Девчонка

      Май подходил к концу. Вечером воздух густой и плотный, как расплавленный воск. Майло с удовольствием дышал полной грудью: пахло спичками из сухой древесины, старыми досками крыльца…       Стараясь двигаться медленно и осторожно, он поднялся на террасу и, сидя на покатистой скамейке, наблюдал за пустынной улицей. В ожидании, в раздумьях грыз тонкие ногти. После ужина из окон часто высовывались хмурые люди и курили, выпуская ядовитые клубы дыма в небо.       Майло невольно кинул взгляд на облака: вверху пустота — чистая, светлая, расчерченная линиями гудящих проводов, как карты меридианами.       Как и все хорошее в этом мире, лучшим временем для Майло были последние числа перед летом. Кажется, сегодня была пятница — любимый день недели, единственное время, когда мамины ежовые рукавицы немного ослабевали. Даже спать они ложились на час позже…       «Приехал уже?!» — с волнением подумал Майло, заметив, как блеснула серебристая машина на горизонте.       Зябко поежившись, сделал шаг навстречу: уже год они не виделись.       Как он интересно?       Автомобиль затормозил у калитки, зазывно выглядывая из-за раскидистых кустов, будто вытянутый коробок спичек. Майло смежил веки, силясь разглядеть через отблеск в стекле того, кто был на заднем сиденье.       Хлопнула дверца, под ногами заскрипел гравий и сухая трава.       К нему вышел уже не тот маленький мальчик с нескладно вытянутыми ногами и смешными кудряшками, каким Майло запомнил брата — нет. На фоне заходящего солнца встал, освещенный ласковым багрянцем, высокий стройный юноша с покатыми плечами, чуть смуглой кожей и курчавыми, густо блестящими черными волосами. Ной прищурил глубокие глаза то ли от палящего жара, то ли от усталости, но стоило ему заметить Майло — и они широко распахнулись.       Рад его видеть — правда, очень рад!       Ной высоко вскинул густые брови, неуверенно переминался с ноги на ногу, будто не до конца верил в происходящее, так и не решаясь подойти. «Не узнал?» — спросил Майло одним взглядом, в недоумении наклоняя голову так, что длинные волосы упали ему на изнеможенное лицо.       Почему-то в этот момент вмешалось что-то чужое и недоброе…       Юноша приоткрыл тонкие губы и тихо проблеял:       — Здоро́во…       Наверное, все-таки не признал.       Сколько Ною было, когда они познакомились? Года четыре или пять. Не помнил точно — сам еще тогда был едва подростком. Ной — младший двоюродный брат. А еще лучший друг.       Единственный и настоящий друг.       Так повелось, что чета Максвеллов каждые каникулы отправляли Ноя во Флориду, в маленький дом на самой окраине города, к Мэри — тётке по линии отца. Мотивировали это необходимостью потреблением даров природы и чистого воздуха, а на деле всё было, конечно, прозаичнее.       У семьи Максвеллов все было хорошо. Вот даже сейчас — они отдыхали у бассейна, наслаждаясь, как яркий лиловый перетекал в золотистый закат. И в голове у них даже мысли не было позвонить, узнать, как доехал сын. Ной ведь для них словно чужеродный объект, дрейфующий по квартире, как рваный клочок бумаги по подворотням…       Ровное и четкое, как подведенная черта, видение перед глазами распалось, и Майло с омерзением сглотнул: во рту засвербел отвратительный привкус хлора.       Внизу оборвалась тяжесть, когда он снова нашел в себе силы посмотреть на Ноя — зажатого и изумленного, точно тот стоял перед ликом божества.       Что-то не так.       Картины проносилось в голове, как пленка старого диафильма, и наслаивались друг на друга. Волновали. Только это не фантазии — все происходило, только давно.              В детстве было много хорошего и интересного — в том возрасте всегда есть чем развлечь себя. На ум, первым делом, пришел случай, когда бегая перед домом Ной запутался в высокой траве и клацнул зубами прямо по камням. Хорошо, что только молочные остались лежать в траве. Ной плакал и смеялся, вытирая кровь платком. Мама неодобрительно качала головой…       Потом пришел подростковый возраст, а вместе с ним и вымученные первой бритвой щеки, и первая невзаимная влюбленность. Гормоны у Ноя, как и у всякого юнца, били ключом. Рядом с ним Майло ощущал себя целомудренной отшельницей: он выслушивал рассказы брата об незрелых грудях одноклассниц с монашеским отвращением, и смотрел на облизанные страницы журнала Playboy, которые Ной ему периодически демонстрировал, как на иллюстрацию адских мук, но Майло никогда не обижался. Он просто редко думал о себе, все больше витая в облаках.       Покладистый, ведомый, безропотно принимавший тотальный авторитет мамы.       Отгоняя дурные мысли, Майло тряхнул головой: не о том он думает. Он коснулся запястья Ноя, хотел прижать к себе, но не решился.       Брат часто снился Майло в двух обличиях: первое — беззащитный и растерянный, как сейчас; второе — безликий и холодный, обжигающий безжизненным взором пустую голую землю. Кто-то был человеком, а кто-то — настоящим чудовищем. Только ведь это просто сны, правда? Все, что они показывают, просто нереально. Он очень надеялся…       И тут словно кто-то подтолкнул Ноя, и он, наконец, бросился в объятия худых рук. Наконец узнал.       — Ты так изменился, — глухо пробурчал брат, касаясь теплыми губами груди.       Послышалось или его слова и правда сквозили немым восторгом?       «И как же? И почему же?» — мысленно вопрошал Майло, а на деле просто молчал. Он заметил на себе взгляд восхищенных глаз и отстранился, позволяя себя осмотреть: худой до выпирающих костей и синеватых прожилок, похожий на человека, постоянно испытывающего невыносимую боль. Майло даже без зеркала представлял, как четко вырисовывались скулы, как по острым плечам скользили ломкие волосы, падая на впалую грудь… Ной посмотрел вниз, на промежность, и тут же отвернулся, понимая, что слишком долго пялился туда, куда не следует.       Слишком уставший, замученный, Майло теперь все чаще, даже без причины, проваливался в раздумья и никак не отреагировал на это.       Просто не смог.       Откуда такое плохое предчувствие?       Он искренне пытался заговорить, тщательно собирая фразы по слогам, но выходило скомкано и сухо, хотя в груди все ныло и горело.       — Скажи, а они приходили? — сам решил начать разговор Ной, подбирая небольшую сумку с вещами.       Майло неожиданно замер, огляделся, будто эти самые они могли прятаться за любым деревом, потом неоднозначно кивнул:       — Ну да, дня три назад.       Ной просиял, а Майло лишь грустно вздохнул, молча помогая нести вещи в дом, темнеющий на фоне закатного неба, как глубокая рана.       Они медленно поднялись по щербатым ступеням. Майло мысленно отметил, что перила уже держаться на последнем гвозде, а розовый куст разросся слишком сильно, хищно впиваясь шипами в дерево… Он редко покидал мирок, ограниченный двумя комнатами, и все равно нигде не чувствовал себя в безопасности по-настоящему. Возможно, его место не здесь.       У самой входной двери начиналась лестница на второй этаж. Минуя гостиную и кухню, где мама натирала морковку в салат, они пошли наверх. Ной заявил о своем присутствии, ограничившись коротким:       — Теть, я приехал!       Майло успел заметить, как из-за угла выглянула мама: пряди сальных русых волос выбились из тугих пучков бигуди, мешки под отечными карими глазами скрывали налепленные час назад патчи. Одутловатые бока женщины тряслись под неряшливым халатом при каждом шаге, широкая грудь тяжело вздымалась и опускалась, будто волна билась о берег.       В комнате раздался грохот падающих тарелок. Не удержавшись, Ной крикнул:       — Вместо того, чтобы стучать по одной, лучше было бы взять их все сразу и бросить на пол!       Протирая нож о цветастый фартук, Мэри с беспристрастно холодным лицом кивнула:       — Приехал на погибель мою… Не будет сладу! — прошипела она так, что между тонких бровей и на щеках пролегли глубокие морщинки, и вернулась к работе.       Почему завивает кудри? Почему выходное платье уже висит на крючке? Почему готовится заранее, если уйдет только утром субботы?       Опять в голове у Майло заюлили беспокойные мысли, заставляя его сбивать шаг. А Ной уже ничего не слышал. Он толкнул частично треснутую дверь, кинул сумку к письменному столу и залез на кровать. Прямо в ботинках на чистую белую простынь. Старый матрас тяжело ухнул, выдыхая остатки перьев.       Внезапно знакомый звук разрезал пространство. Словно рядом сыпали сухой горох. Но никакого гороха конечно же не было: из ясного неба брызнул теплый дождь, щелкали по подоконнику его большие капли. Широкой полосой двигались с востока облака.       Со звоном Майло закрыл форточку.        — Спать хочется, — зевая протянул Ной, подтягивая подушку под голову. — очень…              — Это от дождя все, — пожал плечами Майло, садясь рядом.       Ной на самом деле ведь не очень хотел спать. Просто оцепенел, боясь спугнуть момент. Лежал и думал, почему вдруг голос брата, в котором он привык слышать лишь глухую тоску, стал таким мягким, притягательным. Он ловил слабое тепло, желая прижаться к хрупкому телу, и не мог отделаться от рдеющего в разуме огонька…       Ной вдруг странно вздрогнул.       — Ты чего? — тихо спросил Майло.       — Ничего, просто вдруг в голове зазвенело…       Усмехнувшись про себя, Майло обхватил тонкими пальцами влажную ладонь брата.       — Спасибо тебе, — признался он и горько вздохнул.       — За что? — удивился Ной       — За то, что ты рядом… Без тебя бы я умом тронулся!       Они тихо засмеялись. Стало немного спокойней. Майло ласково посмотрел на брата, и глаза у него заблестели, но всего на пару секунд, прежде чем он сумел совладать с подступившими слезами.       Майло тогда зацепился за ускользающую мысль, что сейчас он счастлив, как человек. Легкие сковало тугими незримыми цепями так, чтобы ребра превратились в невидимую клетку.       Ничего не изменить. Надо смириться.       — Мы можем лечь вместе? — выпалил Ной на одном дыхании. Его щеки покрылись пунцовыми пятнами.       — Давай просто… Еще рано спать, — прошептал, недоуменно нахмурившись.       Но брат уже притянул его за воротник футболки, и Майло неуклюже плюхнулся рядом. Сердце пропустило удар, чтобы забиться в груди, как у пойманной птицы.       Однако, в голове у Ноя блаженное ничего…       …и Майло выдохнул. Дрожащими руками медленно подтянулся, случайно дотронулся острыми фалангами до живота брата и тут же отдернулся, как ошпаренный, потому что плечи у Ноя медленно поднялись, напрягаясь. Тогда неуклюжими дерганными движениями юноша сам подоткнулся ближе, и еще немного… Вскоре просто положил голову между ключиц, опираясь кистью на талию, часто дыша. Все эмоции, что Майло смог собрать, влажно тканью скользили по коже: от Ноя несло живым жаром, как от нагревателя, так, что разметавшиеся волосы липли ко лбу, прикрывая бледное лицо.       Мама никогда не обнимала, строго смеряя взглядом любые попытки сблизиться. Они же всегда были холодными.       Боже, он уже и забыл, как действует тепло!       Важно лишь… Да нет, сейчас вообще нет ничего важного.       Тело все больше прогибалось в объятия, и вскоре мысли перестали терзать измученный разум.