобы не огорчать маму.        Леон думал о том, что поступать правильно в понимании майора Краузера — не значит быть добропорядочным членом общества. Он ни разу не сказал ему, что воровать плохо. Или что употреблять — плохо. Или много пить — плохо. Нет. Джек Краузер четко и ясно давал понять: плохо лишь то, что не нравится лично ему. Быть хорошим мальчиком для майора Краузера — это делать так, как хочет майор Краузер. Леон в очередной раз задумался, откуда у майора столько денег. Он видел презрительную гримасу, исказившую поджатые губы, когда майору упало на телефон уведомление об очередной выплате ветеранских. По всему было видно, что Джек Краузер считает эти гроши нестоящими даже взгляда. Даже оскорбительными. На что он живет? Еще и кормит Леона — странный каприз.        Через полтора часа Леон вышел из ТЦ и расслабленной походкой пошел прочь. Зашел за угол дома, потом еще за один, все ускоряя и ускоряя шаг. Скинул капюшон расстегнул куртку. Все нормально. Он быстро учился и схватывал все на лету. Просто подсмотрел года три назад, как более опытные ребята решают проблему с деньгами, и повторил. Ему говорили, что новичкам везет. Но прошло время, а Леону все также везло. Ему говорили, что у него легкая рука, врожденное умение потеряться в толпе, острое чутье и отличная реакция. Не всегда все проходило гладко, и выяснилось, что Леон при желании может долго и быстро бегать. Сегодня его выносливость и терпение не пригодилось и все прошло хорошо. Вот только паранойя его не отпускала. Леон выматерил сам себя и пошел избавляться от добытых неправедным путем материальных ценностей. Наконец у него появилась более-менее приличная сумма денег. Казалось бы, он должен чувствовать себя увереннее…        У него оставалось время и он решил просто прогуляться в одиночестве. Раньше он бОльшую часть времени был один и только сейчас понял, сколько непривычны были для него эти недели в доме Джека Краузера. Он дошел до убитой спортплощадки, на которой уже лет пять не было ни одного целого тренажера и увидел на скамейке изящную фигуру в красном платье и короткой облегающей куртке. И обрадовался.        — Ада… — Леон… Это было их обычным приветствием. Просто так повелось. Леон уселся на скамеечку рядом с Адой. Они молчали минут пять. Леон знал, что лишние слова не нужны — они встречались редко, но всегда рады были видеть друг друга. Просто почему-то скрывали остроту чувств глубоко внутри.        Леон думал, что будь он посмелее, пригласил бы Аду на… свидание? Да, наверное. Она его привлекала. Наверное, эта была чистая мальчишеская влюбленность. Ада была восхитительна. Всегда в изящной обуви на высоком каблуке. Леон считал, что у Ады — самые красивые ноги из когда-либо виденных им. И вся она была - красивая.... Элегантная загадочная женщина. Именно Женщина. У Леона язык не повернулся бы назвать ее девушкой — слишком просто. Ада была старше всего-то лет на пять-шесть. Но казалась опытной, знающей жизнь и авторитетной во всем. Леон же был уверен, что он — всего лишь развлечение, забавляющее такую Женщину. Вряд ли он мог быть ей действительно интересен, особенно с точки зрения… отношений между мужчиной и женщиной. Сейчас Леон смотрел на гладкое фарфоровое лицо и чувствовал тонкий сладковатый аромат духов. После их встреч он долго ощущал на себе этот приятный теплый запах.        Сейчас он еще раз признался себе: Леон, тебя тянет к женщинам постарше.        И к мужчинам.        Тебя тянет к мужчинам постарше. Эта простая мысль ударила ему в голову именно сейчас. Он уставился невидящими глазами в землю, отключившись на мгновение.        Леон боролся с собой долгие минуты, пытаясь откинуть эту тревожную и смущающую мысль прочь, но проигрывал. Ему стало страшно. Он обхватил себя руками и попытался успокоиться. Это нормально. Ты рано потерял мать и отца. Очевидно, ты подсознательно привязываешься к… Это — несерьезно. Просто отголоски травмы. Эхо потери, которую ты так и не смог пережить. Все нормально. Пройдет.        Леон перевел взгляд на узкую черную туфлю на шпильке и хрупкую лодыжку. Как это красиво… Но в голове мелькнула другая картинка — высокий армейский ботинок на шнуровке. С грубой рельефной подошвой. Именно тот ботинок, в который Леон так позорно уткнулся носом парой недель ранее. Кажется, эта обувь должна вызывать отвращение после такого… Но отвращение вызывал разве что Леон — у самого себя. Потому, что… Его отвлекло мягкое касание нежных пальцев. Ада улыбнулась и ему стало полегче. — Ты хорошо выглядишь, Леон, — это было неожиданно. Сам Леон после пыток спортом считал себя загнанной лошадью. Странно, но у Ады было другое мнение. Он смутился и опустил глаза, как всегда, когда слышал в свой адрес комплименты. Нечасто, но случалось. А слышать такое от Ады… Он пожал плечами. Своя внешность его особо не интересовала. — Отъелся на халяву… — пробормотал он. И задумался о причине свалившегося на него изобилия. Достоин ли он? Зачем? В чем смысл? Они немного помолчали. Леон думал, что им хорошо вместе. Могло бы быть… Наконец Ада тонко улыбнулась и спросила: — Чисто? Это тоже было их маленьким ритуалом. Леон поднял голову и огляделся. И снова застыл — он невыносимо остро почувствовал внимание к себе. Словно он был под прицелом. Снова паранойя. Он пересилил себя — он никого не видел. — Чисто. Ада полезла в карман и достала маленький блестящий портсигар. Она была строга в своей элегантности, но Леон часто видел у нее милые безделушки. Брелок с забавной игрушкой. Маленькая блестящая вещица, оказавшаяся «палеткой теней». Леон, общение которого с женщинами по сути ограничивалось строгой религиозной матерью и облезлыми мартышками — сотрудницами из центра для сирот, узнал о существовании таких вещиц от Ады. — Девочки хотят быть красивыми, Леон, — улыбалась она, а Леон был убежден, что Ада и без этих палеток шикарна. — А вот тебе ничего не надо — ты и так красавчик. Наверняка она говорила так, чтобы Леон лишний раз покраснел. Сегодня в милом портсигаре ожидаемо оказалась пара папирос. Леон протянул руку и опять раздражающе завис.        Я буду хорошим мальчиком. Я буду хорошим мальчиком. Я буду хорошим мальчиком.        И паранойя.        Позже Леон наконец немного расслабился. Но получил неожиданный вопрос: — Леон, как ты? Ада была очень проницательна. Леон снова пожал плечами. Он не знал. Они немного поболтали, и Леон в двух словах рассказал, избегая имен, пару случаев из своей новой жизни. Очень кратко, скрывая подробности и свои чувства. — Не понимаю, на что я сдался этому человеку. Кому я вообще нужен? Тонкие брови удивленно поднялись. Ада словно бы изумилась этому вопросу. Всмотрелась в его лицо темными бархатными глазами, но промолчала. Лишь положила легкую руку на плечо. Леон снова напомнил себе кота под мятой и мягко улыбнулся. Ему не хотелось, чтобы Ада убирала руку, и она это знала. И снова почувствовал на себе внимание. Словно у него на виске мишень, в центр которой сейчас смотрит снайпер через оптический прицел. Когда его отпустит уже?        Они долго сидели и смотрели на темнеющее небо. Леон наконец вспомнил, что ему надо возвращаться к положенному времени. Они кратко попрощались, а позже Леон услышал в спину: — Береги себя. Будь осторожен, Леон. Казалось, Ада была чем-то расстроена или обеспокоена.        Леон заскочил в магазин, купил жевачку и апельсиновый сок. Он чувствовал себя нашкодившим ребенком, который старается замести следы преступления. Он был непослушным. Он ругал себя за эти чувства — в конце концов на улице он может делать все, что угодно. И встреча с Адой его отвлекла. Было легко и тепло на душе Он шел к дому майора Краузера, ускоряя шаг. Кинул взгляд на часы — стрелки под разбитым стеклом показывали без двадцати одиннадцать. Он вернулся даже раньше. Возможно, майор Краузер оценит. Свои мысли о нездоровой тяге к мужчинам постарше Леон откинул прочь.        Леон постучал в дверь и обнаружил, что она не заперта. Зашел в коридорчик, уже обыденно скинул кроссовки на коврике и аккуратно поставил на место — да, в этом доме у его обуви уже было свое место на полке. Майор Краузер не любил бардак. — Я вернулся, сэр, — обратился Леон в пустоту и услышал из кухни: — Зайди, Кеннеди.