Касаясь холода и льда

      Лучи солнца после отступивших холодов так настойчиво пронизывали серебристые занавеси, и их тонкий, похожий на туманную дымку шелк, что Ши Уду вынырнул из своего призрачного сна, даже не поняв, что именно его разбудило. И только потом его взгляд пересекся с золотом этих лучей в комнате, а их тепло коснулось его лица, и ощущалось таким полузабытым, таким приятным, что он позволил этому золоту касаться и не стал отодвигаться или прятаться за веером, как привык делать.       Ему никак не удавалось понять, почему он заснул в такой странный момент и в такой неподходящей комнате – в том доме, где они жили с Цинсюанем в Небесных чертогах, но не в той, где он обычно устраивался спать, а в той, где занимался свитками и обращениями. Подушки оказались вполне мягкими, а покрывала – теплыми, но он никогда не засыпал в этой комнате, каким уставшим бы ни был, и почему было не пойти, как привычно, никак не получалось догадаться.       Мысли смешались и перепутались, нахлынули холодными волнами и отступили, открыв ему все то, что позабылось – неплохой трактир, такой на удивление неплохой для этого поселка, затерянного в северных землях, Хэ Сюань с его золотистым взглядом и прядями, подобно ледяной, озерной воде и вино, слишком пряное, слишком вкусное, слишком крепкое. Вино, что заставило его поддаться этой сладкой пряности, и выпить больше чем он думал, больше, чем хотел, и больше чем, стоило бы.       И эти водные волосы Хэ Сюаня под его ладонями, что ощущались такими холодными и такими притягательными.       На какое-то мгновение Ши Уду смутился, пытаясь вспомнить, не сделал ли он чего-то такого, что могло быть воспринято Хэ Сюанем, как что-то неправильное и непристойное. Но потом, вернув в памяти все то, что они разделили, и все то, о чем они говорили, он усмехнулся самому себе, подчеркивая, что ничего такого он себе не позволил. Только эти касания к прядям, для которых у него нашелся вполне подходящий предлог.       Но это и само по себе было странно, то, что ему так нравилось касаться прядей Хэ Сюаня, проводить по ним ладонями и удерживать их, поскольку в Небесных чертогах были божества явно красивее, если бы у Ши Уду получилось хоть как-то это оценить. И не только красивее – их волосы не просто струились и ниспадали по роскошным, дорогим одеждам, которые вряд ли смог бы позволить себе кто-то из обычных людей, но и были украшены такими редкими заколками и шпильками, которых никогда не было, и о которых и мысли не допускал Хэ Сюань.       Ши Уду позволил себе тонуть в этой невозможной расслабленности и окутывающих теплом мыслях еще немного, а потом дернулся и застыл, мысленно ругаясь на самого себя – он же проспал так долго, это даже по этой расслабленности и сонливости чувствовалось, и он злился на себя за это. Поскольку ему нужно было быстрее вернуться к делам и обращениям, ему нужно было отправить помощников к Повелителю Земли, как он и сказал, и ему нужно было поговорить с Лин Вэнь и спросить ее, не слышала ли она каких-то древних историй про торговцев и их золотые монеты.       Но, когда он собирался устроиться за низким столом, что так удобно расположился в этой же комнате, в комнату зашел Цинсюань. И, ничуть не смутившись, произнес свое насмешливое:       - Невозможно поверить, гэ, что ты, наконец, проснулся.       - Ты мог бы меня разбудить, а не предаваться очередным глупостям и таскаться по землям обычных людей. Или куда тебе еще могло вздуматься пойти, - недовольным тоном принялся отчитывать его Ши Уду, хотя его злость больше была направлена на самого себя, а не на Цинсюаня. Наоборот, Цинсюань никак не относился к тому, что Ши Уду так понравилось вино, что оказалось таким крепким. – У меня дел много, и ты об этом знаешь, - все же продолжил он все так же недовольно, хотя не ощущал на самом деле этого недовольства к Цинсюаню, и совсем не хотел показывать, что ему приятно с ним встретиться. Ведь им это давалось не так часто, как хотелось.       - Мог бы, - ничуть не сомневаясь, согласился Цинсюань, улыбаясь так, как если бы Ши Уду предложил ему что-то такое, необычное и непривычное, что никогда не предлагал, и это вызывало такие эмоции, и насмешку, смешанную с недоумением. – Но мне не хотелось мешать тебе спать после попойки, - тон казался таким искренним, таким заботливым, но за ним сквозила насмешка и одновременно с этой насмешкой – почему-то удовольствие, что Ши Уду занимается не только бесконечными обращениями и делами, но и такими вот обыденными мелочами, как выпивка и приятное общение. Как если бы Цинсюаню – почему-то – хотелось, чтобы Ши Уду делил и с ним не только необходимость, но и что-то такое, что они позволяли себе раньше, когда-то давно, когда еще не были никем в Небесных чертогах, и жили в давнем поселке в северных землях.       - Это была не попойка, - возразил Ши Уду, внешне никак не показывая, что сказанное Цинсюанем смутило его, поскольку обязанности старшего брата, по его мнению, не предполагали таких вот непристойных развлечений и долгого сна после них. Сна, что больше подошел бы кому-то из этого никчемного сброда, с которым нравилось общаться Цинсюаню, чем ему, что должен был таиться за этой своей безупречностью и непроницаемостью.       - И что же, если не попойка? Вид у тебя был как после попойки. И за занавеси ты хватался, как в каком-то недостойном трактире, которые ты говоришь мне избегать, и не предаваться этим безыскусным удовольствиям, - Цинсюань почти с точностью повторил то, что так часто говорил ему Ши Уду, и это звучало насмешливо, но и тепло тоже – как если бы он помнил не только что-то важное, весомое, что принадлежало им с Ши Уду, но и такие мелочи, о которых – Ши Уду в этом никогда не сомневался – Цинсюань забывал сразу после этих разговоров, что ему так не нравились, что он кривился и дулся, и с недовольным видом поправлял то шпильки в прическе, то рукава одежд, то простенький веер, что ему нравился настолько, что он забрал его собой из тех времен, когда они жили в поселке, и вынуждены были скрываться и скрывать, таясь в этих снегах и туманной дымке.       - Просто выпил немного вина, - неопределенно ответил Ши Уду и почувствовал, что говорить про Хэ Сюаня – темная вода прядей, темное золото во взгляде, темные, такие простые и такие аккуратные одежды - ему совсем не хочется, хотя в их знакомстве не было ничего необычного или непристойного.       Но, если он расскажет Цинсюаню хоть немного больше, чем рассказал, если позволит себе сказать про северные земли, и заснеженный поселок, и туманную дымку, что оседает на озере, в чьей воде таятся серебристые, призрачные рыбки – и существа намного опаснее и темнее – то он догадается, поймет каким-то ему одному доступным образом, что Ши Уду не просто так спускается в этот поселок. И что это снова связано с ним, Цинсюанем – и он снова приносит брату только беспокойство и тревоги.       А этого Ши Уду точно не хотел.       - Ну, да, немного вина, - Цинсюань рассмеялся, явно не поверив в сказанное Ши Уду, и продолжил на контрасте с этой веселостью серьезно и уверенно:       - О делах можешь не волноваться. Я отправил твоих помощников к Повелителю Земли, как ты с ним договаривался. Что-то они не очень-то этому обрадовались, но обязанности же важнее, - и Цинсюань снова позволил себе насмешливую несерьезность и произнес. – Я бы тоже не был доволен. Но мне же нужно было дождаться, когда ты проснешься, так что спорить со мной они не стали.       - Я бы тоже не был доволен, если бы мне пришлось выполнять обращения вместе с Повелителем Земли, - в тон ему хмыкнул Ши Уду, думая о том, если на празднествах Повелителя Земли еще как-то можно вытерпеть, то при выполнении обращений от его придирок хотелось поднять волны и размыть все его витиеватые арки, и драгоценные мосты, и поселения, вместо того, чтобы подчинять себе и отодвигать воду, что мешала всякому строительству. Как ему удавалось от этого удержаться, Ши Уду и сам иногда не понимал. И все же такое общение стало чем-то наподобие привычки, неправильной, но привязчивой. И он просто перестал обращать внимание на то, на что можно было не обращать внимания. И делал только то, что от него хотели, но не то, что мог бы сделать, если бы это общение было каким-то другим. И даже в этом не сомневался.       - И строительство дворца – ты же им совсем не интересуешься, - продолжил Цинсюань все таким же нарочито недовольным тоном, но Ши Уду знал, очень хорошо знал, что за этим тоном таится беспокойство – за него – а не истинное недовольство. – Так что я и у дворца – ну, точнее, того, каким он станет потом – побывал. Эта их отделка, - он выразительно скривился, и Ши Уду даже почувствовал некое подобие любопытства  - что же такое можно было сделать с отделкой, чтобы настолько оскорбить вкус Цинсюаня ко всему изящному и изысканному.       Но вслух Ши Уду сказал совсем другое:       - Я не интересуюсь этим дворцом, поскольку мне и так хватает дел, которыми приходится интересоваться, - это прозвучало холодновато, и даже слишком, но Ши Уду знал, что Цинсюань не обманется этой внешней холодностью и не поддастся обманчивой непроницаемости его фраз – слишком хорошо они друг друга знали, и для них не было ничего такого, где возникло бы непонимание или недоверие. – Но потом я, само собой, изображу для других свой высокомерный интерес и к дворцу, и ко всему этому золоту, и к тому, насколько дорого он смотрится, - Ши Уду хмыкнул, думая о том, что он для Цинсюаня, и он для других – это совсем разные люди, общего между которыми только внешность, да и то не всегда. С Цинсюанем можно было не собирать пряди в сложную прическу, не окутывать их изящным золотом шпилек, предпочтя простые заколки, можно было не прятать усмешку за серебрящимися звеньями веера и не поднимать бровь в вопросительном презрении.       И даже можно было улыбнуться – так, совсем чуть-чуть, невесомо и зыбко, как он улыбался только Цинсюаню, и никому другому.       - Не сомневаюсь, - в тон ему ответил Цинсюань и тоже улыбнулся. – Вот уж это у тебя получается так, что никто и не догадывается, что ты думаешь на самом деле, - и продолжил, спохватившись. – Точно, чуть не забыл – подношение Владыке я тоже отправил. От твоего имени, само собой. Знаю, ты бы тоже отправил, но если сделать такое быстрее, то получится куда как более лестно, чем если потратить время на что-то другое.       - Вообще-то это я старший брат – и это я должен заботиться о тебе, - с некоторой досадой – прежде всего, на самого себя – ответил Ши Уду – и в следующее мгновение получил радостный смех Цинсюаня, его руки на своих плечах, и то, как его обняли – полузабыто, мягко, как когда-то давно Цинсюань обнимал его совсем ребенком – и рассказывал какие-то важные для себя мелочи, как о серебристых рыбках, что таились в озерной воде неподалеку от дома, или сливах, нагретых солнцем, что он никак не мог достать, или изогнутых стеблях, что для него были похожи на волны моря, о котором ему так нравилось слушать - и смеялся так же весело и беспечно.       - Да, ты мой старший брат. Но я тоже твой брат. И тоже хочу о тебе заботиться, - и его обняли еще чуть крепче, чуть ближе, чуть теплее.       И Ши Уду, немного поколебавшись, тоже обнял Цинсюаня в ответ.