И всякой радости время свое, и всякой боли, и лишь день грядущий знает, что он несет в себе.
***
Пятый светофор, загорающийся красным на их пути, окончательно выводит Юнги из себя. Он молчал всю дорогу от офиса, закипая изнутри, но теперь сдерживать себя не в силах. — Да в чем дело, черт возьми? — Мин раздраженно бьет ладонями по рулю, вытягивая шею к лобовому стеклу и вглядываясь в цвет сигнала, а затем выдергивает сигарету из пачки, прикуривая, — Мы так и к полуночи не доберемся. — Успокойся, Юнги, сейчас только полдень, — усмехается Намджун, выдыхая дым в открытое окно, — Нам осталось… — он бросает взгляд на навигатор, — Минут пять. И это, если мы поймаем еще два красных по пути. — Мы шесть дней занимались ерундой и ходили вокруг да около, а теперь ты предлагаешь мне успокоиться, — Мин нервно стряхивает пепел в окно, он не повышает тон, но звучит встревоженно, — Почему я сразу к ней не пошел? — сокрушается он, поворачивая голову к другу, — Почему ты не сказал мне сразу идти к ней? — Ты знаешь почему. — Когда ты перестанешь от нее так шугаться, мать твою? — Не бесись на меня, — Намджун отвечает на выпадки твердым спокойным голосом, бросая окурок в пепельницу, — Ты сам не хотел к ней идти. Не нужно было тебе рассказывать так подробно про ее ранение, тебе хватило бы и того, что с ней все в порядке, — он еще раз смотрит в навигатор, затем в лобовое стекло, и видит, что зеленый свет загорится через несколько секунд, — Ты бы не жрал себя так сильно изнутри. — Я и не жру себя, — Мин вдавливает педаль газа в пол, и машина срывается с места, — Просто… — Юнги делает паузу, поворачивая направо, они пролетают еще два перекрестка почти на полной скорости, и он продолжает, — Просто чувствую себя виноватым. — Виноватым. Ты просто чувствуешь себя виноватым, — Намджун кивает сам себе, — Я понял. Мин только хмыкает в ответ, молча притормаживает, съезжает на узкую улочку и паркуется у четырехэтажного дома. Он хлопает по пиджаку, проверяя кобуру, легко проводит по груди, убеждаясь, что стекляшка, подаренная Наби, на месте, закрывает окна, и выходит из машины вслед за Намджуном. Юнги поднимает взгляд вверх. Несмотря на время, сейчас темно: небо над его головой, перечерченое проводами во всех направлениях, затянуто чернеющими тучами, что низко нависают над городом и готовы вот-вот разразится ливнем. — Пойдем уже, не хочу мокнуть, — Намджун окликает его, и они входят в подъезд. Поднявшись по лестнице на последний этаж, Юнги стучит трижды, добавляя еще два удара костяшкой о дерево после короткой паузы, пока Намджун стоит за его спиной. Спустя пару секунд они слышат шорохи за дверью, и через мгновение она распахивается. — Я думала, ты явишься раньше, — девушка улыбается, отходит в сторону и пропускает мужчин внутрь квартиры, — Проводи Намджуна на кухню, пожалуйста, я приготовлю вам чай, — заканчивает она, скрываясь за пестрой занавеской слева. — Она голая, — Намджун шепчет другу в самое ухо, — Почему она голая? — Когда ты виделся с Наби последний раз, напомни? — усмехается Мин и, разувшись, направляется правее. — И ты говорил только про одну татуировку, — Намджун снимает обувь и следует за Юнги, оглядываясь в сторону комнатки, в которую ушла девушка. Мин бросает удивленный взгляд на друга, хмурит брови, но ничего не отвечает, продолжая движение. На кухне он отодвигает от стола два стула и опускается на тот, что находится дальше от открытого окна, Намджун следует примеру и усаживается на второй. Наби возвращается, накинув на себя легкий черный шелковый халат, напоминающий кимоно. Она порхает по кухне в поисках чашек и чая, включает чайник и начинает готовить свой отвар. Юнги наблюдает за ней и думает о том, что Наби все-таки очень подходит имя: ткань развевается от каждого ее движения, разлетаясь в стороны, и напоминает настоящие крылья бабочки, летающей над его головой. — Сейчас вернусь, — шепчет она и снова пропадает за цветной занавеской. Намджун смотрит на Юнги, затем на то, что успела приготовить девушка, и снова обращается к другу: — Ты ведь уверен в том, что она нас не отравит? Вдруг, хочет от нас избавится? Она нас убьет? — Я никого не убиваю, — Наби возвращается раньше, чем Мин успевает ответить, она пожимает плечами, — Лишать жизни — очень рискованное занятие, — мурлычет, заканчивая приготовления и выставляя фарфоровые чашки перед парнями, — Настолько, что может сломать. Когда она наклоняется справа от него, Намджун быстро отводит взгляд от оголившейся груди девушки в сторону, он откашливается и, наконец, выдавливает из себя вопрос, уточняя: — Сломать? — Сломать. Разрушить. Изувечить. Расколоть, — перечисляет она, — Называй как хочешь, смысл от этого не изменится. — Но почему же? Это же просто… — Это не просто, — Наби перебивает и хмурится в ответ на его взгляд, — Убийство — необратимое нарушение предопределенного хода событий, и те, кто это знает, не отнимает жизни других, — говоря это, она внимательно смотрит на Юнги, но почти сразу отводит глаза, — Оно того не стоит, поверь. — Никогда не думал в таком ключе, — заключает Намджун, опасливо косясь на чай перед собой. — Ты вообще… — она садится в кресло напротив, закинув ногу на ногу, и халат спускается с плеч к локтям так, что теперь почти не скрывает ее тело, — Редко думаешь, Намджун. Тот смотрит на нее возмущенно и старается задержать взгляд на ее глазах. Получается плохо, в поле зрения регулярно возвращается грудь девушки, не спрятанная за тонкой тканью кимоно. Мысли в голове Намджуна рассыпаются, не успевая толком собраться в кучку. — И ты боишься меня, — Наби улыбается, вздергивая бровь и поднося чашку к губам. — С чего ты взяла, — его рот в удивлении раскрывается сам по себе, — Ты не трогала меня, — утверждает он, — Не касалась ведь, правда? — он растерянно смотрит на Юнги, ища в нем поддержку, но тот лишь прыскает от смеха и отпивает свой чай. — Брось, ты ведь не написан шрифтом Брайля, на кой черт мне тебя трогать, чтобы понять это, — Наби ставит чай на стол, говоря это, и прикуривает сигарету, а Мин почти хохочет вслух, делая еще глоток, — Ты же буквально трясешься каждый раз, если я появляюсь в поле зрения. — Ага, выглядит, словно испуганный кроль, — вставляет свое слово Юнги и почти заливается смехом, отставляя чашку, чтобы не пролить чай на брюки. — Я не… — Намджун недоуменно моргает, сжимая и разжимая кулаки, — Хотя, знаете, пусть будет кроль, если вам от этого легче, — быстро кивает и берет себя в руки, лицо его становится серьезным, — Но я, по крайней мере, не сдвинут на чертовых бабочках, в отличие от вас двоих, — он указывает пальцем на Юнги. Мин, склонившийся к чашке на столе, вскидывает голову, улыбаясь, и шепчет: — Я точно не помешен. — О, да брось, что тебе сделали бабочки, милый? — девушка обращается к Намджуну. Тот едва заметно краснеет от такого обращения, но невозмутимо заявляет: — Бабочка — вестница смерти, — он немного тушуется под взглядом девушки, уточняя, — Так еще мой дед говорил. — Бабочка — символ пути и предвестник перемен, — отвечает Наби. Она выдерживает паузу, добавляя лаконичное: — Идиот. И в этот момент Юнги взрывается. Сначала он совсем тихо хихикает, а потом начинает громко смеяться не переставая, Намджун лишь изумленно смотрит на него, пока Наби сочувствующе улыбается. За окном слышится первый раскат грома, и Мин запрокидывает голову, истерично хохоча и выпуская напряжение, что копилось в нем последние три года. Слезы наворачиваются на глаза и Юнги всхлипывает, пытаясь втянуть воздух, но легкие сокращаются, не позволяя вздохнуть — он почти задыхается. Плечи его трясутся, он бьет ладонью по столу, отчего чай в чашках расходится волнами, и новый оглушительный приступ смеха атакует его. Все это время он не мог позволить себе даже секундной слабости. Каждый на его пути видел в нем босса, стального главу огромной компании Мин Юнги — вестника смерти, что не задумываясь скинет любого предателя в Аньян, покурив на последок над гладью воды. И он должен был держать лицо, иначе сам оказался бы в той же реке. Но Наби права — убийство ломает. И каждая из бабочек на стене его спальни — одно большое этому подтверждение. Каждая из них — это напоминание о душах, что Юнги отправил на тот свет. В самом начале пути Наби сказала, что будет легче, если не сжигать тела, как делал прошлый босс, а сбрасывать их в реку. Она предложила Юнги притвориться на время Хароном — спасителем душ, что не забирает их в царство смерти, а лишь переправляет на другой берег бытия тех, кому и так было суждено уйти, тех, кого предопределенность позвала за собой. И он согласился. Вода спокойнее, чем огонь, она не выводит Юнги из себя так сильно, как это делает пламя. Каждый раз, чувствуя запах гари, он цепенеет и изнывает от желания вывернуть себя наизнанку. Но вода проще. Река Аньян терпелива и молчалива, она покорно принимает в объятья всех, кого Мин отдает ей. Он продолжает смеяться не силах остановится, словно неведомая сила нарочно вытягивает из него боль вместе с воздухом. Почти как Наби. В глазах постепенно темнеет, кислорода не хватает, но Юнги все еще не может справится с хохотом, что пробирается к каждому органу и сотрясает тело изнутри. После первого убийства, когда Мин пришел к Наби разбитым и растерянным, она, пытаясь привести его в чувства, гладила Юнги по волосам и рассказывала о том, что бабочек в Японии считают душами покинувшими этот мир, призраками умерших, которые перерождаются и улетают прочь от боли. Мину показалось, что это красивая история. Он решил, что если уж он топит предателей в забвении, то должен оставить память о них хоть каким-нибудь способом. И каждого, кого отправлял через Стикс, он стал отмечать новой рамкой с обездвиженным насекомым на стене своей спальни. Наби не препятствовала, она сама выбирала их, одну за одной, и отдавала Юнги, создавая карту душ, крылатое надгробие, прямо напротив его кровати. Эта девушка, наверное, одна из немногих, видела, как нелегко Юнги жить с каждой из смертей, застрявших на его руках. Особенно тяжело ему было в самом начале. Наби до сих пор удивляется, как Мин справился с первыми пятью предателями. С его первыми бабочками.***
Руки дрожат. Особенно сильно — правая, та, в которую только что вложили пистолет. Он понятия не имеет, что за пушку сейчас держит. Вообще слабо осознает происходящее. Только считает про себя — ведет отсчет от десяти к единице. Постоянно сбивается на пятерке. Начиная заново. Снова. Снова и снова. И снова. Десять. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Пять. Заряжено ровно пять патронов на пятерых человек, которых уронили на колени перед ним, лица их сплошь покрыты запекшейся кровью вперемешку с пылью и слезами. Все они под прицелом. Не только пистолета в руках Юнги. Если он не сделает то, что должен, если не пройдет это последнее испытание, двое с автоматами, что стоят сейчас по обе стороны от Мина, отправят на тот свет и его, и этих пятерых. И Наби, ее они тоже обязательно найдут, может, уже нашли. Юнги чувствует, как потеют ладони, по его щеке скатывается первая слеза, горло сковывает, но он не позволяет себе издать ни единого звука — сглатывает и старается держать руку твердо, направляя пистолет перед собой. Он смотрит в глаза первому человеку в ряду. Тот отвечает диким звериным взглядом, дергается, не в силах освободить руки, скованные наручниками. Его стоны и хрипы уже не напоминают человеческие — мужчина, точнее то, что от него осталось, попал на суд к Юнги после многочасовых пыток и, видимо, вместе с рассудком потерял и язык. Мин знает, что натворил предатель, и от этого сердце в груди заходится дрожью еще сильнее. Не успокаивает даже то, что он не собирается убивать невинных. Предательство не прощается. И каждый из людей напротив — предатель. Каждый из них совершил непростительный поступок. Юнги быстро отводит взгляд от чужих глаз — он видит в них безнадежное отчаяние и желание закончить все это поскорее — ему кажется, что и сам он сейчас выглядит абсолютно также. Кажется, словно он смотрится в зеркало, и это невыносимо. Он не может больше терпеть. Но он не в силах сопротивляться. Четыре. Четыре года он шел к этому, стремясь занять руководящее место в компании. На нем никогда не было розовых очков, он знал, что обратная сторона власти тяжела, но не догадывался, что настолько. Юнги никогда не думал о том, что убивать так трудно. По руками снова проходится дрожь, переходящая на все тело. Мин не чувствует сожаления о том, что собирается сделать, но он не привык забирать то, что ему не принадлежит. «Не больше, не меньше» — железное правило, которому его научила Наби. Все имеет свою цену, и чужая жизнь стоит слишком дорого. Три. Три шага вперед и Юнги направляет дуло пистолета точно в центр лба первого человека в шеренге. Тот снова впивается взглядом в Мина, но Юнги смотрит сквозь него. Он понимает, что вскоре ему придется сталкиваться с подобным гораздо чаще, но эти пятеро. Его первые души, что он отправит на тот свет, они сводят его с ума. Два. Еще два вдоха и он сделает это. Сможет отступится от щемящего чувства и забрать жизнь. Ровно пять жизней, чтобы не потерять свою. Всего лишь. Грудная клетка Мина ходит ходуном, но ему почти удается унять дрожь в руках. Почти. Напряженный до предела мозг вдруг улавливает нарастающий звук капающей воды — за пределами складов начинается ливень. Сначала Юнги не обращает на это внимания, но через несколько мгновений ему кажется, будто он слышит рокот каждой капли, ударяющейся о поверхность реки Аньян. Вода словно разговаривает с ним, зовет саму смерть прямо сюда. Рев в ушах усиливается и почти сводит с ума. Но Мин, вдруг, осознает: гул в его голове — не грохот бушующей непогоды за стенами, а его собственная кровь, что бьется о сосуды внутри черепной коробки. Он не может больше терпеть. Он не может сопротивляться. Один. Нужно нажать на спусковой крючок всего один раз, а потом станет легче. Он делает первый выстрел. А затем еще четыре подряд. Чтобы закончить с этим поскорее. Каждый — точно в цель. Его выворачивает сразу после пятого. Когда багряная жидкость окропляет пол, смешиваясь с взвесью пыли и окрашивая воздух тяжелым металлическим вкусом. И еще раз тогда, когда двое с автоматами сбрасывают все тела в кучу и поджигают. Снова — после того, как отвратительный запах гари и паленой плоти добирается до него и оседает глубоко в легких. Он действительно не может больше терпеть. Он просто не должен сопротивляться. Мин отключается ненадолго, всего на секунду, но, придя в себя, понимает, что невыносимая вонь и привкус железа на языке теперь останутся с ним навсегда, что он больше не будет тем, кем был раньше. Тогда, три года назад, он еще был не таким, каким стал сейчас. Три года назад он все еще чувствовал себя человеком.***
Юнги тяжело и часто дышит сквозь лихорадочный сон, его грудь с трудом вздымается на каждый глубокий вдох, а на лбу, прямо около кромки волос, собрались редкие мелкие бисеринки пота. Намджун, под чутким руководством Наби, уложил его на постель сразу после того, как Мин потерял сознание прямо за столом, и уже два с половиной часа он лежит неподвижно. — С ним все будет хорошо? — несмело спрашивает Намджун, вернувшись на свое место и поглядывая на кровать, которую хорошо видно из-за стола. — Это смотря с какой стороны взглянуть, — отвечает ему девушка, поправляя одеяло на Юнги. — С обычной стороны, Наби, — огрызается Намджун, — Если посмотреть с обычной, очень человеческой стороны, — он старается говорить тише и спокойнее, но нотки раздражения проскакивают в голосе сами по себе, — С ним все будет в порядке? — Да. Он просто устал, не только за сегодня — он давно вымотался, — отвечает девушка, она заходит на кухню и протягивает Намджуну сигарету. — И ты этому способствовала. Намджун вертит в пальцах зажигалку и сигарету, что принял от Наби, не в силах поднять взгляд на девушку. Он смотрит в окно: там между домами раскачивается паутина проводов, подгоняемая ветром, он залетает и в квартиру, развевая легкие занавески; и все еще бушует ливень. Он начался в тот момент, когда Мин свалился за столом — первый приступ смеха сменился мощным раскатом грома, и гроза не утихала, пока он хохотал, сменившись дождем, только после того, как Юнги ступил в беспокойный сон. — Вовсе нет, милый, если бы ты понимал, как это работает, ты бы так не думал, — она улыбается и поправляет свой халат на плечах, усаживаясь напротив. — Так расскажи, — парень прикуривает, глубоко затягиваясь, и выдыхает дым в открытое окно. Наби внимательно смотрит на него и видит, что по телу Намджуна время от времени проходит мелкая дрожь, пальцы его подрагивают, а сам он стучит каблуком ботинка по полу часто и нервно — он напуган, это ясно как день, и сейчас дело не только в Наби. — Для тебя пока не время, Намджун. Ты пока не готов, — она тоже делает затяжку, — Но ты обязательно все поймешь. Совсем скоро, милый, — девушка приподнимается и наклоняется к нему через стол, протягивая руку, мягко касается ладонью его щеки и заглядывает прямо в глаза, — Совсем скоро. Несколько секунд, словно завороженный, Намджун не может отвести от Наби взгляд. Он впервые за долгое время смотрит на нее так прямо, ему кажется, что ее зрачки пульсируют, то почти заполняя собой всю радужку, то становятся почти незаметными на зеленоватой, прозрачной дымке. Наби тянет его за собой, вытягивает из него что-то, и Намджун почти следует за ней, но затем минутное помутнение отступает, и он отшатывается от девушки, как от огня. Та растягивает губы в улыбке и возвращается на место. — Иногда я жалею о том, что вытащил тебя в прошлый раз, — он грузно выдыхает и облокачивается на спинку стула, запрокидывая голову к потолку, — Ты что-то подмешала ему, да? — Весь Сеул взорвался бы вместе с ним, если бы он продолжал держать это в себе, — она стряхивает пепел, — Его нужно было подтолкнуть. — Это ведь… — Я бы не стала вредить ему, Намджун, — голос у Наби твердый, она совершенно серьезна, и парень не может не верить ей, — Он заменил мне семью, все что я делаю — лишь пытаюсь помочь. Они еще долго молчат, каждый из них погружен глубоко в свои мысли. Почти восемь часов тишина в квартире прерывается лишь скрипом ножек стульев об пол, щелчками замка в уборной, чирканьем зажигалок и судорожными болезненными вздохами Юнги, что доносятся с кровати с каждым часом все реже и реже. Когда дождь окончательно стихает, и последняя капля бьется об оконное стекло, Мин хрипло вдыхает, и выпускает весь воздух из легких, затихая на несколько секунд, затем он громко глотает новую порцию кислорода, и дыхание его, наконец, выравнивается. В этот же момент Наби поднимается из-за стола, словно с окончанием дождя к ней пришел ответ, а последний тяжелый вздох Юнги забрал груз с ее плеч, давивший на нее все это время. Она снова пропадает за занавеской. Несколько минут шуршит и гремит чем-то, скрытая от глаз Намджуна, и возвращается уже одетая в черные джинсы и худи. Она достает из-под кровати небольшую сумку, похожую на рюкзак, и говорит, снова поворачиваясь к Намджуну: — Побудь с ним, я скоро вернусь. — А если он очнется, что мне тогда… — Он пока не очнется, — Наби перебивает его, продолжая, — Он проспит до утра, к этому времени я уже вернусь. Она подходит к холодильнику, открывая его, и подзывает Намджуна к себе: — Если проголодаешься, можешь брать все, что не выглядит странно, — Наби указывает на упаковку йогуртов. — Типа… — он заглядывает внутрь, — Боже, что это? Это что голов… — Вот это и не стоит брать, — усмехается девушка, — Но все, что похоже на обычную еду, в твоем распоряжении. Наби отходит на другую сторону кухни, проверяя содержимое сумки подальше от Намджуна, тянется к шкафчику над головой и достает оттуда что-то небольшое, также закидывая в рюкзак. — Захочешь спать, можешь лечь рядом с Юнги — ты его все равно не потревожишь — или на диване, — она еще раз заглядывает за занавеску, — Для тебя же лучше, если ты не будешь трогать ничего, кроме холодильника и постели, — еще раз поправляет одеяло на Юнги, — Дверь никому не открывать, даже, если будут стучать также, как вы, — Наби оглядывается, проверяя не забыла ли чего, — Никому Намджун, — девушка подходит к окнам и захлопывает их, запирая на защелку, — Окна тоже не трогай, кури на кухне, вытяжка справится, — она, подходит к двери, — Я скоро вернусь, — улыбается Намджуну, затем выходит и запирает квартиру на ключ, оставляя двух парней в полной тишине.***
Воздух вокруг складов пахнет так же, как тогда, когда она побывала здесь в первый раз: гарь и металл скребутся в носу, спускаясь к основанию языка и приближая приступ тошноты. Джек своей проделкой откупорил капсулу времени и вернул это место ровно на три года назад. В ту ночь, омытую июньским ливнем, здесь, на берегу Аньян, пахло абсолютно также, несмотря на то, что склады были еще целы. Все что она могла тогда — наблюдать из самого темного угла за тем, как одному из самых близких людей в ее жизни становится невыносимо, как он впервые ломает себя своими же руками. Наби обещала ему, что не увидит, как он разворотит собственную душу, но она стала одним из трех живых свидетелей тогда. А сейчас и вовсе осталась одна, потому что Юнги думает, что избавился от всех, кто видел его слабость тогда на складах, что больше никто не знает о том, как именно он перестал чувствовать себя человеком. Даже Намджун не в курсе всех деталей. Но Наби видела все. Пробравшись под покровом ночи на склады, она стала наблюдателем, заставшим превращение Юнги из человека в вестника смерти. Она была очевидцем этой трансформации, и до сих пор не может отплатить Мину за то, что не помогла ему тогда, за то что молча пряталась в темноте, не в силах помочь сохранить его душу целой. Но сейчас прошлое лишь причина, важны последствия. И они воняют гарью гораздо сильнее, чем былое. Исхода не знает никто, но он уже предопределен. Наби нужно знать, что будет дальше, что еще предпримет Арсон, и какой стороной к ним с Мином обернется предопределенность. Но трогать Юнги сейчас опасно, не столько для него, сколько для нее самой — она может взять так много, что не справится, сломает себя своими руками. Гораздо сильнее, чем Мин. Ее сила не оставит и крошки от души, если она, заигравшись, заберет больше, чем следует. Так что, единственный выход — увидеть сквозь пространство, сквозь выжженный пепел, отдавший огню каждое свое воспоминание. Наби знает, что в таком случае картинка не будет настолько четкой, как ей хотелось бы, она не увидит все. Но хоть что-то — лучше, чем ничего. Она аккуратно движется к остаткам центральных зданий, переступая через металлические обломки, что валяются на развороченной земле тут и там. Воздух окутывает Наби теплой плотной оболочкой, что липнет к телу и с силой втягивается в легкие при вдохе. Через эту пелену все то, что ей нужно, не разглядеть. Но она должна постараться, хотя бы попробовать. Подобравшись к центру складов она сразу чувствует это — вонь трехлетней давности оголилась после пожара, на поверхность всплыла вся та боль, что она не смогла забрать у Юнги тогда, просто потому что она обещала держаться подальше. Девушка осторожно опускается на колени, снимая с плеч рюкзак, она не жалеет одежду и усаживается прямо в размокший пепел, смешанный с почвой, раскладывая перед собой все необходимое. Выдохнув и прогнав лишние мысли, она начинает. Ладони Наби скользят по выжженной земле и останавливаются, нащупав теплый кусок металла. Она зарывается руками поглубже и закрывает глаза. Обычно ей приходилось долго ждать, пока место отдаст свое — люди всегда сговорчивее — но это происходит почти сразу: прохладные волны начинают блуждать по всему телу, начиная с коленей и ладоней, которые пепел втягивает в себя все глубже и глубже. Зрачки девушки сужаются, и она не видит того, что происходит сейчас вокруг, но ей это и не нужно, взгляд Наби прозрачный и он направлен гораздо глубже. Она раскачивается на месте, судорожно втягивая в легкие нагревающийся воздух. Ей становится жарко, словно огонь снова окружает это место, накаляя температуру на несколько сотен градусов, и это почти невыносимо. Спина Наби выгибается и она запрокидывает голову к небу. Сейчас там ни облачка, тучи унеслись на север, оголив перед рассветом звездную россыпь. Девушка снова наклоняется к земле и впивается в нее ногтями, глядя перед собой невидящими глазами. Прохладные волны становятся еще горячее, и совсем скоро устремляются к ее рукам, проходя через тело и устремляясь в небо сияющим столбом света, что повторяет своей формой темный столб дыма, бушевавший здесь после взрыва. Через несколько секунд Наби приходит в себя. Она обмякает, упираясь ладонями в землю, глубоко вдыхает и выдыхает несколько раз, склонив голову, и улыбается сама себе: пока что того, что она увидела — достаточно. Теперь она знает, что должна сделать в ближайшее время. Этой ночью двадцать восемь созвездий над Сеулом прячутся снова: сквозь предрассветные сумерки город озаряет яркая вспышка. Невнимательным горожанам, что проснулись в такой ранний час или не ложились спать вовсе, кажется, что солнце взошло за несколько минут до положенного времени, но затем огни становятся похожи на фейерверк, разлетающийся по небу тысячами бабочек. Голубоватые всполохи пляшут и бьются друг о друга, пока не рассыпаются в сверкающую пыль, оседая на город. К восходу солнца голубоватая мерцающая пыль над городом растворится, обнажив дорогу лишь тем, кто видит чуть больше. Вернувшись в квартиру, Наби застает Намджуна свернувшимся калачиком на диване, он лежит, укрывшись своим пиджаком и подложив ладони под голову. Девушка не может сдержать мягкую улыбку, глядя на него, она скидывает с себя одежду, что неприятно липнет к телу, складывает ее поближе к стиральной машине, обещая себе заняться этим позже, моет руки и заталкивает сумку обратно под кровать. Достав еще одно одеяло из кладовки, она накрывает им Намджуна, а его пиджак устраивает на вешалке в коридоре. Быстро приняв холодный душ и выпив воды, чтобы приглушить чувство голода ненадолго, она не позволяет себе слишком долго думать о том, что увидела сегодня, так что просто падает на кровать к Мину и уже через пару секунд застает момент, когда Юнги первый раз за ночь открывает глаза: — Давай полежим еще пару часов, Мин, — она гладит его по волосам, — Я чертовски устала. Юнги лишь медленно моргает в ответ и снова проваливается в крепкий сон. Наби следует за ним.