Мяу 3. Рождественское

24 декабря 2011 года. Суббота. Утро Юра методично бинтовал прокушенный палец, разглядывая зверя сквозь прутья клетки – тот ставил шерсть дыбом и шипел, но поделать ничего не мог. Нож зверьку очень быстро приелся и перестал пугать, а по-настоящему пускать его в ход было нельзя – во-первых, ценный экземпляр, а во-вторых, все-таки живое существо, а эру убийств беззащитных тварей он закрыл в своей жизни еще на биофаке, когда перевелся на инженерное направление, чтобы не препарировать лягушек. Приходилось жертвовать своим здоровьем, но это была ерунда – Юра и прежде стоически терпел ожоги, укусы, царапины и даже один настоящий огнестрел. Загнанным в угол зверенышем его было не запугать, хоть тот и пытался изо всех сил хорохориться, изображая из себя как минимум Левиафана и Бегемота вместе взятых. Аккуратно уложив ножницы, бинт и перекись в аптечку, Юра вернул их на учетное место в стеллаже, напевая некстати прилипшего «Щедрика», который под Рождество обычно раздавался изо всех щелей. Усилием воли остановив себя на полуслове, он присел на корточки перед клеткой и всмотрелся в злые черные глазки. – Зря ты на меня так зыркаешь. Я – твой единственный путь на волю. Или думаешь, я не знаю, кто ты такой? Я все про тебя знаю, и давно уже за тобой слежу. Он поднялся, последний раз оглядев пристанище своего питомца – в углу валялась сиротливая сосиска, к которой тот с прошлого вечера так и не притронулся, видимо, в знак протеста или думая, что Юра решил его отравить. Если так и дальше пойдет, то придется насильно кормить, подумал Юра, но решил подождать немного – все-таки терпение обычно решало многие проблемы. Он подошел к вешалке, переоделся в уличные ботинки, надел пальто и шляпу, натянул перчатки – все в строго установленном порядке, и никогда по-другому, – и вышел прочь. – Светочка, я буду к вечеру, – сообщил он секретарше, и та усердно закивала. Юра спустился вниз – солнце вовсю шпарило, и вчерашняя рождественская сказка спешно превращалась в грязную жижу. Осторожно ступая, чтобы не забрызгать брюки, он пошел вниз по улице, напевая приставучего «Щедрика», который теперь, в расплавленном полуснежьи, казался просто отвратительно неуместным. Этим субботним, а для многих еще и предрождественским утром людей было мало – а те, что были, вели себя неосмотрительно и бесцеремонно. Прямо на него налетел какой-то лохматый увалень в легкой не по погоде ветровке и пробормотал какие-то невнятные извинения – что-то типа «миль пардон» или такой же иностранной галиматьи. Юра натянуто улыбнулся, кинул ему грубое «извините» и украдкой отряхнул плечо. Несмотря на инцидент, он все же решил прогуляться – идти было всего ничего, да и погода была прекрасная. В этом городе Юра жил почти десять лет, и за это время успел выучить его как свои пять пальцев. Он любил красивые старые дома на главных улицах, златоглавые церквушки, благоустроенные парки, которые расцвели из советских пустырей за время его жизни здесь и даже порой людей – но чаще все-таки сторонился, потому что от них было много шума и грязи. Прежний город, который он оставил позади, был куда проще и грязнее, и теперь уже почти стерся из памяти – кроме тех моментов, которые Юра выбрал никогда не забывать. Он свернул возле замка, прошел мимо парка, остерегаясь в любую погоду скачущих там детей, с усмешкой посмотрел на аляповатую вывеску местного гастронома, улыбавшуюся ему выцветшими бутафорскими томатами, и возле министерства спустился в подземный переход. Их Юра не любил – там всегда было шумно и пахло плесенью, – поэтому он прошел его быстрее обычного, поднялся наверх и направился в знакомую арку. Там, пару раз оглянувшись, чтобы его не дай бог не заметили, он подошел к неприметной двери и пару раз постучал особым стуком, после чего глухая на вид дверь отворилась, впуская его внутрь. Внутри, как обычно, царил неприятный полумрак, но Юра сразу нашел выключатель. Комнату озарил яркий свет, и стало понятно, что он здесь не один – прямо по центру комнаты, в кресле, сидел человек и рассматривал бумаги в лежащей у него на коленях папке. Юра вдохнул, но ничего не почувствовал – помещение скрадывало запахи, сохраняя полную анонимность всех заинтересованных сторон, и оттого привыкшему ориентироваться на чувства Юре казалось, что он говорит с манекеном. – А, Юра, – радостно сообщил тот, отрываясь от бумаг. – Доброе утро. Рад видеть вас в добром здравии. Принесли? – Нет, – коротко ответил Юра. – Я решил, что нужно еще немного понаблюдать. Очень интересный экземпляр. Сидящий нахмурился. – Я вас не для того нанял, чтобы вы наблюдали. Ваше дело было найти и доставить, а исследованиями мы сами займемся. – Я не уверен, что у вас получится, – совершенно серьезно ответил Юра. – И вы же помните наш уговор. Вы задаете вопросы – я ищу ответы. Я не курьер и не служба отлова бродячих животных. Тем более, что я не знаю, что станет с ним после ваших… исследований, – последнее слово он произнес брезгливо, будто отчетливо себе представлял, чем именно занимается этот господин в свободное от просматривание разного рода папочек время. – Вы мне обещали, – мягко надавил собеседник. – Я никогда ничего не обещаю, – ответил Юра. – У нас с вами был договор. И по этому договору с меня было добыть экземпляр в исходном виде. Я добыл его в установленные сроки, но передавать вам его сейчас не обязан. – С чего это вы взяли? Я тоже помню наш уговор. Срок вам был дан до рождественского сочельника. – Все верно. Но если вы помните, в этой стране два Рождества. – Да вы меня дурите! – Усмехнулся собеседник и нервно откинул в сторону папку. – Мы договаривались с вами на Левом берегу, а это автоматически значит, что мы придерживаемся юлианского календаря. Юра цокнул языком. – Э, нет. Мы договаривались здесь, в этой самой комнате. А комната эта – мне и вам это прекрасно известно – не находится нигде конкретно, потому что она везде. А значит, по вашим законам, календарь обязательств определяется по личности того, кто принимает обязательство. А я православный. Во всяком случае, крещен был именно в православную веру. Мужчина в кресле поджал губы, а Юра продолжил: – Если вы думаете, что я не знаю ваши законы – вы ошибаетесь. Я все детально изучил перед тем, как начать на вас работать. И у меня есть ровно две недели, чтобы доставить вам экземпляр, а что я буду делать с ним до этой поры, нашего с вами договора не касается. – Зачем же тогда вы пришли? – Недовольно спросил собеседник. – Потому что вы меня ждали. И еще чтобы убедиться, что вы понимаете условия нашего договора и не станете мне мешать. – Вы же понимаете, что это значит, что ваше вознаграждение тоже откладывается? – Я ждал двадцать лет, – пожал плечами Юра. – Еще две недели как-нибудь потерплю. После этих слов он слегка кивнул человеку в кресле в знак прощания и толкнул дверь. Перед тем, как выйти, он осторожно выглянул, словно проверяя, на той ли улице оказался, и, убедившись, что все в порядке, вышел наружу. *** 24 декабря 2011 года. Суббота. День Лавка травника располагалась в маленькой неприметной улочке между покосившимся бетонным забором и уродливой многоэтажкой, разрисованной граффити и какими-то коммунальными отметками. С виду ее можно было принять за подстанцию или котельную, в которую никому, кроме местных служб, хода нет, но это только для постороннего глаза. Юра был вхож туда уже три года и прекрасно знал, что безопасность лавочки обеспечивается не только кодовым стуком в дверь, а ее доход – не только целебными травами. Местный контингент ему не нравился, но Юра ходил туда вовсе не за компанией, или, как ходят на базар – за свежими сплетнями. Ему были нужны вполне определенные ингредиенты, которых во всем городе было не купить. – Что вам? – Как всегда, нелюбезно поинтересовался сонный старичок с растаманской бородкой, стянутой доживавшей свои последние деньки тощей резинкой. Каждый раз, глядя на этого старичка, Юра цеплялся взглядом за этот изъян, и каждый раз сходу забывал, за чем пришел. Он вытащил из перчатки тетрадный листок и, развернув, передал его торговцу. Тот внимательно изучил список, приставив его практически к самому носу, крякнул и удалился в подсобку – собирать заказ. Торговали здесь чем придется – одаренная молодежь покупала здесь галлюциногены, дремучие бабки – разные травки для своих чаев, а у Юры был свой интерес. Искусство травника ему не давалось, да он и не стремился – но некоторые вещи работали сами по себе, если их правильно применить. Старик вынес к прилавку груду склянок и начал медленно выставлять на стекло, торжественно объявляя содержимое и свойства каждой, будто комментировал показ моделей. Юра терпеливо слушал его гундеж, борясь с неловкостью – его вовсе не радовало, что каждый раз, когда он заходит пополнить аптечку, о его покупательских пристрастиях узнают все, – но молчал, выжидая, пока травник закончит рекламировать свои припасы и выставит счет. Расплатившись, он аккуратно уложил все в бумажный пакет, припасенный в кармане, и немедля вышел наружу – не дай боже пальто пропитается местным духом, потом в приличном месте не появишься. Он отошел безопасные пятнадцать шагов и остановился, придирчиво оглядывая себя, не осталось ли каких свидетельств визита в это сомнительное заведение. Следов не было, но на плече он обнаружил светлый волос – не такой длинный и блондинистый, как у Светочки, и оттого совершенно чужеродный. Поднеся его на свет и старательно прикрывая собой против ветра, Юра разглядел его внимательнее – волос был не слишком длинный и почти рыжий. Вздохнув, он полез во внутренний карман пальто и выудил оттуда пробирку для образцов, которую всюду носил с собой как раз для таких случаев – вернее, для случаев более соответствующих его профессии, но относится этот волос к делу или нет, он смог бы выяснить только дома, а для этого требовалось донести его туда в сохранности. Все это время Юра то и дело возвращался мыслями к зверю, которого оставил в клетке. По условиям договора он не должен был спрашивать, зачем он понадобился заказчику, но ничто не препятствовало ему выяснить это самостоятельно. Этим он и собирался заняться. Почтовые штемпели на коробке, которые явно были налеплены специально, чтобы сбить его со следа, были вполне подлинными; то есть доставщик не поленился вломиться на две почты, чтобы создать видимость, что животное действительно доставили в коробке. На самом деле было очевидно, что упаковали экземпляр уже здесь, потому что коробка была сухая и хрусткая, а зверь, хоть и стоически терпел голод, вряд ли бы пережил столько времени в пути и не справил естественные потребности. То, что зверь не был настоящим зверем, Юра понял, едва впервые его увидел. За последние двадцать лет он повидал многое, и уж зверя от человека мог отличить, даже и в таком неестественном обличии. Вот только встреча эта произошла не в его рабочем кабинете прошлым вечером, а пару лет назад, в темном переулке совсем другого города, куда Юру привело его тогдашнее расследование. Он шел по улице, вглядываясь в темноту – засветить фонарик ему мешала конспирация, – и скорее услышал, чем увидел, как в темноте что-то копошится. Это была дворняжка, которая обнюхивала что-то возле куста. Привлекая ее внимание слабым, едва различимым свистом, Юра нагнулся к земле, делая вид, что подбирает камень – дворовые собаки обычно боялись и сразу отступали, не стала исключением и эта. Она быстро попятилась в кусты, и он смог подойти ближе, чтобы рассмотреть, что же так привлекло ее внимания, надеясь, что чутье его не обмануло, и от не отогнал почем зря голодную псину от найденной кости или дохлой вороны. Чутье, как всегда, было на высоте – на мерзлой земле лежал зверь, черный и маленький, величиной с ладонь. Сначала Юре показалось, что он не дышит, но он быстро сообразил, что к чему – существо не то спало, не то было без сознания (хотя он не был уверен наверняка, что звери могут быть в обмороке). И самое главное, что он понял – звериная форма была вовсе не естественной для этого существа. Когда-то – еще, возможно, пару часов назад – этот зверь был человеком. Юра втянул носом воздух, пытаясь повторить трюк, которому его некогда учили, но ничего не почувствовал – магия, а таковая, несомненно, была здесь замешана, чувствовалась лишь по верхам. Он не был уверен, что когда-либо сталкивался с тем, кто наложил это заклятие, но выяснять это времени у него не было. Он сделал тогда единственное, что мог – спас жизнь несчастному существу. Преодолев брезгливость, он сунул его за пазуху и отнес к единственной двери, у которой, как он знал, его точно не оставят в беде. Оставаться и проверять времени уже не было – время поджимало, и Юра, понадеявшись на доброту случайного, но очень приглянувшегося ему человека, ушел прочь. А сейчас спасенная им тварь божья царапалась и кусалась, явно не признавая того, кто когда-то спас ему жизнь. Много лет проведя в специфическом обществе, Юра научился не ждать благодарности – но этот случай отчего-то задел его особенно. Было и еще кое-что: в этот раз, совсем, как в прошлый, на него пахнуло свежей магией – причем вовсе не той, что тогда, это он понял слету. Запах этой магии он бы никогда не забыл, потому что она не просто пахла – она воняла так, что глаза слезились. И более того – этот запах он запомнил с детства, с той самой поры, как еще мальчишкой вернулся из школы домой и понял, что у него больше нет никакого дома. Оставшиеся часы Юра бесцельно блуждал по городу, стараясь выбирать самые малолюдные улицы. Факты в голове не складывались – экземпляр, который ему поручили, был заколдован повторно, причем уже после того, как был сделан заказ. Кто-то знал наверняка, как он будет выглядеть, потому что описание было передано в деталях – а значит, за ним и раньше следили, причем довольно давно. И, наконец, проверенный человек, которому он поручил эту миссию, отчего-то решил его обмануть, замаскировав посылку – не то пытался сбить со следа, не то выслужиться, и оба варианта Юру не устраивали. Он не любил, когда ему врали, именно ложь он ненавидел больше всего. А теперь выходило, что его кругом обманули. И этот запах… возможно, он бы и спустил все на тормозах, выполнив обязательства по контракту и вычеркнув навсегда из жизни все участвовавшие в этом деле стороны, но этот запах вычеркнуть было невозможно. У него и этого звереныша был общий враг – и у него было две недели, чтобы выяснить, как так вышло.