Мяу 3. Рождественское

23 декабря 2011 года. Пятница. Утро Утренняя планерка прошла тихо, даже скучно – все новости состояли сплошь из предновогодних мероприятий и вялой криминальной хроники, которая Вовке уже давно приносила только зевоту. Вообще, всяческие коллективные встречи и собрания были самым нелюбимым в его работе, потому что времени отнимали кучу, а выхлопа от них было чуть – все расходились по своим углам делать то, что и без всяких встреч собирались делать. Тем более что именно делать после нее Вовке ничего было нельзя. Его матушка, подначенная Жекой (хотя скорее наоборот, думал Вовка, потому что прекрасно знал их обоих), устроила настоящую пиар-акцию под названием «Запретите моему сыну-трудоголику работать». Как ласково объяснили ему в редакции, милиции и еще паре мест, где он регулярно появлялся, всю неделю перед Новым годом ему дверей не откроют, потому что по астрологическому прогнозу он должен греть жопу на солнечных югах на другом краю света, а не то капут его семейному счастью. Вовка повыделывался для вида, но на самом деле его грызла совесть – он действительно обещал Жеке, что вот уж в этом-то году они непременно съездят в отпуск. Год подходил к концу, и на выполнение обещания оставалась всего неделя – а обещания Вовка привык выполнять. Расплевавшись с делами и пожелав коллегам счастливых праздников, Вовка с чистой совестью вышел на улицу. Он уже привык быть пешеходом – снова; после того, как дикие советские жители разобрали его машину на гайки, он пока не смог накопить денег на новую, тем более что с новым расследованием времени на нормальную работу почти не оставалось, и единственным кормильцем в их семье временно был Жека. Слава богу, что хоть его пластинки продавались и по-прежнему собирались полные клубы. Новых контрактов для кино не было, потому что продюсерскую деятельность Вовка тоже временно забросил, и последние деньги ушли на путевки. Словом, Вовка был кругом виноват, но собирался все поправить сразу же, как выйдет на след врага. Утром он проснулся ни свет ни заря, чтобы успеть собрать чемодан. Он себя знал – наверняка половины того, что полагается иметь отпускнику, у него не было. Не прогадал – в доме не нашлось ни крема для загара, ни приличных плавок. Если первое он сам еще смог бы как-нибудь пережить, то белокожего Жеку нужно было обмазать с ног до головы, чтобы не спекся. А плавки последний раз он надевал пять лет назад, и они оказались выцветшие и с дыркой на боку – словом, позорище. В торговом центре была предпраздничная суматоха – дурацкая буйная музыка, какие-то аниматоры в костюмах плюшевых зверей, дурацкий синтетический дождик повсюду… Вовка героически протиснулся сквозь эту суету сначала в косметический, где долго и придирчиво выбирал три разных крема всех степеней защиты (специально же убил всю планерку, чтобы прочитать специальную статью о том, как правильно загорать существам Жекиного типа), а потом – в бельевой, где сгреб в кучу десять вариантов плавок, которые ему порекомендовала любезная продавщица, и потащился в примерочную. Покупать одежду он не любил, но именно в плавках намеревался смотреться на миллион, потому что, ну, все-таки почти медовый месяц. Он застыл в третьих, игриво-красных, когда где-то в недрах сваленной в кучу одежды завибрировал телефон. Чертыхаясь, Вовка присел на пол и стал рыться в куче в поисках кармана. Звонил его турагент. – Владимир, у нас тут небольшая накладочка вышла… – Какая еще накладочка? – Мигом посуровел Вовка. Не хватало ему еще, чтобы его тщательно спланированный отпуск полетел в тартарары из-за какой-то «накладочки». – Да не бойтесь, все в порядке. Ваучер вам один забыли выписать. Давайте пересечемся с вами в городе, я вам его передам. – Хорошо… – начал было Вовка, намереваясь пригнать провинившегося агента прямо к примерочной, чтобы не отвлекаться от ритуального жертвоприношения времени на алтарь красоты, но тот радостно перебил: – Прекрасно! Знаете кафе… – быстро-быстро протараторил адрес и отключился. Вовка снова чертыхнулся и хотел уже было перезвонить, чтобы сообщить агенту все, что он о нем думает, но понял, что времени у него завались, а голова уже настолько звенела от местного праздничного шума, что прогулка ему не помешала бы. Все-таки не зря ему твердили со всех сторон, что он не умеет расслабляться; и, хоть Вовка и улыбался в ответ загадочно, вспоминая, как именно и в каких позах он расслаблялся дома под Жекой, но все-таки доля правды в этих словах была. Красные плавки он все-таки прихватил с собой, чтобы не огорчать суетящуюся вокруг него продавщицу (и на случай, если ничего лучше не найдет), и отправился туда, где забил стрелку с турагентом. Улицу эту он знал – она находилась в спальном районе города, неподалеку от места, где он жил, когда только съехал от родителей. А вот дом ему был не знаком – пришлось даже поспрашивать прохожих, чтобы убедиться, что все правильно. Кафе на первом этаже сонной девятиэтажки, конечно же, было – вот только «было» оно там лет пять назад, а сейчас на его месте красовалась жалобная развалюха с побитыми окнами и облезшей вывеской. Агент его был мужик средних лет, и, возможно, его память хранила это место с далеких времен, когда кафешки были наперечет. Вовка набрал его, чтобы убедиться, что ничего не перепутал, но тот не отвечал. Рассудив – пусть и весьма натянуто – что кафе, может быть, и рабочее, просто еще не успело подновить безрадостный фасад, Вовка решил, что за спрос денег не берут – в конце концов, если дверь окажется закрыта, он откусит голову агенту где-нибудь в другом месте. Но дверь поддалась, хоть и с усилием, и Вовка зашел внутрь. Хозяева этой развалюхи, если они у нее вообще были, явно не заботились о своей собственности – внутри не было ни души. Правда, брать там тоже было нечего – внутри все было таким же унылым, как и снаружи: замусоренная барная стойка, пара опрокинутых кресел, в которых в холодные зимние ночи наверняка ночевали бездомные, и, разумеется, ни одного источника света. Грешным делом Вовка заподозревал, что его сейчас будут разыгрывать – уломала же матушка все его окружение на рабочий бойкот, так может, и на какой-то прикол в стиле квеста-сюрприза ее влияния тоже хватило. Неожиданно свет все же включился – Вовка не успел понять, как и откуда, потому что все его внимание переключилось на женщину, которая вышла ему навстречу. Молодая, не больше тридцати, в скромном клетчатом пальтишке поверх серого платья с кружевным воротничком, с тусклым хвостиком и в очках, она напоминала школьницу, но по лицу и походке было видно, что она все-таки взрослая – и абсолютно точно не бездомная. – Я вас напугала? – Поинтересовалась она. – Простите. Это место, просто… оно укромное, тут точно никто не станет подслушивать. – Вы кто? – Спросил Вовка. Он вовсе не испугался, но почувствовал себя неуютно, как и полагалось, в общем-то, в таких обстоятельствах себя чувствовать. – Я Ольга… да не смотрите вы на меня так. Я знаю, вы ждали турагента… но там, насколько мне известно, у вас все в порядке. Простите мне мою маленькую хитрость… просто я звонила в редакцию, а там сказали, вы в отпуске… – Вот именно, в отпуске, – перебил ее сумбурную тираду Вовка. – Если вы хотите пожаловаться на аварийное жилье – подождите неделю, и я обязательно вам помогу, хотите – хоть с первого числа… – Нет, дело не в этом. Я по поводу… села. Ну, того самого, откуда освободили людей. В августе. Вовка навострил уши. Во-первых, он не мог взять в толк, как эта барышня прознала про его путевки и тем более притворилась сорокалетним турагентом с его же номером, а во-вторых – какое отношение имела к его нынешнему делу. Милиция пока не разрешала нигде об этом писать, поэтому встреча с безумной фанаткой его творчества исключалась. Все остальные версии настораживали, что, помноженное на общую странность обстоятельств встречи, давало просто запредельный уровень вполне обоснованной тревоги. – Вы ведьма? – На всякий случай спросил он. Женщина улыбнулась. – Ну что вы… думаете, я ведьма и вас сейчас заколдую? Не собираюсь я вас заколдовывать… нет, правда. Я пришла к вам за помощью. Мой брат… я знаю, что вы приходили к нему. Вы пишете о тех, кто спасся из этого ада. На ведьму, какими он их знал, она и впрямь не походила – Фрося и Танька были барышнями роскошными, а эта выглядела уставшей и замученной, хоть и симпатичной. Вот только в ответ на ведьму она не оскорбилась, а значит, поняла, что он имеет в виду. Не теряя бдительности, Вовка кивнул – мол, внимательно слушает. – Вот только… мой брат пропал вместе с моим мужем. А мужа так и не нашли. Вовка слушал, изображая внимание, но на самом деле запоминал детали – одежда, глаза, голос. В милиции не горели особым желанием пускать его к родственникам пострадавших, но план «не пустить его куда-либо» обычно не очень срабатывал – он все равно знал, где и с кем жили его подопечные и даже успел поговорить с доброй половиной семей. Но на примете у него были сплошь родители да супруги, а вот до братьев и сестер он еще не добрался, поэтому женщину, если она действительно приходилась кому-то из них сестрой, мог не знать. – Как зовут вашего брата? Женщина назвала имя, и Вовка тут же его вспомнил – молодой парень, весь в цветных татуировках; непонятно, как он жил вообще в селе с таким телом и не терзался необъяснимой тошнотой каждый божий день. Он успел поговорить только с его девушкой, и то мельком, поэтому история незнакомки – Ольги – звучала правдоподобно. – Вас, наверное, интересует, откуда я знаю про ведьм… мой муж и брат – они работали с одной ведьмой. Помогали ей вести бизнес. – Бизнес? – Ничего особенного, так… зелья и амулеты, – Ольга махнула рукой. Вовка сделал мысленную заметку выяснить у Фроси, что это за бизнес-стратегия: она никогда не упоминала, чтобы ведьмы монетизировали свой талант, да еще и привлекая для этого простых смертных. – И вот в один день они просто… испарились. Их не было целых три года. А теперь брат нашелся… а муж… – она погрустнела и отвела глаза, будто вот-вот расплачется. Вовка, как и примерно все мужчины, которых он знал, терпеть не мог женских слез, потому что они враз делали его каким-то мягкотелым и сострадательным – а сострадать с его работой нужно было весьма избирательно. – А как же эта ведьма? – Она не знает, где они. – Но ведь есть же… ритуал поиска, – Вовка припоминал, что Фрося когда-то искала Таньку с помощью остатков заключенной в его волосе магии, но не был уверен, что такой же ритуал работает для простых смертных. Впрочем, у ведьм наверняка были фокусы и покруче. – Я же говорю вам – она не знает. И никто не знает, где они. Вот уже три года я ищу своего мужа, как искала брата, и вот теперь брат вернулся, а мой муж… Владимир, вы моя последняя надежда. Она произнесла это с такой горячностью, что Вовка решил перестать подозревать ее во всех смертных грехах хотя бы на минуту и расспросить подробнее. – А как они пропали? – Не поверите – поехали в налоговую… а обратно уже не вернулись. – А ваш брат? Он что-нибудь помнит? – Только до того момента, как они оттуда вышли. А дальше – все, пустота. – Мда… – протянул Вовка. Ему хотелось пообещать Ольге, что ее муж найдется, но сам он пока не мог понять, как к этой загадке подступиться. На воспоминания надежды не было – за Степой, самой ясной головой села, он наблюдал каждый день, но тот за четыре месяца так и не проявил ни одного, даже малюсенького признака воспоминаний о том, что было. Наверняка мужа Ольги можно было бы найти после того, как Вовка выйдет на тех, кто развел этот тоталитарный кибуц посреди Житомирской области, но его расследование до сих пор было в самом начале, а обещать бедной женщине, что когда-нибудь, через годы, ее муж (или то, что от него осталось) все же найдется, он не мог. Пришлось исполнить коронный номер успокоения страдающих граждан. – Это непростая задача… но я попробую что-нибудь сделать. Я ничего не могу обещать, понимаете? – Понимаю, – тут же оживилась Ольга. – Я все понимаю. Но вы все-таки пообещайте. Я знаю, что может не получиться, что это долго, что его, возможно, уже нет в живых… но вы пообещайте! Мне так будет гораздо легче. Вовка помедлил. Он терпеть не мог обещать то, в чем уверенности не было – а этот случай был как раз из таких. Пусть в редакции о нем и говорили как о человеке, для которого нет ничего невозможного, он-то как раз свои возможности прекрасно осознавал – и, пускай они были обширны, как золотые запасы всех швейцарских банков, им все-таки был предел. Мертвецов он воскрешать не мог, да и людей находить тоже не имел особого таланта. Спасение сельчан было первым случаем в его практике, когда он успел помочь до того, как случилось непоправимое, и то – это была абсолютная случайность. И о том, как он дважды держал этих несчастных под прицелом, он тоже забыть не мог. Но Ольга смотрела на него такими несчастными глазами, что он сдался. В конце концов, они оба понимали, что это не всерьез. – Обещаю, – кивнул он. Ольга улыбнулась. – Спасибо вам… Она обернулась, намереваясь уходить, но Вовка ее окликнул: – Постойте! А как мне с вами связаться? – Когда надо будет, я сама вас найду, – загадочно ответила та и вышла прочь. Свет тут же погас, словно именно она его источала. Вовка прислушался к тишине. Он запомнил, что заброшенная кафешка находилась в тихом месте, почти во дворах, а сейчас снаружи доносились приглушенные звуки оживленной улицы. Почуяв недоброе, Вовка выбежал наружу, и тут же остановился, чуть не налетев на пешехода. Тот окрестил его наркоманом и пошел себе дальше, а Вовка замер на месте, оглядывая улицу. Это было совсем непохоже на то место, где он заходил – дома были ниже, но куда представительнее, не чета серым окраинным панелькам; улица круто уходила вниз, а откуда-то из-за угла слышался шум проносящихся на скорости машин. На секунду допустив, что у помещения был второй вход, Вовка оглянулся – но его встретила глухая железная дверь, обклеенная сверху донизу оборванным объявлением «Продаж нежитлові приміщення 120м2». Чертыхнувшись сотый раз за день, он свернул налево, в сторону шума машин, прошел через высокую, отделанную камнем арку, ведущую прямо сквозь монументальный жилой дом, и вышел на большую улицу. Спустившись по ступеням, которые вели к широкому тротуару, он остановился перед огромным домом сталинской застройки и осмотрелся по сторонам. Эту улицу, главную парадную улицу своего детства, почти каждых своих школьных каникул, он узнал бы в любом состоянии даже с закрытыми глазами. Перед ним был Крещатик.