Агви

      Ран никогда не отрицал.       Все шесть сотен лет своего существования в ненависти к брату — а если точнее, то обиды на него — он никогда не отрицал, что просто всё ещё нуждался в нём. Ён был прав: он всего лишь был недолюбленным ребёнком, которому так хотелось внимания. Любви.       Он старался забыть. Разве ему хотелось жить в постоянной злобе и обиде? Разве полукровка жаждал шесть веков своего существования потратить в никуда, сосредоточить свою жизнь вокруг воспоминаний о предательстве и бессонницы из-за кошмаров? Ран так хотел жить нормально… Перешагнуть всё, что причиняет боль, и попробовать вопреки Вселенной быть хоть немного счастливым. Пусть Ли Ён оставит его мысли, в чём проблема? Забыть о нём, забыть… Отпустить. Однако вместо желанной свободы Ран ощутил лишь удушение: он не мог спать.       Он старался забыться. Пил, играл, дрался. Стремился утонуть в злобе и стал диким. И всё равно бесполезно — он не мог избавиться от этой въедливой, вросшей в него потребности.       Тогда он захотел привлечь внимание своего главного обидчика. Любое. Походу быть хорошим мальчиком недостаточно, чтобы его сиятельство решило снизойти, да? Великий бывший горный Бог обращает своё внимание только на неугодных начальству преступников, добавляющих хаоса в мир? Отличное руководство к действию. Полукровка так и поступил. Решил делать всё, что не нравилось брату, изодрал самого себя на куски, на мерзкие, дурно пахнущие куски. Упивался чужими страданиями, потому что свои надоело копить, окунулся с головой в кровь и боль… Ради чего?       Изливал собственные мучения, вспыхнувший гнев.       И стремился привлечь к ним внимание брата, показать: «вот, вот кем ты меня сделал! Смотри и любуйся, как великолепно твоё воспитание по мето́де ушедшего за хлебом отца!».       Смотри и хоть раз действительно, действительно пожалей, что ушёл, что оставил меня…       Он хотел, чтобы хоть кто-то понял его.       «Я не ненавидел ту женщину. Я не ненавидел Высшие силы. И даже не ненавидел тебя. Я ненавидел твоё безразличие, потому что равнодушие того единственного, кто когда-то показал тебе, что такое любовь, дом и семья… Ты хоть знаешь, что это, хён? Ты знаешь, как это больно, как это обидно?»       Ран не отрицал всё это.       Да, сука, это братский комплекс. Но не Ёну говорить эти слова, эти уродливые слова, уж кто-кто, а Ён просто не имеет права их произносить! Будто это и не его, грёбаного старшего брата, вина! Ран никогда не отрицал значение брата в своей жизни. А Ён — да. Отталкивал из раза в раз, ещё и солью сыпал раны, издевался над его кровящей травмой. Злил до чёртиков, и Ран кусал губы в кровь и напивался в хлам, просто чтобы вытерпеть это.       Говорил и делал всё, чтобы доказать, что он просто его ненавидит. Потому что льнуть к пинающей его ноге он не хотел и не собирался: взывать к любви после таких моральных пинков было бы просто унизительно. Поэтому полукровка лгал, что не может иначе кроме как докучать до самой смерти, потому что заняться больше особо и нечем. Он может иначе. Он способен не только на жестокие розыгрыши людей, кровавые расправы и влипания во всевозможные неприятные истории. Если бы только Ён сделал хоть один грёбаный шаг навстречу.       Он так надеялся на это… Так сильно надеялся, что сам себе запрещал это делать. Потому что из раза в раз его отпихивали, как чужого. И всё равно он надеялся… В глубине души Ран верил, что рано или поздно Ён увидит сквозь его образ полного отморозка ту потребность во встречном шаге…       Верил вплоть до этого дня. Этого часа. Этой секунды.       Шесть веков безмолвных и таких отчаянных надежд канули ёбаному Имуги под хвост. Ему никогда не хотелось напиться так сильно, как сейчас. Никогда так сильно не хотелось, чтобы Согёнский предатель не успел спасти его в тот день. Чтобы он просто умер. Умер тем мальчиком, который скучал по брату и не тратил свою жизнь на дурацкие бессмысленные шалости… И который никогда бы не услышал, как от него отказался любимый хён.       Ён пожалел, что они стали братьями.       Ён…       Пожалел…       Казалось, он, Ран, прямо там удавился бы, если бы мог. Если бы его наполовину бессмертное тело всё же взяло и дало ему нормально сдохнуть. Если бы не кольцо долга, из-за которого его обязывали делать то, что он не хотел, жить так, как он никогда не желал…       Такое чувство, будто органы взяли и выдрали с корнем. Прям схватили, стиснули за сухожилия с мышцами и со смачным ругательством выдрали, морщась от мерзкого звонкого хруста, как когда отрываешь куриную ножку вместе с хрящом. Он должен умереть от боли. Почему он не умирает…? Такая боль не может не быть реальной, верно же.?       Боль не ушла, но спустя полчаса бестолкового простаивания всё на том же месте полукровка смог наконец шевельнуться. Всё это время комнату заведения никто не посещал, и Ран бы поставил десятку за тактичный сервис, если бы подумал об этом. Как только он шелохнулся, то понял, что не чувствует тела, и движения довольно-таки бессмысленны. На секунду лис даже счёл это приятным и прикольным.       Остро, нестерпимо захотелось пить.       И Ран пил.       Пил, буквально утопал в вине у себя дома, даже не заботясь о приличии в виде бокалов или хотя бы стакана. Потому что твою мать, к чёрту, он не хотел эстетики, не хотел вкуса, он хотел просто отключиться от всего. Он хотел утопить всё, что чувствовал, на самое дно.       На подкорке сознания мелькала мысль, что не очень хорошо позволять уверенной в его силе и величии Юри видеть такую депрессивно-алкогольную фазу. Но его лисичка заставала и не такие выпады его расстроенной психики, как бы прискорбно это ни звучало.       Ран думал, что это продлится ещё долго. Пока не позовёт долг, не вспыхнет кольцо, и ему не придётся возвращаться на поле битвы. И тогда он вновь станет повязанной по рукам и ногам пешкой, которой так не хотелось быть, и будет драть глотки от злобы — потому что одна единственная злоба помогала ему не сдаться, как он мог бы уже много-много раз.       Но нет.       Кое-что заставило его протрезветь быстрее, чем что бы то ни было на всём проклятом свете.       Казалось бы, наконец-то белая горячка соизволила посетить его. Однако перемещение через шкаф в свою родную деревню — это слишком жестоко даже для его склонного к мазохизму подсознания.       Почему из всех мест именно этот дом…?       Ха…       Дух тьмы, засунув его в этот кошмар и дав надежду на спасение, тут же отобрал её.       Потому что… конечно.       Конечно Ён выберет свою любимую. Конечно он всегда думает и будет думать о своей женщине. Девятихвостый лис сам сказал ему об этом.       Ран отошёл от собственного страха лишь тогда, когда голень почти превратилась в фарш из-за гнилых зубов.       Он сказал себе, всаживая с хрустом в чужую плоть острие топорика: «Ён не придёт».       Лис бежал, бежал чтобы выжить, потому что Ён не придёт.       …Спасай себя сам…       Полукровка рычал и дрался, не сдавался, брыкался и продолжал бежать: потому что никто не придёт и не спасёт его, а умирать он не планировал. И всё же слова женщины назойливо шептали в голове: «скоро я скажу твоему дорогому брату…».       Ран не мог изменить себе. Его сердце, шесть сотен лет жившее памятью о любви брата, обидой на него и надеждой получить хоть часть того, что получала эта непонятно чем завоевавшая Ёна женщина, не могло взять и изменить себе. Наверное… Он действительно слабак.       То, что так упорно кричал разум, было ничтожно перед тем, что слабо шелестели в исступлённой надежде чувства.       Имуги, сидя в кресле, с едва заметной улыбкой посмотрел на Херёна.       — Как ты считаешь, что способно на корню истребить надежду? Как заставить сердце, всю жизнь борющееся само с собой, наконец принять одну из сторон?       Ран чувствовал, как задыхается. И всё же он продолжал бежать, пока в какой-то момент его не сбило с ног. Он размашисто опрокинулся на спину, прямо под ноги голодным агви: как олень в лапы волков.       Они набросились на него, навалились кучей, пока он пытался встать, не дали и шанса оттолкнуть, хоть как-то защитить себя. Беспомощный рык вырывался из горла, пока он в бешенстве и отчаянии пытался выбраться. Загнанный в ловушку зверь. Подстреленная лиса, оглохшая от стучавшего в голове пульса.       Херён вскинул брови и заинтересованно посмотрел на змея. Тот продолжал чему-то улыбаться, а потом издал смешок.       — Ли Ран. Меня тронул восхитительный запах его запятнанной души.       Согёнский предатель протянул:       — А, этот парень… Я думал, они с Ли Ёном сводные братья. Но всё несколько сложнее, как оказалось.       Имуги снисходительно улыбнулся.       — Мне дана возможность читать существ, как открытую книгу. Он сбит с толку своим братом. Мы похожи. — существо прикрыло глаза. — в нём зарождается та же самая ненависть, которая поселилась во мне. Ненависть покинутого. Тот же Ад, что и мой…       Херён, внимательно слушал, а потом округлил глаза.       — Вы не скажете Ли Ёну.?       — Я хочу, чтобы Ли Ран избавился от своей надежды. Только она мешает нам. Ведь как только Ли Ён догадается, что стоит лишь протянуть руку, — мы потеряем хорошего союзника. Но если Ли Ран окончательно встанет на нашу сторону, то Ли Ён обретёт ужасного врага, более не способного на поддавки из-за смешанных чувств. Ад победит.       Улыбка Имуги стала неприятнее, и он снова открыл глаза, уставившись пристальным змеиным взглядом на своего собеседника.       — Так что же нужно, чтобы убить надежду?       Цепкие когтистые пальцы тащили его за ноги, драли одежду, вздёрнули, как кулёк с мясом на ветке. Он размахивал топорами, но это было уже бессмысленно — его затащили на дерево вверх ногами, и полукровка просто больше не был способен сопротивляться. Он — не небесная лисица. Он не бог. И даже не полностью кумихо… Помесь с таким хрупким и ничтожным созданием, как человек. Гибрид. Ошибка, которой никогда не должно было существовать…       Пылающая ярость оборачивалась отчаянием, отчаяние — страхом, страх — мольбой. Ран молил Судьбу о том, чтобы Ён всё-таки пришёл. Молил, панически дыша, что в воздухе вот-вот раздастся знакомый запах, и хён, как в детстве, всё же спасёт его…       — Дать ей догореть и не бросать новых дров.       Однако мучительные секунды шли, укусы и борозды от когтей впускали в тело яд и непрекращающуюся боль. И ничего большего.       Ран вспомнил, как сам охотился в юношестве. Он всегда был хищником. Лисом. Ему было не привыкать к законам природы, в которых либо ты, либо тебя. Миру, в сущности, плевать, что с тобой произойдёт — смерть маленькой мышки останется лишь привкусом крови у тебя на клыках и сытостью в животе. Не факт, что колония этой самой мышки вообще заметит её смерть, вспомнит о ней. Но ты не думал, что когда-нибудь сам станешь этой мышкой, да?       Подумать только…       Ты один, здесь, среди стаи агви, раздирающих тебя на части, подобно львиному прайду ещё живую зебру. И никто об этом не узнает, не услышит, не вспомнит… Ты мышка, которая пищит перед смертью, но зов которой никто не уловит — этот отчаянный писк поглотит тишина леса. Ты одинокая умирающая мышка…       Надежда таяла.       Та, что ещё жила в нём эти шесть сотен лет… Надежда, что рано или поздно Ён всё же скажет ему: «прости меня, Ран. Мне жаль, но я люблю тебя». Он бы всё простил…       Но вместо этого было:       Мне жаль, что я спас тебя, когда мать бросила в лесу. Тогда мы не стали бы братьями.       Пустой взгляд уставился куда-то сквозь мерзкие гнилые рожи жрущих его агви. Куда-то в пустоту леса, где никого не было.       Ран совсем обмяк, чувствуя, что больше не может сопротивляться.       Пусть.       Пусть едят его.       Пусть они сожрут его, пусть, пусть!       Ран закрыл глаза, чувствуя, как внутри него умирает что-то важное, что было его спутником все эти годы.       Пусть…       Ён не пришёл.       — Как только костёр потухнет, и не останется даже тлеющих дров, как только угли отсыреют… Пламя уже никогда не разжечь.       Бедная Юри…       Но она справится. У неё есть её ветеринар, этот дурацкий Синджу, уж чего-чего, а верности ему не занимать… Он никогда не поступит с ней плохо.       Кумихо ощутил перемену. Агви, почувствовавшие, что жертва перестала сопротивляться, опустили её на землю. Они навалились всей кучей, отрывая куски плоти — лис даже почувствовал укус на лице. На руках, ногах. Клыки пронзали одежду и кожу, кровь пропитывала траву.       Всё смешалось в один комок боли и пустоты.       Ён не пришёл…       Он и правда отказался от него. Ещё шестьсот лет назад. Он отказался от него. Они больше не братья… Они… не…       «Пусть я умру. Пожалуйста…»       — Поняв, что Ли Ён действительно бросил его, что ему действительно безразлично, что ему всё равно даже на его смерть… Он ощутит, как любовь сначала умрёт… А после переродится чем-то невообразимо отвратительным и чёрным, глубже самого глубокого колодца. Чем-то, что хуже, чем ненависть.       Ран упустил момент, когда всё прекратилось. Он просто лежал с закрытыми глазами. И даже боль не имела значения. Её было так много, что, казалось, и не было вовсе — она стала чем-то вроде константы, когда без неё никуда и никак, ей уже дышать можно. И даже вспомнить сложно, какого это — без неё. Это была огромная и всепоглощающая пустота, в которой не было места уже и его безумному шутовству, наигранным шалостям, псевдоковарным планам и даже любви к единственной дорогой подопечной.       И всё же в какой-то момент он открыл глаза.       Вокруг не было агви. Полукровка всё также лежал на земле в лесу, и светлое небо казалось таким белым на фоне угнетающей холодной зелени… Надо же. Как красиво, оказывается.       Грудь не поднималась от дыхания. Глаза, бессмысленно уставившиеся вверх, стекленели с каждой секундой всё больше и больше. По вискам скатились слёзы, но ни единого мускула не дрогнуло — Ран сам себе казался невероятно, просто ошеломляюще пустым. Так что он и сам не понимал, откуда в нём взялась эта солёная вода.       В нескольких шагах от него стоял Имуги. В расслабленной прямой позе, он стоял и наблюдал за полностью разрушенным и уничтоженным существом. Он был уверен — кумихо почувствовал его. И змей ждал.       Черты изуродованного голодными духами лица постепенно ожесточились. Бессмысленное пустое выражение глаз приобрело опасный блеск. Это были уже не слёзы.       Ран скомкал под собой землю когтями. Веки дрогнули в прищуре.       Ён не пришёл за ним…       Не моргая и не говоря ни слова, он медленно сел, чувствуя холодную землю в ладонях.       Тогда он сам придёт за Ёном.       Он был съеден. Съеден заживо. Его сердце не билось, его лёгкие не дышали, его кровь не текла, в его глазах не было жизни. Но там была холодная и жестокая, всепоглощающая ненависть. Не та, с которой он скалил зубы в ухмылках и играл со смертью, выставлял напоказ как прочный панцирь…       С такой ненавистью не любят.       О, нет…       Ран поднял глаза, встретившись взглядом с Имуги. Тот улыбнулся почти что ласково. И протянул руку.       — Обида тех, кто умер от голода, нескончаема. Это то же самое. Ран станет моим личным и первым агви, который умер от любви. Он станет таким же, как я, разделив мою судьбу. Самое сильное оружие, которое можно применить против Ёна — любовь, навсегда обратившуюся в безумие.       Ран заиграл желваками, глядя на руку… И схватился за неё. Плевать, если Имуги лишь манипулирует им. Он умер. Ён не пришёл за ним.       Наверняка только благодаря змею полукровка вообще существует сейчас. Он отплатит за эту услугу.       Он отплатит величайшей преданностью и благодарностью за то, что Имуги позволил ему остаться на этой дрянной земле, дабы он мог собственными руками вернуть должок длинною в жизнь даже будучи трупом.       Ты поддавался, Ён, да? Больше не будешь сдерживаться?       Что ж. Теперь и я не буду.       Мне больше нечего терять… Ведь я мёртв. Из-за тебя.       Ты пожалеешь, что не добил меня.

***

      Юри не знала, что думать.       Она вышла из дома меньше, чем на полчаса, чтобы купить ненмён. Ей хотелось хоть немного порадовать погрязшего в унынии полукровку, и лучшим способом она считала любимую еду. Наблюдать депрессию Рана ей было почти физически больно. И пусть лисичка не знала причины, она рвалась хоть как-то помочь.       Но…       Вернувшись, девушка никого не застала. Пьющего лиса на прежнем месте не было, и Юри растерянно позвала его:       — Ли Ран-ним?       В ответ тишина.       Лисичка нахмурилась и прошла в гостиную, поставив на журнальный столик тарелку с лапшой. После этого она вдоль и поперёк обошла квартиру, ожидая найти Рана в одной из комнат, однако помещение оказалось пустым: полукровка как испарился. Осталась только недопитая бутылка вина рядом с диваном, что по сути было чем-то из ряда вон выходящим.       Девушке не хотелось бить тревогу раньше времени, однако внутри уже копошился червячок волнения. Лисичка решила позвонить своему спасителю.       Как только начался набор номера и в трубке послышались гудки, в гостиной раздалось дребезжание. Юри быстро нашла источник, коим оказался завалившийся куда-то под диван телефон.       И… теперь она вообще не понимала, что происходит.       Она не знала, что думать.       Беспокойство на интуитивном уровне пронзило острой иглой: лисье чутьё шептало, что что-то не так, что за те полчаса, которые она пропустила, произошло что-то серьёзное, что-то действительно важное. Да, она имела привычку беспокоиться о своём покровителе всегда и везде, но на этот раз это было что-то выходящее за рамки.       Юри сбросила вызов и порывистым движением положила чужой телефон в карман, после чего набрала Синджу. Ветеринар ответил на третьем гудке, и лисичка выдохнула от облегчения.       — Алло? Юри? — послышалось на другом конце.       — Синджу, Ран пропал!       — Ли Ран-ним?       — Да! Как в воду канул: когда я уходила на полчаса, он был здесь и пил, но когда я вернулась, его уже не было!       — Юри, успокойся. Может быть он просто куда-то вышел, да и-       — Нет, ты не понимаешь! Он никуда не собирался и пил, но когда я пришла бутылка была недопита, к тому же он оставил свой телефон!       В трубке несколько мгновений стояла тишина. Через пару секунд Синджу спросил:       — Это странно. Но как я могу помочь?       — Скажи Ли Ёну! Всегда когда с Раном что-то происходит, это происходит из-за него, я уверена он что-то знает!       — Юри, Ли Ён-ним сейчас с продюсером Нам, не думаю, что он что-то знает. И… Ты плохо его знаешь, он не плохой. Если Ли Ран-ним куда-то ввязался, он сам в этом виноват, Ли Ён-ним его много раз предупреждал-       — Ты на чьей стороне?! Хорошо, я сама спрошу.       — Юр-       Лисичка бросила трубку и досадливо зашипела, кусая губы. Её пробирала злость: никто не смел упрекать её покровителя в чём бы то ни было! Никто не знал, каким на самом деле был Ли Ран, и никто, никто не имел права обвинять его в том, что он делал или делает!       «Ли Ён-ним его много раз предупреждал». Ха, бред. Можно подумать, у них был выбор. Никто не знает, так пусть и не лезут! Юри глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Она почувствовала, как от всплеска злости выступили клыки, и поспешила убрать их: Ран много раз просил её сохранять самоконтроль. Она хорошая воспитанница, она будет слушаться.       В конце концов, когда эмоции немного стихли, лисичка вынула телефон полукровки и нашла в контактах Ли Ёна. Спустя секунду уже шёл набор номера кумихо, и лисичка, нервничая, стала ходить туда-сюда и вслушиваться в гудки.       В первый раз кумихо сбросил. Во второй раз тоже. И только в третий его величество соизволило ответить на звонок.       — Хватит названивать, придурок. — раздалось скучающе в трубке, и Юри понадобилась вся сила воли, чтобы не выйти из себя. Она втянула носом воздух и требовательно спросила:       — Где Ли Ран-ним?       — Что? Ты кто? Почему звонишь с его телефона? — собеседник явно был удивлён.       — Это неважно, я спрашиваю, где Ли Ран-ним?! После встречи с тобой он ушёл в запой а после и вовсе пропал! Что ты сделал?!       В трубке послышались шорохи, и через пару секунд Ли Ён фыркнул:       — А, ты наверное воровка ожерелья… Нечего на меня рычать, я ничего не сделал. Наверняка он просто сбежал и ноет где-нибудь сейчас, не стоит волноваться. Прибежит через пару дней.       Юри аж дар речи потеряла. Не успела она отойти от оцепенения, как Ён бросил трубку и больше её не брал, так что попытки снова связаться с ним были тщетны. Лисичке понадобилось около десяти минут, чтобы пережить волну бешенства от чужих слов. Она снова и снова убеждалась, что Ли Ён — высокомерный и бессердечный монстр, которому плевать на других. Он даже не стал слушать её, и это убеждение в собственной правоте, что Ран «просто сбежал, чтобы поныть», её выводило из себя. Кем надо быть, чтобы так равнодушно относиться к своей семье?!       Девушка сквозь растерянность и волнение ощутила, как теряет ниточку, которая могла бы привести её к Рану. Впрочем, этот путь не единственный.       Юри со злостью сунула оба телефона в карман и направилась к выходу из квартиры.       Пока она ехала к особняку Имуги, в душе поднимались уже ощутимая тревога и волнение. Лисичка была раздосадована отказом в помощи от Ёна и подобной безусловной верой Синджу, хотя сама и была не менее слепо предана Рану. Она поняла, что кроме неё до полукровки дела никому толком и нет, и именно поэтому она должна постараться выяснить, в чём дело.       Через какое-то время оказавшись у ворот змеиного дома, Юри выскочила из машины и подбежала к двери калитки. Вжав кнопку звонка и мельком поглядывая на окошко домофона, она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, теребила пальцами края юбки. Ожидание превратилось в пытку.       Прошло несколько минут, прежде чем дверь наконец открыл Херён.       Он удивлённо посмотрел на неё.       — Что ты здесь делаешь? — поинтересовался мужчина.       — Мне нужен Имуги! — без прелюдий заявила лисичка, почти что с угрозой уставившись на человека.       Согёнский предатель удивлённо вскинул брови и развёл руками:       — Боюсь, вы не можете его увидеть.       — Плевать! Ли Ран-ним пропал, Имуги должен знать, где он! Пусти меня!       Юри попыталась пройти мимо змеиного прислужника, но тот преградил дорогу и с вежливым сочувствием сообщил:       — Мне очень жаль, но вам нельзя входить. Ли Рана здесь нет, если угодно. Можете поискать где-нибудь ещё. До свидания.       Херён указал куда-то за спину Юри рукой и начал закрывать дверь калитки. Девушка попыталась остановить его, но электронный замок щёлкнул перед её носом, и она отчаянно забила в дверь ладонью.       — Стой! Дай мне увидеть Имуги!       Лисичка продолжала стучать, но больше с той стороны никто не отвечал. Юри прорычала и пнула калитку носком ботинка:       — Айщ! Чёртов Ли Ён, чёртов Имуги…       Она огляделась почти с отчаянием, кусая губы от досады. Ниточки медленно, но верно выскальзывали из рук, и ей хотелось рвать и метать от этого.

***

      Ран сидел в знакомой гостиной.       В окружении с последнего визита не поменялось ни единого штриха, и лис рассматривал вычурные, излишне роскошные детали интерьера просто от нечего делать в ожидании хозяина дома. В отличие от предыдущих посещений, сейчас он не ощущал напряжения. Раньше каждый поход сюда казался добровольной подставой под дуло ружья: неизвестно, пришибут тебя на этот раз или нет, держится ещё твоя маска самонадеянности или нет. Пан или пропал. Та самая мышка в зубах хищника, гадающая, в какой момент гад стиснет челюсти и сожрёт её.       По крайней мере, так он это помнит.       Сейчас же в душе не было всех этих страхов и опасений. Ли Ран равнодушно скользил взглядом по обстановке, пока в какой-то момент не наткнулся на собственное отражение. Стекло лестничного ограждения было совсем прозрачным, но тем не менее лис отчётливо видел себя.       Во внутреннем спокойствии что-то сжалось. Полукровка несколько секунд смотрел, не отрываясь, прежде чем медленно поднялся и подошёл ближе к стеклу. Остановился в полуметре от отражающего материала, вглядываясь.       На него смотрело нечто измождённое и наверняка неживое. Оно было бледным, непривычно потрёпанным и потерявшим былой лоск и ухоженность. Везде отметины зубов, оторванные куски плоти — кое-где проглядывали кости, особенно на руках и ногах, где от укусов пострадала даже одежда. Ран коснулся пальцами сначала выглядывающих ребёр, а потом еле провёл подушечками по выглядывающим из-за откушенной щеки зубам. Полукровка не улыбался, не хмурился и не скалился, но эта обнажённая челюсть давала жутковатый эффект вечной ухмылки. Пальцы размазали по кости чуть подсохшую кровь и грязь.       Какое странное и убогое существо… Смотреть страшно.       Ран никак не мог признать в этом себя.       Он поднял взгляд, смотря в глаза полупрозрачному призраку напротив. Как… пусто. Словно тихий омут… набитый до отказа чертями. Лис на секунду подумал, что ему нравится — не видеть в отражении того, что преследовало его так долго. Никакой тоски побитой собаки. Никаких треснувших надежд.       Какой прекрасный взгляд…       И всё же было в его глубине что-то незнакомое, чего там не было до этого. Никогда. Что-то, о чём Ран никогда не думал, но что появилось в нём с той самой минуты, как он сделал свой последний вдох.       Странное новое чувство поселилось в нём. Оно обгладывало внутренности, постоянно ненавязчиво напоминало о себе. Как… слабая, тупая боль. Вроде и несерьёзная, но её постоянство, беспрерывность постепенно выводили из себя, мучили своей неотвратимостью хуже всплесков острых мук. Хотелось выдрать ноющий источник… Или же удовлетворить, чтобы заглох наконец.       На языке вертелось название для этого чувства. Оно что-то неумолимо напоминало ему…       Лис машинально облизнулся, словно бы это могло ему помочь.       — Непривычный вид, не так ли?       Послышалось сзади, и Ран скосил взгляд на отражение Имуги за своим плечом. Тот улыбнулся ему.       Лис неспешно развернулся и выжидающе уставился на своего покровителя. Ответа на вопрос не последовало, и Имуги лишь усмехнулся: он знал всё без слов.       — Впрочем, таким ты мне тоже нравишься.       — Что тебе нужно? — прервал змея Ран. Впрочем, это вряд-ли можно было назвать его привычной дерзостью: он был спокоен, благодарен и предан, а потому огрызаться и грубить не имело смысла. — Что я могу сделать?       Имуги довольно прищурился. Ему явно были по вкусу изменения в лисе: чужая непокорность и внутреннее судорожно борющееся за жизнь пламя были прекрасны, но слишком мешались. Из-за них полукровка был ненадёжным союзником — чуть что, и он бы переметнулся на другую сторону. Ещё существовали рубежи, которые отделяли покинутую одинокую душу от становления столь же тёмным и кошмарным духом, каким был сам Имуги. Жестоким монстром.       Ли Ён мог спасти брата.       Ещё пару часов назад он мог прийти в чужой кошмар и вновь стать обожаемым героем для младшего братика. Мог вернуть то, что шесть веков считал своим, но что таковым медленно переставало быть. Мог хоть что-то…       Однако сейчас пройдена точка невозврата.       И Ли Ёну уже никогда не светит узреть этот Ад сомнений и надежд в чужой душе. Ни-ко-гда. Никакие извинения, какими бы искренними они ни были, не достигнут адресата.       Потому что сейчас Ран прошёл все рубежи. Он и до этого был восхитительно похож на него, но словно ещё не готов. Как сырое тесто, которое нужно ещё испечь, чтобы приготовить что-то.       Змеиная сущность трепетала, наконец найдя кого-то такого же.       Имуги медленно протянул руку к окровавленной шее, не отрывая взгляда от чужого лица. Он наслаждался тем, что теперь не он один такой холодный. Большой палец почти ласково провёл по бледной коже.       — Ты можешь стоять рядом со мной в этой битве. — заявил змей и улыбнулся. — Вместе мы уничтожим Ли Ёна и заставим его заплатить за всё, что он забрал. Ты и я.       Ран несколько секунд смотрел на протянутую руку, после чего поднял взгляд на Имуги. Нотка безумия проскользнула в его взгляде, в его мимолётной однобокой ухмылке.       Полукровка по привычке раздул грудь в глубоком вдохе, но лишь через пару секунд понял, что в этом нет никакого смысла — кислород не достигнет лёгких, не поступит в кровь, не насытит клетки и ткани. Не будет драгоценного и восхитительно приятного насыщения воздухом. Лишнее напоминание того, что он уже переступил границу мира живых и существует лишь благодаря змею. Ходячий труп. Грёбаный зомби.       Как он может отказать в прекрасной просьбе своему покровителю? Лис ведь обещал отплатить благодарностью и преданностью…       Ран схватился за лежащую на шее руку своей, со следом укуса. Холодные пальцы сжали змеиную ладонь, и полукровка наконец широко улыбнулся.

***

      — Какое-то время ты должен оставаться в доме. Это единственное место, куда не может заглянуть Талуипа — нам не нужно, чтобы она знала о тебе.       Произнёс Имуги, сидя во главе обеденного стола.       Ран в пище не нуждался, а потому находиться там не считал нужным — он сидел рядом с местом, где раньше была земляная вишня. Казалось бы… этот день ещё даже не закончился. Прошло не более пары часов с тех пор, как лис напивался у себя дома, ждал Юри, обещавшую принести ненмён… Как за такой короткий срок может столько поменяться?       Полукровка подозревал, что находился в некотором шоке. Тело ватное, даже в некотором роде онемевшее, голова — почти пуста. Или это последствия смерти? Ран почти не чувствовал себя.       Разве что…       Он был голоден.       О, полукровка наконец понял как назвать странное чувство, которое потихоньку сверлило его изнутри, вынуждало нервничать и хотеть утолить неудовлетворённость.       Это был голод.       Странный, не до еды… Но такой же мучительный. Пока он был почти неощутим, но надолго ли.?       — Она не знает, что ты существуешь?       Отстранённо поинтересовался Ли Ран, переведя на собеседника взгляд. Тот улыбнулся.       — Возможно знает. Но ей неизвестно, где я и как выгляжу.       — И что ты собираешься делать?       Имуги дёрнул уголком губ в загадочной ухмылке и собирался было ответить, как вдруг раздался звонок. Лис и змей повернули головы к домофону, но никто не спешил подходить и отвечать.       Настойчивые звонки продолжились. Со второго этажа спустился Херён и вышел навстречу незваному гостю.       Лишь после того, как дверь закрылась, Имуги продолжил:       — Я хочу, чтобы Ли Ён сам попался в ловушку, которую готовит. Скоро в его женщине окончательно пробудится моя вторая половина, и тогда время на разрешение ситуации резко сократится. Либо умрёт он… либо она. Так гласит их судьба. И Ли Ён знает это.       — Но что с этим собираешься делать ты?       — Мы воспользуемся самоуверенностью Ли Ёна и его главной слабостью…       Имуги усмехнулся и поднялся из-за стола. Еда подождёт. Змей неспешно подошёл к полукровке и сел рядом, чувствуя его внимательный взгляд. Имуги повернулся корпусом к собеседнику и положил ладонь на оголённые рёбра лиса, где когда-то билось сердце.       — Пусть ты мёртв… Твоё сердце всё ещё полно эмоций.       Ран прищурился, сцепив зубы. Искорка безумной злобы промелькнула в чужих глазах, и змей в который раз восхитился тем, насколько прекрасен чужой Ад.       Конечно он знал, что испытывает лис. Как и любой агви, Ран будет страдать от неутолимого голода. Единственное отличие от прочих агви было в том, что полукровка жаждет не плоти, а эмоций. Умерев в отчаянии, сойдя от него с ума, он жаждет, чтобы другие тоже испытали это.       — Ли Ён столкнётся с тем, что ты прятал столько веков. Ты сильно изранен. Тебе было больно так долго, что ты больше не отличаешь боль и бешенство от любви. Они так сильны, что уже являются частью тебя. Ты ужасно, ужасно голоден… И хочешь заставить своего главного обидчика заплатить по счетам. Чтобы он хоть на мгновение почувствовал себя так же, как ты… Не так ли?       Ран поджал губы.       — И что?       — Выпусти это. Исполни своё желание и заставь Ли Ёна страдать. Сбей его с толку, вынуди обнажить все самые слабые места, чтобы мы могли уничтожить его. Пусть спустится с небес на землю и поймёт, почему не прав.       Имуги чуть приблизился к чужому лицу.       — Пусть он найдёт ложный выход… Его вечный покровитель Талуипа рано или поздно поставит ему ультиматум. И он попытается привести меня к ней… — змей улыбнулся. — но именно это мне и понадобится. Как только Ли Ён подумает, что всё идёт, как надо… Мы отрежем ему его последнюю надежду.       Ран заинтриговано наклонил голову. Змей продолжил:       — И тогда на сцену трагедии выйдешь ты. Добей его. Вкуси его отчаяние, насладись им, насыться вдоволь… Заставь съесть мою чешую… и с Ли Ёном будет покончено. Мы будем жить, и мир будет наш… Ты и я… Два брошенных монстра.       Змеиная ладонь медленно поднялась вверх по груди к шее, по шее — к лицу. Пальцы коснулись обнажённой челюсти. О да… это личико выбьет Ли Ёна из равновесия. То, во что превратился его дражайший младший брат…       Тем не менее, даже таким, Имуги находил полукровку прекрасным.       Создание, которого не должно было быть в природе… Кому как не ему быть бок о бок с ним?       Момент прервал вернувшийся Херён.       Имуги медленно убрал руку и сел ровно, глядя на своего прислужника.       — Кто там был?       Человек едва усмехнулся:       — Служанка Ли Ран-нима довольно настой-       Не успел Херён закончить предложение, как его с силой придавили к ближайшей стене за горло. Выступившие когти больно и глубоко впились в кожу, и над ухом раздался низкий гортанный рык.       Мужчина схватился за чужую руку двумя своими, пытаясь отодрать намертво сжавшую горло ладонь. Распахнувшиеся глаза почти что в панике уставились на нависшего лиса.       — Ты… с ума сошёл… — сдавленно просипел Херён, и Ран лишь сильнее стиснул чужую гортань.       — Не смей так называть Юри.       Тихо прохрипел полукровка, продолжая рычать. Левый глаз блеснул злым золотом. До нюха донесся страх, и лис облизнулся. Голод на мгновение вспыхнул, а после стал тянуть чужую панику к себе, впитывая её, довольствуясь ею. Ран наконец почувствовал себя хорошо. Будто надкусил изысканное блюдо…       — Оставь его. — раздалось за спиной полукровки, и рычание прекратилось.       Ран с сожалением поджал губы. Он так хотел большего…       Облизнувшись, он на секунду стиснул чужое горло сильнее, смакуя на секунду усилившуюся панику, после чего рывком отпустил Херёна. Отошёл на три шага. Мужчина сполз по стене на пол, схватившись за глотку и ошалело глядя на полукровку. На мгновение ему показалось, что позвонки разошлись, и спятивший лис-таки сломал ему шею — это было больно.       — Кольца долга больше нет. Будь аккуратнее. — с намёком на смешок произнёс Имуги, почти что с довольством глядя на Рана. Тот в свою очередь запоздало улыбнулся. Холоднее и неприятнее обычного: в этой улыбке даже не было привычного шарма лёгкого сумасшествия. О нет, это было пугающее безумие, с которым не хотелось сталкиваться.       Имуги выглядел так, будто гордился полукровкой, как редким трофеем: теперь, когда у него в подчинении появилась фигура поинтереснее Согёнского предателя, благополучие последнего было меньшим приоритетом. Как бы человек ни был полезен, единственной удавкой на его шее была земляная вишня. Если в какой-то момент Херён решит, что их союз уже не такой выгодный, он тут же перебежит на другую сторону…       С зависящим от него напрямую кумихо такой проблемы не возникнет. Полукровка живёт лишь на его энергетической подпитке, да и у Рана и в мыслях нет предавать его. Змей это знает — чужая душа открыта нараспашку для него.       Лисы всегда отдают долги, а Ли Ён задолжал младшему брату кое-что очень важное…       У парня на почве съехавшей крыши была одна конкретная цель, и Имуги был уверен — полукровка уже не свернёт.       Тем временем Херён кое-как поднялся с пола и побыстрее удалился на второй этаж. Собственное положение в этом трио, открывшееся ему, мягко говоря не радовало. Он прожил достаточно долго, чтобы понимать, когда инструменты начинают становиться бесполезными.       Имуги и Ли Ён играли в игру на выбывание, шли ва-банк, словно завтрашний день не наступит. Всё или ничего. Жизнь или смерть. Полная победа или абсолютное поражение: в живых останется лишь один. Херён верно служил последние века, но если змей посчитает нужным, то без колебаний избавится от него. Особенно встретив наконец того, кто разделяет с ним его безумные настроения. До этого на фоне играющего в первую очередь на себя полукровки Херён выглядел не в пример надёжнее, но сейчас…       Человек всерьёз стал опасаться за свою жизнь, почувствовав себя лягушкой в кипятке.       Более скользкого положения не придумать…       — Не порть мои вещи. Он ещё полезен.       Протянул в конце концов Имуги, когда Согёнский предатель ушёл. Ран хрустнул шеей:       — Пусть тогда не болтает лишнего.       — Тебя это задело?       Полукровка обернулся к змею. Уставился на него прищуром, но в итоге ни подтвердил, ни опровергнул.       Это молчание сказало громче слов.       Имуги улыбнулся и опустил голову, принимая к сведению внезапное неравнодушие к кому-то кроме Ли Ёна. Он и подумать не мог, что даже после смерти и полного эмоционального слома кумихо будет волновать лисичка… Что в извращённом безумием разуме останется хоть что-то тёплое.       Змей решил пока не делать выводы, хорошо это или плохо. В своё время этим можно воспользоваться.       — Впрочем, я так посмотрю, ты сумел и насладиться положением. Было вкусно? — поинтересовался Имуги, и Ран, ухмыльнувшись, прошёлся кончиком языка по клыкам. Как красноречиво…       Змей улыбнулся и положил руку полукровке на обратную сторону шеи, чуть поглаживая. Он не собирался кормить лиса негативом раньше времени, чтобы к моменту встречи с Ли Ёном голод сделал Рана ещё более злым и свирепым. Однако подобная подкормка показала новорождённому агви, насколько будет прекрасно насыщение… Подобно дозе для наркомана, она сделает его ещё голоднее.       Имуги убрал выбившийся локон лису за ухо и почти что ласково произнёс:       — В таком случае, продолжим.